Глава 3. Завистники
Федор Алексеевич шествовал медленно, важно, сообразно случаю. В Грановитой палате уже на лавках думные да путные бояре сидели. Увидев, что Федор идет сам, зашептались. Гул в зале поднялся. Баяли, что царь едва не при смерти лежит, а он сам идет.
Вот удивление! Верь после этого слухам.
На рынд и Алексея никто внимания не обратил. Царь к трону прошествовал, поднялся на три ступени, на трон уселся. Шум в палате стих. Рынды двумя крыльями по обе стороны трона встали. Серебряные топорики на плечах поблескивают. Алексей за царским троном встал, слева. А справа – Лихачев. Оба только за троном царским впервые встретились. Оба на равных, понимают: возвысились благодаря Федору Алексеевичу.
Друг на друга ревниво поглядывают, но без неприязни. Понимают – им сотрудничать надо.
Один из бояр, из Иноземного приказа, торжественно объявил о приеме шведского посла. Посол в палату вошел, сделал несколько шагов, поклон отвесил, но не полный, а лишь голову склонил. Он государя своего представляет, и негоже послу перед другим владетелем земли уничижаться. За послом слуги подарки несут. Без этого – никак. И русские послы тоже подарки дарят. Своего рода знак почтения, приязни. Вперед уже толмач-переводчик выступает. Вполне вероятно, что посол хорошо язык знает, но положено так. Хитрость в том малая есть. Посол слово государево услышал, а пока толмач переводит, ответ обдумать успевает.
Личная приязнь или неприязнь посла к царю особой роли не играет, поскольку в посланиях письменных, полученных с курьером, посол от своего владыки все инструкции уже получил.
Язык посольский вежлив больно, извилист, иносказаниями полон. С непривычки Алексею понять трудно. Одно уяснил: жалуется посол на лихих людишек новгородских, делающих набеги на земли шведские, разоряющие финнов, да чухонцев.
Лихачев, уже имевший опыт, хоть и небольшой, к спинке трона наклонился, шепчет:
– Государь, договор у нас есть. За нарушение виновных сыскать надо, наказать. Так и отвечай – сыщем, накажем, о чем известим.
Федор Алексеевич, грамоте и словесности обученный белорусским монахом Симеоном Полоцким, суть подсказки уловил. Лицо сердитое сделал, ответил витиевато, но суть понятна была. Государь нарушением мирного договора недоволен, виновных в сем со всем тщанием искать будут, а найдены будут – накажут со свей суровостью, о чем посла известят.
Посол, может быть, не очень словам поверил, не в первый раз новгородцы чудь и чухонцев притесняют, но вид сделал довольный. Откланялся, шляпой несколько раз у пола махнул, задом до двери пятился.
Спиной к государю на дипломатическом приеме повернуться – обидеть. А царская обида зачастую война либо отмена купеческих льгот подданным страны-обидчика, либо другие пакости, например союз с неприятелем. Каждый государь, каждая страна всегда союзников ищет. Так с недругами бороться проще, торговать выгоднее. Швеция на русские земли постоянно претендовала, воевала с Россией не раз, утихомирилась только после Полтавской битвы. Но торговать с ней выгодно. Сталь шведская очень хороша, оружие, корабли. Шведы в Руси пеньковые канаты покупают, воск, меха, смолу, лен – все то, чего у них нет.
Торговля взаимовыгодная. Русь – страна изобильная, Англия столько добивалась, чтобы ее купцы льготы имели. Добилась-таки своего. А то Ганза всю торговлю на Балтике под себя подмяла. Много врагов у той же Англии: Франция, Германия, Испания. И у каждой европейской страны так. На юге Османская империя пытается владычествовать, на востоке – Китай.
После приема послов внутренние проблемы решали. Главная из них – сбор налогов. Милославский речь держал, плакался: сборы низкие, обнищал народец.
Алексей шепнул:
– Пусть скажет, сколько податного народа?
Федор Алексеевич боярина выслушал, кивнул. И вдруг царь вопрос ему о податном народе. На Руси налоги платили не все. Монастыри, крестьяне, присяжные и монастырские, государевы служащие, в том числе воинство. И людей считали только мужеска пола. Женщин и детей не считали, налогами не облагали. Налоги, хоть вещь скучная, но для любого государства основа благополучия. На налогах вся государственная машина держится – чиновники, армия.
Иван Михайлович от ответа ушел. Дескать, перепись давно не проводилась.
– Вот и готовьтесь. Не зная, сколько народу в стране, как могли рассчитывать, собирать, как тратить?
Это был первый удар по Милославскому. Даже не удар, укол легкий. Лихачева тоже Алексеем звали.
После подсказки тезки кивнул удовлетворенно.
Среди молодого царского окружения формировался новый круг – молодых, толковых, думающих не только о своем кармане. На стороне Милославского пока был государственный аппарат. В бытность опекуном малолетнего царя Иван Михайлович на все важные посты в Приказах посадил своих людей. Царь пока не в силах был поставить на место опекунов своих – Матвеева и Милославского, но желание такое имел.
Но что он один мог, не имея сильной опоры? Бояре да ближние слуги колебались. Слухи о нездоровье государя ходили упорные, да и своими глазами видели – немощен, слаб здоровьем Федор Алексеевич.
Уйдет в одночасье, сторонникам его сразу припомнят. Потому юный царь подбирал окружение под себя – молодое, лично ему преданное.
Алексей до конца царского приема выстоял за троном. Слушал, в дела вникал. Какая тема на слуху, как бояре обсуждают, где лукавят, возжелав выгоду личную поиметь. Утомительное занятие, поскольку каждый боярин хотел свое мнение навязать. Горло драли, но до оскорблений не доходило, царь все же рядом, видит.
Когда государь объявил прием законченным, он повернулся к Алексею.
– Завтра к полудню ко мне в покои, а сейчас отдыхать можете.
Тезки из Грановитой палаты вместе вышли.
– Ты из каких будешь? – спросил Лихачев.
– Боярских детей, рязанец.
– Предостеречь хочу. Ты не думай, что за троном стоишь, тебя не видно. Бояре да ближние слуги приметили. Чем ближе к государю, тем больший интерес ты вызываешь. Стало быть, влияние на государя имеешь. И чин официальный никакой роли может не играть. Вот я стольник, а со мной подружиться многие захотели, как к царю приблизился. И к тебе подкатываться будут. Но каждый свой интерес имеет. Не ты им нужен, а твоя близость к царю. Бумагу нужную на подпись царю подсунуть, послабление в делах дать, да мало ли… Потому не сближайся ни с кем, но и не ссорься. Ты теперь о выгоде государя больше печься должен, а не о своей мошне.
– Понял, спасибо.
– Старые-то дворяне, кто еще Алексею Михайловичу служил, по интересам разбились. Скажу прямо – змеиный клубок. В глаза тебе улыбаться будут, в дружбе клясться, а сами вынашивать план, как тебя опорочить и от государя отдалить. А на твое место своего верного человека поставить.
