Роза проснулась с первыми лучами солнца, пробившимися сквозь тонкую материю ночных штор. И сразу же почувствовала неприятную пустоту в желудке, будто накануне она совершила что-то гадкое и низкое. Но тут больно защипало нижнюю губу, и она вспомнила все. Надо же! Почти всю ночь они процеловались с Тедом, как безумные. Роза зажала губу между зубами и, скользнув под одеяло, укрылась с головой. Не дай бог, Мэдди увидит ее распухшие губы и сразу же поймет, что мама целовалась с кем-то взасос. Сейчас все произошедшее было похоже на сон: теплая летняя ночь, высокое звездное небо, шум падающей с гор воды и дивные, дивные мгновения, когда она ощущала вкус губ Теда на своих губах.

Вот он уж действительно умеет целоваться, что надо! Не то чтобы у нее богатый опыт по части сопоставлений и сравнений… Да это сейчас и не важно! Важно то, что минувшей ночью они с Тедом заново сотворили какую-то часть ее прошлой жизни. Вот уж воистину надо было дожить до тридцати одного года, чтобы впервые испытать все те чувства, которые испытывают обычно совсем еще юные девушки, когда их впервые целуют.

Тед держал ее за руку всю дорогу, пока они спускались вниз, и потом, в машине, тоже не выпускал ее руки, лихо крутя баранку одной рукой, что не помешало ему достойно справиться со всеми сюрпризами сельских дорог. Когда они подъехали к пабу, в котором, несмотря на поздний час, все еще царило оживление и от посетителей по-прежнему не было отбоя, Тед повернулся к ней, намереваясь снова поцеловать, уже, так сказать, на прощание.

– Пожалуй, не стоит никому рассказывать о нашей прогулке, – предупредила его Роза, отстраняясь. – Как-никак у меня… дочь… Да и твоя мать едва ли…

– Как скажешь! – вздохнул Тед. – Остается лишь тешить себя приятными воспоминаниями, как это было. Выше голову, Роза! Ты не совершила ничего преступного. Подумаешь, немного поцеловались. Это же тебе не начальная сцена из «Ромео и Джульетты».

– Твоя мама считает, что ты очень чувствительный и что у тебя ранимая душа. И ты можешь расстроиться даже из-за того, что мы просто поцеловались.

Роза почувствовала невольные угрызения совести. Ведь сама же обещала Дженни вести себя прилично. И обо всем начисто позабыла! Временное помутнение рассудка…

– Мама все еще думает, что мне шесть лет! Наверняка у нее был с тобой разговор насчет меня! Я прав? Ох, уж эта женщина! Вечно она сует свой нос… – Тед издал короткий смешок.

– И все же нам лучше помолчать о том, что было! И потом…

Роза оборвала себя на полуслове и закончила несколько невпопад:

– Больше мы не будем заниматься подобными вещами!

– Не слышу особенной уверенности в твоем голосе! – Тед насмешливо вскинул бровь.

– Не будем! – решительно отрезала Роза.

– Поживем – увидим! – хмыкнул Тед. – А сейчас пойдем и посмотрим, удалось ли твоей подружке Шоне помиловаться часок-другой с перепуганным до смерти Энди.

В глубине души Роза была абсолютно уверена, что поступила правильно, нацеловавшись всласть с Тедом. Она не сомневалась, что Шона занимается тем же с Энди. А может быть, даже рискнула и пошла дальше. Но несмотря на то, что ее подруга напилась вдрызг и хорошее настроение било у нее через край, что немедленно сделало ее центром тусовки, которая продолжила развлекаться в баре и после окончания концерта, Шона предавалась веселью в гордом одиночестве. Рядом с ней не было ни Энди, ни других мужчин.

– А вот и ты! – округлила она глаза, увидев Розу. – Где была?

– Дышала свежим воздухом, – неопределенно ответила Роза, приготовившись услышать саркастические комментарии Шоны.

Но подруга неожиданно схватила ее за руку и прошептала на ухо.

– Пошли домой! Я, знаешь ли, умудрилась потерять в этой толчее ключ от дома. То-то старуха мне еще устроит сцену у фонтана поутру! А Энди я отшила! Не захотела с ним трахаться. Бедняга психанул и сбежал куда-то. Отведи меня домой! Пожалуйста! Я хочу спать! Но только в своей кровати…

– То есть не захотела, да?

– Вначале захотела, но потом вдруг расхотела. Вспомнила Райана и… и не смогла переступить через себя. Дура, конечно!

Роза полуобняла Шону за плечи и повела сквозь толпу к выходу.

– Всем до свидания! – попрощалась она с посетителями бара уже у самых дверей, перехватив в последний момент устремленный на нее взгляд Теда.

Вопрос лишь в том, что ей делать дальше, размышляла Роза, слегка касаясь пальцами покрасневшей кожи вокруг губ. Как она после всего, что было, посмотрит в глаза Теду? Что скажет Дженни? Или Мэдди? Как встретится с Фрейзером? Да с кем угодно! И как вести себя с Тедом после этой ночи, особенно если они снова окажутся где-нибудь наедине? Что делать? Вернее, чего не делать ни под каким предлогом? И все же ей трудно было забыть те минуты наслаждения, что она испытала минувшей ночью в объятиях Теда. Выходит, она вовсе не была влюблена во Фрейзера, а все последние семь лет просто тешила себя детскими фантазиями, которые развеялись от одного-единственного поцелуя? Ну, предположим, поцелуев было много. И ласки были…

Роза еще глубже зарылась в простыни, пытаясь спрятаться от солнечного света. И вдруг невольно поймала себя на том, что она улыбается. Надо же! Столько проблем, а ей, судя по всему, такая жизнь в самый раз!

– Ну, как концерт? – поинтересовалась Дженни подозрительным голосом, когда Роза ровно в восемь тридцать утра спустилась вниз. Или это ее разыгравшееся воображение уловило нотки подозрительности в голосе хозяйки?

– Очень понравился! – заверила ее Роза и улыбнулась дочери.

Мэдди, уже успевшая перешерстить старую коробку с игрушками, которую отыскала ей Дженни, и выбрать оттуда целую коллекцию шариковых ручек, исписанных перьев и огрызков цветных карандашей, старательно копировала из книги по искусству какое-то разноцветное колесо, не забывая время от времени откусывать кусок тоста.

– Хороший ансамбль! – добавила Роза. – А ваш сын – очень талантливый молодой человек.

Ого, усмехнулась она про себя. Уже начала говорить, как старая добропорядочная матрона. И откуда такие выражения? «Молодой человек».

– Поди, от девиц отбоя не было! – заметила Дженни. И по ее интонации трудно было понять, гордится ли она победами сына на любовном фронте или, напротив, категорически не приемлет и осуждает его беспутное поведение. – Они всегда к нему липнут. И что они только в нем находят?!

– Поклонниц действительно было сотни! – подтвердила Роза. – И все жаждали завладеть его вниманием.

– Но если вы спросите меня, – подала голос Шона, медленно спускаясь с лестницы. Несмотря на бледный вид, голос ее звучал жизнерадостно и бодро, – то скажу, что он положил глаз только на одну из них.

– Точно! – поспешила вставить слово Роза. – Он действительно приметил одну молоденькую девчушку. Прямо тростинка, а не девочка!

– Очень похоже на моего Теда! – удовлетворенно хмыкнула Дженни и скрылась на кухне.

Шона взглянула на подругу, удивленно вскинув брови, а та сделала ей предупредительный знак молчать, кивнув на Мэдди.

– Мама, а ты знала, что красный и зеленый цвета дополняют друг друга? Но это вовсе не значит, что их всегда можно комбинировать. Просто на фоне зеленого красный кажется еще краснее, а на фоне красного зеленый выглядит еще зеленее. Ты знала об этом?

– Нет! – честно призналась Роза, улыбаясь дочери.

– Очень интересно! Очень! – Мэдди снова погрузилась в изучение книги.

– Так расскажи мне! – громким шепотом начала Шона, но в этот момент позвонили в дверь у входа. Роза внутренне напряглась, предполагая, что это, должно быть, Тед. Все же не сдержал своего слова, подумала она с сожалением. Явился, не запылился! Наверняка с целым списком соблазнительных для нее предложений.

Однако, к немалому ее изумлению, в столовую вошел Джон.

– Ой! – воскликнула Роза и вскочила с места. – Что-то случилось?

– Ничего! – пробормотал отец. По его смущению можно было заключить, что он чувствует себя не в своей тарелке. Еще бы. Все смотрели только на него. А Дженни – та просто буравила его взглядом. С появлением Джона столовая как бы уменьшилась в размерах, будто одним своим присутствием он заполнил всю комнату. – Вот решил заехать за вами, не дожидаясь, пока вы приедете.

Роза ошеломленно смотрела на Джона. Неужели этот человек, который когда-то был ее отцом, и в самом деле специально явился сюда за ней и ее дочерью? Он казался чужеродным в этой уютной чистенькой комнате, ибо своим появлением привнес в нее всю необузданную дикость здешней природы. И всклоченные волосы, и перемазанная краской куртка – все как нельзя более соответствовало его нынешнему образу отшельника и пустынного странника.

– Правда? – растерялась Роза, еще не зная, как ей отреагировать на столь неожиданное приглашение. Еще вчера этот человек твердил, что ему нечего сказать ей и у них нет ничего общего. Он говорил об этом как о чем-то давно решенном и само собой разумеющемся. И вот, пожалуйста! Так что же изменилось за последние несколько часов? И зачем он здесь?

– Утром я снова взглянул на ее работу, – сказал Джон, кивнув на Мэдди. Голос его звучал обыденно, словно для него дело привычное – видеться с внучкой каждый день и приобщать ее к азам рисования. – Действительно, очень интересно! Есть общее настроение, чувствуется интуиция… Вот я и хочу убедиться… Что это? Неожиданная удача? Или у девочки талант? Словом, хочу еще понаблюдать за тем, как она рисует. Чем больше, тем лучше. Потому и приехал за вами.

– Понятно! – Роза невольно ощутила укол ревности. Помнится, ее детские рисунки отец воспринимал как обычную детскую мазню. Конечно, он хвалил их, но как обычно взрослые хвалят детей, улыбался, говорил, что его дочь чудно рисует, и при этом никогда не проявлял к ней такого внимания, как сейчас к Мэдди. Впрочем, спохватилась она, не это главное. Главное, что он приехал. Сам приехал!

– У меня талант! – раздался голосок Мэдди. Звучал он уверенно. – Я уже прочитала всю эту книгу и теперь знаю все о теории цвета.

– Любая теория – это сплошная ерунда! – ответил ей Джон тоном, с каким обычно разговаривают с коллегами. – Истинный талант не нуждается в том, чтобы его учили. А книгу эту написал один старый пьяница… чтобы заработать себе на очередную порцию виски. Уж я-то знаю, о чем говорю.

– Я очень талантливая! – Мэдди подвинула через стол незаконченную репродукцию колеса. – Вот! Взгляни сам! Конечно, я хочу поехать с тобой и рисовать! Прямо сейчас! Я готова!

Она скатилась со стула и прямо в пижаме подскочила к деду и схватила его за руку. По лицу художника скользнуло выражение, позволяющее заключить, что прикосновение детской ручонки было ему приятно, хотя он давно отвык от такого, но не выпустил руки внучки.

– Мэдди! Но ты же еще не одета! – попыталась запротестовать Роза, чувствуя, как неожиданно возникший союз деда и внучки ставит ее в положение третьей лишней.

– Для того чтобы рисовать, вовсе не нужно наряжаться, – резонно заметил Джон. – Сойдет любая старая одежка.

– Ну вот! – Мэдди укоризненно взглянула на мать.

– Но не в пижаме же! Ступай наверх и переоденься во что-нибудь! Пять минут тебе погоды не сделают.

– Я пойду с ней! – вызвалась Шона. – Помогу! – Она остановилась возле Дженни, которая продолжала дефилировать в дверях и внимать разворачивающейся на ее глазах сцене. Мина на ее лице свидетельствовала, что ей жуть как интересно наблюдать за происходящим. Не каждый день такие форс-мажоры случаются! – Пошли с нами, Дженни! Ваш совет не будет лишним.

– Ну-ну! – недовольно буркнула Дженни и, делая вид, что через силу – якобы неохотно, потащилась следом за ними.

Роза повернулась к отцу, и их взгляды встретились.

– Ты захотел нас видеть?

– Меня заинтересовали ее способности! – коротко бросил Джон и отвернулся к окну.

– Но что стоит за твоим желанием забрать нас к себе еще на один день? Моя жизнь так запуталась, что новый поворот событий только тревожит меня, а хотелось бы ясности. Ты поступаешь импульсивно или успел что-то обдумать? У тебя сложился какой-то план? Тогда поделись им со мной. Все же Мэдди моя дочь, и я должна знать, к чему мне следует быть готовой.

Джон понуро смотрел в окно, словно надеясь получить оттуда, извне, ответ.

– Сам не знаю! – Было видно, что он не решается сказать ей все. – Вот мы с Фрейзером все время ругаемся, спорим… А на самом деле он ведь мой друг, можно сказать, единственный. Вчера вечером он мне позвонил, причем на тот номер, на который, как он знал, я точно отвечу. Он был на каком-то приеме, шум, гам, посторонние голоса… Но он сказал, что не может успокоиться до тех пор, пока не выскажет все, что он обо мне думает. Дескать, я – старый безмозглый осел, если только упущу шанс помириться с тобой. Сказать честно, я не уверен, что у нас с тобой есть такой шанс, но я уважаю Фрейзера. Если бы не он, я бы давно гнил в земле. Подсознательно я чувствую, что ты ждешь от меня каких-то слов или поступков, которые… которые могли бы тебя удовлетворить. Подозреваю, что на сегодняшний день у меня нет ни таких слов, ни таких чувств… ничего этого у меня нет. А поэтому я просто приехал за вами, и все! Хочу понаблюдать за тем, как у нас пойдут дела дальше и возможен ли в принципе мир между нами, любой мир… А еще этот ребенок меня действительно заинтересовал.

– Так тебе звонил Фрейзер?.. – недоверчиво протянула Роза. – И беспокоился о наших с тобой отношениях? Как трогательно…

– Напоминаю! Меня зовут Мэдди! – возникла в комнате Мэдди в ярко-зеленой майке с изображением человека-паука и в красных пижамных штанишках. Она снова уцепила за руку Джона и затараторила, обращаясь только к нему. – А ты знал, что красный и зеленый цвета дополняют друг друга, что означает…

– Так ты едешь с нами? – выжидающе глядя на Розу, спросил отец.

– Конечно! – ответила та.

Шона перехватила Розу уже в дверях. Джон в это время помогал Мэдди залезть в свой видавший виды старенький «Ситроен».

– Ты как? – спросила она. – Что-то уж слишком много переживаний!

– А когда их в моей жизни было мало? – вздохнула Роза. – Пока не знаю, что будет дальше. Сможет ли у нас получиться что-то с отцом… нет… Будущее покажет. Но по крайней мере мы оба действуем, а это гораздо лучше, чем сидеть и гадать на кофейной гуще. Извини, что бросаю тебя второй день подряд. И никакого стоящего занятия тут для тебя…

– Занятие я ей организую! – пообещала подошедшая к ним Дженни. – Я тут надумала навести порядок во флигеле. Там перед смертью жила мать Брайана. И вот скоро год как я собираюсь там все разобрать, но руки не доходят. Если согласны мне помочь, Шона, я скошу с вашего счета одну ночь проживания. Идет?

