В тот вечер никому не хотелось готовить. Мы сели в машину и поехали на торговую улицу где-то в глуши, за городской чертой. Бесконечная полоса неонового света. Я остановился у заведения, где подавали курятину и шоколадные кексы. Мы решили поесть в машине. Машина вполне соответствовала нашим запросам. Нам хотелось есть, а не глазеть на людей. Хотелось набить желудки и поскорей с этим покончить. Мы не нуждались ни в пространстве, ни в ярком свете. И уж совсем ни к чему было сидеть друг против друга за столом и совместными усилиями плести за столом тонкую и сложную перекрестную сеть кодов и сигналов. Мы были согласны есть, глядя в одну сторону, почти ничего не видя дальше своих рук. Все это смахивало на какое-то оцепенение. Дениза принесла еду в машину, раздала бумажные салфетки. Мы начали трапезу. Ели полностью одетые – в пальто и шапках, – ели молча, терзая куриные крылышки и ножки руками и зубами. В напряженной сосредоточенности все помыслы свелись к единственной неотвязной мысли. Я с удивлением обнаружил, что страшно проголодался. Я жевал и глотал, почти ничего не видя дальше своих рук. Вот как голод уменьшает вселенную. Вот он – край зримого мира пищи. Стеффи оторвала от куриной грудки хрустящую кожицу и отдала Генриху. Кожицу она никогда не ела. Бабетта обсосала косточку. Генрих обменялся с Денизой крылышками – большое на маленькое. Он считал, что маленькие крылышки вкуснее. Все отдавали Бабетте косточки – обгладывать и обсасывать. Я отогнал от себя мысленный образ мистера Грея, развалившегося нагишом на кровати в номере мотеля, – картинка нечеткая, расплывчатая по краям. Мы послали Денизу за новыми порциями и молча стали ее ждать. Потом вновь набросились на еду, почти ошеломленные глубиной своего наслаждения. Стеффи негромко спросила:

– Почему астронавты не падают вниз?

Наступила пауза – мгновение, выпавшее из вечности.

Дениза перестала есть и сказала:

– Они легче воздуха.

Мы все перестали жевать. Повисла тревожная тишина.

– Там нет воздуха, – сказал наконец Генрих. – Они не могут быть легче того, чего нет. Космос – вакуум, если не считать тяжелых молекул.

– А я думала, в космосе холодно, – сказала Бабетта. – Если там нет воздуха, как там может быть холодно? Почему бывает тепло или холодно? Из-за воздуха – по крайней мере, так я считала. Если нет воздуха, не должно быть холодно. Это как день без погоды.

– Неужели там совсем ничего нет? – спросила Дениза. – Что-то же должно быть.

– Что-то есть, – раздраженно сказал Генрих. – Тяжелые молекулы.

– Когда не знаешь, надевать ли свитер, – сказала Бабетта.

Вновь наступила пауза. Мы немного подождали, гадая, окончен ли разговор. Потом опять взялись за еду. Принялись молча обмениваться лишними кусочками курицы, совать руки в картонные коробки с жареной картошкой. Уайлдер любил мягкие белые ломтики, и все выбирали их для него. Дениза раздала маленькие пакетики с водянистым кетчупом. Как и все в машине, наши облизанные пальцы пахли жиром. Мы менялись кусочками и глодали кости.

Стеффи вполголоса спросила:

– А в космосе очень холодно?

Мы снова стали ждать. Потом Генрих сказал:

– Зависит от того, как высоко заберешься. Чем выше, тем холоднее.

– Минуточку! – сказала Бабетта. – Чем выше, тем ближе к солнцу. А значит, теплее.

– С чего ты взяла, что солнце находится высоко?

– Как же оно может быть низко? Чтобы увидеть солнце, надо посмотреть наверх.

– А ночью? – спросил Генрих.

– Оно находится с другой стороны земли. Но люди все равно смотрят наверх.

– Самое главное в теории сэра Альберта Эйнштейна, – сказал он, – солнце не может быть наверху, если стоишь на солнце.

– Солнце – огромный расплавленный шар, – сказала Бабетта. – Стоять на солнце невозможно.

– Он же сказал «если». По существу, нет ни верха и низа, ни жары и холода, ни дня и ночи.

– Что же есть?

– Тяжелые молекулы. Весь смысл космоса в том, что там могут остывать молекулы, улетевшие с поверхности гигантских звезд.

– Как молекулы могут остывать, если не существует ни жары, ни холода?

– Жара и холод – всего лишь слова. Считай, что это просто слова. Нам приходится употреблять слова. Не можем же мы только мычать.

– Это называется солнечная королла, – сказала Дениза, затеявшая отдельную дискуссию со Стеффи. – Мы видели ее недавно, когда смотрели прогноз погоды.

– А я думала, «королла» – это машина, – сказала Стеффи.

– Всё на свете – машина, – сказал Генрих. – Нужно понять самое главное: глубоко внутри гигантских звезд происходят самые настоящие ядерные взрывы. Русские баллистические ракеты, которые должны внушать всем такой страх, – полная ерунда. Тут взрывы в сотни миллионов раз мощнее.

Наступила долгая пауза. Никто не произнес ни слова. Вернувшись к еде, мы успели откусить и разжевать только один кусочек.

– Предполагается, что эту безумную погоду нам устраивают русские физики, – сказала Бабетта.

– Какую безумную погоду? – спросил я.

– У нас есть физики, у них есть физики – предположительно, – сказал Генрих. – Они хотят сгубить наш урожай, влияя на погоду.

– Пока что погода нормальная.

– Для этого времени года, – язвительно вставила Дениза.

Как раз на той неделе один полицейский видел, как из НЛО выбросили тело. Это случилось во время обычного патрулирования на окраине Глассборо. Мокрый от дождя труп неопознанного мужчины, полностью одетого, был найден той же ночью, чуть позже. Вскрытие показало, что смерть была вызвана множественными переломами и остановкой сердца, произошедшей, возможно, в результате сильнейшего шока. Под гипнозом полицейский, Джерри Ти Уокер, во всех подробностях оживил в памяти загадочный ярко светящийся неоном объект, с виду похожий на громадный волчок, зависший на высоте восьмидесяти футов над полем. Полицейский Уокер, ветеран вьетнамской войны, сказал, что эта странная сцена напоминает ему, как экипажи сбрасывали с вертолетов людей, подозреваемых в связи с вьетконговцами. Удивительно: наблюдая, как открывается люк и тело камнем падает на землю, Уокер почувствовал, что прямо ему в мозг телепатически передается какое-то страшное сообщение. Полицейские гипнотизеры планируют повысить интенсивность сеансов и попытаться раскрыть смысл этого сообщения.

Необычные зрелища наблюдались по всей округе. Казалось, от города к городу светящейся змеей протянулась накаленная линия ментальной энергии. Какая разница, верите вы в такие явления или нет. Они вызывали возбуждение, волнение, дрожь. В небесах раздастся некий оглушительный глас или звук, и нас заберут отсюда, спасут от смерти. Люди, невзирая на риск, ездили на городские окраины, где одни поворачивали обратно, а другие отваживались доехать до более отдаленных районов – в те дни, казалось, зачарованных, живших в святой надежде на чудо. Воздух стал теплым и нежным. Ночи напролет лаяла соседская собака.

