Вечер выдался теплым. Когда они подъехали к галерее, еще вовсю светило солнце, окрашивая в розоватые тона строгий фасад здания из мрачного серого камня. Фрейзер помог Тильде и Джону выбраться из машины. Мэдди выпрыгнула сама и тут же бросилась навстречу к Тамар, которая приветствовала их, стоя у входа и с энтузиазмом размахивая руками, ничуть не уступая в горячности темперамента Мэдди.

– У нас все готово! – объявила она взволнованным голосом, пока Джон в сопровождении своей свиты медленно поднимался по ступеням крыльца. – Все точно так, как вы хотели, мистер Джейкобз!

– Не совсем так, милая барышня! – грустно улыбнулся ей Джон. – Я ведь хотел, чтобы мои полотна оставались лежать запертыми в амбаре до тех пор, пока я не умру. Но тем не менее большое вам спасибо за хлопоты.

– Ах! – растерялась Тамар, не зная, как ей реагировать на подобное заявление. Шутит ли старый художник или, напротив, полон серьезности?

– Не обращайте внимания на папины шутки! – развеяла ее сомнения Роза, улыбкой поприветствовав девушку. – Лично я, к примеру, не могу дождаться того момента, когда увижу его картины своими глазами.

– А почему бы вам, Джон, не провести сейчас своего рода экскурсию только для Розы и Мэдди? – предложил ему Фрейзер. – Покажите им все сами, пока нет народу. До начала церемонии открытия еще есть время. К тому же Роза увидит эти полотна впервые, а потому, как мне кажется, будет лучше, если в этот момент вы будете только втроем.

– А где мой сюрприз? – подала голос Мэдди. – Это для меня очень важно! Так где же он, хотела бы я знать?

Джон взирал на здание галереи с таким затравленным выражением лица, что в эту минуту Розе захотелось снова усадить отца в машину и отвезти обратно домой.

– Что ж, пошли! – обронил он смущенно, предлагая Розе руку, и стал тяжело подниматься по ступеням, опираясь на дочь. – Сразу же хочу предупредить вас, что все эти картины я рисовал, будучи абсолютно трезвым.

Непрерывный гул разговоров, звон бокалов, негромкие звуки классической музыки, исполняемой кем-то на фортепьяно, – какофония звуков заполнила галерею, забитую до отказа ценителями и почитателями искусства. Многие, как оказалось, приехали издалека только для того, чтобы взглянуть на работы отца. Стоя прислонившись к стене в самом дальнем конце зала, Роза с удовольствием наблюдала за царящей сутолокой. Вот отец оживленно беседует с группой каких-то незнакомых людей и жизнерадостно смеется чему-то. Приятно видеть, с какой уверенностью, с каким достоинством он держится, как и должно человеку, вполне осознающему свое право находиться в этом зале среди всех этих людей в этот час. Рядом с ним скромно стоит Тильда, на ее лице читается нескрываемая гордость за мужа. Возле них вертится Мэдди, готовая потащить любого взрослого, кого ей удается ухватить за руку, в самый центр экспозиции, туда, где находится, кстати, и ее сюрприз, которым она страшно гордится.

Втроем, Джон, Роза и Мэдди, они прошлись по залам галереи и осмотрели экспозицию еще до того, как музей распахнул двери для широкой публики. Для Розы эта прогулка стала своеобразным путешествием в прошлое. Она вдруг увидела свою жизнь такой, какой она никогда ее не видела, но какой она ожила в воображении отца, сохранившись в его сердце и памяти. Он словно соединил в своих полотнах две свои жизни: ту, которую так бездарно растратил, и ту, воображаемую жизнь, какой она могла бы быть, если бы он был другим человеком.

Они медленно переходили от одной картины к другой. Джон очень скупо комментировал свои работы, но Роза вдруг отчетливо поняла, почему сегодня утром он так и не откликнулся на ее желание поговорить о прошлом. Отец просто не захотел тратить последние драгоценные мгновения своей жизни на разговоры о том, что он уже запечатлел на своих холстах. Ведь это же для нее он рисовал, стараясь передать все свои ошибки и заблуждения, горечь раскаяния, напрасные сожаления. Снова и снова он повторял один и тот же образ, образ маленькой девочки по имени Роза, всякий раз воспроизводя его с огромной любовью и беспощадной честностью по отношению к себе как художнику.