– Идет! – согласилась Шона. – Хотя я совсем не против того, чтобы просто повалять дурака и ничего не делать. – Она повернулась к Розе. – Ну что, подруга? Тогда до скорой встречи в пабе!

Роза почувствовала, как у нее запылали щеки, что не укрылось от зоркого взгляда Шоны. Веселые огоньки запрыгали у нее в глазах.

– Встретимся, тогда и обсудим все, что было. И ты мне расскажешь все, как на духу, – прошептала она заговорщицким тоном. И многозначительно на нее посмотрела.

Почти все утро Мэдди с упоением предавалась рисованию. Она изрисовала все, что сумел предложить ей Джон, – куски картона, фанеры, обрезки досок, заполнив их одними только разноцветными пятнами. Иногда она, правда, рисовала какой-то предмет, но чаще просто экспериментировала с цветами, которые на ее картинках отчаянно воевали друг с другом за доминирующее положение. Но вот весь подсобный материал был использован, и Мэдди стала приставать к Джону, требуя, чтобы тот дал ей настоящий холст. Джон долго упирался, отнекивался, но в конце концов решил расстаться с небольшим холстом, который он уже натянул на подрамник. Однако он предупредил девочку, чтобы та работала над своим новым творением помедленнее, так как больше свободных холстов у него нет, а новые привезут лишь через несколько дней.

– Хорошо! Я буду рисовать всякие миниатюрные вещицы! – пообещала она и без тени раздумий выбрала самую тоненькую кисточку и удобно устроилась возле небольшого мольберта, который дед поставил специально для нее, и задумчиво уставилась на белую поверхность чистого холста.

– Раньше ты не писал таких работ. Очень необычно для тебя, – проговорила Роза, только для того, чтобы за что-то зацепиться и начать разговор. Большую часть времени она просидела молча, наблюдая за тем, как сосредоточенно трудятся ее отец и ее дочь. Правда, однажды Джон оторвался от холста и предложил ей чаю, но чтобы она сама все приготовила. И больше никаких разговоров не было. Может, оно и к лучшему, размышляла Роза, сидя на табуретке в углу. Зачем им пустая болтовня ни о чем? Вот она сидит в одной комнате со своим нелюдимым отцом, и это само по себе значимо. Столько лет он представлялся ей почти мифической фигурой, а тут живой, вполне реальный человек из плоти и крови.

– У меня все работы необычны! – высокомерно бросил ей Джон.

– Да нет, я о другом! – немного растерялась Роза. – Просто эта работа, в сравнении со всеми остальными, очень маленькая…

– Я приготовился сделать ее для себя и только для себя. Это не тот хлам, который я сбагриваю Макклеоду.

– Можно тебя спросить кое о чем? – осторожно начала Роза.

– Спрашивай, – ответил отец, покорно опустив плечи, – если считаешь нужным.

– Если тебе претит работать на продажу, если тебе так ненавистны все эти полотна, которые продает Макклеод и которые, кстати, я нахожу очень красивыми, то тогда зачем ты их рисуешь?

Джон тяжело вздохнул и отступил на шаг от мольберта, чтобы посмотреть, как легли на холст последние мазки.

– Все упирается в деньги!

– Правда? Неужели ты так нуждаешься в средствах?

– У меня есть все, что мне нужно, и я чувствую себя вполне комфортно. В моем возрасте и при моем… образе жизни это немаловажно. Не то чтобы я сильно гордился тем, как я прожил, но… Нужны какие-то сбережения и на конец. Конец жизни, каким он будет у меня, все это очень меня тревожит. Одно знаю точно! Пока я могу рисовать для души, то есть заниматься настоящим творчеством, я не сойду с ума и не сопьюсь. Вот почему эта картина не на продажу. Я не хочу смешивать себя настоящего с тем человеком, который есть во мне и который трудится исключительно из-за денег.

– Но ты ведь живешь один, и живешь довольно скромно. В отличие от Фрейзера, который производит впечатление человека, привыкшего вращаться в среде состоятельных и богатых людей. Так зачем тебе все эти деньги? Или у тебя долги или что-то еще, понуждающее зарабатывать? Потому что сам ты никогда не жил в роскоши и вряд ли с годами у тебя развилась тяга к роскошной жизни.

Лицо Джона сделалось каменным. Видно, своим вопросом она невольно задела его больное место. Кто знает, кому и сколько он задолжал за многие годы своего беспробудного пьянства. И вот теперь за все это приходится рассчитываться собственной жизнью. И несмотря на уязвленное самолюбие, на чувство гордости, он платит по старым долгам, страдает, но платит. Это тронуло Розу.

– А можно мне взглянуть на картину, которую ты рисуешь исключительно для себя? – сменила она тему. – Можно мне посмотреть твои личные картины?

– Нет! – коротко бросил Джон. – Мои личные работы – это мой дневник. Понимаешь? А кто и когда дает читать свой дневник? Прости! Не хотел тебя обидеть, но так уж получается.

– Не извиняйся! – поспешила успокоить его Роза, хотя в глубине души отказ отца задел ее. Как можно понять и полюбить человека или тем более простить его, когда он настолько закрыт? Роза молча обвела глазами студию, не зная, чем себя занять. Мэдди и Джон самозабвенно трудились. И чем дольше она смотрела на них, тем острее чувствовала, что она в этом тандеме лишняя. Пятое колесо в телеге, которая отлично катится по дороге и без нее.

– Я отлучусь на минутку! В туалет! – решилась она, чтобы хоть несколько минут побыть наедине с собой. Но Джон никак не отреагировал, и Роза тихонько шмыгнула за дверь, оставив двух художников вдохновенно колдовать над холстами.

Она толкнула незапертую дверь дома и быстро пересекла большую жилую комнату на первом этаже. Это помещение все еще наводило на нее какой-то священный трепет, будто вот-вот здесь должно было произойти что-то страшное. Надеясь обнаружить туалет рядом с кухней, она открыла дверь, ведущую в конюшню, в самом дальнем углу кухни. И была разочарована. Там было нечто похожее на чулан или кладовку. Правда, никаких съестных запасов, только огромное количество банок и тюбиков с краской. Тут же на полках выстроилась батарея бутылок из-под спирта, заполненных разноцветной жидкостью. Вполне возможно, растворитель или что-то другое, назначение чего известно только отцу. Чуть ниже бесчисленное количество глиняных кувшинов и горшков, в которых стояли кисти самой разной степени износа и годности. Некоторые были истерты до самой ручки, и все же отец почему-то не выбросил их, а оставил стоять и дальше в старом горшке, как напоминание о том, что когда-то они трудились вместе, он и кисть, товарищи по оружию.

– Там нет ничего интересного! – услышала она за спиной голос Джона и вздрогнула, машинально пригладила рукой волосы, которые топорщились непослушным ежиком на голове.

– Я искала туалет, – объяснила она. – Мэдди не против остаться одна в студии?

– Какое там! Она так увлечена… Я сказал, что пойду сделаю себе сэндвич, и она попросила и ей тоже. Один сыр, никакого масла и листьев салата. Скоро явится за своим бутербродом. – Кажется, разборчивость внучки в еде немного его забавляла.

Хороший признак, подумала про себя Роза. Значит, отец относится к категории людей, которым не действует на нервы некоторая эксцентричность в поведении ее дочери. Вполне возможно, он даже склонен восхищаться такой ее непохожестью на всех остальных детей. Не это ли обстоятельство поспособствовало столь стремительному их сближению? И все равно Мэдди одна в пустом амбаре… Вряд ли ей там уютно.

