Глава 7. Агафья
Отношение к Алексею стрельцов после его возвращения было разным. Одни искренне радовались, другие старались обойти стороной. Стрельцы пользовались слухами, никто им внятно не сказал, виноват ли Алексей либо царь простил за предательство, явил милость к провинившемуся. Задевала, конечно, такая неприкрытая неприязнь стрельцов. А еще обратил внимание, что стрельцов его сотни ко дворцам не ставят в караулы, только на стены и башни Кремля. Получается – подальше от государя. Во дворец царь к себе не призывал, как раньше, тем самым некоторое недоверие являл. Спал Алексей в воинской избе, где для сотников комнаты отдельные были. Воинская изба, по-современному казарма, почти всегда пустой была. Стрельцы либо в карауле – у дворцов, на башнях, – либо дома. Почти все люди семейные, ночью предпочитают дома спать.
Постепенно осень в свои права вступила, зарядили дожди. Проверять караулы приходилось в любую погоду, иной раз промокал до нитки. И наступившей зиме обрадовался, хоть с неба не льет, сапоги чистые. А зимняя одежда есть, не замерзнет. Катился к концу 1679 год, если по-новому, современному стилю, а по-старому – уже 1680 год наступил, первого сентября. Милославский еще в фаворе у государя был, хотя Федор Алексеевич претензий к бывшему опекуну много имел. Да не было крупной ошибки, чтобы от трона отдалить.
Алексей решил – надо поторапливать события. Ведь та история, которая на скрижалях записана, еще в будущем случится, ее подправить можно или изменить. Тогда будущие поколения ее увидят именно такой. Алексей сподобился в гости к Заборовскому попасть. И подстроил ловко, как будто случайно получилось. Остановил коня в двух домах от избы дьяка, подпругу ножом разрезал. Коня в поводу повел, постучал в калитку. На стук слуга вышел.
– Дьяк дома ли? Беда приключилась, подпруга у седла лопнула.
– Дома Иван Семенович, сказать?
– Обязательно.
Через несколько минут на крыльце дьяк показался, Алексея узнал, с крыльца сбежал, обнял как дорого гостя.
– Давно не виделись. Почему не заходишь? Али пренебрегаешь?
– Да что ты, Иван Семенович, как можно? Худого от тебя я не видел, а что не был долго, так ты, наверное, знаешь. В ссылке был по ложному обвинению. В походе боевом, под Кунгуром, что в Пермском крае, сотник Хлыстов струсил, сотню свою увел, а воеводе Хлыновскому и царю доложил, якобы моя вина. Себя обелил, честь мою запятнав. Но есть Бог на свете. Теперь я снова сотник, а Хлыстов каторжник.
– Каждому воздается по заслугам его, – ответил словами из Библии Заборовский. – Да что же мы во дворе стоим? Пройдем в дом, пообедаем.
– Подпруга у меня лопнула недалеко от твоей избы, исправить бы.
– Да разве это беда? Сейчас слугам накажу, пока мы трапезничаем, все исправят.
Дьяк рукой махнул, слуга коня под уздцы взял, к конюшне повел, где всегда запасная сбруя была. Подпруга – такой кожаный ремень под брюхом коня, удерживающий седло. Без нее в седле не удержаться, набок съедет.
Едва в дом войдя, дьяк закричал:
– Гость у нас! Кушания и вина в трапезную несите!
Распоряжение не только для слуг, но и для супружницы. Выйти к гостю должна, поприветствовать. А уж будет за столом сидеть или нет, это смотря какой разговор за трапезой пойдет. Если деловой, женщине за столом делать нечего. Через время, переодеться чтобы, волосы поправить, в трапезную супружница вышла, гостю поклонилась. На стуле обочь стола присела. А слуги уже перекус несут: блюда холодные, мясо копченое, рыбу соленую, квашеную капусту, моченые яблоки с брусникой да кулебяки и пряженцы, а еще кувшин вина. Дьяк вино по кружкам сам разлил, почет гостю являя. Выпили за хозяина дома, как положено. За закуски принялись. Алексей домашней снеди давно не ел, с удовольствием копченую белорыбицу и кулебяку с капустой ел. Заборовский, вяло ковырявшийся в тарелке, глядя на Алексея, сам на еду накинулся. Известное дело, аппетит во время еды приходит.
Утолив голод, снова выпили, уже за здоровье государя. А слуги уже горячее несут – щи с убоиной, жареных на вертеле кур.
Давненько так не вкушал Алексей. Конечно, дьяк обнадежен Алексеем был два года назад. Но случился бунт, поход сотника на Кунгур, потом ссылка. Теперь Алексей вновь объявился. В должности прежней, но за троном царским уже не стоит. Хоть в Кремле службу несет, а не царедворец. Однако Заборовский знал, как стремительно Терехов возвысился. Потому, не исключено, вновь к царю молодому близок станет, стало быть, не стоит времени жалеть и угощать от пуза.
После горячего о погоде заговорили, о видах на урожай, о войне с Османской империей, что шла перманентно. Но чувствовал дьяк, это всего лишь присказка, а сказка впереди будет. И не ошибся.
– Агафьюшка-то здорова? – поинтересовался Алексей.
– Что ты! Краше только стала!
– Ты мою подсказку исполнял ли?
– Сложно! У государя сто дорог, а у нас одна. Ходили в храм на праздники, да видно – не туда.
– Помогу я тебе, Иван Семенович. Одежду приличную ей купи, но не слишком яркую, в какой в церковь не зазорно идти. Я узнаю, куда и когда царь на моление отправится, тебе сообщу. Да не со слугой, сам лично. Сам понимаешь, дело деликатное, тонкое.
