Сон не приходил, продавленная лежанка предательски скрипела от каждого неловкого движения. Юли переворачивалась с боку на бок, пробуя устроиться поудобнее. Ей было холодно под тонким одеялом, в комнате стоял тяжелый запах уличной гари…

Выйдя из одиночной палаты, Юли пошла к себе в комнатушку и затворила за собой дверь. Лицо пылало. Каждую ночь она слушала горячечный бред умирающих. Они звали по именам своих жен, матерей и давних любовниц. Хрипло произносили мерзкие ругательства и проклятия в адрес Святых Крылатых. Плакали, молили о помощи, протяжно выли или бессвязно шептали. Но никогда еще Юли не было так неловко подслушивать чей-то шепот, как сегодня.

Она не могла забыть пылающее от болезненного жара лицо Крылатого и то, как он тянулся в неведомую даль своих воспоминаний к другой девушке.

«Алиса, – подумала она и приоткрыла окошко, желая остудиться. – Наверное, его невеста».

Юли присела на опасно качающийся подоконник и стала разглядывать темный кусочек улицы за окном.

«Но бабушка сказала, что у него нет родных, – вдруг вспомнила Юли. – Значит, эта Алиса его бросила. Узнала, что болен, и бросила!»

Гнев волной поднялся у нее внутри. Странные, неизведанные раньше чувства не давали успокоиться. Юли раз за разом вспоминала, как метался в бреду Крылатый, повторяя и повторяя имя той, кто его покинула.

Не в силах больше оставаться на месте, Юли подошла на цыпочках к двери, приоткрыла ее и выглянула в коридор.

«Если он еще бредит, то пойду, – решила девушка. – Поменяю компресс, может быть, подогрею отвар…»

Но из комнаты не доносилось ни звука. Юли замерла, чувствуя, как сквозняк наполняет ее закуток прогорклым воздухом из приоткрытого окна.

«А если у него уже нет сил на слова? – подумалось ей. – Если он уже… умер»?

Крупная дрожь пробежала по ее телу, и Юли решительно шагнула через порог. Из палаты донесся приглушенный вдох, а спустя томительное мгновение ожидания девушка расслышала протяжный выдох. Крылатый спал, и не было причин тревожить его сон.

Юли постояла еще немного посередине коридора и вернулась к себе.

Работа в тот день не ладилась. Нитки путались, стежки набегали друг на друга, а иголка так и норовила уколоть палец, да побольнее.

Утром Юли показалось, что бабушка начала трясти ее уже через мгновение после того, как она закрыла глаза.

– Просыпайся, лежебока! – потребовала старая Фета, опуская на стул очередную охапку изодранной одежды. – Просыпайся, кому говорят.

От неожиданности Юли закашлялась. Чувствуя подступающее удушье, она схватилась за медальон. Новую деревянную пластину бабушка принесла пару дюжин дней назад, истончиться и стать бесполезным медальон еще просто не успел. Юли ощупала амулет пальцами, ища в нем поддержку. Фета между тем перевернула внучку на бок, заставив ее свесить голову с кровати.

– Ну-ка, – взволнованно проскрипела она, – дыши, дыши. Не страшно совсем, подавилась. Заспалась и подавилась. Рано еще.

Приступ закончился почти сразу. Во рту после него остался привкус крови, но Юли постаралась не выдать этого, незаметно смахнув пару капель ладонью.

– Все хорошо, бабушка, – сказала она, силясь восстановить дыхание. – Просто испугалась.

Они немного посидели на низком топчане, прислушиваясь, как утихает жуткий клекот в узкой девичьей груди.

– Вот и хорошо, – наконец сказала Фета, вставая. – Выпей отвару да принимайся за работу, – добавила она и вышла, подозрительно оглядываясь на Юли.

Шить девушке совсем не хотелось. Старые вещи наполняли комнату запахом лежалой ткани, мешая вдохнуть и без того горький воздух. Юли перебирала серые лоскутки для заплат, понукая себя:

«Давай. Больным нужна одежда, Городу нужна одежда. Бабушка сейчас принесет обед, по какому праву ты его съешь, если ничего так и не сделала за день?»

Но правильные слова в этот раз оставляли ее равнодушной. Юли постоянно замирала, прислушиваясь к шагам за дверью. Вот сиделка пронеслась от палаты умирающих к комнате Феты, вот она и бабушка, обсуждая что-то вполголоса, пошли обратно. Вот приглушенный смех донесся из помещения лечебницы, где лежали еще храбрящиеся больные. Все эти каждодневные звуки сегодня не интересовали девушку. Ее тянуло к одиночной палате.

Если бы только выбраться наружу, пересечь коридор, чтобы одним глазком посмотреть, как там Вожак. Жив ли еще, уняли ли травы боль в поломанной ноге, наполнил ли отвар его силами, чтобы он мог дышать? Эти вопросы вертелись в голове, отвлекая от работы.

Юли так и сидела без движения с лоскутком в руке, когда бабушка отворила дверь и заглянула внутрь.

– Эй, – окликнула она внучку, и лоскуток выпал у той из тонких пальцев. – Всех вызывают в Город, что-то там старику придумалось нам рассказать. – Фета скривилась. – Больных напоили сонным отваром, пусть отдыхают, пока нас не будет. Но вот этот, – старуха повела головой в сторону одиночной палаты, – не спит. Гадость их крылатая сильнее, видать. Посиди с ним, ладно? Он в бреду, но все равно держи язык за зубами.

Юли медленно кивнула, сдерживая всколыхнувшуюся внутри необъяснимую радость.

– Хорошо, бабушка, – ровно ответила она.

Фета еще раз взглянула на внучку озабоченно, но не углядела ничего подозрительного и закрыла дверь. Юли, не двигаясь по-прежнему, слушала ее шаги: вот бабушка доковыляла до двери, вот дверь со скрипом открылась, вот старая Фета вышла, вот она затворила дверь за собой и заперла ее на ключ.

Юли резко поднялась, раскидывая ненавистные лоскутки. Потом подскочила к умывальнику, освежила пылающее лицо водой из таза и пригладила непослушные волосы. На ней была только серая широкая рубаха. Нетерпеливо переступая босыми ногами, Юли выхватила из стопки починенной одежды короткую кофточку синего цвета и высокие брюки, которые она давно приглядела среди прочего барахла.

Наскоро переодевшись, Юли стянула собранные волосы тонкой ленточкой, еще раз дотронулась до горячих щек влажными ладонями и наконец вышла в коридор.

Лазарет заполнила тишина. Не было слышно ни шагов, ни скрипов, ни ворчания. Сонный отвар подарил больным пару часов глубокого покоя. Если Город выделил столько лечебной травы, чтобы усыпить весь лазарет, значит, дело и правда того стоило.

Юли подошла к двери одиночной палаты, прислушиваясь к шорохам внутри. Крылатый ворочался на постели, ругаясь сквозь зубы.

Девушка помедлила еще немного и, коротко постучав, открыла дверь. Юноша, скорчившись, пытался просунуть пальцы под крепко охватывавший его сломанную ногу глиняный кокон.

– Нельзя так делать, – проговорила Юли, подходя к кровати. – Ты занесешь туда болезнь, все воспалится, и нам придется ее отрезать.

Крылатый дернулся, поднимая голову. Худощавый и высокий, с всклокоченными светлыми волосами, он казался мальчишкой, которого поймали за чем-то постыдным.

– Чешется, – скривился он.

– Я знаю, но надо потерпеть, – сказала Юли, присаживаясь на край постели.

Внутри у нее бушевали незнакомые чувства. Первый раз она сидела рядом с молодым мужчиной, не хрипящим в агонии. С кем-то, кто различал ее среди образов горячечного бреда. Конечно, ей следовало сейчас же уйти, сказав бабушке позже, что больной был в ясном сознании, – но делать этого Юли отчаянно не хотелось.

– А смысл терпеть, если я все равно… мертвец, – горько проговорил Крылатый, откидываясь на подушку. – Ты здесь работаешь? Ты доброволец?

– Да, – не вполне уверенно ответила Юли. – Я здесь работаю.

– Никогда тебя раньше не видел, – сказал Крылатый, мелко покашливая. – Меня зовут Лин, а тебя?

– Юлия, – прошептала девушка, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. – Юли.

– Хорошо, Юли. – Юноша постарался вытянуть больную ногу, но лишь сморщился от вспышки боли. – Значит, мне нельзя даже почесаться, и ваша травяная магия не действует, так зачем же тогда мне лежать здесь? – сказал он в сердцах.

– Это никакая не магия, – растерянно ответила девушка, которую раздраженный тон Крылатого сбивал с толку. – Просто… травы. Они помогают успокоить кашель и боль.

– Но со мной этот трюк не проходит, я правильно понял?

– Кажется, да, – выдохнула Юли. – Я не знаю. Фета лишь сказала, что ты не уснул от снадобья. Но кашель… может статься, что и кашель травы…

– Не вылечат, – закончил за нее Лин. – Никакие травы его не вылечат. Поэтому я хочу как можно скорее уйти отсюда.

– Уйти? Но ты же… – Юли совсем смутилась, оглядывая лежащую рядом с ней ногу.

– Умирающий калека, – снова заключил вместо девушки Крылатый. – Спасибо, что напомнила.

– Но я не…

– Может быть, я и калека, но у меня еще есть общий дом и Братья. Я их Вожак. Пока вы тут усыпляете больных, мы хоть что-то делаем за Чертой. Уж лучше умереть, исполняя свой долг, чем валяться среди других смертников под вашими жалостливыми взглядами.

Юли не нашлась, что на это сказать. Она представляла их разговор совсем иначе. Еще вчера юноша показался ей беззащитным, нуждающимся в помощи – если не предавшей его девушки, то, значит, самой Юли. Но теперь она сидела рядом с человеком, который злился на весь мир и на нее в том числе.

– Это не мне решать, – наконец сказала она, вставая.

Юли протянула руку к его лбу, но Крылатый резко отстранился.

– Я лишь хочу узнать, есть ли у тебя жар, – ровным голосом объяснила девушка, пряча обиду за привычными обязанностями сиделки.

Жара не было. Она подала юноше пиалу с водой; дождавшись, когда он напьется, Юли поправила сбитую подушку и накинула на Лина еще одно одеяло. Все это она проделала не поднимая глаз.

– Если тебе понадобится моя помощь, крикни или постучи в стену. Я услышу и приду, – сказала она, стараясь всеми силами не выдать свое разочарование.

– Хорошо, – равнодушно ответил Крылатый.

Юли вышла, прикрывая за собой дверь. Щеки снова пылали, но на этот раз девушку переполняла не жалость, а жгучая обида.

– Надменный, глупый и жестокий, – шептала она, скрываясь в своем закутке. – Понятно теперь, почему его Алиса не приходит. Я бы тоже не пришла.

Надеясь отвлечься, Юли принялась чинить первую попавшуюся на глаза рубаху, но дело не спорилось, нитки путались, а главный узелок разошелся под пальцами.

– Да гори оно все Огнем! – выпалила девушка, отбрасывая работу.

Она выбрала из книжек Феты самую старую и принялась читать, стараясь не прислушиваться к звукам в коридоре. Но мысленно она то и дело пересекала свою маленькую комнату, выскальзывала в коридор и замирала у двери Крылатого: не зовет ли он? Не стучит ли по стене, нуждаясь в помощи? Но лазарет поглотила сонная тишина.

Убаюканная общим покоем, Юли наконец вчиталась в странную книжку, настолько ветхую, что, казалось, она готова была рассыпаться прямо на коленях девушки.

«…Когда он напитывался силой, принимая ее, как свою собственную, когда сок Дерева смешивался и с кровью его, и со слезами, и с потом, тогда и становился он Лекарем. Прикосновением рук он умел исцелять болезни, делясь своей живительной силой с каждым, кто просил его помощи. Деревянный знак полнил Лекаря, вливая в него мудрость Рощи. Но, отдав слишком много, Лекарь сам мог стать страждущим…»

Строки в книге почти выцвели, не давая вникнуть в смысл написанного. Юли бегала глазами по странице, выхватывая куски, но с трудом разбирала слова.

«Через ладони Лекаря льется сила в тело больного так же, как живительная вода орошает сухую почву в сезон дождей. Хватит маленького глотка, чтобы смягчить лихорадку, два – чтобы срастить сломанное, три – исцелить опухоль…»

Юли вернулась к первой странице. Книга давно лишилась переплета, поэтому девушке пришлось низко склониться над ней, почти касаясь носом бумаги, чтобы различить еле видную надпись в самом углу.

