Книга: Ходячие мертвецы. Вторжение
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая

Глава двадцать первая

В северо-восточном углу замусоренного полицейского участка Барбара Штерн сидела на полу за пыльными стеллажами и держалась за ножки шкафа, будто в ожидании торнадо. Дети сидели по бокам, пытаясь сконцентрироваться на раскрасках, альбомах и книжках со сказками, например о щенке Поки или о маленькой красной курице, в то время как мир за заколоченными окнами переворачивался вверх дном.
Каждый раз, когда издали слышалась стрельба, или пулеметные очереди освещали небо, или группа ходячих начинала биться в деревянные стены ограждения, старшие дети дергались и вздрагивали, а младшие тихо хныкали, будто их пнули в живот. Барбара продолжала шептать, чтобы они успокоились, что все будет хорошо, что у них есть хороший план, что Лилли и Боб знают, что делать. Но ее нервы такие же натянутые и оголенные, как и у детей. Она напряженно сжимала ножки шкафа при каждом взрыве и залпе, держась так сильно, что ребра жесткости выдавливали кровавые углубления на ее ладонях.
Она все думала, что могла определить тип и вид каждого оружия на слух и что она не слышала выстрелы Дэвида, и это сводило ее с ума. Пистолет-пулемет, который они нашли несколько недель назад на складе Национальной гвардии округа Меривезер, отличал звук, похожий на пронзительный металлический скрежет, как у маленькой гаубицы. Этот шум не был слышен уже в течение нескольких долгих минут, мозг Барбары все прокручивал и прокручивал наихудшие сценарии, рисовал картинки с Дэвидом, который попал под пули или разорван мертвецами. Это заставляло ее сжимать ножки шкафа еще сильнее.
На самом деле она все пыталась заставить эти самые изображения исчезнуть, но тут услышала шум с другой стороны комнаты, от которого ее бросило в дрожь и кожа покрылась мурашками, словно сыпью.
– Не двигайтесь! – шикнула Барбара детям, собираясь с силами и снимая с предохранителя револьвер сорок четвертого калибра. Оружие было слишком тяжелым для короткоствольного револьвера, и казалось, будто он стал еще тяжелее за последние несколько часов. Помимо этого, спусковой механизм очень жесткий, на курок нажимать трудно. Но в данный момент Барбара чувствовала себя так, будто она могла бы разломать рукоять оружия напополам голыми руками.
Звук поворачивающейся дверной ручки вновь донесся от задней двери, и Барбара приняла положение для стрельбы: оружие в обеих руках, палец на спусковой крючок. Распрямив плечи, она убрала длинный завиток седых волос от лица и пошла через комнату. Она удостоверилась, что держит револьвер под таким углом, чтобы ее правое плечо приняло большую часть отдачи от выстрела.
Она добралась до двери и приложила ухо к деревянному косяку, держа дуло револьвера вверх. Барбара услышала беспорядочное шарканье, кто-то пыхтел.
Она уже собиралась окликнуть того, кто шумел, когда дверь внезапно распахнулась с силой тарана. Ее край врезался прямо в Барбару, оглушил, отбросил назад и повалил на пол. Она шлепнулась на задницу, выпущенный из рук револьвер закрутился на паркете. Перед глазами все плясало, в ушах звенело, когда она попыталась доползти до оружия.

 

