Часть 1
Приливы и отливы

На табло погас сигнал «Пристегнуть ремни», и Имоджин щелкнула металлической пряжкой, надежно пристегивавшей ее к тесному сиденью самолета. Она откинулась назад и стала смотреть на тяжелые облака, нависшие над Бангкоком. Чуть ниже клубился городской смог. Всего несколько минут на взлет, и вот уже самолет покинул воздушное пространство сказочной страны, где она была так счастлива…

Прошло тридцать шесть часов с того момента, как Анна наконец дозвонилась до сестры. Все это время Имоджин провела в дороге: сначала катер, потом шумный автобус с кудахтающими курами и теперь самолет. За исключением тех беспокойных минут, когда она дремала, прислонившись к окну автобуса, девушка ни на минуту не сомкнула глаз. Имоджин вспомнила, с каким трудом смогла связаться с сестрой по скайпу в интернет-кафе. «Бабушка Вивьен, – прерывающийся голос и лицо Анны, разбитое на квадратики пикселей, – Имо, она умерла!» Эти слова все еще звенели в голове Имоджин, но это не могло быть правдой!

Информация о реальной причине смерти – внезапном сердечном приступе – также не могла помочь смириться с неизбежным. Бабушка никому не говорила о проблемах с сердцем, кроме своего врача. Это никак не укладывалось в голове. Бабушка Вивьен не могла умереть, по крайней мере не сейчас. Такого просто не могло быть!

Сразу после разговора с Анной Имоджин заказала билет на самолет.

Прошла стюардесса с тележкой, предлагая напитки, в том числе и спиртные. Имоджин остановила ее.

– Можно мне водки с тоником?

Она думала о том месте, куда возвращается. Домой, в Англию. Но это будет уже совсем другой дом без ее бабушки – может быть, самого любимого человека, без которого жизнь никогда не будет прежней. А она даже не смогла с ней проститься!

– И, пожалуй, сделайте двойную, – уточнила она.

Имоджин взяла стаканчик и глотнула. Постепенно алкоголь сделал свое дело – она начала успокаиваться и погружаться в дрему. Окружающие предметы расплывались, теряли очертания, она смежила отяжелевшие веки. Во сне Имоджин увидела себя в садике позади бабушкиного дома. Она и Анна играют в бейсбол с Вивьен в качестве арбитра. Девочки бились всерьез. Вивьен подбадривала их, стоя у садового столика, заставленного стаканами с домашним лимонадом и большой тарелкой с яблочным пирогом. На ней были летнее платье с цветастой длинной юбкой, соломенная шляпка и босоножки на высоких каблуках, которые она так любила. Вивьен выглядела так, словно ожидала приглашения на модную летнюю вечеринку. Ее яркие голубые глаза были подведены, а ресницы подкручены. Бабушка всегда казалась Имоджин необыкновенно красивой, похожей на кинозвезду сороковых годов.

Когда девушка очнулась от дремы, она все еще чувствовала запах миндаля и меда, который всегда ассоциировался у нее с бабушкой, – запах ее любимого масла для ванны. А под ним ощущались едва уловимые ароматы дома, уюта и выпечки, которые пропитывали ее одежду. Имоджин выключила планшет и постаралась сосредоточиться на журнале, который взяла в аэропорту. Но все звезды на красной дорожке сливались у нее в одну.

Имоджин очень хотелось хоть как-то отвлечься, закрыться от острой боли, пронзающей ее каждый раз при мысли о бабушкиной смерти. Там, на острове, эта новость казалась просто кошмарным сном, но теперь, в самолете, по дороге в Англию, девушка полностью осознала невосполнимость и реальность этой утраты. Последнее, что ей было сейчас нужно, это прилюдно расплакаться в самолете, и все же она едва сдерживала слезы. Пытаясь отвлечься, она стала вспоминать последнюю ночь на острове.

– Ты ведь вернешься? – спрашивал ее Люка, прижимая к себе в темной воде. Вокруг них в толще воды плыли яркие, похожие на светлячков существа, излучающие таинственное свечение. В свете луны были хорошо видны его загорелое лицо с твердым ковбойским подбородком и темные, намокшие волосы. Они провели вечер на острове Комодо, в пляжном баре с живой музыкой, а затем, когда Имоджин рассказала, что должна уехать, отделились от группы и пошли на берег.

– Конечно, вернусь, обязательно, – сказала Имоджин и снова поцеловала его. Она не могла не поехать. Но Таиланд стал ее домом, и она была на полпути к завершению своего замысла, связанного с подводными съемками. Добавьте к этому пальмы, белый песок, море, дни на берегу и ночи в объятиях Люка – и все это променять на туманы и дожди Британии? Это даже не обсуждалось.

– Обещай мне, – просил Люка, растянув губы в невеселой улыбке. – Ты ведь не из тех девчонок, которые, вернувшись домой и получив выгодное предложение, бросают бродяг вроде меня – одиноких и с разбитым сердцем. Я такое уже видел. И лишь надеюсь, что я не настолько тупой, чтобы самому так попасться… – он смотрел на нее неуверенно и с такой незнакомой ей прежде робостью, что у нее сжалось сердце от нехорошего предчувствия.

– Послушай, тебе совершенно не о чем беспокоиться, – постаралась уверить она его. – Это всего лишь на две недели. Мне нужно присутствовать на похоронах и немного побыть с отцом и с семьей. А потом я сразу сяду на прямой рейс до Бангкока. Меня никто не сможет удержать, – она потянулась к нему, и их соленые губы слились в поцелуе.

– Возьми-ка вот это, – сказал Люка, наконец чуть отстранившись от нее. Он снял с шеи ожерелье с акульим зубом. – Надень, – сказал он, отводя в сторону ее вьющиеся волосы и накидывая на шею кожаный ремешок, – потом вернешь его мне.

Имоджин улыбнулась и погладила украшение.

– Заметано.

Она провела пальцами по шершавой кожаной полоске на шее и подумала о Люка. Она уже скучала по его теплым нежным рукам. Две недели разлуки казались вечностью.

Конечно, она рада будет снова повидать Анну и родителей – ну, по крайней мере папу, – но при одной только мысли о возвращении домой сердце ее падало. Последний раз она была там, когда окончила университет в Борнмуте и получила степень бакалавра изящных искусств. Разослав восемьдесят резюме и не получив ни одного приглашения на собеседование, она была вынуждена в двадцать два года жить с родителями и терпеть постоянные проверки и придирки матери. В конце концов она поняла, что с нее хватит, пора куда-нибудь сваливать из Англии.

Имоджин два месяца отработала в баре, откладывая с каждой получки немного денег и мечтая вырваться из Льюиса, от вечных вопросов и претензий матери. Как только они с подругой Люси смогли накопить достаточно денег, чтобы купить авиабилеты до Азии, они сразу же покинули Англию. И хотя Люси через полгода вернулась, у Имоджин даже мысли о возвращении не возникало. Очень скоро у нее на острове появились друзья, в том числе Сантиана, девушка из Колумбии, такая же фанатка подводного плавания, как и она сама.

Сейчас Азия казалась Имоджин бесконечно далеким сказочным миром, не имеющим ничего общего с тем местом, куда она возвращалась, – маленьким городком Льюисом, где она выросла.

– Вам курицу или пасту? – спросила стюардесса, отвлекая Имоджин от ее невеселых мыслей. Она катила по проходу тележку, нагруженную контейнерами с ланчем.

Имоджин вспомнила ароматный тайский рис с карри, который ела как раз перед тем, как покинуть остров. А на автобусной остановке она выпила вкусный кокосовый напиток на йогурте, так называемый ласси. Имоджин вздохнула. Как же она будет скучать по всему этому.

Она опустила столик.

– Пасту, пожалуйста, – сказала она и взяла поднос и контейнер из фольги.

Имоджин открыла свой рюкзачок в одной из комнат родительского дома, и несколько песчинок упало на лоскутное одеяло ручной работы. Она стряхнула их, чувствуя, как защемило сердце, когда рука коснулась этих квадратиков, сшитых с такой любовью. Она подняла глаза и встретилась взглядом со своей сестрой. Анна первой нарушила мрачное молчание:

– Они тут всюду, вещи, которые о ней напоминают…

– Мне до сих пор кажется, что это не на самом деле, – тихо сказала Имоджин. – Мы приедем в Брайтон, а ее там нет. И кафе-мороженое без нее…

Анна протянула сестре кружку с чаем и ободряюще погладила ее по руке. Ее карие глаза распухли от слез и покраснели, так же как и нос, который она постоянно вытирала платком.

– Я ужасно себя чувствую, – печально сказала Имоджин. – Ведь я год ее не видела, Анна.

Долетающие до них пронзительные крики чаек настойчиво напоминали о том, что они снова вернулись сюда, на южное побережье Англии, в Льюис, в родительский двухэтажный дом постройки восемнадцатого века.

– Не казнись, – сказала Анна. – Она всегда очень радовалась твоим звонкам и фотографиям. Она была счастлива слышать, что тебе очень хорошо там, где ты сейчас живешь.

Имоджин почувствовала, как к горлу подкатывается комок.

– Ты, должно быть, совсем вымоталась, – сказала Анна.

– Да, путь был долгим. Но у меня в голове сейчас такой сумбур, – отвечала Имоджин, делая глоток успокаивающего теплого напитка. – Как бабушка выглядела, когда ты видела ее в последний раз?

Анна присела на край кровати и положила на колени подушечку.

– Я была у нее в гостях неделю назад, – сказала она. – И выглядела она хорошо, как всегда. Она не хотела никуда выходить на ланч, сказала, что лучше останется дома, но это не показалось мне чем-то необычным. А ведь я должна была почувствовать, что что-то не так!

– Она всегда выглядела такой молодой, – сказала Имоджин, – по сравнению с бабушками других наших знакомых. И я была уверена, что она будет с нами еще долгие годы.

– Мне тоже так казалось. И это так несправедливо! Папа совсем сломлен, впрочем, ты сама понимаешь.

– Бедный папа, – прошептала Имоджин, прикусив губу. Они едва поздоровались, когда она приехала. На нем просто лица не было от горя.

– Кремация во вторник. Мама тебе говорила?

Имоджин кивнула.

– Да. Пришли мне что-нибудь надеть, ладно? Я никогда не была на таких церемониях, но, думаю, то, что я привезла с собой, едва ли подойдет.

– Ну конечно, – сказала Анна, тепло улыбнувшись и вставая. – Мама сказала, что обед будет готов через двадцать минут. Прими душ и спускайся к нам.

– Да, конечно. – Имоджин взяла аккуратно сложенное полотенце, лежащее на краю кровати. Комната, когда-то бывшая ее спальней, показалась совсем чужой. Словно аккуратный номер в домашнем отеле с завтраком. Вместо постеров с ее любимыми музыкальными группами на стенах висели цветочные натюрморты в рамках.

– Хорошо, что ты вернулась, – сказала Анна, нежно обнимая сестру. – Хотела бы я, чтобы ты приехала по другой причине, но все же я очень рада тебя снова увидеть.

– И я тоже, – сказала Имоджин, благодарная за теплоту сестре и немного успокоенная такими родными, знакомыми объятиями.

Имоджин приняла душ, вытерла волосы и надела первую попавшуюся одежду. Она спустилась вниз, прошла мимо кухни, где Анна болтала с матерью и готовила обед. Имоджин постаралась незаметно проскользнуть в гостиную.

Здесь все выглядело так, как она помнила, – все те же фотографии на каминной доске и свежие цветы на столе в вазе. Это была уютная комната, в которой обычно обедали, когда принимали гостей.

Ее отец, Том, сидел в кресле возле стола, обхватив голову руками. Имоджин хорошо помнила его руки – большие и сильные, – помнила, как он поднимал их с Анной, когда они были детьми, подкидывал вверх, сажал на свои широкие плечи. Сейчас отец выглядел совершенно сломленным, казалось, его может сбить с ног легкое дуновение ветерка. Имоджин подошла к нему и положила руку на плечо.

– Как ты, пап, в порядке? – спросила она нежно.

– Да, милая, – сказал он тихо. – А ты? – его светло-голубые, как будто выцветшие глаза смотрели на нее, словно умоляя продолжить разговор. – Тебе все еще нравится твое путешествие?

– Да, там замечательно!

– Я помню, как это здорово, – медленно произнес отец. Но тот азарт, с которым он обычно рассказывал о своих похождениях в бытность хиппи и который Имоджин так хорошо помнила, теперь совершенно исчез из его голоса. – Шестидесятые, только мой мотоцикл да свист ветра в ушах… конечно, тогда я еще чего-то стоил. Путешествовал по Вьетнаму и Лаосу. В те дни все было по-другому…

Его голос затих, а взгляд застыл на белой скатерти.

– Пап, – ласково сказала Имоджин. – Тебе не надо скрывать свои чувства. Мы все очень расстроены.

– Да, вот такие дела, – сказал он, не поднимая глаз. – Ты знаешь, что это однажды произойдет. Обязательно. Когда умер отец, это не было для нас таким шоком: он долго и тяжело болел, и мы были готовы. Но вот сейчас… я никак не думал, что это случится так скоро с мамой. Это просто ужасно.

Имоджин было очень больно слышать муку в голосе отца. В другие времена он открыл бы бутылку вина и с энтузиазмом рассказывал бы ей и Анне о своих последних керамических скульптурах, которые он с таким увлечением лепил в садовой студии-мастерской. Но сегодня у него было совершенно безжизненное лицо, он был похож на собственную тень.

– Она была потрясающей женщиной, – сказала Имоджин, сжимая руку отца. – Нам всем ее очень не хватает.

– Мне уже сейчас не хватает всяких разных милых пустяков, – сказал Том. – Даже тех, которые когда-то просто сводили меня с ума. Например, когда она звонила нам во время обеда, чтобы рассказать, что там случилось в одном из ее любимых сериалов.

– Или как она на Рождество, отправляясь за покупками, проходила мимо дорогих магазинов, делая вид, что их вовсе не существует, – сказала с улыбкой Имоджин.

– Да, правда, – Том тихо засмеялся. – А потом всегда приводила какого-нибудь беднягу на рождественский ужин. Беспризорника или бездомного, которого мы никогда прежде не видели, но которому было просто некуда пойти.

– Точно, – подхватила Имоджин. – Бедная мама никогда не знала, на сколько человек готовить ужин. Помнишь?

– Она всегда так поступала, – кивнул Том. – Даже когда был жив отец. Но он не возражал. Они вместе выросли и не могли друг без друга. И он всегда говорил, что они не стали бы связываться с кафе, если бы не любили окружать себя людьми.

Имоджин понимающе улыбнулась.

– Она не была совершенством, – заключил Том. – Но знаешь, это даже к лучшему!

– Имоджин, ты здесь? – Джен прервала их воспоминания. – Я не слышала, как ты спустилась. – Девушка вдруг ощутила, как неодобрительный взгляд матери скользит по полотенцу, завязанному на голове в виде тюрбана, вытянутой мешковатой футболке и свободным хлопчатобумажным брюкам. – Ты разве не собираешься высушить и уложить волосы, дорогая?

Имоджин пожала плечами, невольно вновь чувствуя себя нашкодившей пятнадцатилетней девчонкой.

– Думаю, сегодня мы будем обедать здесь, – сказала Джен, передавая Имоджин несколько подставок под горячее на стол. – Это все же довольно знаменательное событие – вся семья вновь собралась дома. Я приготовила запеченную говядину и клецки с шалфеем, а твоя сестра сделала крем-карамель на десерт.

– Тебе не стоило беспокоиться, – сказала Имоджин, оглядываясь на отца, который по-прежнему сидел с отсутствующим выражением лица.

– Думаю, мы все сейчас нуждаемся в хорошей пище, – заявила Джен.

Имоджин прикусила язык. Еда всегда была для матери решением всех проблем. Джен вернулась на кухню, а девушка сжала под столом руку отца и почувствовала его ответное пожатие, очень нежное.

Моментом позже Джен вернулась со стопкой тарелок между полотенцами, следом шла Анна и несла в кухонных рукавицах форму для запекания.

– Осторожнее, тарелки горячие, – улыбаясь, сказала Джен, расставляя посуду.

Они с Анной заняли свои места за столом.

– Садитесь, – подтолкнула Джен отца с дочерью, – а то все остынет.

Обед проходил в молчании.

– Можем ли мы соблазнить тебя остаться дома, Имоджин? – спросила мать. – Бизнес здесь начал понемногу оживать, как говорят, пустил новые побеги. Могу поспрашивать у знакомых или найдем тебе какую-нибудь административную работу в агентстве.

Имоджин без всякого аппетита ковыряла вилкой в тарелке, разламывая клецки пополам. Она представила себе работу матери в рекламном агентстве, которое та основала, когда дочери пошли в школу. Трудно было вообразить более скучный способ проводить время.

– Я приехала только на похороны, мам. Через две недели я возвращаюсь в Таиланд.

Джен вздохнула. Но в следующее мгновение сменила тему допроса.

– Что, там у тебя кто-то есть? – спросила она с надеждой, слегка приподнимая брови.

– Ма-ам… – протянула Анна, как всегда старающаяся оградить сестру от постоянных материнских расследований. – Неужели обязательно…

– Я ведь только спросила, – Джен тут же заняла оборонительную позицию.

– Да нет, все нормально, – сказала Имоджин. Анна с удивлением взглянула на сестру. Это было что-то новенькое. Но Имоджин решила, что честный ответ скорее положит конец материнским расспросам.

– Я действительно встретила кое-кого на острове, но еще рано о чем-то говорить. Посмотрим, что будет, когда я вернусь туда.

Джен опять приподняла брови и кивнула мужу, который продолжал медленно жевать с отсутствующим выражением, едва ли понимая, что он ест, и совершенно не прислушиваясь к тому, о чем говорят его женщины.

– Том, ты слышал? Имоджин нашла кого-то на своем острове!

– В самом деле ничего серьезного, – поспешила возразить девушка, уже жалея о своей откровенности.

– Ну, никогда нельзя ничего знать заранее, – сказала Джен. – Вот я тоже так думала о вашем отце, когда он впервые забрел в нашу булочную.

Сестры обменялись понимающими взглядами. Эту семейную историю они знали прекрасно.

– Мне было всего восемнадцать, и это была моя первая работа здесь, в Льюисе. Я никогда прежде не встречала мужчин на мотоциклах. Но тут появился ваш отец – такой загорелый, красивый, он как раз вернулся из одного из своих путешествий. И я не смогла устоять.

– Кататься по непроходимым дорогам Азии – это еще ничего, – присоединился к разговору Том, – а вот попросить вашу маму проехаться со мной – это было и в самом деле круто!

– И я сказала ему «да». Это было лучшее, что я сделала за всю свою жизнь, – Джен лукаво улыбнулась. – Во всяком случае, поступи я иначе, у меня не было бы вас двоих. Так что, Имоджин, почему бы не пригласить твоего парня к нам в гости?

– Никто из нас двоих не собирается жить в Англии. По крайней мере сейчас, – поспешно ответила Имоджин и, собравшись с духом, добавила в ответ на удивленный взгляд матери: – Я хочу сказать, что сейчас работаю над большим проектом, и мне пришлось прерваться на середине. В этот раз мне действительно повезло, и не хотелось бы все это терять.

– Вот уж действительно дочь своего отца, – заключила Джен. – Творческие мечты – это восхитительно, конечно. Но будь осторожна, Имоджин: ты можешь в конце концов оказаться в художественной студии, полной никому не нужных скульптур, которые годятся только на то, чтобы собирать пыль, – она глухо рассмеялась, а печаль в глазах Тома стала еще заметнее. – Тебе надо подумать о своем будущем, и, может быть, теперь серьезнее, чем когда-либо прежде. Если бы не мое агентство, девочки, не думаю, что мы смогли бы свести концы с концами.

– Неужели так необходимо говорить об этом сейчас, мам, – мягко возразила Анна, – перед бабушкиными похоронами. Нам всем есть о чем подумать.

– Ну да, конечно, ты права, – Джен заговорила тише и спокойнее, возвращаясь к еде. – К тому же завтра здесь будут твои дядя Мартин и тетя Франсуаза, надо еще многое сделать к их приезду.

– Мы поможем приготовить для них комнату, – предложила Анна, – если тебя именно это беспокоит.

– О, не только, – фыркнула Джен. – Мне же еще придется готовить дополнительно кучу еды. Не только для поминок, но на все то время, что они будут здесь жить. А ты ведь знаешь, какие странные, можно сказать извращенные вкусы у твоей тети Франсуазы.

– Все это совсем не обязательно, Джен, – тихо сказал Том. – Правда.

– На самом деле мне не трудно, даже хорошо, что можно отвлечься. К тому же твой брат… ну, он же не останется здесь жить навечно?

– Разумеется, просто Мартин… Ты ведь знаешь, как это бывает между братьями? Мы можем долго не видеться, но от этого не становимся менее близки.