Ни подписи, ни посвящения. Ничего, что могло бы разъяснить текст внутри Задумавшись, Юли не услышала приближающиеся шаги по коридору, но за секунду до того, как бабушка зашла в комнату, девушка успела спрятать книгу под подушку.

– Сидишь? – недовольно сказала старая Фета, оставаясь в дверях. – Мы вернулись.

– Зачем всех собирали в Городе? – поинтересовалась Юли, стараясь держаться спокойно и расслабленно, будто последняя пара часов в лазарете прошла у нее так же, как все остальные раньше.

– Зачем?.. – Фета потопталась у порога. – Потом расскажу. Приходи ко мне сегодня, когда все разойдутся.

Юли встревоженно посмотрела на бабушку. Старое лицо словно еще сильнее сморщилось, глубоко запавшие глаза подозрительно поблескивали, а длинный, сухой нос даже принял странный красноватый оттенок. Словно бы Фета тоже что-то скрывала, словно бы она… плакала.

– Бабушка? – Юли подскочила к ней и взяла за руку. – Что с тобой?

– Сказала потом, значит, потом! – повысив голос, ответила старая Фета. И вдруг обняла девушку, устало добавив: – Пора мне.

Юли осталась одна в маленьком закутке, наполненном старым тряпьем и горькими мыслями.

Вечер наступил стремительно, первый раз Юли с ужасом наблюдала, как удлиняются тени за окном. Тревога росла в ней, заполняя грудь и не давая дышать.

Бабушка всегда была немного отстраненной и скупой на нежности. Юли знала, как старая Фета ее любит, и любила в ответ, но ярких проявлений чувств от нее не ждала. Заметить же слезы в глазах той, кто видел на своем веку смерти сотен людей, кто сам провожал их в путь за край каждый день работы в лазарете, – это оказалось очень страшно.

Юли то и дело вздрагивала всем телом, работа выпадала у нее из слегка дрожащих рук. Ее даже тошнило от ожидания скорого разговора, а в голове метались предположения, о чем же хочет рассказать ей бабушка. Может быть, Город узнал о скорой гибели всех живущих? Может быть, на них идут Серые Вихри? Или Вестники наткнулись на других выживших, и те пошли на Город войной? А может быть, появилась новая болезнь? Или в Городе узнали про Юли, поверили нелепым сплетням о том, как она опасна, и завтра ее потащат на казнь?

Не в силах больше гадать, Юли прижалась лбом к оконному стеклу, рассматривая кусочек пыльной улицы. Никто не бегал по ней в ужасе, никто не приближался к лазарету с оружием. Город проживал свой обычный сожженный день. Но Фета плакала, она была огорчена. Значит, что-то ужасное все-таки стряслось.

Сиделки разошлись на закате, Фета ворчливо переругивалась с кем-то в соседней палате, потом долго выгоняла Братьев из комнаты Вожака. И наконец заглянула к Юли.

– Обойди всех, если хочешь, и возвращайся ко мне, – проговорила она, не глядя на девушку. – Я пока травки заварю.

Не чувствуя ног, Юли вышла вслед за бабушкой и направилась в «тяжелую» палату. За прошедший день ее никто не покинул. Еще одурманенные сонным отваром, люди мирно спали в своих кроватях. Их ровное дыхание лишь изредка прерывалось кашлем. Юли скользила между проходами, поправляя сбившиеся покрывала. Сегодня работы почти не было.

«Жаль, что нам не дают сонных трав почаще, – отстраненно подумала она, выходя в коридор. – Сейчас никто из них не мучается и не боится смерти…»

Дверь в одиночную палата была крепко заперта. Юли коротко постучала.

– Со мной все в порядке. Спасибо, – послышалось в ответ.

Ей надо было бы войти, проверить компрессы, но в комнату бабушки ее тянуло сильнее. Юли просто не могла больше откладывать встречу. Она решительно отвернулась от двери и пошла к Фете.

Бабушка сидела у стола сгорбившись, рассеянно перекладывая сухарики на тарелке. Услышав шаги, она подняла к Юли заплаканное лицо.

– Ну, садись, моя хорошая, садись, – проговорила она, утирая щеки ладонями.

– Бабушка, что случилось, скажи мне, – кинулась к ней Юли, осторожно беря влажные от слез старушечьи руки в свои. – Ты заболела? Ты умираешь? – Девушка решила сразу спросить о самом страшном, что надумалось ей за бесконечные часы после возвращения Феты из Города.

– Нет, мне такое благо не положено… – ответила та, внимательно глядя на внучку. – Мне надо сказать тебе кое-что, только слушай меня внимательно: я скажу один раз – и больше мы к этому не вернемся.

Замерев, Юли ловила каждое слово бабушки.

– Старик собрал всех, чтобы сказать… – Она запнулась, но продолжила: – Сказать нам, что Вестники, скорее всего, погибли. Недалеко от Гряды они попали в грозу, а после из тех мест пришел серый Вихрь… Он принес с собой рюкзак одного из Крылатых. Скорее всего, путников больше нет в живых. И нам просто не стоит ждать их возвращения.

– Ох, Святые Крылатые… – прошептала Юли, скрывая облегчение. Конечно, ей было жаль смелых воинов, но, если бабушка здорова, и Городу не грозит скорая гибель – значит, ничего по-настоящему страшного не произошло. – И что же теперь?

– Старый Вестник попробует нарисовать еще одну карту, Братство подготовит еще Крылатых… Все, как всегда… – Фета досадливо махнула рукой. – Но ты не поняла, милая.

– Что не поняла? – холодея, переспросила Юли.

– Один из Вестников… Томас. Вожак. Он был… Он был твоим папой, милая, – наконец выговорила Фета, и слезы покатились по ее морщинистым щекам.

Юли медленно откинулась на спинку стула, голову заполнила гулкая пустота.

«Старый Вожак был моим отцом, – подумала она. – Это был мой папа. Тот, от которого пахло гарью и песком».

Она непонимающе подняла глаза на бабушку, которая уже совладала со слезами.

– Но если это был он. Почему же… Почему он ни разу не пришел ко мне? Почему, улетая, даже не передал мне записку? Не попрощался? – Она все повышала голос, почти срываясь на крик.

– Это я виновата, – помолчав, призналась Фета. – Он не мог с тобой увидеться, ты была… Ты всегда была опасна для него, могла выпить его силу, не понимая, что делаешь. Так случилось один раз… очень давно. Тогда. Ты понимаешь?

– Да, – выдавила Юли. – Он ненавидел меня?

– О, нет… – Фета покачала головой. – Он сделал все, чтобы ты жила… Он приносил нам медальоны, милая, чтобы ты могла жить. Он просил передать, что любит тебя, но я решила, что это принесет тебе только боль. Решила, что будет лучше, если ты забудешь о нем…

– Нет, бабушка, так не лучше, – прошептала Юли.

– Я любила твою мать, девочка, и твоего отца я тоже любила. Но тебя я люблю больше их двоих вместе, – наконец сказала Фета. – Тебе сейчас горько, но у тебя остались бабушка и твой дом. Мы справимся. Все будет хорошо.

Юли ничего не ответила, лелея в себе зачинающееся горе. Старая рана, что, казалось, давно уже зажила, вдруг раскрыла свои края, наполняя Юли ослепительной болью.

– Ты иди, отдыхай… – шепнула Фета, не зная, что еще сказать внучке. – А завтра еще поговорим.

Юли встала со скрипнувшего стула. В комнате горела тонкая свеча, освещая мягким светом стол с нетронутым питьем, морщинистое лицо Феты и затертый топчан. Девушка постояла на месте, собираясь с мыслями.

– Ты сказала, что погибли Вестники, то есть кто-то еще, кроме… кроме моего отца? – спросила она, уже двинувшись к выходу.

– Там еще была девочка, твоя одногодка… – ответила Фета, прижимая кусочек ткани к лицу. – Я хорошо ее знала. Молоденькая, рьяная… Алиса.

Имя нагнало Юли в дверях, ударило в спину, пронзая насквозь.

– Так вот почему Алиса не приходит к нему, – прошептала девушка, переступая порог.

Темный коридор лазарета полнился привычными запахами, легкими стонами и шумом дыхания больных. Все было так же, как сотню ночей прежде. За плотно запертой дверью одиночной палаты, к которой она тихо подошла, Юли расслышала сдавленные всхлипывания.

Она погладила пальцами дощатую створку и пошла к себе.