На углу улиц Догвуд и Джонс-Милл, в завесе пороха, дыма, пыли и смерти – зловоние столь же толстое, как марля, – Майлз Литтлтон тратил очередной магазин на десять патронов, чтобы лишь на мгновение удержать передний край орды мертвецов на расстоянии, пока Дэвид и Норма пытались оттащить Гарольда Стобача подальше от опасности. Однако Гарольд был с ними не согласен.
– Оставьте! – лежа на боку и прерывисто дыша, он отодвигал их, слабо пиная. Его плечо разодрано в клочья, спереди на куртке темнело малиново-красное пятно, пропитанное артериальной кровью, которая вытекала на тротуар.
– Просто уходите! ИДИТЕ! – Он вздрогнул, когда очередной мертвец распался на куски всего лишь в нескольких дюймах от его правой ноги, половину головы ходячего начисто снес Дэвид разрывной пулей.
– Заткнись! Закрой свой поганый рот! Мы тебя не оставим, и больше здесь не о чем говорить! – Дэвид рявкнул на него, отказываясь отпускать, и протащил пожилого мужчину еще примерно десять футов к баррикаде. Норма попыталась взять Гарольда за ноги и поднять, но тот оттолкнул женщину, собрав последние капли энергии.
– Мы так все умрем! – Гарольд закричал срывающимся голосом, его силы иссякли. Теперь он пытался оттолкнуть Дэвида Штерна. Руки у Дэвида склизкие из-за крови, и Гарольд выскользнул. Упав на тротуар, он тяжело вздохнул, его красивый певческий голос в конце концов начал дрожать.
– Я пропал. Я умираю. Вы должны попасть внутрь!
Майлз выстрелил еще раз в колонну кусачих тварей, приближающихся к ним. Все больше существ, привлеченных шумом и суматохой, окружали их, подбираясь все ближе. Через несколько секунд будет уже слишком поздно, их боеприпасы иссякали слишком быстро. Еще несколько очередей из пистолета-пулемета – и все.
Молодой автоугонщик выстрелил короткой очередью, поразив трех самых близких мертвецов.
Одна из разлагающихся голов взорвалась облаком черной жидкости, а другая дернулась так, что практически оторвалась от шеи. Владелец третьей головы продолжал подходить, выстрел едва задел его висок.
– ИХ СЛИШКОМ МНОГО! – закричал Майлз. Он пытался стрелять еще, но теперь оружие только беспомощно щелкнуло.
– ТВОЮ МАТЬ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!
Мертвецы окружали их. Майлз вынул мачете из ножен на ноге, Норма выхватила лопату из-за спины, а Дэвид кряхтел и пыхтел, поскольку он тянул Гарольда дальше и дальше от толчеи. Гарольд то приходил в себя, то снова терял сознание, в то время как все больше и больше существ подходили с запада, отрезая путь к отступлению. Настойчивый гомон, гортанное рычание все усиливалось вокруг них. Теперь ходячие звучали так же громко, как реактивный двигатель, воняло от них невыносимо, крючковатые пальцы протянутых рук хватали воздух. Гарольд окончательно потерял сознание, и Дэвид тряхнул его, пытаясь нащупать пульс.
Майлз и Норма предприняли последнюю отважную попытку отбиться от тварей, неистово орудуя оружием, атакуя одно мертвое вязкое лицо за другим, ударяя некоторых в глазницы, других по лбу, третьих по челюсти, но все бесполезно. Их слишком много – столько, что Дэвиду не видно баррикад за ними, стены загорожены толпой. Он испустил гневный вопль. Гарольд смертельно тяжел. Дэвид обессиленно опустился рядом с пожилым мужчиной, тяжело дыша.
Норма споткнулась о них и упала на брусчатку. Майлз все бил и бил, пока не наступил сам себе на ногу и не растянулся на камнях рядом с остальными. И в тот ужасный момент – тот единственный застывший момент, прежде чем их схватят и сожрут, – Дэвид обменялся лихорадочным взглядом с остальными. В один и тот же момент они осознали одну и ту же вещь: сейчас все умрут. Хуже того, они умрут в руках голодных мертвецов, будут разорваны и выпотрошены, находясь буквально в двух шагах от спасения.
Сколько может передавать один-единственный взгляд? Особенно в то мгновение приостановленного времени, которое наступило сейчас… Но Дэвиду Штерну удалось пристально вглядеться в потное, материнское, старое лицо Нормы Саттерс именно в тот момент, когда его собственная последняя мимолетная мысль возвратилась в бессловесном отклике: «По крайней мере, мы умрем вместе, как один, – пусть в безвыходной ситуации, но мы погибнем на руках друг у друга». Норма кивнула Дэвиду и затем обняла его своими пухлыми руками.
Дэвид отвел взгляд от бледных лиц и пуговичных глаз. Твари окружали людей, но лишь только он закрыл глаза и сжал в объятиях пышную Норму Саттерс, когда внезапно послышался шум, который заглушил реактивный скрежет мертвых. И шум этот настолько желанен и удивителен, что Дэвид Штерн начал беззвучно плакать.

 

