– Ничего интересного здесь нет и быть не может в принципе! – переместив на лоб армейские затемненные горные очки, выругался заросший Дуайт Кэннинг. – Может, вернемся назад? Горбуны заметят – и все! Конец нашему турпоходу.

Толстяк снял левую перчатку и хлестким шлепком о ветрозащитную теплую куртку сбил прилипшие к ворсинкам обледенелые катыши.

– Я уверен, что они давно уже нас засекли, – сквозь кислородную маску парировал трусливое замечание совсем еще молодой Освин Грин. – Просто мы им не интересны, расслабься и не нервируй меня.

Парень освободил непослушную лямку заплечного рюкзака, то и дело застревающую в карабине страховочной веревки, прицепленной к пояснику.

Бородач ухмыльнулся:

– На кой черт тебе этот рюкзак? Ты бы еще пуховый спальник взял!

– Слушай, пузан. Я же не комментирую твою девчачью каску. Вырядился, как на своей шахте. Не утомляй меня пустой болтовней, хорошо?

– Ладно, остыли. Может, объяснишь еще раз, какого лысого нас сюда понесло?

Освин присел на ледяную, торчащую из стены глыбу, отстегнул мягкую прозрачную маску и снял очки, спасающие от ультрафиолета, изготовленные еще много лет назад под нужды испытательного полигона Грумбридж.

Яркий белый свет, отраженный от снега, ударил в глаза. Грин прищурился, нагрел и раздавил подушечками пальцев слипшуюся льдинку-слезу на ресницах, сделал глубокий вдох разреженного морозного воздуха и сверился с портативным компьютером.

Температура по Цельсию – минус два градуса. Высота – 4989 метров.

Они забрались на отвесную скалу и прошли по плотной снежной корке на краю обрыва не меньше пятидесяти метров.

Вдвоем.

С минимальным личным снаряжением и легкой страховкой. Марш-бросок не должен был получиться затяжным, поэтому баланс между весом и функциональностью сыграл в пользу компактного сорокапятилитрового рюкзака.

Освин огляделся. Красота!

Пологие холмистые спуски, укутанные матовым искрящимся снегом, и острые шапки горных вершин формировали поистине умиротворяющий пейзаж.

В крутом заснеженном склоне по соседству торчал оледенелый полукруг упавшей Северной Станции. Тарелка основания платформы буквально врезалась в гору и застряла в твердых породах, сохранив изначальную округлую форму. Технические постройки, летные ангары и командная рубка обрушились при падении. Но несущая опорная рама и даже несколько закрепленных на ней ветряков уцелели.

Сколько она уже здесь?

С момента неудавшейся контратаки, того самого грустного дня, прошло уже, наверно, месяцев пять. Или шесть.

Событие это стало историческим и получило печально известное название «Черный Буран».

Все произошло так быстро. Обрыв атаки, катастрофа с обесточиванием и падением станции, колоссальные потери среди авиации, позорное бегство и отступление войск. А потом эти непрекращающиеся стоны раненых солдат, чумазых, грязных, с лицами, перепачканными мышьяковой гарью и земляной пылью. Черные все, как после бомбежки.

Освин поморщился от ненавистных воспоминаний и посмотрел налево, в сторону первопричины всех бед, из-за которой вся эта трагедия и приключилась.

Там, за высокой скалистой грядой, на самой вершине пика Ацин-Речч, вертикально вверх поднимался массивный столб желто-оранжевого света, уходящего в бесконечное голубовато-молочное небо. Злополучный наимощнейший генератор холода, установленный пришельцами, который и погрузил весь Гелиос в непрекращающееся подобие полярной зимы.

Устройство Погоды, как его условно называли между собой колонисты, по всей видимости, работало по принципу гигантского термоизоляционного стержня. Оно засасывало холод из верхних слоев атмосферы, из мезосферы на высоте 50 км и выше, где начинались температуры минус девяносто градусов по Цельсию и ниже, насыщало его компрессионными активными частицами и выплевывало в форме самоделящегося и разрастающегося штормового фронта, покрывавшего всю поверхность планеты практически целиком. Потрясающая технология!

«Волны» накатывали друг за другом, примерно два-три раза в сутки. Колебания температуры воздуха в том же Элигер-Сильваруме варьировались от -25 °C до +3 °C, в зависимости от истекшего интервала времени с момента прохождения очередного грозового снежного облака и времени суток.

Освин размял подзамерзшую кисть:

– Странно, что тебя вообще оставили в ИВК. Болтаешься среди остальных, как каловая колбаса. Раздражаешь только.

– Оказался в нужном месте в нужное время. Спасибо судьбе. А тебе, брат, грех жаловаться! Я единственный, кто согласился составить компанию в этом морозильнике.

– Единственный, кого об этом попросили, – поправил его Грин.

– Как я мог отказать жене генерала?

Парень стряхнул рассыпчатую снежную крупу с теплой поларовой шапки:

– Я не могу логично это объяснить, Дуайт. Увидел ночью во сне это место. Понял, что обязан сюда попасть. Во что бы то ни стало.

– В последнее время с логичными объяснениями вообще беда. Все, что происходит вокруг, как наваждение. Может, тебя горбуны зомбируют?

– Не говори глупости. Если бы хотели, они нас раздавили бы еще тогда, – Освин мотнул головой в сторону диска Северной Станции. – Как глупых взъерошенных крыс. Наступили бы своим большим сапогом.

– Неудача – лишь подошва побед. Да, Файервуд переоценил себя. Но какая кому теперь разница.

– В смысле?

– Мы все равно сваливаем отсюда. Хотя, если откровенно, мне здесь нравилось.

– С чего ты взял, что тебя включили в список?

– На отлет? Элизабет обещала. У меня именной билет с номером 233.

– Вспомнил ее имя? – парень покашлял. – Досталось ей, конечно. Незаслуженно досталось. Больше, чем всем нам.

– Такова жизнь, брат. Бьет по щекам, только успевай детским кремом мазать. Ну так что, командор? Будем поворачивать назад?

– А ты чего трясешься-то? Замерз?

– Ага. Синтепоновое дурацкое это термобелье. Никуда не годится. У меня хозяйство уже вспотело и закоченело.

– Не надо подробностей. – Грин извлек из рюкзака термос с успевшим значительно поостыть чайным настоем из листьев бумажного дерева, который превосходно себя зарекомендовал как профилактическое средство при простудах и ознобах, ставших среди людей нормой. Налил полную крышку и передал Кэннингу. – Скажи спасибо, что хоть это дали. Сам знаешь, сколько наших замерзло насмерть.

– Знаю, брат. Дела…

Прямо над ущельем, в воздухе, намного выше уровня «туристов» не торопясь, справа налево прожужжал и пролетел, как шершень, в сторону Устройства Погоды легкий четырехвинтовой аэродрон-шпион.

Дуайт приставил руку козырьком:

– Этот наш. Куда он собрался? Здесь же запрещено летать.

– Плановая инспекция уровня опасности и враждебной активности в спорной зоне. Думаешь, мы зря приземлились за километр отсюда?

Спереди из пустоты прилетел звук, похожий на всплеск воды. Дрон потерял управление и вошел в пике, закручиваясь по спирали, и вскоре окончательно исчез из виду.

– Похоже, что не зря, брат! – пробормотал толстяк.

– У нас еще остались штыри? – Грин проверил прочность вязки узла на одном из концов веревки, которым он и напарник были привязаны друг к другу. Осмотрел ранты под кошки на тяжелых горных ботинках. – Слушай! Все! Соберись!

– Последний! – Дуайт помотал головой, вынув из кармана ветровки ледобур, и протянул его парню.

– Значит, дальше двигаемся по наитию.

– Это как?

– С верой в удачу под сердцем! – Освин прочистил проушину в металлическом сердечнике с резьбой, вставил в нее карабин с продетой веревкой и при помощи пневматического пистолета вогнал всю конструкцию в обледенелую скальную стену. – Мы почти на месте. Я это чувствую. То, что нам нужно, что бы оно ни было, – за этим поворотом.

– Знаешь ли! Думаю, ничего там нет. Готов поспорить…

– Не здесь, не со мной и не сейчас.

Мужчины вздрогнули от громкого раскатистого сигнала, напоминавшего смесь гудка парохода и эвакуационной сирены. Звук эхом отразился от скалистых уклонов, вызвав незначительный сход лавины на горе напротив.

Цвет луча Устройства Погоды изменился с медно-оранжевого на медово-желтый.

– Очередная штормовая волна! – Кэннинг вернул крышку термоса и надвинул на нос очки.

– Похоже на то. Вот-вот ударит! – Освин закинул за спину рюкзак. – Надо спешить. За мной!

Несмотря на недавнюю потерю отца во время дерзкого нападения диверсант-отряда Зэрлэгов на ретрансляционный узел связи, парень держался молодцом. Не ныл, не жаловался. Был всегда собранным, спокойным, сфокусированным на деле.

Случайно оступившись на довольно резком повороте, Освин чуть было не сорвался в ущелье. Его правая нога продавила снежную коросту, и белый ковер, устилавший тропинку, обрушился вниз, рассыпаясь на разлетающиеся в разные стороны комья и оголяя острые скользкие камни.

Кэннинг успел схватить парня под локоть и помог сохранить ему равновесие:

– Смотри!

Часть упавшего снежного покрова с отвесного края тропы оголила выпирающую из сугроба спину заметенного снегом человека.

Освин рванул вперед как ошпаренный:

– Гребаный Юпитер!

Кэннинг догнал Грина, и вместе они перевернули тело, отряхнув с его лица прилипший влажный снег.

Мужчина.

Полностью обнаженный.

И самое главное – живой!

Дуайт отщипнул со своей бороды колючую сосульку:

– Чертовщина какая-то! Откуда он тут? Ты его знаешь?

– Никогда не видел.

– Кто-то из пропавших без вести? Сбежал из плена?

– Нет, он не из наших. Смотри. У него нет ни перинатальных рубцов от обязательных внутриутробных вакцинаций, ни шрама от имплантированных биометрических датчиков. Странно…

– Может, его клонировали из нашей ДНК?

– И пустили пастись по горам? Без одежды? Смысл?

– Как он тут, в одном исподнем, еще не окочурился – никак не пойму.

– И следов нигде нет, откуда он сюда приполз. Или упал с неба?

– Руки-ноги целы, – Кэннинг поглядел вверх вдоль вертикальной отвесной скальной стены. – Высоко. Разбиться здесь раз плюнуть.

Освин наклонился и приложил ухо к слегка пошевелившимся губам обнаруженного незнакомца.

Дыхание было прерывистым и очень слабым.

Неожиданно мужчина дернулся и прошептал всего одно, но очень четкое и хорошо различимое слово:

– Элизабет!

Мужчины переглянулись. Толстяк растерянно потаращился вверх, потом назад на тропинку и удивленно спросил:

– Ну и что нам с ним делать?

– Достань из моего рюкзака баллон с гелием, стропы и зонд. И, пожалуйста, – Грин подозрительно широко улыбнулся. – Сними заодно свою теплую куртку!