– Учту.
Предостережение не лишнее, но Алексей, служивший еще в Византии, видел хитросплетения покруче. Уж с византийским коварством, лестью, обманом – русское не сравнить.
Напутствия Лихачева стали сбываться быстро. Во дворцах встречные раскланивались, расплывались в улыбках, заводили разговоры, приглашали в гости. Алексей не отказывался, сетовал на нехватку времени.
– Человек я в Москве и в Кремле новый, не освоился еще. А государь дела исполнять требует. Как освоюсь через время, обязательно зайду, слово даю.
Важно на первых порах не обидеть, не оттолкнуть, а дальше видно будет, кто и чем дышит.
Никому дурного слова не сказал, а почувствовал: извести хотят. А как же? Выскочка, рода худого, случайно наверх взлетел. Надо место указать. Не бывало допрежь такого, чтобы новик вес да влияние на государя больший имел, чем боярин, десятое или двадцатое поколение которого государям служило. Помнили, как их прадеды еще Рюриковичам служили. Так те по крови царствовали, а Романовы случайно вознеслись, из Смуты возникли.
Свои покои осматривал по приходу каждый день, кто знает, сколько дубликатов ключей к двери сделано? Осторожность никогда не повредит. Меры не оказались зряшными.
Недели через две в своих парадных сапогах иголку обнаружил. Случайно она туда попасть не могла. Стало быть, подбросили. И ладно бы просто иголка, укололся и забыл, досадная неприятность. А если игла ядом пропитана? Иглу со всеми предосторожностями, действуя в перчатках, выкинул. Впредь еще больше осторожничать стал, перед уходом ниточки в ящик письменного стола прикреплял. Откроет посторонний, ниточка упадет, Алексею знак – чужой в его покоях был. То же самое с дверью проделывал.
А еще через неделю сигнал его сработал. Ниточки на двери не оказалось. Алексей тщательно осматривать комнату стал. И наткнулся на смертельную угрозу. Вернее, она сама себя выдала.
Пока стол осматривал и шкаф, тихое шипение раздалось. Сначала подумалось – показалось. Застыл на месте, а через какое-то время звук повторился и шел от кровати. Алексей нож обнажил. Непонятное всегда пугает. Сделал пару шагов к кровати. Вроде отсюда звук исходил. Острием ножа подушку откинул. Ба! Гадюка! Небольшая, но по весне они злобные. Если бы рукой подушку отбросил, получил укус. Гадюка на нож кинулась. Алексей клинком в сторону дернул, отрезав змее голову с верхней частью тела. Гадюка в конвульсиях забилась, потом дух испустила. Что-то везет ему на пресмыкающихся. То в Византии Остриса спас, то сейчас сам едва уберегся.
Кто-то сильно желал подвинуть его от царя подальше, а то и вовсе со свету сжить. Алексей покои свои дальше досмотрел, но других сюрпризов не обнаружил. Уселся на кровать, стал размышлять. Доступа во дворец посторонним нет. Только царскому окружению и челяди. Прислуга могла действовать по указанию кого-либо из бояр или быть подкуплена. У Алексея пока сторонников и друзей нет, видимых, явных врагов тоже. Кто мог? Да все! И в первую очередь именно старые слуги, для кого начинающий входить в силу юный царь представлял угрозу благополучию. Противника надо знать и действовать адекватно, а лучше с упреждением. Алексей напряг мозги. Что он помнил из истории?
Самостоятельное правление Федора с 1676 года, женитьба его на Агафье Грушецкой, дочери воеводы Семена Грушецкого, а ныне проживающей у дяди.
Потом Русско-турецкая война, на фоне борьбы со староверами введение налогов на содержание стрелецкого войска, становление засечной черты на юге, как прообраз границы, отмена местничества с торжественным сожжением разрядных книг и как апофеоз короткого правления – создание типографской школы при Заиконо-Спасском монастыре, предтечи Славяно-Греко-Латинской Академии. Стоп, надо по порядку. Что последовало после улучшения здоровья Федора? Вот! Женитьба на Грушецкой. Здесь можно подставить подножку Милославскому. Ох, дай Бог памяти, кем же был ее дядя, Агафьи этой? Алексей долго напрягал память, но вспомнил. Это он, дьяк монастырский Заборовский, выходец из польских земель.
Милославский, желая расстроить свадьбу, попытается Агафью очернить, напраслину возведет. Надо подсуетиться. И врага своего тем самым от царя и двора уберет, и доверие в лице государя приобретет.
Приняв решение, Алексей стал обдумывать, как все подстроить, чтобы выглядело случайностью. Чтобы естественно произошло, подозрений не вызвало. Сложно, но можно. Бояре умом не глупее Алексея, да знаний у них меньше. У него же преимущество – в курсе исторических событий, знает, чем все закончится. Надо вмешаться, ход событий изменить.
Дьяк – это как современный руководитель аппарата. К нему и направился с пустяковым вопросом Алексей.
Приходу Алексея дьяк удивился, эмоции постарался скрыть, но видно было – польщен. Алексей к царю приближен, а дьяк – фактически столоначальник, глава писарей и переписчиков.
Из-за стола вскочил, навстречу вышел, являя радушие.
– Рад, сотник, что заглянул. Каким ветром?
– Узнать хочу, какие важные встречи государя намечаются.
– Через седмицу с послом турецким.
– Приму к сведению.
– Присаживайся. Всегда помочь рад.
– О Речи Посполитой есть ли новости?
– Как не быть?
Чувствуется, вопрос задел его за живое, польские корни сказывались.
– Османы гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко на свою сторону склоняют. Поляков это беспокоит, конечно.
– Осведомители есть ли?
– О том Иноземный приказ спросить надо.
Поговорили немного о делах. Дьяк осторожно начал расспрашивать Алексея: женат ли да где семья. Момент удобный, дьяк сам вышел на нужную тему.
– Не женат и не был. За служением и битвами многими не удосужился.
– Племянница у меня на выданье, а жениха не сыщем, – посетовал дьяк.
– Не там ищешь. А хороша ли собой племянница?
– Агафья? О! боголепна, скромна, набожна. А пожалуй к нам завтра в гости.
Дьяк явно хотел устроить смотрины под благовидным предлогом.
– Обязательно буду, почему нет? Ты адресок подскажи.
– Зачем? Слугу пришлю, он проводит. Недалеко от Кремля, в Замоскворечье живу.
Расстались довольные друг другом. Алексей имел свою цель. Но дьяк имел другую задачу – видеть Алексея женихом для племянницы. И пусть пока Алексей не богат и происхождением не вышел, зато молод и к государю приближен. А это сулит и чины, и достаток.
Вечером, после службы, дьяк развернул кипучую деятельность. Жене наказал купить на торгу продуктов, кухарок напрячь, чтобы к завтрашнему вечеру стол от яств ломился.
– По какому случаю застолье? – удивилась жена.