– Сделаю.
– И язык за зубами держи. Агафью удачно замуж выдашь, сам возвысишься. Вот тогда про меня не забудьте.
В комнату вошла супружница Заборовского с Агафьей. За те два года, что не видел ее Алексей, девушка просто расцвела, лицо, осанка, стать – поистине великолепны. Достойна стать царицей! Поздоровалась скромно, глаза вниз опустив. Скромна, отметил Алексей. У Агафьи было еще две сестры – Анна и Фекла, но моложе. Всех пригрел в своем доме Заборовский, хотя у самого детей было четверо.
Распрощались по-дружески. Алексею коня подвели, подпругу слуги заменили уже. Вывел кобылу за ворота Алексей, вскочил в седло, гикнул лихо и в Кремль помчался.
О предполагаемых выездах царя полковник Головатов предупреждался царедворцами заранее – усиленные караулы выставить либо десяток-другой стрельцов на сопровождение дать, только Федор Алексеевич и по хорошей погоде не часто выезды совершал, можно сказать, домосед из-за увечья своего. На непогоду поломанные кости ныли. А в плохую погоду, как сейчас, осенью, и вовсе затворником делался. По утру сходит в домовую церковь, даже на улицу выходить не надо. Алексей же выжидал момент, когда государь народу покажется. Тогда можно ненароком, вроде случайно, Агафью ему показать. За осенью зима наступила, с трескучими морозами, обильным снегом. Снег караулам досаждал не так сильно, как ветер и мороз, когда караул приходилось менять чаще. В сапогах и кафтане, пусть и утепленном, долго не простоишь. Если на стенах или башнях – можно поприседать, разогнать кровь. А кто у дворцов стоит, все время на виду, по стойке, тем одна отрада – смениться бы побыстрее.
Государя теперь Алексей видел редко, да и то издали, он больше в Измайлове отсиживался, с Языковым и Лихачевым общался, а в столицу наезжал принять послов. Бумаги на подпись из Москвы в Измайлово гонцы возили исправно.
Шли недели, прошел месяц-другой, третий. Однажды Головатов сказал:
– Завтра Вербное воскресенье. Государь в монастырь Вознесенский с крестным ходом пойдет. Народу много будет, ты обеспечиваешь охрану. Мыслю – десятка три-четыре стрельцов задействовать надо, это кроме рынд.
– Исполню.
Едва выйдя от полковника, Алексей приказал седлать лошадь. Пока конюх готовил кобылу, Алексей в воинскую избу прошел.
– Первая полусотня завтра за порядком наблюдать будет, государь с крестным ходом идет, строимся коридором. И чтобы одежду привели в порядок и сапоги почистили. Вторая полусотня на башнях и стенах. Пьяных или буйных гнать в шею, не пропускать.
– Не впервой, службу знаем.
Вознесенский монастырь находился на территории Кремля, недалеко от царских покоев. В 1929 году был взорван большевиками.
Алексей лошадь из Спасских ворот вывел и погнал к дому Заборовского. Ехать от Кремля недалеко, дом дьяка расположен в Китай-городе. В калитку рукоятью плети стучать стал. Слуга открыл неспешно.
– Семен Иванович дома?
– Дома хозяин.
– Скажи – Терехов, срочно свидеться надо. Примет ли?
Слуга выбежал уже через минуту, лошадь от Алексея принял. Алексей ко крыльцу, а на нем уже сам Заборовский. Встретить гостя на крыльце – это традиция, нарушать нельзя. Обнялись, Семен Иванович дверь перед Алексеем распахнул.
– Заходи, гость дорогой.
Алексей кафтан на руки слуги сбросил, в трапезную прошли. Серьезный разговор сразу о деле не начинают, но Алексей традицией решил пренебречь, ему еще в полк возвращаться надо, все лично проверить.
– Семен Иванович, ты прости меня, времени нет, я на службу вернуться должен. Поэтому сразу к делу. Завтра Вербное воскресенье, будет крестный ход. Мои стрельцы в охране будут. Ты, будь добр, приведи Агафью. Найди в Кремле меня, а может, я и сам тебя увижу, мне стрельцов расставлять надо, командовать. А дальше уже положись на меня.
– Все исполню в точности! Я уж думал – забыл ты про нас.
– Если бы. Зима суровая была, государь в Измайлове большей частью был. Как ему Агафью увидеть?
– Думаешь – по сердцу придется?
– Я государя знаю, общались накоротке. В его вкусе девица.
– Ох, как бы худо не вышло.
– А какое худо? Не люба будет государю, сам за честь почту с твоим родом породниться.
– Да тихо ты! Вдруг услышит кто?
– А ты, как я появляюсь, слуг подальше от трапезной гони. А кто излишнее любопытство проявляет – гони со двора в шею. Это ты сейчас, уже прости за прямоту, ни для кого интереса не представляешь. А как, скажем, одна особа внимание на Агафью обратит, так и подслушивать зачнут через слуг твоих. Не каждый перед звонкой монетой устоит. И козни пакостные строить будут, уж я-то царедворцев знаю. Особливо Милославский преуспел, ух двуличный боярин. К царю на пушечный выстрел старается никого не подпускать. Да только аукнется ему.
– Ох и хитер ты, Алексей, как лис. И прозорлив, далеко вперед смотришь.
– Так и ты под ноги смотришь, когда идешь, а не назад голову оборотивши.
– Это житейское.
Алексей поднялся.
– Ехать мне пора.
– До завтра.
Алексей в сени вышел, одел кафтан стрелецкий. Заборовский слугу поторопил.
– Коня сотнику быстро!
Обнялись. Похоже – подружились. Только Семен Иванович в толк взять не может: чем таким он сотнику приглянулся? Хотя, если вглубь посмотреть, сотник свой интерес поиметь может, и немалый, лишь бы срослось все по плану Алексея.
Вернувшись в трапезную, Заборовский встал на колени перед иконами, молился горячо и долго. Домашние и челядь в такие моменты в трапезную не заходили, занят дьяк, с Богом общается.
Алексей же расписал на завтра все караулы. Кто невзрачен с виду – на стены, у кого выправка хороша, вид бравый, того поближе к царю поставить. Зачем государю замухрышку лицезреть?
С утра встал пораньше, задолго до развода. Форму свою осмотрел, чтобы ни пылинки не было. Самолично сапоги начистил, потом куском бархата прошелся, чтобы блестели как зеркало. Все же праздник, монахов, народу много будет, а главное – государь. Алексей ростом высок, на голову выше остальных, на то и расчет. Царь его по-любому увидит, а рядом и Агафью приметит, только в первом ряду встать надо, что непросто. Вперед богатые и чинами облеченные встать норовят, государя близко лицезреть, а то и сказать пару слов. А еще простой народ протиснуться поближе хочет, челобитную вручить, голосом выкрикнуть свою обиду. Агафья девушка, локтями толкаться и путь прокладывать не будет, воспитана в кротости и благочестии. В общем-то, правильно.
Ночь перед крестным ходом спал плохо, просыпался. Все старался вспомнить: не упустил ли чего? По истории знал, что государь именно завтра, во время крестного хода, увидит Агафью и полюбит. Но история – это то, что уже произошло. А кто знает, как она повернется? Милославский тоже не лыком шит, мог приготовить свой сюрприз. Утром проснулся рано, толком не выспался, но голова не тяжелая, как в таких случаях бывает. Завтракать не стал, не лез кусок в горло. Слишком много зависело от сегодняшнего дня для него лично и для государя. Но Федор Алексеевич не подозревал о сегодняшних событиях, почивал сладко.
А стрельцы были веселы, как же – развлечение предстоит, не так скучно в карауле стоять. С высоты Кремлевских стен все видно прекрасно. На территорию Кремля, где стояли монастыри и церкви, стал стекаться народ, в руках веточки вербы вместо пальмовых ветвей. Что поделать – Русь страна северная, пальмы, как в Иерусалиме, не растут. Алексей встревожился. Народу очень много, как бы Агафью с Заборовским не потерять в толпе. Монастыри и храмы кремлевские почитались особо городскими жителями. Как же, службу сам патриарх ведет, всегда государь присутствует. От этого особая торжественность, не дьячок деревенский в сельской часовне службу справляет. Опять высокий рост Алексея выручил, начал осматривать Ивановскую площадь, лицо знакомое мелькнуло. Стал пробиваться. Заборовский с супругой, детьми и Агафьей. У супруги кика на голове, у Агафьи, как у многих женского пола, плат дорогой. В церковь и на богослужения положено ходить с покрытой головой. А еще все замужние женщины носят кокошник или кику, а незамужним дозволяется простоволосыми быть, но не на богослужении. Алексей с трудом протиснулся к семейству Заборовских. А уже стрельцы освобождают проход, выстраиваются двумя шеренгами.
Алексей подошел, поздоровался.
– Агафья, иди за мной, только не отставай, видишь, сколько народа?
Агафья на Семена Ивановича обернулась. Подчиниться ли? Тот кивнул. Алексей к шеренге стрельцов пробиваться стал, что непросто, народ туда хлынул, давка. Агафью оттолкнули, пискнула она. Алексей обернулся, за руку ее взял. Народ, среди которых и знатные, и богатые были, закричал на Алексея:
– Куда прешь? Не пущать его!
– Я на службе, сотник стрелецкий! – жестко ответил Алексей.
Руками толпу раздвигал, но до шеренги добрался. Сам встал рядом со стрельцом. Агафья сзади, чтобы не оттеснили, за поясной ремень Алексея ухватилась.
– Петр, как служба? – поинтересовался у стрельца Алексей.
– Пока справно. Народу много, как государь пойдет, напирать начнут. Удержать бы.
– Удержим!
Раздался колокольный звон. Гул толпы стих. Люди старались разглядеть из задних рядов, что творится впереди. Из ворот монастыря стала выходить процессия. Послушники несли впереди хоругви, за ними монахи несли иконы, один священник читал нараспев молитвы, другой брызгал освященной водой. У Теремного дворца к процессии присоединился царь. Сам в парадных одеждах, которые не любил, это Алесей знал точно. Но народу надо явиться в виде подобающем. За царем рынды с топориками на плечах. Государь рядом с патриархом Иоакимом шел. Процессия двигалась медленно, величаво. Когда до государя оставалось несколько шагов, Алексей шаг в сторону сделал, поставив на свое место Агафью. Она оказалась между Алексеем и стрельцом, как с почетным стрелецким сопровождением.
За государем шли царедворцы, первым Иван Ильич Милославский, затем князь Голицын, потом Языков и Лихачев, другие, приближенные к трону.
Конечно же, не заметить Алексея невозможно, он возвышался над толпой на голову. Государь Алексея приметил, улыбнулся, кивнул едва заметно. Тут же взгляд его упал на Агафью. Царь шаг замедлил, хотя вся процессия и так шла не быстро. Однако же пристально смотреть на незамужнюю девушку неприлично. Государь мимо прошествовал. Но Алексей точно знал: заметил царь Агафью. Теперь только ждать, от Алексея уже ничего не зависит.
Когда крестный ход в Воскресенский монастырь вошел, народ ринулся туда, Алексей спросил Агафью:
– Государя видела?
– Зрела.
– Понравился?
– Не разглядела толком.
А у самой щечки румянцем покрылись. Врет поди. Извечные женские уловки. На лицо Федор Алексеевич пригож был, но телом увечен. Однако под одеждами этого не видно. Толпа вокруг поредела. Алексей стал двигаться туда, где Заборовский стоял.
– Вот, дщерь твоя в целости, возвращаю.
– Видел государь? – выдохнул Семен Иванович.
– А как же! Даже шаг замедлил.
– Дай-то Бог!
Распрощались. Алексею дальше за порядком приглядывать, крестный ход прошел, но службы в церквях и монастырях идут, стечение народа большое, всегда могут быть инциденты. В прошлом году, по рассказам Головатого, к государю юродивый кинулся, вцепился в царские одежды, бред кричать начал. Рынды едва оттолкали.
Сегодняшним днем все проходило чинно, спокойно. После службы народ к воротам повалил, все же крестный ход и служба в храмах длятся долго, устали.
Стрельцы к воинской избе потянулись. Алексей построил воинов, опросил:
– Потасовки либо другие неприятности были?
– Нет, не было, – нестройно ответили стрельцы.
Алексею надо докладывать полковнику, да и самому в курсе событий быть. Конечно, полковник иной раз и сам узнавал новости раньше всех. Если бы не семнадцатый век, можно было подумать – телефон у полковника есть. Уж осведомители – точно, причем из разных Приказов.
Алексей доложил, что крестный ход спокойно прошел, но полковник и сам уже знал, рукой махнул:
– Знаю. День спокойный выдался, отдыхай.
Алексей из воинской избы вышел, а навстречу Лихачев.
– Рад видеть в добром здравии, – поприветствовал он.
– И тебе всех благ.
Лихачев поинтересовался, как служба идет да жизнь протекает.
– Нормально. Случись неприятность, ты бы уже знал. Ведь знал же, что я в ссылку попал?
– Знал.
– А почему не вступился, видаков не нашел, не разведал, как на самом деле все происходило? Хлыстову поверили, а мне нет?
– Дело прошлое, зачем ворошить?
– Я два года в ссылке был, как вычеркнул из жизни!
– Забудем. Я не просто так пришел, поручение деликатное, от самого.
Лихачев не назвал имени, но Алексей понял, о ком речь.
– Слушаю.
– Сегодня во время крестного хода с тобой рядом девица стояла. Не твоя зазноба?
– Если бы. Дьяка Заборовского племянница, Агафья Грушецкая.
– Так я его знаю! А сам-то он где был?
– Через толпу не пробился, меня попросил Агафью поближе провести, уж больно ей на государя и патриарха посмотреть хотелось.
– Это хорошо. А где живет?
– В Китай-городе.
Алексей подробно объяснил, как найти дом.
– Хм, дело у меня к нему. Как думаешь, удобно ли без приглашения?
– Могу проводить.
– Э… мне бы с ним с глазу на глаз поговорить.
– Я вас познакомлю и уйду.
– Тогда едем.
За кремлевскими стенами, рядом с воротами, возок неприметный стоит. На царском или царского двора нельзя, приметен. А этот слегка обшарпан, никто внимания не обратит. Уселись рядом, тронулись. В передней стенке окно для связи с кучером. Алексей командовал:
– Вправо поверни, теперь прямо квартал и налево. У третьего дома от угла остановись.
Алексей выходить собрался, да Лихачев его за руку придержал.
– О визите сем никому ни полслова. И лучше вообще забудь. Назад сам доберешься?
– А то!
Алексей в калитку постучал, знакомый слуга открыл.
– Хозяин дома? Повидаться надо.
Слуга ушел узнать, а Лихачев из возка говорит:
– Ты сам сперва сходи, узнай, примет ли приватно?
Так и сделали. Алексей к крыльцу подошел, слуга у ворот остался. А на крыльце уже Заборовский, руки для объятия раскинул. Едва в сени вошли, Алексей хозяину прошептал:
– Не торопись, погоди. Пока никого нет, сказать хочу. План наш сработал.
Семен Иванович голову вскинул.
– С чего ты взял?
– Перед домом твоим возок, а там Лихачев сидит. Слышал о таком?
– А как же, стольник царский.
– Если запамятовал, тезка он мой, Алексеем звать. Послан тайно государем к тебе по Агафье все вызнать. Видно, понравилась она ему, сим же днем, не утерпев, к тебе послал.
Семен Иванович охнул:
– Ужель понравилась? Счастье-то какое!
– Молчи! Через служанку прикажи, чтобы Агафья прихорошилась, оделась подобающе. Я Лихачева приведу, на крыльце приветишь. А потом разговорами в трапезной развлекай, угощай, время тяни, чтобы Агафья в лучшем свете предстала. Лихачев свое мнение царю сегодня же передаст.
– Ох, как бы худо не было!
– Окстись, Семен Иванович! Девка отменно хороша, непорченый товар, стыдиться нечего. Погоди еще, царицей станет, тот же Лихачев в ножки кланяться ей будет. И ты высоко поднимешься, царскими милостями обласкан будешь, как и дети твои.
– А как…
– Не время вопросы задавать, царский стольник в возке сидит. Я за Лихачевым, а ты слуг крикни.
Алексей вышел, неспешно к возку пошел, у дверцы остановился.
– С Семеном Ивановичем говорил. Не скрою – удивлен зело. Говорит: зачем я стольнику царскому понадобился? Я не сказал ничего.
– Правильно. Так он меня примет?
– Обязательно. Я вас познакомлю и сразу уйду, сошлюсь на неотложные дела.
– Понимаешь ситуацию.
– Тогда идем.
Зашли во двор, а Заборовский уже с крыльца спускается. Равных себе или ниже чином, званием встречают на крыльце, господ знатных – во дворе, а уж если государь пожалует, так перед воротами, честь оказывая. Конечно, Семен Иванович, как и Лихачев, уже знали, кто перед ними, но встречались воочию впервые. Алексей их представил друг другу. Заборовский, как радушный хозяин, в дом пригласил. Алексей тут же извинился, сослался на неотложные дела на службе, откланялся и вышел со двора. Уф! Все, что мог, он сделал. Дальше только от государя и судьбы зависит. Но и происки настоящего сатаны в лице Милославского со счетов сбрасывать нельзя. Как только он узнает, что Федор Алексеевич собирается жениться на Агафье, всяческими способами противодействовать будет, причем не гнушаясь ложью. А что ждать от сатаны в человеческом облике? На руку нечист Милославский, жаден безмерно, хитер, изворотлив, лжив. Мало того, что уже родня Федору Алексеевичу, новыми путами опутать возжелает.
О чем шел разговор у Заборовского, Алексей не знал. Нес службу, как всегда, а потом дошла новость: царь жениться собрался, для того по стародавней традиции устраивает смотр невест. О, как зашевелились вельможи, имеющие дочерей на выданье возраста подходящего. Возможность породниться с государем, а через то возвыситься, нечасто бывает. Суматоха поднялась, буря в стакане воды. Срочно стали кандидаткам новые платья шить, обувь. Царедворцы стали составлять списки претенденток. Отбирали тщательно. Хорош ли род, не болел ли кто наследственными болезнями, да пригожа ли собой, да не дура? В итоге получилось девятнадцать претенденток, все девицы достойные. Кроме Агафьи, были две дочери князя Куракина – Анна и Марфа, дочь Ивана Хитрово Василиса, дочь князя Никиты Ростовского, дочери князей Семена Львова и Владимира Волконского. Все девицы пригожи – собой красивы, образованны, умны.
Вот тут Милославский спохватился, сочтя список. Не найдя лучшего хода, стал распространять о невесте порочащие слухи. Сначала среди царедворцев, а потом и Федору Алексеевичу в приватной беседе сказал: «Мать ее и она в некоторых непристойностях известны». Государь сильно огорчен был. Но Языков и Лихачев уговорили царя проверить слова Милославского. Оба отправились к Заборовскому.
Семен Иванович принял незваных гостей со всем радушием, за стол в трапезной усадил, слугам повелел накрывать на стол. Лихачев руку поднял.
– Погоди, Семен Иванович, с угощением. Дело у нас к тебе. Милославский утверждает, что…
Алексей Тимофеевич замолчал, на Языкова смотрит. Покраснели оба, момент неприятный. Но и от разговора не уйти. Иван Максимович Языков начал, все же приказ царя. Сбиваясь, спотыкаясь на каждом слове.
– Семен Иванович, пойми правильно, но слухи до царя дошли… даже не решаюсь произнести…
– Да говори уже, – не выдержал Заборовский.
– Злые языки утверждают, что в непристойностях Агафья замечена, – выдохнул наконец Языков.
Заборовский побагровел. Легко ли слышать такие обидные слова? Но сдержался от резкого ответа.
– Я ее как родную дочь воспитывал, все же родная кровь, брата три девочки, все у меня. За всеми…
Семен Иванович договорить не успел, распахнулась дверь, вошла Агафья. Видимо, слышала через дверь разговор. Глаза гневом сверкают, на щеках румянец. Но заявила сдержанно, напрямик – «чтобы они о ее чести никакого сомнения не имели и она их в том потерянием своего живота уверяет».
Оба царедворца и Семен Иванович дух перевели. Заявление серьезное. Сказав так, Агафья вышла из трапезной, прикрыв дверь. Языков и Лихачев поднялись тотчас же, откланялись. Уже в сенях сказали:
– Ты прости, Семен Иванович. Не по своей воле пришли, вопросы неудобные задавали, на все государева воля.
– Понимаю и обиды не держу.
С тем царедворцы уехали, Федору Алексеевичу тотчас слова Агафьи дословно передали. Вскипел молодой царь, посохом о пол ударил.
– Сгною! Отлучу от двора, в ссылку отправлю! Лгун!
Царь молодой ругался долго. И если бы во дворце в этот момент присутствовал Иван Ильич, кара лжеца настигла суровая. К утру государь остыл, но впредь приказал Милославского во дворец не пускать. Влияние Милославского резко упало. Царедворцы сразу чувствуют, откуда дует ветер. Когда Иван Ильич появился в Кремле, его обходили стороной, здоровались не подобострастно, как ранее, все же второй человек в государстве, а с каменным лицом, сквозь зубы. Милославский еще надеялся – отойдет царь и все вернется на круги своя. Однако Федор Алексеевич, всерьез запавший на Агафью, затаил обиду, ненависть его возрастала с каждым днем, и только последующая женитьба и просьба Агафьи удержала царя от более серьезного наказания Милославского.
Между тем подготовка к смотринам невест шла полным ходом. Девицы все из благородных родов, и каждый отец старался не ударить в грязь лицом, должным образом нарядить дочку. Суетились и во дворце. Согласно традициям царского двора каждой претендентке подарок преподнести надо, чтобы обиду загладить, коли отвергнута царем. Конечно, все девятнадцать девушек понимали, что повезет только одной, но надеялись на удачу. Молодые самонадеянны, каждая считает себя самой красивой. Но кроме красоты другие добродетели нужны. А еще любовь, какую ни за какие деньги не купишь.
Из всех людей, что к смотринам причастен был, только четыре человека знали о выборе государя. Он сам, Языков, Лихачев и Алексей. Федору Алексеевичу хватило мудрости, терпения и такта внимательно осмотреть всех, каждой время уделить, поговорить. Все же женитьба для любого мужчины шаг серьезный, а для государя вдвойне. Царица иной раз может сильно влиять на внутреннюю и внешнюю политику государства. Кроме того, смотрины проводились в присутствии царедворцев и родителей, чтобы потом кривотолков и слухов не было. К вечеру только, когда устали все, взопрели в тяжелых одеждах, объявили царский выбор: Агафья Грушецкая! И сразу перечислили подарки, которые слуги царевы вынесли.
– Всем девицам царь жалует четыре зарбава (род парчи), сорок аршин атласа, семьдесят аршин объярей (плотный шелк) и сто восемьдесят аршин камок.
Подарки дорогие, поистине царские. Один шелк китайский чего стоил. На Агафью поглядывали с завистью, которую старались скрыть, улыбались и кланялись. Входила она на смотрины девицей, равной всем, а выходила будущей царицей. Алексей на смотринах не был, чином не вышел, о происходящем узнал со слов Заборовского на следующий день, хотя вся комбинация была подстроена им. На семейство Заборовских-Грушецких тут же посыпались царские милости. Уже второго мая двоюродный брат Агафьи, Василий Грушецкий, жалован стряпчим. Карьерный рост его был стремительным. Семнадцатого июля стал стольником, а двадцатого спальником. Повышение дважды за один месяц. Такого возвышения царедворцы еще не видели. Путь от стольника до спальника иные проделывали за десятилетия.
Венчание Федора Алексеевича и Агафьи состоялось 18 июля 1680 года в Успенском соборе Кремля, при патриархе Иоакиме, было скромным. Во время венчания были два ключаря и соборный дьякон. Потом ударили в колокола в соборе, звон подхватили остальные церкви и монастыри. Для боярынь и подружек царицы был устроен стол по обычаю.
Двадцатого июля Заборовский стал по указу царя думным дворянином. Тридцать первого июля двоюродные братья Агафьи – Кузьма, Кондратий и Михаил – стали комнатными спальниками царя. Родные сестры, младшие, были выданы за знатных женихов. Анна вышла замуж за сибирского царевича Василия, а Фекла стала княжной Урусовой.
Алексей исправно службу нес, кое-что видел, слухи доходили. А потом нос к носу столкнулся с Заборовским. Тот важно шествовал в шубе, высокой горлатной шапке, которые носили думные дворяне. Завидев Алексея в кафтане стрелецкого сотника, Заборовский первым шагнул в сторону Алексея. Лицо его из важного сразу приветливым сделалось.
– Алексей! Дай обниму тебя! Рад видеть. Что не заходишь?
– Служба!
– Э, брось!
– Так непрошеный гость хуже татарина.
– Прости. Столько перемен в моей жизни, голова кругом идет! Виноват. Кабы не ты, так и сидел в Монастырском приказе. А ноне Агафья царица, государя почти каждый день вижу, во дворцах бываю, обласкан и я, и семья. А заходи сегодня, отобедаем чем Бог послал.
– Буду.
– Вот и сладились.
Многие люди добро не помнят, считают – сами всего добились. Видно не совсем «забронзовел» Семен Иванович, помнит, кому обязан возвышением. Расстались до вечера с боярином, не прощаясь. Алексей некоторое время вслед Заборовскому смотрел. И радостно Алексею было, и горько на душе. Уж он-то знал, что жить царю и новоиспеченной царице в счастье недолго осталось. Сомнения были. Может, зря он в судьбу Агафьи вмешался? Ну, вышла бы замуж за другого, жила долго и счастливо, детишек нарожала. Быть царицей не только удача, почитание, но и тяжкая доля. Завистников полно, один Милославский, отдаленный ноне от царя, чего стоит. А зная его характер, злобный, мстительный, следует ожидать пакостей. Зато царь после женитьбы обрел все права, стал заниматься государственными делами. В год венчания с Агафьей впервые принят государственный бюджет, с доходами и расходами казны постатейно. В 1681 году – жесткие меры по борьбе с раскольниками. А главную реформу государь провел в 1682 году, отменив «местничество». Все разрядные книги были прилюдно сожжены. Ранее чины и звания шли не за личные заслуги, а по знатности и древности рода. Иной раз во главе Приказа или войска ставились люди неспособные, жадные. А реально управляли люди менее знатные, но способные.
Был проведен смотр войска, впервые за много лет. Люди неспособные были удалены из командующих, выдвинулись новые – бояре Петр Михайлович Салтыков, Хлопов, Хилков. А царь после венчания жаловал Языкова постельничим, а Лихачева стольником на место Языкова.
Федор Алексеевич указом соединил смежные Приказы в один, уменьшив число служителей. Получили развитие полки иноземного строя. Для этого были приглашены иностранцы. С приходом Агафьи, полячки по происхождению, стал меняться придворный быт. Бояре стали брить бороды, при дворе запретили появляться в однорядках и охабнях, в моду вошло польское платье. Царский двор стал перенимать европейские привычки. Если дворяне и царедворцы быстро вошли во вкус, то простому люду перемены не нравились. Роптали: «Эдак она государю и народу католическую веру навяжет».
После службы Алексей отправился, как и обещал, к Заборовскому. Слуга Алексея узнал, во двор впустил, не стал держать на улице перед калиткой. На крыльцо сам Семен Иванович вышел, да с крыльца спустился, почет оказав. Он ноне думный дворянин, не ровня сотнику стрелецкому. Обнял Алексея, в дом проводил. В трапезной стол накрыт, а непривычно тихо. Когда Алексей спросил, Семен Иванович руками развел.
– А разлетелись дети, свои и приемные. Во всем доме я и супружница, не считая слуг. Самому непривычно.
Угощение Семен Иванович выставил обильное: копченая белорыбица, черная и красная икра, квашеная капуста, моченая антоновка, тертая редька под сметаной. Дух от нее ядреный, но закуска хорошая. И это только холодные блюда. На столе кувшин вина фряжского, с него и начали, выпив по стаканчику. Потом отдали должное белорыбице – вкусной, нагулянной, аж жирок подтекал. Чувствовалось: прибавилось достатка в доме Заборовского. Да и то – думный боярин при государевом жалованьи, да еще и родственник царский, щедротами не обделен. Как закусили, Заборовский в ладоши хлопнул, слуги горячее понесли – супчик с заячьими потрошками, жареного гуся с яблоками, кашу с убоиной, пироги с разной начинкой, только из печи, с пылу с жару. И сразу запах от выпечки такой пошел, что Алексей не удержался, взял кусок и откусил. М-м-м! Вкуснятина!
– Понравилось? – спросил хозяин.
– Очень!
– Еще одну кухарку взял, на постоялом дворе ранее работала, славилась пирогами. Сманил денежкой. Да и то! Ко мне гости именитые едва не каждый день, надо соответствовать.
– Далеко пойдешь, Семен Иванович.
– Знаешь, когда ты два года назад, как не более, сказал о царе как возможном женихе и муже, не поверил. Где я с Агафьей и где царь!
Заборовский поднял вверх палец, намекая на то, что государь высоко, а Семен Иванович на земле. Разница в положении огромная. Заборовский хоть и дворянского рода, но захиревшего, небогатого. Кто бы его к государю близко подпустил? А теперь не то что во дворец, в личные покои царя вхож, что не многим позволено. Подвыпив, Заборовский расчувствовался, встал, обнял и расцеловал Алексея.
– Проси что хочешь. Если сам смогу, сделаю. А что не в моих силах, государя просить буду.
– Ничего не надо. Служу в Кремле, государя иной раз вижу, что еще служивому надо?
– Э, нет! Получается, вроде не отблагодарил я, а должником быть не люблю и не желаю. Тогда денег дам. Откажешься – обижусь сильно. На приданое девочкам собирал, а получилось – сам в прибытке. Я оставлю тебя одного на пару минут.
Заборовский вышел, вернулся вскоре, держа в руке небольшой бархатный мешочек. Подкинул его, и зазвенели монеты.
– Серебро! За помощь твою и участие!
Ну что же, Алексей с поклоном взял. Заборовский благодарил от чистого сердца. Это хорошо, не жаден, не скряга. А еще человека характеризует.
Снова принялись за закуски, уж больно вкусно все. Алексей, сидевший на казенных харчах, ел с удовольствием. Выпили еще немного, разговоры пошли. Заборовский государя нахваливает – умен, разумен. По-другому пока и быть не может, сроднились. Расстались добрыми приятелями.
За летом осень пришла, потом зима. К вечеру ворота Кремля запирались, на территории посторонних не было, если не считать монахов из монастырей. И тогда Алексей видел, как Федор Алексеевич с Агафьей выходили из дворца, гуляли в одиночестве по саду, разговаривали и смеялись. Никто не нарушал их покой, и видно было: любили друг друга, глаз не отрывали, за руки держались. Алексей, проверявший караулы, видел эту картину не раз. В ненастье, в снегопады или морозы влюбленная парочка на закрытом возке уезжала в излюбленное царем Измайлово.
По весне по велению государя и явно с подачи Агафьи в Кремле начали работы по канализации, а еще устроили у прудов проточную систему, чтобы не зарастали тиной.
Поскольку казна стала полниться налогами, которые прежде оседали в карманах многочисленной родни Милославского, государь стал выдавать горожанам ссуды для постройки каменных зданий вместо сгоревших или одряхлевших деревянных изб, пока только для жителей Китай-города. Города российские, фактически все деревянные, горели часто, иной раз выгорали дотла. И столицу не миновала сия участь. Каменные дома не позволяли огню распространяться быстро. Горожане отстроились, Китай-город преобразился, больше стал похож на европейские, пожары стали случаться реже. Но, как часто бывает, жители про долги «забыли». И царь великодушно многим простил долги.
Послы европейских стран, иноземные купцы, отмечали взвешенные, мудрые решения молодого царя, преображения столицы, заметные приезжим. С приходом весны, с теплом, когда сняты были шубы, стала заметна беременность Агафьи. По Москве сразу разговоры пошли: царица тяжелая, скоро наследника родит. Агафья ходила с просветленным лицом, какое только у беременных бывает. И государь рад был, на лице, зачастую озабоченном и хмуром, теперь улыбка была. Наследник – это продолжение не только рода, а возможность передать престол в надежные руки. Тем более всякого рода предсказатели говорили – мальчик будет.
Алексей, когда видел государя, все порывался к нему подойти, но не решался. Уж больно вести у него печальные, тревожные. Для царя беременность царицы – повод для гордости, но был и завистник. Милославский жаждал отмщения, ведь государь отодвинул его от многих дел, лишил главенства в Приказах, тем самым обрубив денежные потоки. А еще, если наследник родится, а Федор Алексеевич умрет, будут другие опекуны. Хотелось Алексею сказать царю, чтобы близко никого не подпускал к Агафье. Уж сколько раз было, когда невесты или жены царские умирали в расцвете сил, будучи здоровыми, от отравлений. Иван Грозный не одну жену так потерял, озлобился, непотребство стал творить, сделавшись жестоким. У Федора Алексеевича охрана – все люди проверенные, повара под неусыпным наблюдением, специальные люди блюда и кушания пробуют, прежде чем царю их подадут. А вокруг Агафьи, как и других цариц до нее, лишь боярыни да дворовые девки, что в услужении. И яду подбросить значительно легче и проще. Царь – он продолжатель династии Романовых, которая оборвется с приходом большевиков, его оберегают всей силой государственной власти. А царица, хоть и люба царю, а случись что с ней, заменена быть может без урона для династии и государства, и охрана ее проще. Были в истории случаи при Рюриковичах и Романовых, когда цари и императоры жен насильно постригали и в монастыри определяли, даже родственников не жалели, как в близком будущем Петр Великий свою сестру Софью.
Однако останавливало Алексея одно обстоятельство. Скажи он государю – и первый встречный вопрос будет: «От кого узнал, кто злоумышляет?» Алексей же твердых фактов и доказательств не имеет. Римляне говорили – «ищи кому выгодно». Отравление было выгодно только Милославскому, но где доказательства? Сочтут – знает Алексей да скрывает, тогда в подвал его да пытать. В том, что царь иной раз жесток к своим верным слугам, Алексей убедился на собственной шкуре. Хорошо хоть, ноздри не вырвали да кнутом не били, как других. А потому решил он: у Агафьи муж венценосный есть, права у него неограниченные, как и власть, пусть заботится он. Чему быть, того не миновать. Агафью только искренне жаль. Все же Алексей принимал участие в ее судьбе, не безразлична она ему. Порывался Заборовскому о подозрениях поведать, так тот все равно к Федору Алексеевичу сразу пойдет. Круг замкнется на Алексее. Долго терзался и мучался Терехов, время ушло. Уже с началом июля царица почти не показывалась на людях, приближался срок родов. В Кремле поселили видных лекарей и бабок-повитух.
В ночь с воскресенья на понедельник 11 июля 1681 года Агафья разрешилась от бремени сыном, нареченным Ильей. На следующий день громогласно объявили двору и народу о рождении царевича Ильи Федоровича. Его крестили 17 июля в теремной дворцовой церкви. Крестным отцом стал игумен Флорищевой пустыни Илларион, введенный во дворец Языковым. Царь поручил наследника заботам боярыни Анны Петровны Хитрово.
Агафье же с каждым часом становилось хуже и хуже. Ее осмотрели приглашенные лекари, поставили послеродовую лихорадку. Однако не все они были такого мнения, некоторые были в растерянности, не укладывалась картина послеродовой горячки в классическую картину. Царица скончалась на третий день. Ее смерть стала большим ударом для Федора Алексеевича. Царь был неутешен, с большим трудом проводил гроб до Красного крыльца и погребальных саней, но был не в состоянии присутствовать на погребении в Вознесенском монастыре. Только на сороковой день, 22 августа, царь присутствовал на панихиде.
Не зря говорят: «Пришла беда, отворяй ворота». Младенец пережил мать только на неделю, умер 21 июля. Две смерти за десять дней – это слишком. Царь едва не лишился рассудка. И так же, как на похоронах жены, проводил гроб до Красного крыльца, в Архангельский собор на погребение не пошел, хотя собор от Теремного дворца рядом. Не хватало сил, резко обострились старые немочи. Архангельский собор издревле был усыпальницей царственного рода для мужеска пола, женщины упокаивались в Вознесенском монастыре. На надгробии Агафьи было выбито:
«Царица Агафья, урожденная Грушецкая. Житие ее было 18 лет. Лета 7189 в 14 день, часу дня в первой четверти на память святого апостола Акилы преставилась раба божия благоверного великого государя и великого князя царя Федора Алексеевича всея великая и малые и белые России самодержца супруга благоверная царица и великая княгиня Агафья Семеновна и погребена на сем месте июля 15 дня».
Надгробную надпись Алексей сам читал. Он же укрепился в подозрении, что смерть Агафьи и сына ее не была случайной, но помалкивал.
Царь после похорон двух самых дорогих его сердцу людей сильно сдал, на людях появлялся не часто. Через полгода на смотре невест выбрал в жены шестнадцатилетнюю Марфу Матвеевну Апраксину. Он, может, не женился бы вовсе, но государству нужен был наследник трона. Новоявленная царица пробыла на троне близ царя всего два месяца. Через полгода после смерти Агафьи и сына, через два месяца после венчания с Апраксиной Федор Алексеевич скончался.
Правление его было недолгим, но полезных государству реформ он успел провести множество. Одно основание типографской школы для печатания книг в Заиконоспасском монастыре или отмена местничества чего стоят. Но сбылось пророчество протопопа Аввакума о скорой кончине царя. Умер Федор Алексеевич 27 апреля 1682 года в возрасте 20 лет, правив Россией 6 лет, и погребен был в Архангельском соборе Кремля. Перед смертью не сделал распоряжения о престолонаследнике. Прах Агафьи, когда большевики взорвали в 1929 году Вознесенский монастырь, был перенесен в подземную палату южной пристройки Архангельского собора.