На стоянке возле закусочной мы ели свои шоколадные кексы. Крошки прилипали к буграм ладоней. Мы всасывали крошки, мы облизывали пальцы. Когда трапеза близилась к концу; физические пределы нашего сознания начали расширяться. Мир пищи лишился границ, и вокруг возник другой мир, шире. Мы стали видеть дальше своих рук. Выглянули в окошки, посмотрели на машины и огни. Посмотрели на людей, выходящих из закусочной, – на мужчин, женщин и детей, которые несли коробки с едой, наклоняясь вперед, навстречу ветру. Трое на заднем сиденье нетерпеливо заерзали. Им хотелось быть дома, а не здесь. Хотелось в мгновение ока оказаться в своих комнатах, среди своих вещей, а не сидеть в тесном автомобиле, на этой не защищенной от ветра бетонной равнине. Возвращение домой – всегда серьезное испытание. Я завел машину, зная, что всего через несколько секунд накопившееся нетерпение примет угрожающие формы. Мы с Бабеттой чувствовали: сзади затевается нечто мрачное и грозное. Они ополчатся на нас, пользуясь классической стратегией ссоры между собой. Но за что нас критиковать? За то, что мы недостаточно быстро везем их домой? Зато, что мы старше них, выше ростом и чуть более уравновешенные? Быть может, им не по душе наш статус заступников – заступников, которые рано или поздно непременно их подведут? Или же они попросту критикуют нас за то, какие мы есть – за наши голоса, черты лица, жесты, походку, манеру смеяться, цвет глаз, цвет волос, оттенок кожи, за наши хромосомы и клетки?

Словно желая отвлечь их, словно не в силах вынести скрытого смысла исходящей от них угрозы, Бабетта деликатно спросила:

– Интересно, почему эти НЛО появляются главным образом на севере штата? Лучшие необычные явления наблюдаются на севере. Людей похищают и забирают на борт. Там, где приземлялись летающие тарелки, фермеры находят следы выжженной растительности. Одна женщина рожает, по ее словам, энлэошного ребенка. И все это на севере.

– Именно там горы, – сказала Дениза. – Космические корабли могут скрываться от радаров и прочего.

– Почему горы на севере? – спросила Стеффи.

– Горы всегда на севере, – объяснила ей Дениза. – Таким образом весной, как и запланировано, тает снег, и вода стекает по склонам в водоемы возле больших городов, которые именно по этой причине находятся в низменной части штата.

Мне показалось – на мгновение, – что она права. Ее слова были не лишены некоего странного смысла. Но так ли это? Может, все это – безумные фантазии? Должны же быть большие города в северной части некоторых штатов. Или они находятся к северу от границы, в южной части штатов, расположенных севернее? Утверждение Денизы явно было ошибочным, и все же мне пришлось как следует напрячься – на мгновение, – чтобы его опровергнуть. Я никак не мог назвать ни городов, ни гор, чтобы доказать ложность ее утверждения. Должны же быть горы в южной части некоторых штатов. Или они обычно находятся к югу от границы, в северной части штатов, расположенных южнее? Я пытался назвать столицы всех штатов, перечислить фамилии губернаторов. Как север может быть ниже юга? Не этот ли вопрос вносит путаницу в мои мысли? Не в этом ли коренится заблуждение Денизы? Или же, как это ни ужасно, она все-таки права?

По радио сказали: «Избыток соли, фосфора, магния».

Вечером мы с Бабеттой сидели и пили какао. На кухонном столе, среди купонов, длинных лент чеков из супермаркета, каталогов торгово-посылочных фирм, лежала открытка от Мэри Элис, моей старшей дочери. Прекрасный плод моего первого брака с Дейной Бридлав, шпионкой, а следовательно – родная сестра Стеффи, хотя их разделяют десять лет и два брака. Мэри Элис уже девятнадцать, и она живет на Гавайях, где работает с китами.

Бабетта взяла бульварную газетку, оставленную кем-то на столе.

– Установлено, что мышиный писк звучит с частотой сорок тысяч колебаний в секунду. Хирурги применяют высокочастотную запись мышиного писка для уничтожения опухолей в организме человека. Ты веришь?

– Да.

– Я тоже.

Она отложила газету. Немного погодя взволнованно спросила:

– Как ты себя чувствуешь, Джек?

– Я здоров. Самочувствие отличное. Честное слово. А ты?

– Лучше бы я не рассказывала тебе о своем состоянии.

– Почему?

– Тогда бы ты не сказал, что, может быть, умрешь первым. У меня есть всего два сильных желания. Этого я хочу больше всего на свете. Чтобы Джек не умер первым. И чтобы Уайлдер навсегда остался таким, как сейчас.