– Советник царский будет в гостях. Молод, не женат, сотник. И представь – вся карьера впереди.
Возрадовалась жена. Глядишь – через свадьбу племянницы и дьяк поднимется. Большего муж достоин.
Следующим днем Алексею вновь каверзу подстроили. Государь по городу на возке проехать решил. В Москве едва не ежегодно пожары случались. И редко когда один дом сгорал, чаще – квартал целый. Дома в большинстве деревянные, в них всегда печи топятся, да не одна – для обогрева дома зимой, на кухне во все времена года, как и в бане. А еще печь в хозяйственных строениях – скотине воды зимой подогреть, свиньям отруби запарить. Не углядели за печью, уголек из топки выскочил, и пошло полыхать. Пожар тушили всем миром, все соседи. Люб сосед или нет, все принимали участие. Понимали: не погасят – огонь перекинется на соседние избы, свое добро сгорит. После пожаров отстраивались быстро. Лес-то за городом, рядом. Два-три месяца – и новый дом готов. Однако добро нажитое сгорало и жертвы были.
К возку рынды конные пристраивались в порядок. Алексею коня подвели. Оперся привычно о стремя, в седло взлететь собрался, а подпругу подрезали.
Лопнула кожа, седло в сторону поехало. Алексей без малого едва не упал, удержался. Рынды ехидно ухмылялись. Только не их рук дело было. Конюхи подпругу поменяли моментом, но осадочек у Алексея остался. Хоть и не злопамятен был, но до злодея решил докопаться.
После поездки выбил пыльную одежду.
Как-никак в гости идет. Сапоги почистил. В дверь стрелец из кремлевского полка постучал. Когда-то Алексей с ним на башнях караул нес, только стрелец так и остался стрельцом, а Алексей сотник уже.
– Алексей, человек обличьем челядин тебя спрашивает. Прогнать али как?
– Сам выйду.
У входа во дворец, немного поодаль, стоял челядин. Ближе его стрельцы не подпускали. Увидев Алексея, отбил поклон.
– Терехов не ты ли будешь, барин?
– Он самый.
– Велено было к дьяку Заборовскому проводить.
– Так веди.
Челядин шел впереди, оборачивался: не отстал ли барин? Рядом с прислугой слуге царскому идти было зазорно, лицо потерять не ровен час.
Хотя и пешком идти тоже невместно. Люди богатые или при чинах и званиях передвигались на возках, даже если пешком пару минут ходьбы. Положение обязывало, не простолюдин. Но Алексею условности не мешали, хотя можно было верхом на лошади ехать. Однако и минус в верховой езде был. Одежда лошадиным потом пропитывалась, а он все же в гости идет.
Дом дьяка по меркам московской знати скромный – деревянный, хоть и в два этажа. Земельный участок небольшой, дорогая в Москве землица.
На земле, уже внутри двора, солома набросана, притоптана ровным слоем, дабы жильцы да гости обувь не испачкали. Только челядин калитку за Алексеем закрыл, как на крыльцо дьяк вышел, следом жена его с ковшом сбитня, по обычаю. Дьяк с крыльца сбежал, сделал несколько шагов навстречу гостю. Если гость и хозяин ровня, встречали посредине двора, если хозяин по положению выше, стоял на крыльце, поджидал гостя. А уж если хозяина боярин посетил, что редко бывало, либо сам государь, хозяин самолично ворота открывал, а не калитку и встречал у ворот, а то и на мостовой. Уважение к чину явить, к гостю дорогому. Въехать во двор верхом на коне мог только государь, остальные коня в поводу во двор заводить должны, иначе – хозяину обида.
Встретились дьяк и Алексей, обнялись, облобызались троекратно, по обычаю. Дьяк уже жене рукой машет.
– Корец сбитня гостю!
Алексей обычаи знал, многие веками не менялись, как и уклад, по домострою жили да по Правде. Гость корец сбитня опростал, корец перевернул, дабы хозяин видеть мог – не осталось ничего, зла не затаил. Корец Алексей хозяйке вернул, поцеловал. Дьяк кивнул довольно – обычаи соблюдены, хозяйской чести урону нет, гость уважение выказал. Теперь можно в избу пройти.
Войдя в трапезную, Алексей к красному углу оборотился, осенил себя крестным знамением, все же православный он. Гостя по правую руку от хозяина за стол усадили, на почетное место. Слева обычно жена сидела.
Разговор сначала о погоде зашел, о видах на урожай. Никто и никогда не начинал беседу с деловых вопросов, неприлично. Потом плавно разговор на цены на торгу перешел.
– А не отобедать ли нам? – предложил дьяк.
– Почему бы и нет?
– Эй, слуги! Пошевеливайтесь там!
Кухарки да прислуга сигнал явно ждали. Дверь в трапезную отворилась, череда челяди быстро накрыла на стол. Дьяк явно расстарался. В кувшинах пиво, вино италийское и рейнское, мед стоялый.
На заедки капуста квашеная, огурчики соленые, брусника моченая. А следом внесли белорыбицу, исходящую паром и ароматом, затем блюдо с запеченным гусем с яблоками, колбасу кровяную. Да миски с пряженцами с разной начинкой – с мясом, рыбой, луком и яйцом и сладкие, с яблоками. А поперва перед каждым миску со щами поставили, рядом хлеб духовитый, теплый еще. Весь стол яствами уставлен, а слуги все несут – рыбу копченую, орешки в меду, кур, запеченных на вертеле. Уже стол заставлен.
Дьяк руку поднял.
– Хватит пока. Чего-то хозяйки и домочадцев не вижу.
Из внутренних дверей жена дьяка вышла. Переодеться успела, да за ней двое девочек и девица простоволосая. Замужние кипу на голове носили, незамужние голову не покрывали.
Домочадцы легкий поклон батюшке отбили да гостю, уселись на лавке. Дьяк молитву счел, без этого к трапезе приступать нельзя.
Хозяин спросил Алексея:
– Что пить будешь, гость дорогой?
– Плесни чего и себе.
Хозяин вина гостю налил в кружку, потом себе. Тоже признак уважения, почета. В ином случае челядин наливал бы.
– Доброго здоровья на многие лета всем!
Выпили, в полной тишине к щам приступили. Вкусно! И щи хороши, а хлеб вообще превосходный. Видимо, кухарки опытные. Хлеб в домах всегда пекли в своих печах, не покупали.
Алексей на Агафью поглядывал. Не пялился, это неприлично, мимолетом взгляды кидал. Уж он-то знал, что перед ним будущая царица. Скромница, глаз не поднимает. Красота естественная, ни брови не чернила, ни румянами не пользовалась.
Волосы – как шелковые, зубки ровные, белые – показатель хорошего здоровья.
Домочадцы к рыбе приступили, вместо пустых мисок из-под щей кашу гречневую поставили, обильно сдобренную маслом. Под рыбу да гуся уж очень славно. Домочадцы не спешили, но и не засиживались. Сыта отпили, пряженцев отведали, батюшке поклонились. Алексей обратил внимание на Агафью. Как ходит, легка ли походка, ровен ли стан. Заметил, что дьяк за ним наблюдает.
Когда домочадцы ушли, вдвоем за столом остались. Хозяин еще вина налил. Неплохое вино – виноградное, заморское. Не обычный сидр, как на Руси делали. Выпили немного, отдали должное белорыбице. Выпитое сказывалось. Лица раскраснелись, языки развязались.
Дьяк выжидающе на Алексея посматривал. Сам разговор о племяннице заводить не хочет, ждет, когда Алексей свое мнение скажет. Оба понимали, что не просто Алексей к дьяку зашел, на смотрины.
– Семен Иванович, а что же родители Агафьи?
– Так отец ее от ран умер, мать тоже больна. У меня воспитывается вместе с двумя младшими сестрами.
– Вон как!
Дьяк слова Алексея неправильно истолковал.
– Не смотри, что безотцовщина. Я ее как родную дочь воспитывал. И приданое будет. Али не показалась она тебе? – обеспокоился дьяк.
– Не показалась? Да ведь и я не богат. Скажу как на духу. Настоящий бриллиант!
Дьяк выдохнул, глотнул вина из кружки.
– Прости, Алексей, но чувствую – колеблешься ты.
– Верно. А все потому, что бриллиант сей засверкает в хорошей оправе.
Дьяк задумался.
– Мы люди простые, ты понятнее скажи, не дойдет до меня что-то.
– Лучшего она достойна. Женой царской!
Дьяк не сдержался, охнул. Потом встал, одну дверь открыл, посмотрел – не подслушивает ли кто? Другую. Потом уселся.
– Государь жениться надумал? Я не слышал что-то.
– Юн еще, потому опекуны при нем. А как женится, самостоятельным станет. Думаю – приглядывается.
– Есть ли на примете у него кто?
– Пока нет.
– Так по традициям смотр невест должен быть. Не объявляли пока.
– Семен Иванович! Подсуетиться надо. Как-то свести Агафью и Федора. Вроде случайно.
– Легко сказать! Где царь и где мы?
– Помогу я тебе. Государь в храм ходит, окрепнет после болезни, на крестные ходы являться будет. Я тебе подскажу, когда и где он появится. А там уж как повезет.
– Сомневаюсь я.
Дьяк помолчал.
– Положа руку на сердце, тебе-то какой интерес?
– Сам подумай. Ты же почти тестем будешь. Чин не официальный, но при дворе вес большой иметь будешь.
– Ну да, понял. Сейчас ты мне поможешь, а потом я тебя отблагодарю.
– Заметь, не я это сказал.
– Ох, грехи мои тяжкие! И племянницу замуж отдавать пора, время выходит. И страшно. Государь все-таки! К тому же беспокоюсь я – не помрет ли?
– Не помрет, раньше врагов своих похоронит.
– Тогда на Господа уповать остается. Сведет вместе Агафью и государя, стало быть – так тому и быть.
– Господь нашими руками действует, о том помнить надо.
Дьяк перекрестился. Не монах он был, дьяк Монастырского приказа. Но в Бога верил истово.
Расстались шибко довольные друг другом. Не смотрины получились, а настоящий сговор, даже заговор. Алексей доволен был, в правильное русло разговор повернул. Жениться не обещал, чем Заборовского не обидел. Наоборот – высокую перспективу для племянницы показал. Хоть и чин у дьяка не высок, но все же отныне они соратники, приятели. Обоим такие отношения на пользу. Семен Иванович впоследствии, через женитьбу царя на Агафье, думным дьяком станет, возвысившись.
Вернувшись, сытый, слегка пьяный, довольный вечером, Алексей сбросил сапоги, снял кафтан, рухнул на кровать и тут же с воплем вскочил. Кто-то побывал в его покоях, высыпал на постель битое стекло.
Разозлился! Сколько можно исподтишка пакостить?
Собрал одеяло в охапку вместе со стеклом, в стрелецкий полк отправился. Надо со стрелецким полковником посоветоваться, глядишь – поможет по старой памяти.
Несмотря на позднее время, полковник на службе был.
– Алексей? Ты чего с одеялом? Никак у нас в воинской избе ночевать решил?
– Смотри.
Алексей одеяло на стол положил, развернул. От света свечей стекло заблестело.
– Богатый враг у тебя появился, – озаботился полковник.
– Почему так решил?
– Стекло дорогое, в основном из Венеции возят. Берегут, поскольку денежки изрядные плачены. Не пожалели для тебя разбить.
– Знать бы – кто? А еще лучше за руку поймать! Дай стрельца в охрану у моих дверей.
– Не могу. Чином ты пока не вышел. Да и сам подумай. Поставлю стрельца, никто к дверям не подойдет, но другой способ пакостить придумают.
– Подскажи!
Полковник задумался.
– Колокольчик за дверью поставь. Откроет посторонний, он зазвенит, сигнал подаст. А стрельца я дам. Недалеко от тебя, за поворотом, небольшая ниша есть. Стрелец там будет находиться. Услышит колокольчик, тебя известит. Тогда уж не медли. И дальше твое дело. А полк мой и стрельцы нигде замешаны не будут.
– Ловко придумал. Не забуду.
– Я с утра плотника пришлю, он колокольчик приладит.
– Нешто колокольчик так быстро сыщешь?
– Чего его искать? На старой карете есть. Снимем – и вся недолга.
Получилось быстро. Утром, едва Алексей встал, в дверь постучали. Алексей открыл. Судя по набору в руке с инструментами – плотник.
– Полковник стрелецкий велел колокольчик приладить.
– Так вешай.
Колокольчик подвесил плотник быстро, потом регулировал. Колокольчик звякнуть должен, когда дверь немного откроешь. Щель уже есть, а протиснуться нельзя. Иначе какой смысл вешать?
Почти сразу стрелец появился, из знакомых. За время службы, пусть и короткое в полку, Алексей узнал всех, кроме новобранцев, что после него на службу поступили.
– Как мне тебя позвать, если колокольчик сигнал подаст?
– А ты покажись и шапку сними и надень. Я знать буду – в комнате гость незваный.
Сегодня не планировалось выездов за город или приема послов. Алексей вместе с постельничим Языковым и стольником Лихачевым сидели, как дверь приоткрылась, стрелец шапку снял и одел.
– Прощеньица просим, ошибся дверью.
Алексей выждал минуту, поднялся.
– Что-то живот скрутило, выйду до ветра.
А сам по переходам бегом. Коридоры запутанные. Дворец неоднократно достраивали, переходы извилистые, за поворотом поворот. Одно хорошо – везде ковры или дорожки, звука шагов не слышно. К дверям своим подбежал, ухо приложил. Есть какое-то движение. Потом шаги за дверью. Алексей сбоку от двери встал. Дверь распахнулась, прикрыв его собой. Гость неизвестный дверь прикрывать стал и остолбенел, нос к носу столкнувшись с хозяином.