Сначала звук был похож на свист закипающего чайника: тонкий, пронзительный. Но когда он превратился в вопль, Дэвид понял, что это не свист, а визг, исторгаемый маленьким мальчиком. Крик сопровождался ревом дизельного двигателя, который испускал в воздух струйку черного едкого дыма за баррикадами, которые находились так близко. Сердце Дэвида бешено стучало, дыхание застряло где-то в горле.
Грозовой взрыв потряс утренний воздух, проникая в гудящий хор рычания, Дэвид Штерн откатился в ужасе, когда в пятидесяти футах от него самодельная перегородка из дерева и гипсокартона начала ломаться. Доски шумно упали на землю, и в штормовом облаке пыли из-за упавшей баррикады появилось гигантское устройство непонятного назначения.
Дэвид узнал крупные передние лезвия комбайна.
Парень слишком рано, пусть бог благословит его самоуверенную душонку, у него всегда были проблемы с точностью во времени, о, это прекрасный маленький засранец!
Словно приливная волна из мерцающего металла, тридцатифутовый зев, заполненный рядами острых лезвий, трясся по направлению к толпе мертвяков, вздымая волны мусора и травы. Поток обломков сыпался на крышку вентиляционного канала, когда огромная машина с пыхтением и шумом подбиралась к ближайшим движущимся трупам.
Высоко в кабине, заключенный в стекло, как крошечный император, Томми Дюпре сидел за пультом управления. Парень учился управлять демонстрационным новым комбайном лишь в теории, читая руководство, и то, как резко он управлял этим устройством, демонстрировало его неопытность. Но мертвенно-бледное, перекошенное лицо за тонированным стеклом кабины управления также демонстрировало его решительность, которая будит очередную мысль в травмированном разуме Дэвида Штерна.
Спасибо, Господи, за план «Б»!

 