На холстах то и дело мелькало изображение Тильды. Иногда он рисовал ее одну, иногда вместе с Розой. В художественном сознании отца причудливо преломились и совместились два образа его женщин – образ возлюбленной и образ жены, матери Розы. Особенно тронул сердце Розы портрет, на котором отец изобразил ее мать жизнерадостной белокурой красавицей, какой Роза едва помнила ее, и то лишь по самым ранним годам своего детства. Тогда мама искрилась весельем, и в доме постоянно звучал смех. Но разглядывая изображения матери, Роза вдруг обнаружила, что они не только воскрешают в ее памяти давно забытый облик, но и странным образом перекликаются с ее собственным теперешним, с обликом той Розы, какой она стала сейчас. У нее даже появилось чувство, будто вся энергетика ее молодой, красивой, полной жизни и любви мамы каким-то таинственным образом перетекла в нее самое. Пожалуй, более драгоценного подарка от отца она еще не получала. Отец словно давал ей понять, что, сумев выстоять в схватке с Ричардом, она подхватила тот факел надежды, который озарял молодые годы ее матери, и сейчас ее долг нести факел дальше, в будущее, пока еще покрытое завесой неизвестности. Своеобразное завещание отца: она должна прожить свою новую жизнь за двоих, за себя и за свою покойную маму.

На самом последнем полотне Джон изобразил Мэдди. Она парила высоко в небе, среди облаков, широко раскинув руки, а внизу проплывали величественные горы, те самые, которые окружали их Грозовой дом. Рядом с этим полотном они обнаружили наконец и долгожданный сюрприз для Мэдди.

Ее собственная картина в красивой рамке висела рядом с картиной дедушки. На ней Мэдди запечатлела Джона, стоящего возле мольберта. У его ног примостилась сама Мэдди, тоже занятая рисованием, а чуть поодаль на табуретке устроилась Роза, погрузившись в чтение какой-то книги, терпеливо поджидая тот час, когда оба художника закончат свою работу. Мэдди изобразила мать с ее нынешней прической – светловолосым ежиком на голове. Юная художница так чутко уловила атмосферу семейного счастья, быть может, несколько необычного, с точки зрения стандартного восприятия, но зато такого полного и всеобъемлющего, что Роза была просто покорена мастерством дочери. Все, что она сама лишь чувствовала, но не могла выразить словами, все это тонко подметила и запечатлела Мэдди, остановив счастливое мгновение навсегда.

Как хорошо, думала Роза, что отец согласился приехать и участвовать в открытии выставки. Она с радостью отпустила его от себя и сейчас не без удовольствия наблюдала за тем, как ему нравится быть в самой гуще толпы, как свободно и легко он держится, обтекаемый со всех сторон все новыми и новыми людскими потоками. Но, наверное, так и надо, размышляла она про себя. Ведь отец так долго прожил в добровольном заточении, полагая, что это самый подходящий для него образ жизни. Вполне возможно, когда-то так оно и было, но только не сегодня и не сейчас.

– Ну, не чудо ли все это? – тихо воскликнул Фрейзер, неожиданно возникнув рядом.

– Да, ты прав! Настоящее чудо! – Роза взглянула на него с улыбкой. – Я и подумать не могла, что все так обернется. Ты только посмотри на него! Вспомни, сколько он устраивал нам скандалов. А оказывается, он любит такую жизнь!

– Я всегда считал, что он совершал большую ошибку, так долго скрываясь в уединении от всех и вся, – согласился с ней Фрейзер. – Но я думаю, что его возвращение в публичный мир искусства стало возможным только благодаря тебе. Если бы ты не вернулась в его жизнь, если бы не состоялось ваше примирение, он так бы и влачил свои дни в изоляции. Слава богу, что тебе удалось отыскать его. Иначе мы никогда бы не стали свидетелями такого волнующего события, которое творится сейчас на наших глазах. Прости за высокий стиль…

– О, да! – задумчивая улыбка скользнула по лицу Розы. Она снова посмотрела на отца. Он весело смеялся, откинув назад голову, явно потешаясь над очередной сентенцией Мэдди. – Я ведь приехала в Милтуэйт в поисках любви. Вот только я плохо понимала тогда, какая она есть, эта любовь, на самом деле.

По завершении приема Фрейзер предложил переночевать в каком-нибудь отеле, но Джон воспротивился в самых категорических выражениях. Сказал, что если ему уж суждено умереть, то он предпочел бы сделать это у себя дома, на своей постели, и никакие дурацкие отели ему не нужны.

Мэдди уснула прямо в машине, не успели они немного отъехать от Эдинбурга. А вскоре ее примеру последовал и Джон. Закрыв глаза, он мирно посапывал на сиденье, уронив подбородок на грудь. Остальная троица – Тильда, Роза и Фрейзер – за всю дорогу не проронила ни слова, наслаждаясь тишиной, царившей в салоне. Да и, собственно, о чем еще можно было говорить, когда в течение вечера было столько всего сказано?

– Ну, вот и приехали! – промолвил Фрейзер, въехав во двор, и заглушил двигатель. – Я отнесу Мэдди в кровать. Тильда! Попрошу вас, включите мне свет. А заодно подготовьте постель для Джона. Роза! Я вернусь через минуту и помогу тебе довести отца до кровати.

Роза вышла из машины и, закинув руки за голову, загляделась в ночное небо, сплошь усеянное звездами. Здесь, в деревенской глуши, вдали от городских огней, звезды светили особенно ярко и были такими огромными, что, казалось, стоит только протянуть руку, и можно дотронуться до любой из них. Роза чувствовала себя смертельно уставшей и вместе с тем безмерно счастливой. Она медленно прошлась вокруг машины и открыла заднюю дверцу.

– Папа! – прошептала она и легонько коснулась его руки. – Папа! Мы уже дома!

– Правда? – удивился Джон, с трудом разлепляя веки. – Я рад, что дождался.

События минувшего дня отняли у него слишком много сил. Он с трудом переставлял ноги и весь короткий путь до дома буквально висел на Фрейзере. Они едва дотащили его до кровати, и он тут же рухнул на постель. Роза тихо вышла, оставив Тильду наедине с мужем. Та помогла Джону раздеться, умыться и уложила его в кровать. После чего вышла к ним, чтобы взять сумочку и ехать к себе.

– Тильда! – остановила ее за руку Роза. – Почему бы вам сегодня не заночевать у нас? Да и вообще… Оставайтесь с папой. Я знаю, он любит, просыпаясь по утрам, видеть вас рядом. Я помогу вам найти замену для вашего магазина, а завтра можем съездить и забрать те вещи, которые вам могут понадобиться. Мне хочется, чтобы вы пожили вместе с нами. Мы все этого хотим.

Тильда молча кивнула, глаза ее наполнились слезами. Роза благоразумно решила не продолжать этот разговор, отложив все подробности до утра. Тильде тоже нужно время, чтобы собраться с чувствами – день был для всех непростой.

Но вот Тильда шмыгнула носом и проговорила уже будничным тоном:

– Пойду заварю чаю. Вам, Роза, как всегда, с молоком, но без сахара?

Роза на цыпочках зашла в комнату отца и прислушалась. Свет был выключен, отец снова начал дремать.

– Ну, вот! – проговорила она вполголоса, присаживаясь на постель и беря его за руку. – Ты получил официальное признание. Весь мир засвидетельствовал тебе свое уважение и любовь. Тебя назвали гением.

– Да это они в глаза так распинаются! – на всякий случай, проявил несогласие Джон, но по его голосу чувствовалось, что многочисленные похвалы его тронули.

– Да нет, папа! Сегодня они говорили то, что потом будут повторять еще много раз! – заметила Роза и добавила, как бы мимоходом: – Послушай, папа! Я попросила Тильду пожить вместе с нами. Пусть живет здесь столько… сколько захочет. Ты ведь не против?

– Совсем не против! – Джон благодарственно сжал в темноте ее пальцы. – Спасибо тебе!

Какое-то время они молча сидели, наслаждаясь взаимной близостью, а потом Джон нарушил тишину неожиданным вопросом:

– Ты любишь меня, Роза? Понимаю, вопрос дурацкий. Но мне очень важно знать на него ответ именно сейчас.

– Конечно, люблю! – ответила Роза убежденным тоном и, слегка наклонившись, поцеловала пергаментную кожу на его запястье. – Я всегда любила тебя, папа, и никогда не переставала. Даже тогда, когда ненавидела тебя. И сейчас я точно знаю, почему это было так. Как выяснилось, ты действительно отменный художник. Превосходный.

Джон слабо улыбнулся.

– Хочу, чтобы ты знала, дочка, что я тоже всегда любил тебя, даже в самые темные, самые беспробудные периоды своей жизни. Даже тогда, когда я стал забывать, как меня зовут. Моя любовь к тебе никогда не кончалась. Спасибо, что вернулась ко мне, Роза. И спасибо тебе за сегодняшний вечер.

Они снова замолчали, разглядывая в окно, как луна величаво плыла в ночном небе, едва не задев вершину горы.

– Тильда вернется через пару минут, – проговорила Роза, поднимаясь с кровати. – Только не переусердствуйте мне тут оба!

– У твоей матери волосы всегда пахли медом, – вдруг сказал Джон, заставив Розу задержаться у самых дверей. – А смех у нее был такой легкий, такой прозрачный и такой жизнерадостный. Уже одним своим присутствием она оживляла все вокруг. Ты похожа на нее, Роза. Ты пошла в свою мать. Я смотрю на тебя и снова вижу ее перед собой. Яркую, мужественную, сильную духом девушку, которую я встретил много лет тому назад. А сейчас передо мной стоит ее живое воплощение. И это лучшая память о твоей маме, поверь мне!

– Спасибо, папа! – проговорила Роза взволнованным голосом. – Тебе лучше судить! Спокойной ночи! Увидимся утром.

– Да! Увидимся утром!

Минуло почти три недели со дня выставки. В то утро Роза поднялась еще на рассвете и, не успев еще толком открыть глаза, сразу же поняла, что отца больше нет.

Странная тишина окутала дом, внезапно показавшийся ей пустынным и голым. Это сама жизнь, которая так отчаянно и упорно сопротивлялась смерти все эти последние месяцы, покинула Грозовой дом вместе с Джоном, подумала Роза. Она поднялась с постели, еще не будучи ни в чем уверенной до конца, и босиком спустилась по лестнице вниз. Каменный пол внизу был ледяным, и у нее сразу же свело ноги от холода.

Тильда, похожая в предрассветных сумерках на застывшее изваяние, неподвижно сидела у стола, тупо уставившись в его шершавую поверхность.

– Тильда! – Роза осторожно тронула ее за плечо.

– Он… – Тильда подняла на нее глаза, полные слез.

– Знаю! – коротко ответила ей Роза. – Когда?

– Точно не знаю, – покачала головой Тильда. – Я задремала, совсем ненадолго, очнулась, а его больше нет. Я сидела подле него до тех пор… пока его тело не сделалось холодным.

Роза взяла табуретку и села рядом с женой отца.

– Именно так папа и мечтал умереть, – проговорила она тихо. На нее вдруг снизошло величайшее спокойствие и умиротворенность. – У себя дома, в своей постели, рядом со своей женой, зная, что его дочь и внучка тоже рядом. Да, именно так он и хотел!

– Да! – согласилась с ней Тильда, и одинокая слеза побежала по ее щеке. – Но все равно, это такое горе! Такое горе, что он ушел от нас навсегда.

– Это правда! – кивнула Роза. Рыдания душили ее, мешая говорить. – Мы ведь так и не успели с ним наговориться. И сколько бы времени я ни провела с ним рядом, все равно этого оказалось мало. До обидного мало!

Женщины обняли друг друга и замолчали. Так они сидели обе за кухонным столом, обливаясь слезами, пока не брызнули первые лучи восходящего солнца, обещавшего еще один прекрасный и теплый день, какие нередко случаются в конце лета. А потом золотое сияние, особенно нестерпимое на фоне безоблачного синего неба, залило своими потоками все вокруг. Так начался первый день без Джона Джейкобза в этом мире.