– Ты что в моих покоях делаешь, стервец?! Воруешь?
И не успел незнакомец ответить, ударил его в поддых. Тот согнулся, Алексей его к себе в комнату втолкнул. Мужчина упал, сидит, пытаясь воздух в легкие набрать. Ну да, расслабился на придворной службе, давно в стычках не был. Вроде видел он его где-то? Алексей нож вытащил, лезвие к шее незнакомца приставил.
– Приколю как жука. Воровать пришел?
– Нет. – Мужчина от волнения и страха заикался. Воровство, да еще в кремлевском дворце – вещь почти неслыханная.
– Да? А что в моих покоях делаешь?
Мужчина молчал.
– Ты чьих будешь?
– Милославского слуга.
– Еще раз спрашиваю: что у меня делал?
Мужчина молчал. Он полагал, что само имя опекуна царского защитит его.
– Будешь молчать – зарежу. В руку пару монет вложу. Для всех ты вором будешь, застигнутым на месте кражи. И никто из твоей семьи больше нигде и никогда служить не будет. На Милославского надеешься? А ведь опозорился ты. Он тебя из Москвы удалит. Зачем ему опозорившийся слуга в окружении? Он и себя запятнает.
Алексей надавил острием лезвия на кожу. Показалась капелька крови.
Мужчина взмолился:
– Пощади! Семья у меня!
– Ты по указке своего хозяина пакости устраиваешь, а я милосердие явить должен? Назовись!
– Охлопков Антип Григорьев сын.
– Есть у тебя выход. Отпущу, и никто о сем знать не будет. Но при одном условии. Все, что Милославский злоумышлять будет супротив меня или молодого государя, мне говорить будешь.
– Как можно против хозяина идти?
Антип глаза выпучил.
– Жив останешься, место близ Милославского сохранишь. Больше скажу. Ивану Михайловичу недолго осталось при власти быть. Тогда мое заступничество тебе сильно пригодится.
Антип явно был при Милославском слугой для тайных поручений. Стало быть – хитер, изворотлив, умен, но при том принципов не имел.
– Согласен. Ты ножик-то от шеи убери, не ровен час, надавишь сильнее.
Алексей нож в ножны убрал.
– Вставай. Послушать тебя хочу, что знаешь.
– Ежели Иван Михайлович прознает, не своей смертью помру.
Антип шею потер, потом говорить начал.
– Супротив молодого царя Милославский козней не строит. Сам посуди – родня. А ну к власти Нарышкины придут? Петр еще мал, Софья – девка, царицей ей не быть. А вот при Петре опекуна поставят из Нарышкиных-Нащекиных.
– О сем только глухой не знает.
– Главный супротивник сейчас боярин Матвеев, против него сговор – от царя удалить, оговорить.
– Кто участвует?
– Ох, не сносить мне головы! Милославского поддерживают дворецкий Богдан Матвеевич Хитрово и окольничий князь Василий Семенович Волынский.
Про дворецкого Хитрово Алексей уже слышал, а про князя Волынского впервые. Если учитывать, что в большей части Приказов дьяками родственники Милославского сидят, картина рисуется не самая радужная. Хоть больших чинов Иван Михайлович не имеет, а реальная власть велика.
Алексею же опереться можно было для противодействия роду Милославских только на Языкова и Лихачева, а еще на Нарышкиных. Удалены они от двора стараниями Милославских. Иван Кириллович в Ряжск сослан. Боится Милославский конкуренции. Дети от второго брака Алексея Михайловича – Наталья, Петр и Феодора – вполне на трон претендовать могут. Малы еще, в лета не вошли. Ежели Федор Алексеевич женится и потомство оставит, род Милославских при дворе укрепится. Причем над Милославскими дамоклов меч висит. Федор Алексеевич здоровьем слаб и сколько на троне просидит – еще большой вопрос. И расклад такой все приближенные ко двору понимают.
– Что у меня в комнате делал? Не погостить же пришел?
– Подметное письмо оставил, прелестный лист.
Прелестными листами называли раскольничьи письма, где поносили патриарха Никона и его церковные реформы. И церковь, и светская власть, царь в первую очередь, с раскольниками боролись. И такой прелестный лист мог испортить карьеру любому. Расчет Милославского был по-иезуитски хитер и коварен.
– Показывай, куда подбросил?
– В сундуке, на самом дне.
– Доставай.
Антип вытащил из сундука лист бумаги. Алексей его прочитал. Видел он уже такие рукописные листы, текст почти одинаков. О нарушении церковных уставов, скором пришествии дьявола, о спасении душ. Порвать?
– Вот что, Антип. Положи-ка ты это письмо в хоромах Ивана Михайловича. Ну, скажем, за образами, туда редко заглядывают.
– Боязно мне.
– А ко мне сунуться не побоялся? Кстати, где ключ взял?
– Так ключник дворцовый сродственник Ивану Михайловичу, у него ключи от всех дверей.
Интересное дело получается. Алексей, когда спать ложился, двери запирал. Полагал – перестраховка, у всех входов во дворец охрана из стрельцов стоит. А задумай ночью враг войти, легко это сделает. Отсюда вывод: на ночь двери подпирать надо. Или подставлять пустые ведра. Чужой откроет, ведро загромыхает, сигнал тревоги подаст.
– Ладно, Антип Григорьев сын. Отпускаю тебя живым и здоровым. Но доброту мою помни. Если узнаешь что-нибудь о злоумышлениях Милославских, приди, обскажи, зачтется. А Ивану Михайловичу доложишь – исполнил приказание в точности.
– Да хранит тебя Господь!
Антип бочком-бочком и за дверь. А ну как передумает Алексей? Выходит, не остался он без внимания Милославских. До той поры, как стрельцом был, никто на него внимания не обращал. А как царем обласкан был и приближен, да еще с Языковым и Лихачевым сошелся, угрозу Иван Михайлович почуял, меры принимать стал. В открытую выступить не желает, боясь навлечь гнев царский, а исподтишка действует, пакостит. Но не зря поговорка есть: кто предупрежден – тот вооружен. Знает теперь Алексей, откуда ветер дует.
Между тем обстановка на границах России складывалась угрожающая. Османская империя, используя как повод переход на сторону русского царя гетмана Дорошенко, развернула военные действия. Гетман передал русским важную военную крепость Чигирин, которая фактически была столицей Украины. В ответ турецкий султан провозгласил гетманом Юрия Хмельницкого, которого поддержали запорожские казаки. Попытка Посольского приказа сколотить антитурецкую коалицию успеха не имела. Британия и Франция были заинтересованы в ослаблении России, а Речь Посполитая сама имела виды на Украину, да и врагом исконным была.
На Чигирин двинулась армия османов под предводительством Ибрагим-паши и союзника – крымского хана Селим-Гирея. К ним присоединились запорожские казаки. Уже 4 августа османы осадили Чигирин. Гарнизон стойко держался, успел выслать к царю гонца. К Чигирину срочно двинулось русское войско под командованием Г. Г. Ромодановского и гетмана И. Самойловича. Уже 24 августа русские и верные русскому царю казаки вступили в бой. Османы оказались под огнем с двух сторон – с тыла защитники крепости, с фронта войска царя. Не выдержали турки, сняли осаду и с позором ушли.
Военные действия на Украине вызвали брожения и бесчинства на окраинах. На Дону казаки имели постоянные стычки с калмыками. Атаман Васька Касимов захватил Гурьев, а когда его выбили из города царские войска, ушел на юг, стал грабить и жечь персидские и туркменские города. На Волге вспыхнули волнения, переросшие в восстания башкир и татар, все же тяготели они к османам. В нескольких городах изгнали царских воевод, а кое-где и живота лишили. Прибывший гонец передал сообщение воеводы из Хлынова, что татары пришли и обосновались под Кунгуром.
Земли там раньше стояли порожние, иренские татары пасли на них скот. Думный дворянин Прокопий Елизаров со стольником князем Петром Прозоровским и Симеоном Козыревым землю у татар купили, основали на месте слияния Ирени и Сылвы Кунгурский острог – крепость на холме. К 1645 году острог разросся, обзавелся деревянным Кремлем с высокими стенами в три аршина (около 6,5 метра) и восемью башнями, две из которых – Спасская и Тихвинская – были проезжими. Население острога пасло скот, занималось выделкой кожи. Причем достигли в мастерстве своем больших высот, изделия из кожи ценились на азиатских рынках.
Войск на войну с Османской империей, с бунтами на окраинах не хватало. Например, под Чигирином Ромодановский сумел войском в 120 тысяч разбить воинство османов и крымских татар в 200 тысяч сабель, потеряв 15 тысяч убитыми против 30 тысяч у турок.
В противостоянии бунтам помогало ополчение, но выучка там слабее и вооружение хуже. На совете молодого царя с Языковым и Лихачевым, где присутствовал и Алексей, обсуждали, откуда снять войска. И охочих военачальников тоже нет. Если в поход на Чигирин шли с охотой, в случае победы честь, слава, награды – деньгами, землицею, то при подавлении бунтующих ни славы, ни наград не заработаешь. Алексей возьми да и скажи:
– Отправь меня, государь. Дай сотню стрельцов при пищалях да разреши ополчение набрать в том же Хлынове из охочих людей.
Видимо, решение идти в поход зрело подспудно. С одной стороны, себя проявить в ратном деле, государю польза. А с другой – от Милославских подальше. Поход дело не быстрое, глядишь – за месяцы пошатнется положение царской родни. Федор Алексеевич задумался. О боевом прошлом Алексея он не знал. Из стрельцов сразу в сотники царской милостью поднялся. Сомнение царя брало. Вдруг стрельцов погубит и дело не сделает? Кунгур – острог важный, не потерять бы его.
– Справишься ли? – молвил царь.
– Костьми лягу, а доверие оправдаю. Только действовать надо быстро и припас огненный взять.
– Считай уговорил. Прикажу полковнику Головатому все приготовить.
Языков и Лихачев сразу карту на столе развернули. По современным меркам примитивная. Но все населенные пункты нанесены, как и реки. Встали вокруг стола.
– Как к Кунгуру двигаться думаешь? – спросил государь.
– Или лошадьми, или на судах до Нижнего Новгорода, а там пеши.
– На лошадях сподручнее, – рассудил Лихачев. – Если от Нижнего пешком, стрельцам на себе пищали да припасы нести надо. Вымотаются к Кунгуру.
– Быть по сему! – ударил посохом о пол Федор Алексеевич. – Полковника ко мне!
Когда полковник прибыл, обсудили с ним детали похода, припасы. В конце Головатый поинтересовался:
– Кто сотней командовать будет? У стрельцов свой сотник есть.
– Твой сотник командовать стрельцами будет, а Терехов всем походом, потому как в Хлынове ополчение присоединяется. Но все подчиняетесь ему.
Федор Алексеевич ткнул пальцем в Алексея. Полковник кивнул. Государю перечить нельзя, себе дороже выйдет.
– Когда выступать?
– Завтра поутру.
Полковник, а с ним и Алексей откланялись. За оставшиеся полдня стрельцам собраться надо, припасы получить. Зелье огненное, свинец на пули, провизию. Да про личные вещи не забыть, то же чистое исподнее. Конечно, кое-что в Хлынове пополнить можно. К утру Алексей должен бумагу соответствующую с полномочиями получить.
После обязательной заутренней молитвы священник окропил святой водой воинов, каждый приложился к иконе Казанской Божией Матери. Затем сотник Хлыстов скомандовал:
– На конь!
На лошадях переметные сумы, в седельные петли вдеты бердыши. Разом поднялись в седла. Единственное неудобство – приходится пищаль поперек седла держать, придерживая рукой. Не придумали еще ружейных ремней. К тому же пищаль тяжела, полпуда весом, при скачке плечо отобьет.
Впереди отряда стрелец скакал.
В городе его задача – разгонять зазевавшихся прохожих, приказывать возничим освобождать дорогу. За ним, приотстав на тридцать саженей, сотник Хлыстов и бок о бок с ним Алексей. Еще недавно Алексей рядовым стрельцом в его сотне был, а теперь ровня. А уж следом колонной по два стрельцы. За ними пылища, поднятая копытами лошадей. Из города выбирались долго, улицы узкие, извилистые. Выбравшись за город на Владимирский тракт, пустили лошадей галопом. Стрельцы свистят по-разбойничьи, гикают. Кровь молодая играет, в боевых действиях давно не участвовали. В походе дополнительные денежки к жалованью идут. За день, с двумя передыхами – лошадей покормить-напоить, тридцать верст одолели. Конечно, всадники Крымской Орды за световой день умудрялись до ста верст пройти. Но у них два-три запасных коня. Как только конь устанет, начинает темп терять, татары на ходу пересаживаются. Какие проблемы, если седел нет? И ели на ходу, и дремали. А кроме того, в поход налегке шли, без груза, только сабля, лук со стрелами в колчане, веревочный аркан. Кормились тем, что трофеями брали.
После первого дня у Алексея заныла отбитая пятая точка. Давненько он таких дистанций верхом не одолевал. За десять ден до Нижнего дошли. Отдохнули день в воинской избе у местного воеводы. Да не столько сами, сколько лошади. В кузнице перековали, у чьих лошадей с подковами проблемы в пути появились. И снова вперед. Если раньше дорога зачастую вдоль Волги вилась, то теперь Волга на юг повернула. Дальше тайга дремучая, одна дорога – Хлыновский тракт. Узкий, извилистый, с редкими деревушками. Одно радует – через реки и ручьи мосты наведены, чтобы телега одолела. Еще через седмицу в Хлынов въехали. При правлении Ивана Грозного город получил грамоту на построение монастыря, названного по имени настоятеля Трифоновым. Епархия образовалась позже, в 1658 году. А еще раньше, в 1607 году, в городе была основана Семеновская ярмарка, приуроченная к Новому году – к 1 сентября. Ярмарка известной стала, здесь оптом скупали товары купцы из северных земель и азиаты.
Алексей знал, что с 1680 по 1686 год воеводой в городе был царский стольник Кузьма Осипович Грушецкий, двоюродный брат царицы Агафьи. В дальнейшем город не раз менял названия – с Хлынова на Вятку, потом на Киров, но это уже при большевиках.
Сотню в воинских избах расположили. Городской голова, немало удивленный прибытием стрельцов, счел грамоту царскую. Этим же днем на торгу глашатаи стали призывать охочих людей в поход на бунтующих басурман. Жалованье было обещано – рубль серебром. Желающие нашлись из числа рыбаков, охотников, амбалов. Только оба сотника людей отбирали придирчиво. Пьяницы, дебоширы, неумехи в походе обременительны, больше навредят.
Набрать удалось шесть десятков, все почти при оружии – ножи, луки со стрелами. Из арсенала пришлось выдать сабли, запас стрел. А еще голова городской выделил две подводы с ездовыми для перевозки провизии и оружия. Каждому ополченцу взяли еще по сулице – короткому метательному копью. На охотников Алексей возлагал надежды, они хороши как лазутчики, для разведки. Одно плохо – ополченцы пешие. Скаковая лошадь дорого стоит. Это боярин должен выставить по указу царя боевых холопов конно и оружно. Да сам свой отряд возглавить. Следующим утром выдвинулись. Местные пути-дороги знали, да особенно не собьешься. Шлях один, грунтовый, укатан. И чем дальше удалялись от Хлынова, тем меньше встречалось попутных или встречных телег. И места пошли вовсе глухие. Впереди колонны пешие шагали, позади конные стрельцы, а в арьергарде телеги хлыновские. Стрельцы еще в Хлынове пищали зарядили. Случись необходимость, только пороха мелкого зерненого на затравочную полку подсыпать. У каждого стрельца в кожаном мешочке запасные кремни.
На ночных стоянках вечерами разводили костры, варили пищу простую, но сытную – кулеш. На четвертый день навстречу селянин попался. На телеге все семейство и домашняя утварь в узлах. Хлыстов и Алексей сразу к нему.
– Батюшки святы, чего деется! Басурмане на деревню напали. Я-то на хуторе с семьей жил, до меня не добрались, – запричитал крестьянин.
– Далеко ли отсюда?
– Да версты три.
Сотники переглянулись. Неизвестно число нападавших. Как бы самим не влипнуть, как кур в ощип. Но и упускать бесчинствующую шайку нельзя. Крестьяне и прочий трудовой народ должны чувствовать себя под защитой государства. Иначе порядка не будет. Решение созрело быстро.
– Три версты – это недалеко, – молвил Хлыстов.
– К каждому стрельцу на лошадь по ополченцу. Лошади утомлены, но выдюжат. Нагрянем внезапно, бунтовщиков побьем.
– А если недалеко их главные силы?
– Так порознь бить сподручнее. В случае неудачи галопом на Кунгур.
Так и решили. Несколько стрельцов и ополченцев оставили для охраны телег, наказав движение по дороге продолжать.
Ополченцев подсадили к стрельцам на наиболее мощных коней да и в галоп.
Мелькали по сторонам близкие ветки деревьев, простучал под копытами деревянный мост. Вырвались на луг, сразу дымы стали видны. Тут уж не заблудишься. Пришлось с дороги свернуть, деревенька немного в стороне.
Так с ходу в деревню влетели. Алексей прокричал Хлыстову:
– Пусть твои стрельцы деревню окружат, чтобы ни один не ушел. А уж в деревне я с ополченцами.
– Годится.
Едва кони ход сбросили, ополченцы спрыгнули, без команды к избам кинулись. Невелика деревня, два десятка домов, половина полыхает уже. Кричат дети и бабы, вопят по-своему татары. Грабить и бесчинствовать они на своих малорослых и мохнатых лошадях примчались. А против пешего татарину драться несподручно. Татары в стрельбе из лука мастера, сызмальства обучены. Дистанция же сейчас невелика, да и численность ополченцев превосходяща. Закипел сабельный бой. Кому из охотников сподручней – сулицы метали ловко. Амбалы саблями орудовали незатейливо, как палками, надеясь на свою силу. Амбалами грузчиков называли, слабых среди них не было, но и умение владеть оружием на низком уровне. Однако ярости, смелости и упорства ополченцам не занимать, свою землю обороняют от непрошеных гостей. Кое-кто из грабителей, видя превосходящие силы противника, попытался бежать. А стрельцы уже наготове. Один выстрел, другой. Кто из мужиков в деревне в живых оставался, видя подмогу, сам за топоры да вилы взялся. Четверть часа – и все грабители убиты, ни один не ушел. Алексей подосадовал. Надо было перед боем ополченцев предупредить – хоть одного в живых оставить для допроса. Откуда пришли, где основной отряд бунтовщиков, кто предводитель, какое оружие имеют? Моменты важные для оценки сил и возможностей противника, да что уж теперь? По праву победителей ополченцы собрали у татар оружие. Железо дорого стоило, ежели продать, все приварок и доход. С убитых снимали сапоги, лисьи малахаи. А тела убитых басурман Алексей приказал в реку сбросить. Уцелевшие жители принялись тушить пожар. Им на помощь ополченцы. Передавали ведра с водой, встав цепочкой. Отстояли уцелевшие избы от пожара.
Алексей сам всю деревню обошел, посчитал убитых. Двадцать семь бунтовщиков против четверых убитых ополченцев. Еще двое басурман за деревней валялись, сраженные выстрелами стрельцов.
К Алексею Хлыстов подъехал.
– С хорошим почином!
– Двадцать семь в деревне и двое выстрелами сражены. Впредь разумнее действовать надо.
– Не понял.
– Хоть одного живого оставить надо было. Допросить – сколько их, где отряд.
– Погорячились маленько, есть такой грех! Я стрельцам накажу, чтобы по ногам стреляли или в лошадь.
Вышли из деревни. Стрельцы впереди едут. За ними ополченцы. Переговариваются, обсуждают детали боя, похваляются трофеями. К дороге вернулись, а обоз из двух подвод с охраной только подъезжает. Ополченцы трофеи на телеги свалили. Первой удачной стычкой все ободрены.
Еще верст семь прошли, на поляне у ручья на ночевку остановились. Ополченцы сразу костры развели. Похлебка, она не скоро сварится. Стрельцы коней расседлали, ноги спутали, пустили пастись, травку пощипать. Овса с собой мало брали. Алексей распорядился двум стрельцам по дороге дальше проехать, посмотреть: что да как?
Долго не было стрельцов, уж и похлебка сварилась – лук, пшено да сушеное мясо. А уже солью-перцем каждый на свой вкус приправит. А тут и стрельцы вернулись, сразу к сотникам. Глаза блестят, вид возбужденный.