Лежа на полу, ошеломленная и обездвиженная болью, отдающей в позвоночник, Барбара Штерн могла лишь смутно разглядеть огромного человека, который проник в полицейский участок, распахнув дверь. Это оказался высокий мужчина среднего возраста, одетый в пепельно-черное траурное пальто, лысый, как бильярдный шар, с пылающим пятнистым лицом и синевато-серыми сумасшедшими глазами. Он захлопнул дверь, затем заметил, что его «выход» отбросил на пол толстозадую женщину примерно шестидесяти лет, одетую в свободное цветастое платье. Он все еще тяжело дышал от страха и усталости после пробежки на сто пятьдесят ярдов – попытка сбежать от мертвецов, выбрав в качестве убежища пыльный, захламленный полицейский участок. Воздух вибрировал от глухого стука – с полдюжины кусачих тварей ломились снаружи в дверь.
– Тпру, глупышка! – он издал глубокое, хриплое восклицание, когда увидел, что Барбара поползла к оружию. Проповедник прыгнул через комнату и схватил Барбару в тот самый момент, когда она достала до револьвера.
– Подожди-ка, сестренка!
Он вышиб оружие из ее потной руки, револьвер отскочил в другую сторону.
Барбара Штерн попыталась откатиться от него. Близнецы Слокам испуганно завизжали в унисон, когда проповедник безжалостно пнул женщину по почкам большим резиновым сапогом. Барбара резко втянула воздух и покатилась по полу, пытаясь разглядеть, куда отлетело оружие. Перед глазами стоял туман. Из носа текла кровь от удара дверью, и она вроде бы прикусила язык – или не прикусила? – но рот заполнялся медной теплотой крови, в то время как она пыталась подползти к револьверу. Барбара отчетливо чувствовала угрозу в присутствии этого огромного человека.
– Успокойся! – его голос прозвучал глубоко, привлекательно, громоподобно, как правильно настроенный инструмент, обладатель которого долго тренировался в ризницах благодатной религии. Его лицо лоснилось от физического напряжения. Он резко опустил ботинок на платье Барбары Штерн.
– Я не собираюсь тебя есть!
– Хорошо! – Барбара сдалась, едва дыша, плюхнулась обратно на бок, кровь все никак не останавливалась и заливала ее кофту. Капли стекали с подбородка, переносица пульсировала, помимо этого возникла резкая боль где-то возле глаз. Она моргнула и подняла дрожащие руки.
– Ладно…
– Возьми, – он вытащил из нагрудного кармана носовой платок. В ходе этого временного затишья Барбара услышала звук стада снаружи, будто рев огромной, ржавой вращающейся турбины, окружающей полицейский участок; и она слышала что-то еще, что-то вдали смешивалось с грохотом, вибрировало в воздухе, низкий скрежещущий шум, такой же низкий и скрипучий, как самая большая труба в церковном органе. Иеремия бросил платок, и он упал на ноги Барбары. Потом он подошел к револьверу, поднял его, проверил барабан с патронами и затолкал за пояс сзади.
– Делай со мной все что хочешь, – пробормотала Барбара, поднимая платок и прикладывая к носу. Ее голос теперь приглушала ткань, дыхательные пути напитались кровью, она говорила глухо. – Но я прошу тебя, пожалуйста, я прошу тебя, как духовное лицо, как христианина, не трогай этих детей. Не причиняй им вреда. Они к этому не имеют никакого отношения.
Проповедник бросил взгляд на группу детей, скрючившихся и съежившихся за шкафом. Они похожи на испуганных животных в клетке. Тихое непрерывное хныканье исходило от младших. Проповедник улыбнулся. Он говорил, не отводя взгляд от малышей.
– К сожалению, я не соглашусь с тобой, сестренка, но они как раз таки имеют к этому непосредственное отношение.
Он прошел неторопливым шагом к стеллажу, пихнул его в сторону, будто тот сделан из пробкового дерева, и бегло оценил детей мерцающими глазами. Хныканье усилилось. Обезьяноподобный пристальный взгляд проповедника остановился на Бетани Дюпре.
Она, казалось, была единственным ребенком, который не прятался позади родного брата, не плакал или не смотрел кротко в пол. Она не дрожала, руки на бедрах, как будто девочка неодобрительно относилась к этому человеку в принципе. Она встретила пристальный взгляд Иеремии с испепеляющим презрением.
Проповедник усмехнулся. Его лицо дернулось.
– А ты молоток, я смотрю, да?
– Оставьте нас в покое, – ответила она.
– Ты подойдешь.
Он схватил ее за руку и вытащил из укрытия.
К этому моменту Барбаре удалось доползти до стены, и теперь она пыталась встать на ноги. Головокружение заставляло предметы танцевать вокруг. Она все еще не очень хорошо видела. Барбара немного пошатывалась, все еще держа окровавленный платок у носа и наблюдая, как проповедник тянет маленькую девочку через комнату к окну.
– Не делай этого, Иеремия, – произнесла Барбара.
Проповедник повернулся и посмотрел на старую женщину в окровавленной кофте. Он вытащил пистолет и небрежно прижал дуло к голове Бетани Дюпре. Весь задор маленькой девочки сошел на нет. Ее глаза стали влажными, и она судорожно глотнула воздуха. Маленькие губы изгибались, и она изо всех сил пыталась не заплакать. Голос проповедника звучал равнодушно и бесчувственно.
– Колесо уже пришло в движение, сестренка, и никто из нас не способен повлиять на это. Оно уже здесь – Упокоение. Все мы остались в прошлом и теперь лишь представляем из себя фигурки на поле в большой старой настольной игре.
Девочка дернулась в его руках, и Иеремия сильнее потянул за ее воротник, прижимая дуло еще сильнее к ее волосам, собранным в хвостик.
– Текут кровавые реки, сестренка.
Иеремия пристально взглянул на Барбару.
– Птицы падают с неба, и живые существа хотят, чтобы я умер. Так вот, эта вот малышка – моя страховка.
Маленький мальчик без предупреждения выбежал из-за шкафа. Барбара повернулась, чтобы увидеть Лукаса Дюпре, его крошечное пятилетнее лицо, сморщившееся от гнева, его кулачки, сжатые добела. Он бежал к проповеднику и кричал:
– ОСТАВЬТЕ ЕЕ!
Барбара отбросила окровавленную ткань и устремилась к мальчику, подхватила его до того, как он смог пересечь комнату, и подняла на руки. Ноги мальчика продолжали бить по воздуху в мультяшной пантомиме. Он уже принялся рыдать, когда Барбара прижала его к груди и начала гладить по голове.
– Хватит, хулиган, пока хватит, с ней все будет в порядке. Все хорошо. Полегче. – Барбара гладила голову мальчика и говорила мягко, но не отводила взгляд от проповедника.
– Этот человек не причинит вреда твоей сестре, он просто собирается одолжить ее ненадолго. – Глаза Барбары, узкие, словно щелки, не отрывались от лица Иеремии.
– И если с ней что-либо произойдет, если хотя бы один волосок на ее голове запутается, люди, которые выживут сегодня, кем бы они ни были, они посвятят остаток своих дней, сколь бы долго им ни было отмерено, чтобы найти этого человека, этого священника, это духовное лицо, и заставят его пожалеть, что он когда-либо родился. Ты понимаешь?
Два человека приняли этот монолог близко к сердцу: мальчик, уткнувшийся в грудь Барбары дрожащей головой, и проповедник, который притих и рассматривал женщину со странной смесью злобы и восхищения. Наконец, все еще прижимая оружие к голове маленькой девочки, он уважительно кивнул Барбаре.
– Сообщение получено, сестренка. Думаю, мы бы отлично поладили в другой жизни.
Он тянул маленькую девочку к двери. Она пыталась не плакать. Проповедник через плечо бросил последний взгляд на Барбару.
– Держите порох сухим, сестренка.
Потом он повернулся, ухватился за ручку двери и открыл ее на несколько сантиметров.
Иеремия выглянул и увидел, что проход свободен. Мертвецы ушли далеко от двери.
Он вытянул Бетани на бледный дневной свет и неловко побежал прочь.
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая