9
Спенсер едва успел закончить завтрак на веранде, когда появилась Мелисса, одетая в дизайнерский сарафан от Гали Мозеевской, московской модельерши, которую супруга открыла для себя совсем недавно. Черный верх, сизо-серая талия и, наконец, подол бледно-голубого, небесного оттенка, слегка прикрывавший колени. В руке она держала бледно-голубую же дамскую сумочку. На ногах — черные туфли.
— Думаю заглянуть к тебе на процесс, — объявила она. — Когда это проще сделать?
Мелиссин наряд был слишком уж уникальным для судебной обстановки. Спенсер пожевал губами, развернул «Вашингтон пост» и ответил:
— Заседание начнется в девять. Однако мест для всех зрителей и репортеров не хватает, так что мисс Алиса будет еще проводить лотерею.
До сих пор супруга не выказывала интереса к его работе. Она нагнулась к Спенсеру и поцеловала его в щеку.
— Ну, ты же найдешь для меня местечко. Все-таки судья. Впрочем, я, наверное, немного задержусь. У меня в девять маникюр. Да, кстати… где-нибудь в переднем ряду, пожалуйста.
Такое впечатление, что Мелисса заказывает себе билеты на бродвейский мюзикл.
Присев рядом в белое камышовое кресло она отметила — вслух, — что легкий утренний туман уже почти поднялся, а луг до сих пор мокрый. Спенсер отметил — про себя, — что нынче она без лифчика.
Еще в первые месяцы их брака он понял, что Мелисса эгоистична, эмоционально неразвита и интеллектуально ленива. Что поразительно — и он, и все прочие, казалось, не обращали на это внимания. Ее нарциссизм выглядел совершенно нормальным, раз она была одновременно и богата, и красива. Когда Мелисса ломала краешек ногтя (раздражающее, хотя и обычное явление в жизни большинства женщин), она вела себя так, будто разразилась вселенская катастрофа. Трудно поверить, но все вокруг нее подхватывали тот же стиль поведения. Словно повседневные события в жизни богатых людей носили куда более значительный характер просто оттого, что у них масса денег.
Особенно Спенсера удивлял тот факт, что Мелисса, в общем и целом, оставалась недовольна своей жизнью, несмотря на особое к ней отношение со стороны окружающих. Как старые, так и новые знакомые автоматически вызывали у нее пренебрежительную реакцию, крайне редко она начинала искренне чем-то интересоваться. У нее не имелось ни целей, ни амбиций, ни плана в жизни, а что касается увлечений, то их было очень немного. Лошадей своих она вроде бы любила, на собственного отца молилась, однако на все остальное ей было наплевать. На Спенсера в том числе.
В начальную пору их брака все эти недостатки мало что значили в его глазах. У женщин типа Мелиссы, решил для себя Спенсер, лишь одно реальное предназначение: им должны завидовать. У него была жена, которую вожделели прочие мужчины, а местные дамы мечтали ей уподобиться. С самого начала он избрал простой путь: на все закрывать глаза. Не из любви, а потому, что их брак ставил его на более высокую ступень. Мелисса давала ему превосходство над другими мужчинами. Ведь он ее добился, в этом и состоял его выигрыш. А вот почему она согласилась выйти за него — здесь ответ так и не удавалось найти.
— Я вчера обкатывала Маленького Грома, — вдруг перебила она поток его мыслей, — и Диди Гилмор мне рассказала про ту нахалку, которую назначили в адвокаты этому негру-убийце.
— Лестера Амиля еще никто не признал убийцей, — ответил Спенсер, — да и слово «нахальство» тоже как-то не подходит к его защитникам.
Он сделал вид, будто поглощен чтением колонки новостей, хотя на деле ему не терпелось узнать, какие еще сплетни распускают их соседи.
— Диди сказала, что эта… как там ее?
— Делани. Патти Делани.
— Вот-вот, у этой самой Патти Делани жуткий вкус, и еще она застала своего мужа под простынями с каким-то другим мужиком. Видно, эта дура и трахаться-то не умеет.
Спенсер сложил газету и посмотрел на жену. Она редко прибегала к сквернословию, хотя и любила порой огорошить тем или иным словечком.
— Что? — спросил он.
— Ой, Спенсер, уж со мной-то мог бы и не лицемерить, — надула губки Мелисса. — Что мужику первым делом приходит в голову, когда он встречает лесбиянку? Он говорит себе: «Дали бы мне разок ее в койку затащить, уж я бы ее отучил». Не строй из себя ханжу, когда я говорю, что она ничего не умеет в постели, если ее муж ищет себе сексуальное удовлетворение с другим самцом.
— Мелисса, — промолвил Спенсер, — сегодняшняя застольная беседа самая, пожалуй, бессмысленная из всех, что у нас с тобой были. Неужели ты в самом деле считаешь, что Патти Делани довела мужа до гомосексуального бешенства своими дерьмовыми постельными навыками?
Тут он сам внутренне поежился от такого подбора слов, хотя Мелисса, к счастью, пропустила их мимо ушей.
— Да, ты прав, дорогой, — сказала она. — Действительно, если бы все мужики вдруг решили удариться в «голубизну» просто оттого, что их жены ничего не умеют, мне бы ничего не досталось!
Мелисса рассмеялась собственной шутке и добавила:
— Но тебе ведь это не грозит? Или как?
Спенсер решил сменить тему:
— А почему ты хочешь пойти в суд?
— Чтобы морально поддержать Франка и Максин. Арнольды переживают сейчас ужасное, просто ужасное время, и я думаю, они оценят мое сочувствие, когда я появлюсь в суде.
— Да, — кивнул он, — особенно в новом платье.
Мелисса молча раскурила сигарету.
— Спенсер, — сказала она затем, — с тобой от скуки порой зубы ломит…
Когда Эван был ребенком, у них в городке имелось три места, где публика могла услышать великих ораторов. Во-первых, на политических митингах, где страстные, чуть ли не фанатичные приверженцы той или иной партии заводили толпу. Второе место — церковь; здесь проповедники живописали перед прихожанами образы ягнят, мирно лежащих возле львов, и демонов, скачущих посреди горящих углей. А третья возможность — это, конечно, зал судебных слушаний.
Рождение телевидения и высказывание Маршалла Маклахана, что «вид средства массовой информации и есть само сообщение», покончили с необходимостью обладать великим ораторским талантом на политических сборищах. Теперь политиканы вещали аудиовизуальными битами и байтами.
Не реже раза в месяц Спенсер с Мелиссой посещали епископальную церковь Святого Луки (которую, кстати, помогли основать Ван-ден-Вендеры), однако местный священник, опасавшийся хоть чем-то задеть свою привилегированную паству, был скучен и забит. Соответственно оставалось только здание суда, и хотя большинство адвокатов, представавших перед Спенсером, отличались полным отсутствием живости и блеска, Тейлор Колдуэлл проявил себя и как опытный оппонент, и как хитроумный прокурор. Спенсера восхищало умение друга оперировать всеми красотами английского языка, однако словесные изыски и находки Колдуэлла составляли лишь некоторую часть его ораторского искусства. Тейлор был харизматичен, причем как в суде, так и за его стенами. Уже давно Спенсер обратил внимание, что Колдуэлл ведет свою жизнь так, словно постоянно находится перед некоей аудиторией. Даже в студенческую пору, когда они оба посещали университет, не было случая, чтобы Колдуэлл не позировал на публике. В то же время его внутренний мир и подлинные чувства оставались скрытыми. Спенсер подметил за ним еще одну черту, еще один характерный признак «колдуэллизма»: Тейлор великолепно умел слушать и блестяще пользовался полученными сведениями к своему успеху.
Делани с Колдуэллом понадобилось только два дня, чтобы утрясти список присяжных, так что процесс начался в среду, на день раньше, чем планировал Спенсер. Двенадцать присяжных, из них четыре негра и пять женщин. В состав этой разношерстной публики входили: пожарный, сантехник на пенсии, одинокая бабушка, никогда не работавшая домохозяйка, секретарша, менеджер телефонной компании, преподавательница аэробики, владелец яблочного сада, безработный художник, учительница начальных классов, водитель городского автобуса и студент местного колледжа. Возрастной состав — от двадцати шести до шестидесяти девяти лет.
В Виргинии принято, чтобы обвинитель выступал первым, то есть до адвоката защиты, и закрывал дебаты своей же аргументацией, гарантируя тем самым, что первые и последние слова, которые слышат присяжные, будут исходить из прокурорских уст. Колдуэлл начал с того, что снял пиджак и засучил рукава. Этим символическим жестом он демонстрировал свою решимость не уступить ни пяди.
— Из всех преступлений, которые совершает человек, нет ничего более тяжкого, чем преднамеренное убийство, — объявил он. — В отличие от болезни или катастрофы убийство являет собой заранее продуманный акт насилия против ближнего своего. И самое вопиющее, омерзительное и душераздирающее преступление — это убийство ребенка взрослым человеком. Ребенок! Вообразите: столь юное и столь невинное дитя лишают всех тех радостных чудес, которые наполняют смыслом нашу жизнь! Лишают радости и нас самих, ибо мы уже никогда не узнаем, кем бы мог стать этот ребенок!
Здесь Колдуэлл поменял интонацию, голос его зазвучал печально:
— Мы рассматриваем дело о жестоком убийстве. Девочка по имени Касси Арнольд, которую ее любящие родители и друзья называли Куки, была умерщвлена подсудимым.
Колдуэлл обернулся и выбросил перст в сторону Лестера Амиля.
— Вот этот человек, среди нас!
Помолчав секунду, он продолжал:
— Я хочу, чтобы ее имя навечно осталось в вашей памяти. Касси Арнольд. Помните, что совсем недавно она была живым, резвым, умным, любимым и чудесным ребенком.
Он повернулся вправо и плавно обвел рукой ряды сидящих зрителей.
— Ее родители, Франк и Максин Арнольды, сидят перед вами. Они любили ее, и она любила их…
Минут десять Колдуэлл рассказывал про Касси, желая, чтобы у присяжных возникла эмоциональная связь с именем этого ребенка. Затем он приступил к описанию преступления, не жалея самых леденящих кровь подробностей.
— Убийца проник к ней в комнату, когда Касси мирно спала. Он разрядил в крошечное тельце высоковольтный электрошокер, чтобы обездвижить жертву и не дать ей позвать на помощь. Затем он отнес Касси к себе в подвал, где уже приготовил место на ледяном бетонном полу. Положил ее на расстеленные газеты, изолентой связал ей руки и заклеил рот. К этому моменту она уже пришла в себя и полностью осознавала происходящее. Он стянул с нее пижамные брючки и задрал курточку, обнажив хрупкое детское тело. Надел ей на шею веревочную петлю и просунул под нее рукоятку, отломанную от малярной кисти. И стал медленно закручивать эту импровизированную гарроту, мастурбируя и наслаждаясь. Эякуляция, возможно, произошла в тот миг, когда он сделал последний поворот удавки, окончательно пережав горло ребенка. Впрочем, мы не можем сказать, умерла ли забрызганная спермой девочка в эту секунду или когда он с размаху ударил ее в висок тупым предметом. Одно мы знаем совершенно точно: последние минуты жизни маленькой Касси Арнольд были чудовищны…
Колдуэлл интонацией подчеркивал ключевые фразы, которые ему хотелось оставить в памяти присяжных: «мирно спала», «разрядил электрошокер», «полностью осознавала», «стянул пижамные брючки», «мастурбируя и наслаждаясь», «забрызганная спермой»… За все годы работы прокурором, объявил Колдуэлл, он ни разу не встречал столь безжалостного и извращенного убийства.
Его речь внезапно прервали женские всхлипы. Рыдала Максин Арнольд. Франк подхватил ее под руку и осторожно вывел из зала. Когда улегся шум, что потребовало вмешательства судьи и еще больше подхлестнуло страсти, Колдуэлл приступил к последней части своего выступления. Он изложил собранные доказательства, которые — по его словам — безусловно свидетельствуют о вине подсудимого. Сильнейшим из них был результат анализа генетического материала. Сперма, забрызгавшая пижаму Касси, совпадала с ДНК Лестера Амиля.
Затем Колдуэлл сказал:
— В мою бытность студентом один из преподавателей учил нас: никогда не следует упоминать имени обвиняемого на процессе, где рассматривается дело об убийстве. Он говорил, что всегда нужно произносить термин «подсудимый», тем самым напоминая присяжным, что совершено преступление и что на скамье сидит нечто не вполне человеческое. Но, дамы и господа! Сегодня я не хочу и не могу следовать совету моего уважаемого ментора! Потому что Лестер Тидвелл Амиль — это хладнокровный сексуальный хищник… насильник… убийца детей! И я хочу, чтобы вы помнили его имя и точно знали, что он совершил.
Готовясь произнести заключительные слова, Колдуэлл подошел к столу защиты и прямо показал пальцем на Амиля. Что вполне естественно: если собираешься обвинить человека в тяжелейшем преступлении, надо показать присяжным, что ты не боишься назвать его убийцей в лицо.
— Этот подонок замучил и умертвил одиннадцатилетнюю девочку. Не забывайте его имени, не забывайте того, что он содеял. И — заклинаю вас! — не забывайте имени Касси Арнольд и тех истязаний, которым он ее подверг!
Колдуэлл вернулся к прокурорскому столу на фоне всхлипываний из зала. Патти Делани медленно оторвалась от стула, постояла секунду и, в свою очередь, поднялась на подиум. К этому дню Спенсер уже несколько привык к ее непрофессиональному виду, однако сегодняшний светло-коричневый жакет выглядел на редкость не к месту. Дело в том, что он был украшен мужскими галстуками. На груди — справа и слева, будто военные награды — висело по три узких галстука: один ярко-желтый, другой черный в белый горошек, а третий — красный в зеленую полоску. Галстукам-бабочкам тоже нашлось дело: их пришили к плечам. В общем и целом Делани напоминала ходячую вешалку из магазина мужской галантереи.
Только она собралась открыть рот, как скрипнула дверь и в зал впорхнула Мелисса Ван-ден-Вендер. Судебный распорядитель провел ее к пустому стулу в первом ряду, куда мисс Алиса заранее положила лист бумаги с крупной надписью фломастером: «Занято». Если бы на месте Мелиссы оказался кто-то другой, Спенсер дал бы полную волю гневу. Однако он сдержался и, подобно всем остальным, молча следил за грациозной поступью супруги.
Патти Делани дождалась, пока Мелисса усядется, затем в упор взглянула на присяжных.
— Мистер Колдуэлл только что поразил нас вступительной речью. Надо отдать ему должное: он чрезвычайно умелый обвинитель. Для тех из вас, кто еще не в курсе, поясню: он также служит в должности генерального прокурора всего нашего штата, и, если процесс пойдет для него удачно и если газетные сообщения не обманывают, мистер Колдуэлл вполне может победить на выборах и стать нашим новым губернатором.
Она сделала паузу, оглянувшись на оппонента.
— Сомневаюсь, что к востоку от Миссисипи найдется хоть один гособвинитель, способный составить ему конкуренцию. И если пользоваться его приемами, я бы тоже хотела просить вас запомнить одну вещь. Такому талантливому прокурору, как Тейлор Колдуэлл, не составит труда засудить невинного человека.
На этом она поджала губы и, не вымолвив более ни слова, вернулась на свое место.
Явно возмущенный, Колдуэлл вскочил со стула.
— Ваша честь! Прошу консультации в вашем кабинете с участием представителя защиты!
Спенсер взглянул на часы. Почти полдень.
— Объявляется перерыв на обед. Но перед этим пара слов от меня.
Он посмотрел на присяжных.
— Обвинителя и защитника закон наделяет правом говорить практически что угодно. Помните, однако, что выслушанные нами заявления и той и другой стороны не являются уликами. Ваша задача — вынести решение на основе лишь тех доказательств, которые еще будут представлены на рассмотрение суда. Вы обязаны не обращать внимания на словесную перепалку участников процесса либо их ораторский талант. Или полное отсутствие такового.
* * *
— В жизни меня так не оскорбляли, — пожаловался Колдуэлл уже в дверях кабинета. Позади него плелся молчаливый Джейкоб Уиллер.
— Чем именно я вас оскорбила? — спросила Делани. — Тем, что признала вас способным юристом?
Колдуэлл свирепо взглянул на нее:
— Умно, ах как умно! То вы возражаете — дескать, меня нельзя именовать генеральным прокурором, а то вдруг сами с этого начинаете. И мне претят ваши инсинуации, будто я занимаюсь этим делом ради губернаторской должности. Политика не имеет ни малейшего отношения к рассматриваемому преступлению!
— К преступлению? Верно, не имеет, зато она ох как тесно связана с вашей манерой вести процесс!
— Господин судья, — обернулся Колдуэлл к Спенсеру, — далеко не в первый раз я слышу от мисс Делани обвинение, что дело имеет политическую окраску. Уверен, вы сами видели ее интервью в «Шарлоттсвильских курантах», где она обвинила и вас. Что вы якобы выбрали дату начала процесса, ориентируясь на предстоящие выборы. И этим она оспаривает не только мою непредубежденность, но и ставит под сомнение беспристрастность суда!
До сих пор Делани питала слабенькую надежду, что Спенсер не видел той статьи — что, конечно, было чистым самообманом. А если и видел, то за последние девять недель забыл про нее — что еще более невероятно.
— Достаточно, — устало произнес Спенсер. — Мистер Колдуэлл, сам по себе факт, что вы боретесь за губернаторский пост, превращает вас в очевидную мишень. И удивляться тут нечему. Более того, такой прием я лично нахожу избитым и дешевым.
Затем, обернувшись к Делани, он добавил:
— А если вас не устраивают мои решения или если вам хочется подвергнуть сомнению мои мотивы, советую обращаться в комиссию по этике, а не к газетному репортеру.
— Приношу свои извинения, ваша честь. — Делани покаянно попустила голову. — В тот раз я высказалась просто в запальчивости. Могу ли я кое-что предложить?
— Прошу.
— Мистер Колдуэлл настаивает, что политика здесь ни при чем. Если это правда, то почему бы вам не распорядиться о запрете интервью для обеих сторон?
Колдуэлл опешил.
— Это… это совершенно ни к чему. Она этого хочет просто потому, что у нее нет достойной линии защиты!
— О-о, я хочу этого потому, что не желаю видеть вас въезжающим в губернаторскую штаб-квартиру на хребте Лестера Амиля. Кроме того, я возмущена тем, что моего клиента бичуют на страницах прессы, пользуясь утечками из некоего «анонимного источника».
Прежде чем Колдуэлл нашел, чем парировать, вмешался Спенсер:
— По правде говоря, такой запрет представляется мне неплохой идеей. Наш процесс по самой своей природе становится крайне горячим. Думаю, упражнения в ораторском искусстве действительно следует свести к минимуму.
— Что? — Колдуэлл выглядел ошарашенным. — Вы с ней соглашаетесь?!
— Я принял решение! — отрезал судья. — А теперь, если у вас все, увидимся после обеда.
Колдуэлл резко повернулся на каблуках и выскочил из кабинета. За ним тенью выскользнул и Уиллер. Делани со Спенсером несколько секунд разглядывали друг друга. Молча. Затем она сказала:
— Спасибо, ваша честь.
— Не нужно меня благодарить. Что бы вы там себе ни думали, мои решения не привязаны к политике.
— Да, ваша честь.
Она повернулась, чтобы уйти, но возле самого выхода инстинктивно отскочила в сторону, потому что дверь внезапно распахнулась ей в лицо.
— Куда ты меня отвезешь на обед? — спросила Мелисса Ван-ден-Вендер, входя в кабинет мужа. Завидев Делани, она состроила удивленную мину. — О, я и не знала, что ты не один.
Спенсер представил их друг другу.
— Никогда еще я не видела так много мужских галстуков в женском костюме, — заметила Мелисса.
— Я его купила на ярмарке, — ответила Патти. — А ваше платье?
— Оно от русской модельерши. Впрочем, вряд ли вы о ней слышали. Очень дорогая вещь.
На этом Мелисса не остановилась:
— Вы ведь из Балтимора, не так ли? Вместе с мужем?
Делани верно оценила ситуацию и поняла, что Мелисса уже знает и про развод, и про его обстоятельства.
— Да, я жила в Балтиморе, пока мой супруг не решил, что ему нравятся мужчины, — без обиняков признала она. Затем сухо кивнула Спенсеру и вышла.
— Диди не ошиблась, — сказала Мелисса. — Видик у нее и впрямь препаршивый.
Спенсер пропустил комментарий мимо ушей.
— Я уже попросил мисс Алису купить мне сандвич в перерыве. А раз заседание начинается через полчаса, боюсь, я не смогу тебя куда-нибудь отвезти.
Мелисса отчетливо видела, что муж раздражен ее несвоевременным появлением в зале.
Он подошел к бронзовому настенному крюку, куда обычно вешал судейскую мантию, и начал расстегивать пуговицы. Мелисса, однако, не дала перехватить инициативу.
— О, бедненький, бедненький Спенсер. Я тебя сконфузила, — проворковала она. — Проникла на заседание, ворвалась в кабинет… Прямо не знаю, что с такой негодницей следует сделать… Может быть, наказать?
Мелисса обогнула Спенсера и встала перед его письменным столом. Спиной к мужу. Расставила ноги пошире, задрала платье выше пояса и нагнулась, опершись локтями о столешницу. Перед глазами мужчины — стройные ноги с безукоризненным загаром и тоненькая полоска черного атласа.
— Что-то не так, дорогой? — насмешливо бросила она через плечо. — Боишься, как бы старушка Алиса не заглянула?
Да нет же, в этот миг он и не думал про Алису. Если честно, он и сам не понимал, почему колеблется. Далеко не в первый раз Мелисса требовала от него секса в самом неподходящем месте. Спенсер считал, что большинство женщин чувствуют разницу между занятием любовью и случкой. Но только не Мелисса. Оглядываясь назад, можно заключить, что она этого никогда не умела. Ей не требовались ни цветы, ни романтический ужин при свечах, ни обнимания… Чистая физиология. Инстинкт животного. Хищника. Он смотрел на нее и слышал голос разума: «Нет. Только не сейчас».
И все-таки не прислушался. Вместо этого шагнул вперед и, резко дернув за бедра, развернул ее так, что они оказались лицом к лицу. Ему захотелось поцелуя, но она досадливо уклонилась:
— Без глупостей.
Спенсером овладел гнев. Он грубо схватил ее под мышки, оторвал от пола, бросил спиной на стол и сунул руку ей в пах, собираясь стянуть черную тряпочку трусиков. Тут раздался дробный стук в дверь, и в проеме возникла мисс Алиса.
— О! о! извините! извините! — пискнула она и скакнула обратно.
Спенсер оцепенел от ужаса, а Мелиссу охватило веселье.
— Совсем обалдела?
— Брось! Как раз дико смешно! Нет, ты видел ее лицо?
Она толкнула мужа в грудь и соскользнула со стола, продолжая хихикать.
— Ладно. Я все равно после обеда собиралась покататься верхом с Диди, так что можешь сказать Алисе, что место в зале мне уже не нужно. Пусть кому-то отдаст… Если только она не окочурилась у тебя за дверью!
Мелисса обдернула платье, расправляя складки.
— А потом мы с ней, наверное, в клуб заедем. На ужин и коктейль. Вернусь поздно, так что можешь не ждать.
Она нагнулась поближе и сухими губами клюнула в щеку.
— Нет, каков шалунишка, а?
После ее ухода Спенсер сумел-таки стянуть с себя судейскую мантию, после чего упал в кресло. Минут десять он не шевелился. Напряженно думал. Наконец в дверь робко постучали.
— Открыто! — рявкнул он.
В кабинет опасливо шагнула мисс Алиса. Перед собой, словно защищаясь или оправдываясь, она держала бумажный пакет с теми сандвичами, что он сам заказал ранее. Вторая рука тоже не была пустой. Спенсер хотел было извиниться за спектакль, однако решил, что чем меньше он скажет, тем лучше.
Придвигаясь к столу, мисс Алиса скороговоркой объясняла:
— Вот, нашла на полу, господин судья, когда вы упали и вас отвезли в больницу. — На ее раскрытой ладони лежал тот белый камень, что прислал Патрик Макферсон. — Я подумала, может, он вам дорог… какие-то воспоминания… все-таки из самого Лас-Вегаса… Я побоялась, что уборщица его выбросит, раз он просто на полу валяется… Вот и положила себе в стол, а потом совсем забыла…
Она стояла и протягивала камень, думая, что судья его возьмет. Вместо этого Спенсер показал ей стопку бумаг на столе и попросил положить сверху. Касаться камня ему не хотелось. Мисс Алиса повиновалась и молча пошла к выходу.
— Подождите, — сказал он.
— Да?
— Мне очень жаль.
Скорбно поджав губы, она ушла.
Спенсер уставился на камень. Мисс Алиса только что принесла его в кабинет и при этом никак не пострадала.
Нет, он не мог ударить меня током. Просто молния попала…
Он протянул было руку, но тут же отдернул ее назад.
Мисс Алиса постучала вновь.
— Господин судья, к вам посетитель.
Не дожидаясь приглашения, в кабинет вошла Максин Арнольд. Сжав салфетку в комочек, она промокала уголки глаз.
— Франк не знает, что я здесь, — начала она, даже не поздоровавшись. — Сидит в машине и куда-то звонит по делам. А эти ужасные, ужасные репортеры, как пираньи, вьются вокруг… и едва он выйдет из машины, сразу суют ему под нос свои микрофоны… Это так ужасно! Я боялась выйти наружу и поэтому пряталась в дамской комнате.
На долю секунды в сознании Спенсера мелькнула сценка: они с Мелиссой на столе, увлечены сексом. Ведь Максин тоже могла стать свидетельницей этой трепетной минуты! Он, должно быть, совсем спятил, уступив домогательствам жены…
— Хорошо, я подыщу вам с супругом комнату в здании суда, где вы сможете находиться до начала слушаний и в перерывах. У двери поставим полицию, чтобы вам не мешали.
— О, спасибо большое! Это было бы чудесно!
Он промолчал, ожидая, что она уйдет, однако Максин не двинулась с места.
— У вас что-то еще?
Женщина попыталась улыбнуться, но тут же сморщилась и зашлась в рыданиях.
— Такой ужас… — всхлипнула она.
В соседней с кабинетом туалетной комнате Спенсер всегда держал коробку с салфетками. Он встал и пошел было за ними, но тут Максин без предупреждения бросилась ему на грудь.
— Это… это кошмар, — залепетала она, судорожно глотая воздух и слезы.
Спенсер растерялся. Максин отступила на шаг.
— Простите… Я… я не нарочно… Простите…
Пряча лицо, она бросилась вон из кабинета.
Что такое? Что тут вообще происходит?
Действительно непонятно. На первый взгляд ее поступок вполне объясним. Женщина в расстроенных чувствах. Даже не так: убитая горем мать. И все же… все же в ней читался… Спенсер никак не мог подобрать нужного слова. Какой-то расчет, что ли?
Он вновь сел за стол и посмотрел на часы. Пять минут до конца перерыва. Он потянулся за пакетом, развернул бумажку и уже надкусил сандвич, когда взгляд упал на белый камень. Он машинально взял его в руку.
Ничего. Никаких вспышек, искр, ударов током, проявлений некой могучей силы. Спенсер позволил себе расслабиться. Просто камень. Примитивный булыжник. Да, доктор прав. Камни не бьют током. Они не могут вызвать у человека обморок. Он потянулся, чтобы положить камень на место.
Тут-то оно и случилось. Укол, через мгновение — удар! Спенсер хотел было разжать пальцы, но тело уже не подчинялось приказам мозга, и руку до самого плеча пронзила электрическая игла.
Опять?!
Стены кабинета куда-то провалились.
Спенсер взлетел. Сквозь потолок, чердак, кровельные балки, черепицу — прямиком в синее небо. Под животом мелькнула лужайка, и вот уже он подобно птице парит над городом, ловко барражируя над крышами, как его любимый герой из детства. Только нынче Супермен не из плоти и крови, он — призрак, необъяснимым образом выбравшийся из его тела.
Возник особняк Ван-ден-Вендеров, а через секунду Спенсер уже оставляет его позади, уподобившись реактивному снаряду, чей инфракрасный датчик надежно захватил еще невидимую цель. Он насквозь пробивает каменные стены конюшни и оказывается перед стойлом.
Слышны звуки: тягучие женские стоны и шлепки, будто глухой меломан хлопает мясистыми ладонями, не ведая ни такта, ни ритма. Слева, краешком глаза, он замечает движение и быстро идет в ту сторону.
Голая мужская спина. Человек стоит, раскорячив ноги. Перед ним, упершись руками в солому, обнаженная женщина. Он входит в нее сзади, левой рукой обхватив ее бедра снизу и подтягивая их при каждом выпаде. На правый кулак намотаны женские волосы, и мужчина грубо дергает их на себя.
Голос. Ее голос: «Да, да, еще. Еще!» Монолог из порнографического фильма. Она вновь стонет, и тут Спенсер ее узнает. Мелисса.
Он подступает ближе. Парочка занята своим делом. Они не останавливаются, вообще его не замечают. Зато ему отлично видно лицо Мелиссы. Мужчина бьет ее своими бедрами все быстрее и быстрее. Спенсер знает: близится оргазм. «О-ооо!» Глаза Мелиссы зажмурены, она полностью отдается моменту, ловко прогибаясь и умело встречая движения партнера работой поясницы. «Да! Быстрей! Еще!» Спенсер хорошо знает свою жену и понимает, что она потерялась в собственном чувственном наслаждении, не обращая внимания на готовность мужчины извергнуться фонтаном страсти.
Спенсер старается разглядеть его лицо… Тщетно. Любовник жены до отказа запрокинул голову вверх, так что видны только подбородок да мощная шея. Спенсер не может отвести от него глаз. Хочет, но не может. И тут вздернутый подбородок начинает медленно опускаться.
Студент, которого Мелисса наняла на лето прибираться в конюшне. Соседушка. Джейсон Крю.
«Сильней, еще, еще! А-ааа!»
Юный. Стройный. Обтянутый мышцами.
Мелисса заводит руки назад, обхватывает ими ягодицы Джейсона и тянет на себя. Холеные ноготки впиваются в молодую, упругую кожу. Увы, ее эйфории не суждено продлиться долго. Сцену прерывает гул автомобильного мотора. Глаза Мелиссы распахиваются разом.
— Муж!!!
Юноша отскакивает и в панике, суетливыми рывками, старается натянуть брюки. Кое-что упорно не желает прятаться под молнию. Обнаженная Мелисса тем временем рыщет вокруг в поисках блузки и шорт. Про трусики лучше забыть, некогда. Просовывая руку в упрямый рукав, она вдруг усмехается. Крю еще борется с пуговицами рубашки. Обеими руками встряхивая и приглаживая волосы, она спешит к выходу. Полностью собранная, с приятной улыбкой. Выглядывает наружу. Спенсер видит самого себя. Он — тот, другой Спенсер — стоит шагах в двадцати от конюшни.
Мелисса приветливо машет:
— Да-да, сейчас приду!
Он машет в ответ, согласно кивает и идет в особняк, явно понятия не имея, что здесь творилось минуту назад.
Мелисса возвращается к стойлу, в соломе находит свои трусики, бросает их робко затаившемуся Крю.
— Сувенирчик!
Молодой человек делает шаг вперед, желая поцеловать, но Мелисса досадливо отворачивается:
— Без глупостей.
Камень выпал из руки, и Спенсер вновь очутился в своем кабинете. Дыхание учащенное, лицо и руки покрыты потом.
Что это было? Галлюцинация? Настолько реальная?! Или сон? Нет, не может быть. И как? Почему? В голове понемногу начало проясняться, и он припомнил, как однажды неожиданно рано вернулся домой, и Мелисса помахала ему из дверей конюшни. Буквально с месяц назад. Да-да, сейчас он ясно вспомнил. Вспомнил это — и кое-что еще.
После возвращения в дом он заметил сор у нее в волосах. Сухие травинки. Что еще? Думай! Так… так… сейчас… А! Она что-то такое говорила про Джейсона. Вроде как закончился его последний день подработки, и теперь он возвращается в колледж. Дурачились в стойле, сказала она. Кидались пучками соломы. Сельские забавы. Невинные дети. Мелисса швыряла соломой в мальчишку, вновь переживая свое детство, безобидные шалости…
Мысль о том, что она предала его, никогда не приходила Спенсеру в голову. Ни-ког-да! Вплоть до сего часа. Он воспроизвел про себя все подробности, и новые детали, словно в фотопроявителе, начали вырисовываться перед внутренним взором. Поднявшись в спальню, чтобы переодеться, он увидел, как раздевается Мелисса. Она собиралась идти в душ. Да-да, вот сейчас он точно вспомнил. Без трусиков. Он еще подумал тогда: «Чудно как-то…» А действительно, целый день на воздухе без нижнего белья. Верхом. Да еще перетаскивала пыльную солому в стойлах…
В дверь постучала мисс Алиса:
— Пора.
Спенсер испытывал боль. Только физическую боль; эмоционально он был выжат и, прямо скажем, растерян.
Судья встал, шагнул к бронзовому крюку за мантией, и тут по левой ладони что-то полоснуло. Он разжал кулак. Красная метка в центре увеличилась чуть ли не вдвое. Спенсер уставился на стол и лежащий на нем камень.
Что происходит? Почему? Почему с ним такое? И почему сейчас?