– За лесом лагерь бунтовщиков. Костры жгут, баранов жарят.
– Сколько их?
– В темноте трудно посчитать, сотни две. Кони в стороне пасутся. Песни горланят, как будто стоялого кумыса напились.
Сотники посовещались. Момент удобный, бунтовщики нападения не ждут. Хлыстов предложил ударить стрельцами. Алексей возразил.
– На скорость рассчитываешь? А конского топота не учел? Бунтовщики услышат, успеют на своих коней сесть, исчезнут в темноте. Ищи-свищи их потом. Предлагаю идти всем, стрельцам вести лошадей в поводу, копыта тряпьем обмотать. Ополченцы подберутся поближе к коням татарским, в случае тревоги отсекут басурман от лошадей. А только потом стрельцы нападут, конно.
– Замысловато, но план хорош.
Вызвали десятников стрелецких и ополченцев, объяснили обстановку.
– Знаю я это место, Сухая падь. Могу провести пешцев коротким путем, – сказал десятник из ополченцев.
– Тогда о знаках надо условиться. Если стрельцы раньше нападут, часть татар ускользнет.
– Три раза филином ухну. Сгодится?
– Принимается. Назначаю тебя старшим среди ополченцев. Веди!
Алексей решил ехать конно, со стрельцами.
Обмотали тряпьем, у кого что нашлось, копыта лошадей, чтобы стук копыт уменьшить. Да и двинулись по дороге, колонной по два. Впереди двое дозорных, что лагерь обнаружили. Через час пешего хода дозорные остановились.
– Вон они, за деревьями.
На лугу горели костры, даже небольшой шатер стоял, наверное, для предводителя. Людей много. Алексей костры начал считать. Темно, бунтовщиков посчитать невозможно, тем более затруднительно, перемещаются они. Костры считать проще. У татар еще от монголов повелось – все войско на десятки разбито. Что в бою, что у костра. Насчитал двадцать два костра. Многовато получается. Двести двадцать бунтовщиков против ста шестидесяти стрельцов и ополченцев. Только воинство это разнородное у костров, сброд, воинской дисциплины не знавший. Был бы предводитель их поопытней, выставил часовых, дозоры вокруг пустил.
У стрельцов одно преимущество – внезапность и слаженность. Хлыстов шепнул:
– Предлагаю после сигнала условного залп дать из всех пищалей. Многих положим сразу, паника возникнет. Тогда на коней и саблями их.
– Тогда выводи стрельцов к опушке, но чтобы из-за деревьев не выходили. Залп по команде.
– Исполним.
При лошадях несколько человек охраны остались. Остальные разошлись по обе стороны от дороги, встали шеренгой, пищали приготовили. Некоторые пищали для меткости на ветки деревьев уложили. Алексей в слух обратился, даже шапку снял.
Но вот до слуха его, да и других стрельцов, кто близко стоял, донеслось ухание филина. Ничего особенного, ночная птица. Татары – они дети природы, в птицах и зверье разбираются. Их звук не насторожил.
– Ну, братцы, не подведите, – сказал сотник.
Отмашку дал, сразу залп грянул. В лагере татар крики, паника. Конная сотня вырвалась из леса молчаливой лавой. Ни криков не слышно, ни топота копыт, как привидения. Бунтовщики не сразу поняли, что происходит. А стрельцы уже саблями рубят. Часть татар кинулись к другому концу луга, где кони паслись. Ополченцы стрелы метать начали, кидать сулицы. Татары врассыпную. Они сильны, когда конской массой давят, осыпая противника дождем смертоносным из стрел.
Но то воины под руководством сотников и мурз. У бунтовщиков опытных военачальников не оказалось. При первом же столкновении с настоящим войском, будучи отрезанными от коней и неся потери, растерялись. Небольшая часть их схватилась за оружие, другие кинулись в близкий лес, спасаясь. Стрельцы – это не мирные селяне, и оружие посерьезнее, а главное – обучены.
Алексей и сам за саблю взялся. Рубил налево и направо. Он пробивался через массу противника к противоположной стороне луга, дабы не дать уйти бунтовщикам, окружить, а затем перебить. Не нужны стране бунтовщики. Следом за Алексеем его бывший десяток пробивается. Все парни знакомые. Вместе служили, лямку воинскую тянули. Возвысился Алексей, но гордыни не прибавилось, в общении прост, с ними из одного котла ест, что дворянам да боярам не свойственно.
Бой на отдельные схватки разбился, где каждый сам за себя, поскольку в темноте видно плохо, только небольшие пространства вокруг костров. На Алексея двое бунтовщиков напали. Один саблей размахивал, второй боевым топором. Того, что с саблей, Алексей срубил первым. Нечего острой железякой пытаться в человека ткнуть. А второго стрелец бердышом располовинил. Хоть числом бунтовщики превосходили стрельцов и ополченцев, паника их обуяла. Из темноты русские всадники выскакивают, саблями рубят, из пищалей палят. У страха глаза велики, бунтовщикам показалось – русские везде. Бросая оружие, побежали в лес. Догоняли их, рубили беспощадно. Ежели в живых оставить, вновь в шайки собьются. Как говорится, горбатого могила исправит.
Больше часа бой длился, постепенно стих. Ополченцы, в раж войдя, преследовали по лесу убежавших. Для татар, людей степных, лес непривычен. А для охотников – привычное место обитания. Конные в лес не пошли. По указанию Хлыстова сигнальщик рожком сигнал сбора дал. Когда собрались все, лично пересчитал. Потери небольшие оказались – двоих не было, но сохранялась надежда: оторвались в преследовании. А пятерым раненым помощь оказали – перевязали.
– Всем отдыхать! Первый десяток ночью караул несет, – приказал Хлыстов. – Поутру трофеи собирать.
Стрельцы коней разнуздали, расседлали, пустили пастись. Сами на седла по-походному уселись. У татар в котлах уже шулюм бараний сварился. Не пропадать же добру? Уселись кружками по десять человек, ложками шулюм хлебали. А в шулюме мяса больше, чем бульона.
Наелись все до отвала да спать улеглись.
Поутру туман, прохладно, проснулись все. Принялись трофеи собирать. Свалили все в кучу. Много оружия непотребного: ржавые сабли, дубины с железными шипами. На две телеги грузить – не поместится. Железное добро в вязанки увязали, как хворост.
Взгромоздили на трофейных татарских лошадей, связали их поводьями вереницей. Так и тронулись. А ста аршин не пройдя, своих убитых обнаружили. В лес они за бунтовщиками рванулись, здесь и смертушку свою нашли. Хоронить не стали, на телеги уложили. До Кунгура рукой подать. В остроге церковь есть, священник, отпоют по православному обычаю. Отряд растянулся, но Хлыстов вперед дозорных выслал, татары могли напасть. Только рассеялись они, попрятались по лесам. Но рано стрельцы радовались победе.