– Обычно Мэдди не любит, когда ее бросают одну. Мигом мчится следом и начинает рассказывать всякие страшилки: на чердаке притаился гном, который пожирает маленьких деток, или еще что-нибудь. Но в твоей мастерской есть что-то такое… что вселяет в нее чувство уверенности и полнейшей безопасности.

– Просто здесь она может быть сама собой, не подстраиваясь ни под кого из взрослых. Ей не надо никем притворяться! – задумчиво и как-то по-доброму проговорил Джон, а Роза в этот момент подумала, что эти слова можно отнести и к нему самому. Недаром он намеренно поселился на отшибе в своем Грозовом доме. – Твоя дочь не такая, как все дети. В чем-то она гораздо взрослее сверстников, а в чем-то еще совсем ребенок. Очень трогательное сочетание.

– Знаю! – проговорила Роза, испытывая некоторую неловкость, какую испытывала всегда, когда речь заходила о Мэдди. – Но только плохо представляю себе, что и как с ней делать. Впрочем, я люблю Мэдди такой, какая она есть. А вот другие люди… особенно дети… они с трудом переносят ее общество. Я боюсь, что со временем Мэдди привыкнет к одиночеству и будет довольствоваться только собственным маленьким мирком. Тогда ей будет трудно приспособиться к жизни, когда она станет взрослой. Как она станет встречаться с молодыми людьми? Сможет ли найти себе приличную работу? Конечно, я надеюсь, что это у нее возрастное, перерастет, и все дела. Но полной уверенности, что будет именно так, у меня нет. Я тоже была букой, когда была маленькой?

Джон отрицательно покачал головой. В лучах неяркого августовского солнца он выглядел гораздо старше, чем вчера. Желтоватая, похожая на пергамент, кожа, запавшие щеки. А ведь был когда-то необыкновенно красивым мужчиной, с грустью подумала Роза. Что-то из того, прежнего обаяния еще осталось в нем. Благородной формы череп, римский нос, красиво очерченная челюсть. Кое-что даже просматривается в ее собственной внешности, но в целом она пошла в мать. Такая же хрупкая, нежная, с крохотным личиком в форме сердечка. Роза еще раз взглянула на отца. Глубокие тени залегли у него под глазами, седая щетина проступила на подбородке и на шее, плечи обвисли, спина сгорбилась. Годы запоев не прошли бесследно. Странно, но Роза испытала некое злорадство при этой мысли. Было бы глубоко неправильно, если бы человек вел такую беспутную жизнь, какой жил ее отец, и не заплатил за это сполна. И, однако, сегодня он показался ей таким старым и немощным, что у нее сжалось сердце. Захотелось подбежать и поддержать его под руку. Наверняка отец отшатнулся бы от такого пылкого проявления чувств.

– Ты была похожа на солнечный лучик, – начал он, слегка откашлявшись. – И всегда старалась всем угодить! Радовалась даже самой малой толике внимания. Ты никогда не обижалась на меня. Даже если я злился и обижал тебя. Наверное, поэтому…

Он замолчал.

– Что поэтому? – тихо спросила Роза.

– Поэтому я так легко расстался с тобой. Я был просто уверен, что ты простишь меня, как всегда.

Роза нервно сглотнула, вспомнив, как сидит на нижней ступеньке лестницы, а отец нежно целует ее в лоб. Прощальный поцелуй!

– Трудно простить человека, когда его нет рядом, – ответила она после короткой паузы.

– Тогда я об этом не подумал.

– Одного не могу понять! – Роза тряхнула головой и посмотрела отцу в глаза. – Наверное, поэтому стоит мне начать думать о прошлом, и оно тут же рассыпается вдребезги. Ты ушел, и все! Больше ничего! Ни телефонного звонка, ни письма… ничего! Ни после смерти мамы, ни потом. Никогда, папа! Разумеется, мне приятно видеть тебя сегодня, смотреть, как ты работаешь, наблюдать за вами с Мэдди. Все это мне очень нравится. Странно звучит, но это так. Но потом я вдруг вспоминаю… и снова не могу переступить через себя. Не могу забыть, что ты, по существу, бросил меня, бросил одну в целом свете и навсегда. Но почему?

Джон посмотрел на нее долгим немигающим взглядом, а потом все тело его как-то сразу сморщилось и обмякло и он безвольно опустился на стул.

– Мне не было до тебя дела, Роза! – сказал он, и странная бледность разлилась по его лицу, на котором мгновенно отразилась вся гамма его внутренних переживаний. – Да, мне было наплевать и на тебя, и на твою мать. И даже на Тильду, которая стала причиной моего ухода из семьи. Но никакая это не причина. Всего лишь предлог, предлог, чтобы скрыть истинные мотивы.

– И каковы же были эти мотивы? – через силу спросила Роза.

– Я тогда хотел лишь одного: чтобы мне никто не мешал, чтобы все оставили меня в покое и я мог пить столько, сколько захочу. В сущности, это было единственное, чего мне хотелось. Пить! Даже живопись отступила тогда на второй план.

Джон устало закрыл глаза, и Розе показалось, что он их никогда уже не откроет, такой изможденный был у него вид.

– Мне, теперешнему, – проговорил он после короткой паузы, не открывая глаз, – трудно примириться с тем человеком, которым я был когда-то. Я сам ненавижу себя за собственное прошлое, и эта ненависть в прямом смысле слова съедает меня изнутри. И она в тысячу раз страшнее того, что чувствуешь ко мне ты.

Джон открыл глаза и посмотрел на дочь. И его лицо сделалось каменным.

– Понимаю, как тяжело тебе даются эти поездки сюда. Конечно, это невыносимо! Но я ничем не могу помочь тебе. Это не в моих силах. Поэтому я и не хотел поначалу, чтобы ты приезжала ко мне еще и еще. Очень не хотел! Ведь твое присутствие, Роза, это прямой укор мне, всему тому, что я натворил в своей прошлой жизни. И я не хочу, чтобы ты меня прощала, ибо не заслужил твоего прощения, и отлично понимаю это. Сейчас-то легко рассуждать об искуплении грехов и прочей чепухе. Но это не про меня. Мне нужны страдания, Роза! Я должен страдать еще больше, чем уже страдал. А потому и ты, и Мэдди, ваше присутствие здесь, у меня, это слишком… прекрасно. Я не заслужил такой награды и не могу принять ее.

Роза смотрела на отца в немом изумлении. Она не понимала смысла того, что он только что сказал ей. И не хотела вникать! О чем он просит ее? Уйти, уехать? Или, напротив, остаться? Твердой уверенности у нее не было.

– Хорошо! Если ты считаешь, что так для тебя будет лучше, я не прощаю тебя. И никогда не прощу! Ни за что не прощу за все то, что ты сотворил со мной и с мамой. А что касается нашего с Мэдди присутствия здесь, то вопрос не в том, заслуживаешь ли ты этого или нет. Вопрос в том, заслуживаем ли мы с Мэдди общения с тобой. Поэтому мы и приехали и все еще с тобой. Мы хотим узнать тебя, по возможности, стать частью твоей жизни. И это независимо от того, нравится тебе это или нет, хочется или нет. Речь ведь не о тебе, а обо мне. Да, впервые в моей жизни речь идет обо мне! Неужели же ты не задолжал мне такой малости, как общение? Вот почему я решила задержаться в Милтуэйте подольше. Нам с Мэдди нужно время, чтобы оглядеться и посмотреть, что будет дальше. И вовсе не потому, что я простила тебя. Нет! Я тебя не прощаю.

Джон откинулся на спинку стула и молча кивнул.

– В доме лишь один туалет, – он неопределенно махнул рукой куда-то назад. – На втором этаже. Раньше был на улице, и это меня вполне устраивало. Но потом Фрейзер заставил перенести его в дом. Дескать, старость, надо беречься – в общем, нудятина… А все ведь чепуха, по правде говоря! Не люблю никакой суеты, раздражает толчея, снующие вокруг люди. Но все почему-то считают, что общение – это важно.

– Все?! – удивилась Роза, захлопывая дверь в кладовку. – А я полагала, что ты ни с кем не общаешься. И уж тем более тебя не интересует, что думают люди.

– Так оно и есть! Но чему я научился за долгие годы жизни, так это тому, что порой для того, чтобы обрести право на покойную жизнь, надо научиться уступать. – Он вдруг вынул из кармана брюк руку и разжал кулак. На ладони лежали четыре или пять двадцатифунтовых банкнот. – Не хотел предлагать тебе деньги в присутствии Мэдди. Но я подумал, что, с учетом сложившейся у тебя ситуации, они не будут лишними. Заплатишь хотя бы за гостиницу.

– Нет, спасибо! Мне ничего не надо! – Жест отца вызвал у Розы чувство неловкости. – У меня пока есть деньги. У меня был свой отдельный от мужа счет, и я сняла с него все, что было, перед тем, как ехать сюда. Так что пока деньги есть. Да я бы и не стала брать у тебя деньги. Мне не кажется это правильным.

Джон ничего не ответил, но было видно, что отказ дочери его немного обидел. Собственно, как еще он мог продемонстрировать, что все же волнуется за нее? Только предложить немного денег.

– Хорошо! – пробурчал он, засовывая купюры назад в карман. – Пойду тогда поставлю чайник.

Второй этаж дома показался Розе гораздо меньше, чем первый. Скорее всего, первый этаж был пристроен позднее, а первоначально Грозовой дом был одноэтажным строением, прилепившимся к скале. Из небольшого квадратного холла вели три двери. Первая была полуоткрыта, и за ней виднелась комната, в которой отец, очевидно, спал. Из мебели там была лишь кровать, вокруг которой лежали стопки книг и кипы журналов. С потолка свисала голая электрическая лампочка. Бросалась в глаза батарея пластиковых баночек желтовато-янтарного цвета из-под таблеток, которыми был уставлен весь широкий подоконник, эдакое своеобразное украшение интерьера, которое копилось годами. Еще одно бережно сохраненное напоминание о прошлой жизни.

Вторая дверь вела в кладовку, крохотную комнатку в несколько квадратных метров, заваленную всем, чем угодно, до такой степени, что Роза смогла лишь слегка приоткрыть дверь, чтобы обозреть сокровища, припрятанные отцом. А интересно было бы покопаться среди этих вещей, подумала она. Провести настоящие археологические раскопки на манер тех, которыми сопровождаются поиски гробницы фараона. Наверняка отец хранит здесь все самое дорогое для себя. Вопрос лишь в том, что он относит к категории дорогих его сердцу вещей. Какие причудливые экспонаты собраны им – с учетом беспутной жизни, какую вел отец в былые годы. А вдруг он хранит какую-то вещицу, так, пустяк, который относится к тем годам, когда они были еще все вместе: он, мама, она? Но еще страшнее, еще обиднее, подумала Роза, если бы она не обнаружила там ничего из их совместного прошлого. Нет, не стоит будить духов прошлого! Роза решительно захлопнула дверь в чулан. Кто знает, какие демоны свили там гнездо за долгие годы одиночества художника? Отец прав! Им никогда не обрести прежней близости. Ведь чтобы снова почувствовать приязнь и любовь друг к другу, обоим нужно проделать долгий путь. Очень долгий и полный разочарований, обид, взаимных обвинений и упреков. А еще большой вопрос, захотят ли они пройти этот путь до конца.

Ванная была сравнительно примитивной, хотя все оборудование было современным. Розу поразил стульчак, установленный в туалете. Такими обычно оборудуют туалеты в тех домах, где обитают ветхие старики: необычно высокий, максимально щадящий коленные суставы, когда садишься. А ведь отцу еще только шестьдесят четыре года. Но вот и ручка, вмонтированная в стену для того, чтобы проще было вставать с сиденья. Неужели это все те же таинственные «снующие вокруг люди» уговорили его оборудовать туалет и ванную комнату в доме? Взяли на себя все бытовые хлопоты, позаботились о том, чтобы облегчить его жизнь в преддверии старости? Да и люди ли это во множественном числе или всего лишь один Фрейзер? Единственно близкий ему человек. Пока у Розы не было ответа на этот вопрос. Несмотря на общую захламленность помещений, в доме царил относительный порядок. В комнатах было чисто, имелись необходимые запасы съестного. Едва ли отец занимается уборкой или сам ездит в супермаркет за продуктами. Да и невозможно представить его себе в резиновых перчатках, ползающим на коленках и надраивающим до блеска унитаз. Значит, эту работу кто-то делает вместо него. Впрочем, Роза не была уверена, что ей так уж хочется узнать, кто это.

Спустившись вниз, Роза обнаружила отца, сидящим с чашкой в руке за небольшим резным столиком ручной работы возле холодного камина. Еще одна чашка чаю поджидала ее. На ручке кресла примостилась тарелка с небрежно нарезанными бутербродами.

– О чем задумался? – спросила у отца Роза. Он сидел, вытянув ноги и слепо уставившись в шероховатую каменную стену напротив дома.

– Да вот смотрю! И даже пытаюсь что-то рассмотреть. И все думаю о том, как заставить тебя понять, почему я поступил так, как поступил.

– Едва ли я смогу это понять в ближайшем будущем.

– Понимать, может, и не нужно. Но вот увидеть причины…

Отец замолчал, его тело сжалось, словно выталкивая наружу слова, которые застряли у него в горле. Роза машинально глянула в сторону амбара, где Мэдди в полном одиночестве все еще предавалась художествам. Инстинктивно она почувствовала, что наступил момент истины: или сейчас, или никогда. Она уселась напротив отца.

– Вскоре после того… как я ушел из дома… я почувствовал, что утратил связь не только с вами, но и… с самим собой. – Джон говорил, запинаясь, каждое слово давалось ему с трудом, словно ему был неприятен даже собственный голос. – Водка выжгла, если так можно сказать, меня дотла. Вначале я пил, чтобы заглушить неутихающую ни на минуту, ноющую боль внутри себя, а потом стал пить просто потому, чтобы пить, испепеляя душу и все, что в ней было. Я все забыл, забыл, что такое чувства, любовь, что такое скучать по дочери или заботиться о ней. Мне было наплевать на всех и вся. И на Тильду, которую я потащил за собой за сотни миль от родных мест, уволок ее от тех людей, которых она знала. И которой только и оставалось, что каждое утро недоумевать, как и почему она позволила втянуть себя во все это безобразие. Но самое худшее – это то, что я утратил способность рисовать. У меня пропал всякий интерес к творчеству. И от этого я стал пить еще сильнее. Иногда я не выходил из запоя по нескольку недель.

Он говорил ровным голосом, будто речь шла о самых обыденных вещах, и это лишь усиливало волнение Розы. Она с трудом могла себе представить, как человек мог разрушить себя до такой степени, что ему безразлично все вокруг. Будто эта проклятая выпивка обесточила все его нервные окончания, одно за другим, после чего бросила сдыхать бесчувственным чурбаном, грозившим оставить после себя столько разбитых надежд и утраченных иллюзий. Вот только не своих, а чужих. Слава богу, что у отца сохранилась хотя бы страсть к живописи.

– Но сейчас же ты не пьешь, – тихо возразила она. – Что ты чувствуешь сейчас?

Джон выпрямился в кресле и перевел взгляд на камин. Так он сидел неподвижно, и Роза решила, что отец попросту проигнорировал ее вопрос. Но неожиданно для нее он снова подал голос.

– Думаю, я забыл, что это такое – чувствовать, – проговорил он, устремив взгляд серых глаз на дочь. – И, наверное, мне уже поздно учиться этому искусству заново. Самое малое, что я могу сделать, – это признать, что я принес много горя близким людям и несу полную ответственность за содеянное.

Роза готова была разразиться водопадом слов, но вовремя прикусила язык. Кажется, только что отец сказал ей самое важное и значительное из того, о чем они успели переговорить с момента их встречи.

– Твоя работа… все эти полотна, которые ты создаешь по заказу Фрейзера… они ведь не очень тебя вдохновляют, насколько я могу судить. Или ты черпаешь вдохновение в тех испытаниях, через которые тебе пришлось пройти? Как-то я не вижу пока прямой связи между тобой и твоими полотнами.

– А никакой связи и нет! – Джон стремительно подался вперед. – Это все… обычные постеры, и только. Я в свое время заложил свою жизнь под очень высокий процент, пустил ее вразнос, вот теперь приходится платить за все! – Отец замолчал и сплел пальцы рук. – Кстати, я могу помочь вам с Мэдди финансово. Для того чтобы обеспечить тебе новый старт. Могу подыскать новый дом, помочь с рентой, купить новую машину, если она тебе нужна. Словом, я готов помочь тебе стать на ноги. У меня для этого достаточно средств.

– То есть ты все же хочешь, чтобы мы с Мэдди уехали из Милтуэйта? – тихо спросила Роза. Она не чувствовала ни обиды, ни злости, потому что хорошо видела, как отчаянно пытается этот, в сущности, чужой ей человек стать заботливым и любящим отцом, но просто он совершенно не представляет себе, что это такое – быть любящим отцом. Да и понимает ли он вообще, что такое доброта? – Решил выкупить у нас свое собственное одиночество?

Джон отрицательно покачал головой.

– Вовсе нет! Если желаешь остаться в Милтуэйте, оставайся! Пожалуйста! Я почти к вам привык, и Маделина – вполне сносный ребенок, коль скоро речь зашла о маленьких детях.

Роза сделала глубокий вдох, понимая, что наступил ее черед быть откровенной до конца.

– Видишь ли, – начала она осторожно, – я приехала сюда вовсе не для того, чтобы отыскать тебя. Просто так получилось, что ты оказался здесь. А вообще-то я тут потому, что мне некуда было ехать. Всю жизнь я прожила на одном месте, и когда пришлось принимать решение, я вспомнила только про Милтуэйт. Глупо, конечно, но мне почему-то казалось, что именно в Милтуэйте я найду нечто такое, что поможет мне понять собственную жизнь. И даже сделает меня счастливой. А в результате я нашла тебя. Не скажу, что я сильно обрадовалась. Я поначалу не хотела встречаться с тобой. Ужасное чувство, когда сама не знаешь, хочешь ли ты увидеться с родным отцом. Хочу, чтобы ты понял одно. В Милтуэйт я явилась вовсе не для того, чтобы снова обрести отца и воссоединиться с ним. Или, наоборот, начать выяснять с тобой отношения. Приехала я сюда, потому что должна была уехать куда-то. И вот приехала, а ты здесь. Но теперь я понимаю, что ничего, кроме пользы от того, что я узнаю тебя поближе, не будет. Во всяком случае, это гораздо лучше, чем вообще ничего не знать о тебе. Возможно, со временем мы сможем стать друзьями.

Джон немного помолчал.

– Если хочешь, можешь оставаться здесь, – проговорил он. – Там наверху есть небольшая комнатка. Правда, она вся завалена всяким хламом. Надо разобрать это старье… Но если ты хочешь, то…

Роза затаила дыхание. Было слышно, как потрескивает старый дом, видно, тоже затаившись в ожидании ее ответа. Отец терпеливо ждал.

– Я… нет, пожалуй, пока еще рано об этом говорить, – сказала она неуверенным тоном после короткой паузы. – Тебе нужна свобода, а тут мы с Мэдди будем вечно путаться у тебя под ногами. Мэдди тебя быстро уморит своими бесконечными вопросами…

– Ты абсолютно права! – проговорил отец, отворачивая от нее лицо. – Пожалуй, я действительно несколько… перестарался в своем желании угодить тебе. Молодец, что не купилась на мои щедроты! Можно мне тоже задать тебе один вопрос? – Роза выжидательно уставилась на Джона. – Скажи, что заставило тебя бежать из родного дома и устремиться в место, которое было тебе известно только по открытке?

Лицо Розы исказилось, словно от невыразимой боли, и она молча отвернулась.

– Пока еще слишком рано… слишком рано говорить об этом, – прошептала она едва слышно. – Просто тот человек… он переступил черту, которую не имел права переступать. И впредь я не позволю ему это сделать снова. Вот все, если вкратце.

Выражение лица Джона осталось непроницаемым. Он молча принял информацию к сведению.

– Что ж, – подытожил он через какое-то время. – Постараюсь сделать то немногое, что в моих силах. Предприму еще одну попытку стать тебе отцом, пока у меня остались какие-то силы.

– О, вот вы где! Привет! – Мэдди широко распахнула дверь и влетела на кухню, не замечая той напряженной атмосферы, которая царила в комнате, залитой неярким августовским солнцем. Эмоции переполняли и отца, и дочь.

– А я уже закончила! – не преминула похвалиться девочка. – Есть еще что-нибудь, на чем можно рисовать? Бутерброды без масла, как я и просила?

Роза вернулась в гостиницу одна. Понимая, что им с отцом не стоит более вести судьбоносные разговоры (хватит на сегодня!), Роза попыталась уговорить Мэдди вернуться в гостиницу на ленч. Но Мэдди категорически отказалась. Ее особое упрямство изводило Розу своей изощренностью почище любых китайских пыток. Как говорится, капля по капле и камень дробит. И вот уже Джон был вынужден снова оторваться от своей работы и заняться подготовкой нового холста для внучки. На сей раз он взял холст размером в рост девочки, заранее предупредив, что она должна продумать такой сюжет и композицию, на которые потребуется как минимум неделя работы. Мэдди с интересом участвовала в процессе. Вначале Джон взял деревянную рейку и измерил рост внучки, потом распилил рейку на четыре одинаковых отрезка и ловко соорудил подрамник, на который натянул холст. Мэдди все время вертелась рядом, засыпая деда градом вопросов. А что он сейчас делает? А для чего это надо? Скоро ли он закончит работу?

Для нелюдимого человека, давно отвыкшего от пустопорожних разговоров, он вел себя безупречно. Ибо не каждый смог бы вынести назойливую манеру Мэдди без конца повторять одни и те же вопросы. Но Джону нравилось беседовать с внучкой. Ему, наверное, вообще нравится беседовать о том, что он знает, догадалась, хоть и с опозданием, Роза. Вот почему он так охотно делится своими обширными профессиональными знаниями с Мэдди. А, может, срабатывает и примитивный инстинкт, кровные узы. После стольких лет одиночества художник обрел не просто близкого человека, а родную внучку, которой может передать свой колоссальный опыт. И она уж точно сохранит память о своем дедушке, когда его не станет, тем самым продлив его существование в вечности. Ведь и он сам пытается воскрешать из небытия дорогих ему людей, в память о которых хранит старые вещи.

Но вот холст натянут на подрамник, и Джон относит его в дальний угол амбара и ставит возле стены рядом с другими работами плодовитой художницы. Теперь можно ехать, снова предлагает Роза.

– Куда я поеду? – возмущается Мэдди, тыча пальцем в чистый холст, так и манящий к себе своей незаполненностью. – Сама взгляни! Столько работы!

– На нем нельзя работать! – предупреждает Джон. – Надо еще нанести грунтовку, а потом дать ему хорошенько высохнуть. Пожалуй, он и до вечера не просохнет.

– Не хочу ждать вечера! Я хочу рисовать сейчас! – вскипает негодованием Мэдди.

Роза тяжело вздохнула. Очередной приступ! Типичные капризы дочери, которые посторонние люди переносят с трудом, приписывая подобные выходки исключительно плохому воспитанию девочки. Немногие в состоянии понять, что ребенок, привыкший жить в своем мире, действительно хочет рисовать именно сейчас, и ни минутой позже.

– Мэдди! – начала она ласковым голосом, чувствуя неловкость от разыгравшейся сцены и еще не зная, чем все закончится.

– В любом случае сначала следует сделать эскиз! – подал голос Джон. – Все большие художники неделями трудятся над эскизами, и лишь потом приступают к работе над самим полотном. А ты вообще еще пока ничего не нарисовала, что сразу же выдает твой любительский уровень.

– Рисовать – это скучно! – отбила атаку Мэдди. – Я не рисую. Я сразу же пишу красками.

Джон пока еще не был в курсе, что упрямство Мэдди едва ли можно сломить альтернативными предложениями. Уж если ей что втемяшится в голову, она будет стоять на своем до конца.

– Вот взгляни сама! – Джон открыл этюдник и извлек оттуда альбом, заполненный зарисовками, помахав ими перед своей картиной, над которой трудился. – Это все мои наброски к этому полотну. Именно так всегда и работают настоящие художники. А раскрашивать полотно разноцветными мазками, как бы гармонично они ни смотрелись, – это все очень по-детски. Хотя, с другой стороны, ты и есть ребенок.

Роза замерла от страха в предвкушении очередного взрыва ярости, который наверняка вызовут у Мэдди последние слова Джона, прозвучавшие для нее почти как оскорбление. Но девочка погрузилась в глубокие раздумья, сосредоточенно переваривая полученную информацию.

– Я не такая, как все остальные дети! – заявила она после некоторой паузы, и Розе показалось, что в голосе дочери прорвались нотки отчаяния.

– И это очень хорошо! – приободрил ее Джон. – Остальные дети мне не нравятся.

– А что я должна рисовать? – грациозно подхватилась Мэдди со своего места.

– Ну, если мама тебе позволит, то ты можешь отправиться вместе со мной на пленэр. Найдем хорошее местечко в горах и станем рисовать. Ты и не представляешь, как это здорово – наблюдать за живой природой, даже за одним конкретным местом, как трудно уловить глубину и многослойность объекта, который все время в движении, постоянно меняется. Работы хватит на весь остаток дня! – Джон взял карандаш. – Но только объясняться с моим привередливым агентом придется тебе. Сама расскажешь ему о том, что большую часть своего драгоценного времени я сегодня потратил, потакая прихотям одной очень упрямой девочки.

– Мама, можно? – Мэдди в нетерпении припрыгивала на месте.

– Боюсь, я не могу оставить тебя… – растерялась та.

– Не бойся! Я прослежу, чтобы с девочкой все было в порядке! – с легкой обидой успокоил ее отец.

– Нет! Я не то чтобы… но тебе и в самом деле хочется отправиться с ней на природу? – Роза смотрела на отца пристальным взглядом, давая ему возможность обдумать еще раз хорошенько все последствия своей инициативы.

– Представь себе, да! Быть может, это напомнит мне те вечера, когда мы с тобой шли гулять к морю. Мы, если помнишь, рисовали с тобой прямо на влажном песке, а потом ждали, когда прибой смоет наши творения.

У Розы перехватило дыхание, и она не смогла ничего возразить. Полузабытые картинки из далекого детства всплыли перед ее внутренним зрением так ярко, так выпукло и живо, будто все было вчера.

– Отпусти ее со мной! – повторил просьбу отец. – Обещаю, я доставлю ее домой к чаю.

– Я хочу рисовать! – заявила Мэдди тоном, не терпящим возражений.

– Хорошо! – нехотя согласилась Роза. – Но попрошу тебя об одном одолжении, – обратилась она к отцу. – Возьми с собой столь ненавистный тебе мобильник. Так, на всякий случай… Мэдди знает номер моего телефона.

– Ладно! – тяжело вздохнул Джон, достал из ящика стола мобильный телефон и переложил его в карман.

– Ну, вот! Совсем другое дело! – Роза глянула на Мэдди. Та, устроившись прямо на полу, сосредоточенно листала альбом с эскизами Джона. – Так я поехала! До скорого, Мэдди!

Ответа, конечно, не последовало.

В номере Шоны не было. Не видно было и Дженни. Зато откуда-то издалека доносился шум, время от времени что-то падало и стучало, и все это в сопровождении негромкой мелодии по радио. Значит, обе они где-то в доме. Роза отправилась на их поиски. В гостиной она обнаружила некоторые перестановки: диван, обычно закрывавший собой дверь, которой никто не пользовался, был сдвинут в сторону, а дверь распахнута настежь. Роза переступила порог и очутилась в небольшом полутемном коридоре, ведущем неизвестно куда. Прямо хроники Нарнии какие-то, подумала она, сделав несколько шагов вперед, и уткнулась в следующую дверь. Открыла ее и обнаружила там Шону и Дженни. Обе энергично набивали мешки для мусора старым тряпьем и прочим хламом, весело переговариваясь между собой.

– Привет! – поздоровалась с ними Роза. – Чем занимаетесь?

– Вот разгребаем завалы, которые оставила после себя моя покойная свекровь, – вздохнула Дженни. – Она умерла пару лет тому назад, а после ее смерти комната превратилась в склад для ненужных вещей. Брайан тащил сюда все подряд, чему не находил применения в доме. Словом, захламил комнату. А ведь из нее вполне можно сделать еще один номер для постояльцев.

– Не так-то их у вас много, этих постояльцев, как я посмотрю, – миролюбиво заметила Шона. – И комнаты, которые есть, стоят пустые!

Она тайком подмигнула Розе и принялась засовывать в мешок линялую тряпку, которая, похоже, была когда-то гардиной. Но резкой отповеди со стороны хозяйки на это замечание не последовало. Напротив! Дженни перестала возиться с мешками и согласно кивнула.

– Вы правы! – она обвела горестным взглядом свои владения. – Наша деревня медленно, но неуклонно умирает. А вместе с ней и мы. В былые времена, особенно перед Рождеством, от народу отбоя не было. Почти все номера резервировались заранее. И мне нравилось, когда много людей. Я любила встречать новых постояльцев, кормить их завтраком. Но в последние годы весь белый свет словно забыл про нас. Теперь ведь как? Клиенты требуют услуг класса люкс: чтобы на каждой стенке по плоскому телевизору, везде бархатные обои и обязательно неподалеку «бутик». А иначе и не глянут в твою сторону.

– Но, может быть, попробовать и подстроиться под современные вкусы, что-то поменять, усовершенствовать, – робко предложила Роза, вспомнив покрывала со старомодной вышивкой «фитильками», которыми застланы кровати у нее в номере.

– Сама не знаю! – вздохнула Дженни. – Я уже стара для модернизаций. Да и не управляюсь со всем одна! – она сморщила нос. – Станут требовать на завтрак травяные чаи, яйца, приготовленные сотней способов, и прочую чепуху! – Судя по всему, Дженни и в голову не приходило, что клиент тоже может быть прав. Хотя бы изредка! – Моя свекровь… Ладно, о мертвых или хорошо, или ничего… – И она вернулась к делам насущным. Но пробурчала все же под нос: – Вечно совала свой нос во все наши дела. И все время норовила ужалить, словно слепень. А Брайан боялся своей мамаши, как огня. В ее присутствии сразу превращался в покорного десятилетнего пацана. И все же старуха приносила нам какую-то удачу. А вот после ее смерти… прокляла она нас на смертном одре, что ли? Потому что с ее уходом дела у нас пошли на спад.

– Может, она еще сможет вернуть вам утраченную удачу? – задумчиво проронила Шона, извлекая из кучи тряпья старую запыленную фотографию в рамочке. Она стерла ладонью пыль с лицевой поверхности и протянула фото Розе. Черно-белое свадебное фото, расцвеченное сепией, скорее всего, сделанное в начале тридцатых голов прошлого века, запечатлевшее круглолицую улыбающуюся невесту в длинном платье кремового цвета со шлейфом, закрывшим несколько ступеней церковного крыльца. Счастливая новобрачная держала под руку хорошо сложенного молодого человека, точная копия Брайана.

– Просто не знаю, что делать! – продолжала делиться наболевшим Дженни. – Может, с полгода мы еще и сумеем протянуть, а потом придется все продать и жить только на то, что сумеет заработать Брайан. Не то чтобы я не смогла прожить и на маленький доход. Я смогу! Но просто не представляю себе, каково это – сидеть днями без дела. И потом, в этом доме выросли все мои дети, здесь постоянно толклись внуки. Как подумаю, что всему придет конец, так сердце разрывается на части.

Роза окинула внимательным взглядом внутреннее пространство флигеля. Большая жилая комната с примыкающей к ней спальней, рядом крохотная кухонька, за ней еще одна дверь, наверное, в ванную.

– А вот в пабе вчера было не протолкнуться! – неожиданно сорвалось у нее.

– Вы что, предлагаете мне открыть здесь ночной клуб? – вскипела Дженни. – Только через мой труп!

– Нет! Этого я вам не предлагаю! Но можно же что-то придумать, в равной степени интересное и для заезжих туристов, и для местных. Уверена, что концерты, которые устраивает в пабе ваш сын, приносят Олби львиную долю его доходов.

– А давайте организуем здесь дансинг. Плюс легкая выпивка, – предложила Шона и игриво повела плечиком. – Я точно буду звездой танцпола.

– Я уже и сама думала переоборудовать дом под обычное кафе, но на такую затею нужны большие деньги, а у нас по сусекам совсем пусто.

– А что, если использовать для своих целей общественные помещения? Они же наверняка имеются в деревне. Скажем, муниципальный зал заседаний, – продолжала фонтанировать идеями Роза.

– Муниципальный холл закрыли из-за ветхости строения несколько лет тому назад. В здании попросту стало опасно находиться. Обычная сборная конструкция, ставили, как временное помещение, а простояло почти полвека. Обещали что-то там реконструировать, но пока все тихо.

– А что, если превратить гостиницу в площадку, где… ну, не знаю! Где люди смогут устраивать вечера, организовывать всякие разные кружки, например по вязанию… Мой отец мог бы вести кружок рисования…

– Ваш отец? Преподавать? Никогда! – презрительно фыркнула Дженни.

– Никогда не говори никогда, – возразила ей Роза. – Вот сегодня, к примеру, он сам согласился провести с Мэдди полдня на этюдах. Так что в этом мире возможно все! – подытожила она, очень довольная тем, что новость произвела на обеих женщин просто оглушительное впечатление. По правде говоря, Роза волновалась за дочь, хотя она у нее девочка сообразительная и вполне самостоятельная. Но вот отец… Уж слишком у него истощенный вид. Такое впечатление, что еще немного, и он лишится чувств. Сможет ли он вынести те нагрузки, которыми сулит ему интенсивное общение с Мэдди с ее бьющим через край энтузиазмом и непреклонной решимостью делать только то, что ей хочется?

– Видела я подобные штукенции по телику. По крайней мере многое из того, о чем ты упомянула, – откликнулась Шона. – Скукотища все это! Но хоть что-то, чтобы вытянуть деревенский люд из своих нор. Тоже показывали одну глухую деревушку, как эта. Так они там организовали у себя раз в неделю парикмахерскую, салон красоты, прочие всякие услуги, за которыми раньше приходилось таскаться в город. Учреждать все эти службы на постоянной основе – нет прибыли, поскольку мало клиентов. Вот они и решили устроить что-то вроде набегов, по примеру выездной торговли. Ваш дом для этих целей очень даже сгодится.

– Можно еще устраивать всякие выставки рукоделия и проводить выставки-продажи. Взымать за помещение небольшую плату и давать людям возможность показывать свои поделки, – выдвинула очередное предложение Роза.

– Ну, как мне все это втолкнуть сюда? И парикмахерскую, и кружки по рукоделию…

– Пока не представляю! – рассмеялась Роза. – Знаете что, Дженни? Сделайте-ка нам по чашечке чаю. А я помогу вам прибраться здесь и вынести весь мусор. А потом мы все вместе подумаем над тем, что и как нам лучше сделать.

– Ну! – уставилась на нее Шона, едва Дженни вышла за дверь.

– Что, ну? – Роза сделала вид, что не понимает. – А ты, как я посмотрю, успела навести мосты с хозяйкой. Я с самого начала знала, что вы отлично поладите. У вас много общего.

– Да не такая она уж и страшная, как кажется. А насчет «много общего»… еще раз повторишь такое, и я тебя убью! Ну, не тяни же резину! Вы трахнулись с Тедом?

– Шона! – угрожающе прикрикнула на нее Роза и испуганно оглянулась на полуоткрытую дверь. Не дай бог, Дженни все еще где-то рядом. – Нет! Ничего не было!

– Смотри мне прямо в глаза! – не поверила ей Шона. Но Роза отвела свой взгляд. – Ну-ка, посмотри на меня! Чем-то же ты с ним занималась, сучка! Вопрос лишь, чем?

– Хорошо-хорошо! Да, мы целовались… немного. И на этом все! – непроизвольная улыбка тронула уста Розы при мысли, как приятно ей было целоваться с Тедом. – Вначале я и целоваться не хотела, но потом решила попробовать. Почему бы и нет? Могу же я хоть раз в жизни совершить какую-нибудь глупость. Ведь я все время была такая правильная, такая рациональная…

– Ну, насчет рациональности, с этим еще можно поспорить! – возразила ей Шона.

– Словом, мы с ним целовались, и это было замечательно. И пока я целовалась с Тедом, я не думала ни о ком и ни о чем: ни о Ричарде, ни о Фрейзере, ни о Дженни, ни о Мэдди. Просто целовалась, и все! А теперь вот переживаю, что сорвалась. Сама не знаю, как поступить.

– Тебе понравилось просто целоваться? – недоверчиво переспросила ее Шона и перешла на горячий шепот. – То есть этот парень умеет целоваться, да? А остальные его умения ты проверила?

– Все остальное мне было ни к чему! – отрезала Роза. – Да, целоваться с ним было приятно. Очень! В тот момент мне все это казалось чистым и невинным. Зато сейчас я переживаю, потому что прекрасно понимаю, что повела себя неправильно. Я ведь все еще замужняя женщина. И я по-прежнему влюблена во Фрейзера, и у меня есть дочь, но…

– Что «но»? – нетерпеливо перебила ее Шона.

– Но в тот момент я абсолютно обо всем забыла! – неожиданно хихикнула Роза и прикрыла руками рот. – Вначале я боялась, что мне будет неприятно, что во всем этом есть какая-то грязь… ничего подобного! Я чувствовала себя совсем молоденькой девочкой, впервые целующейся со своим мальчиком. И это было так замечательно… Мне понравилось!

– Но почему обычный поцелуй вызвал у тебя столько переживаний? – озадаченно спросила Шона.

– Каких переживаний? – поинтересовалась Дженни, возвращаясь в комнату с подносом, на котором стоял чай и пирожные.

– Да мы о ее встрече… с отцом, – нашлась Шона.

– Вот мозгуем, как нам все же переоборудовать это помещение, – в один голос с ней сказала Роза, и ее слова прозвучали явно невпопад.

– Знаете, милочка! Я не вчера на свет родилась! – недовольно надула губы Дженни. – Ладно! О чем бы вы там ни шептались, подозреваю, что мне совсем не хочется знать подробности.