Глава двадцать третья
Нить арахниды
Катя висит в центре паутины. От нее расходятся серебряные нити, покрытые сверкающими каплями – утонченная красота, торжество совершенства. А вокруг – кромешная тьма, словно ожил один из мифов, и бог с головой крокодила проглотил солнце, набил им свою ненасытную утробу. И тишина. Лишь чувствуется легкое подрагивание в дальнем углу, но сама Катя тихо-тихо, как мышка, затаилась и не шевелится. Ей не хочется привлекать внимание того существа, что в углу. Катя даже старается не думать о нем, будто так можно избежать опасности. Его нет, как и Кати. Сама Катя где-то далеко-далеко, в убежище. Но тот, что притаился в конце сети, так не считает, и тянет нить к себе. Катя начинает дергаться, стараясь выбраться, но лишь сильнее увязает в тенётах. И существо уже спешит к ней.
Катя вскочила. Не узнала места, где находится, и запаниковала. А потом вспомнила и облегченно выдохнула – с ней все в порядке. Нет, конечно, не в полном порядке, а в относительном, но она жива, и никто не собирается ее сожрать. В окно кибитки светит луна, озаряя окрестности. Рядом с фургоном спит Сара, около нее – сиамские близнецы. Катя их прекрасно видит, ведь луна такая яркая. Луна? Девушка поднимает взгляд и замечает, что луна здесь обычная, белая. Она не на темном пути.
Вот так всегда. Мечтаешь о чем-нибудь, а когда желание исполняется, понимаешь, что это ловушка. Катя хотела, чтобы темная дорога кончилась, а сейчас, когда это произошло, она в страхе. Как же она найдет Игоря и дядю Диму? Как вернется домой? Почему так?! Катя нашарила медвежонка и прижала к себе. Хорошо, что хотя бы плюшевая игрушка рядом, не так одиноко. Она долго сидела у окна, пока вновь не уснула. Утром ее разбудила Сара:
– Вставай, пигалица, завтрак готов.
Катя выбралась наружу. Как же непривычно. Все такое огромное: люди, кибитки, лошади, а она – как Гулливер среди великанов. Читала она эту книгу – мама заставила, еще в детстве. Хорошо, что в клетку не посадили. А то решили бы, что живая кукла, и ребенку бы подарили.
Катя умылась и позавтракала овсяной кашей. Раньше бы ни за что не стала, а сейчас ест и не морщится – вкусно. Со сливочным маслом и медом – очень даже.
– Какой номер приготовишь, Кэт? – поинтересовался Сэм. – У меня все артисты выступают.
Катя растерялась: чего он от нее хочет? Какой номер? Сара, увидев ее замешательство, подсказала:
– Может, станцуешь или что-нибудь из гимнастики?
Катя кивнула: да, станцевать она может. Наверное. Ей сейчас надо держаться труппы, отработать хлеб. За просто так ее никто кормить не станет, им самим деньги с неба не падают, а потом видно будет.
– Тут не требуется что-то сложное, – успокоила Сара. – Мы – цирк уродов. Люди ходят посмотреть на наши отклонения в первую очередь, а номера исполняем, потому что мы – цирковые.
Катя отошла в сторону: надо вспомнить тот номер, который она готовила когда-то на конкурс. Она сделала несколько движений – вроде получается, не забыла. Рядом тренировались остальные. Русалка жонглировала булавами. Те высоко взлетали в воздух, словно серебристые капли. Затем Русалка подпрыгнула и встала на ногу. Она раскачивалась, но все же удержала равновесие. Алекс играл в футбол. Он так ловко владел всеми тремя ногами, что Катя загляделась. Некоторые и с двумя управиться не могут, а тут целых три. Алекс подбрасывал мяч, а затем не давал ему упасть на землю. Подкидывал то коленом, то ступней, отбивал головой. Виртуоз.
Грегори перекатывал по груди и спине тяжелые гири. Катя потом подошла и попробовала поднять, но даже сдвинуть не смогла. А Грегори подкидывает их, точно они из ваты. Катю отвлекла Сара:
– Эй, пигалица, а костюм для выступления у тебя есть?
Катя растерялась: откуда? Сара задумалась:
– Надо тебе сшить. Завтра вечером в город едем, на площади будем выступать. Нужно что-нибудь яркое и красивое.
Она ушла в один из фургонов и скоро вернулась:
– Вот это подойдет.
В руках она держала два отреза: серебристый и изумрудный.
– Тебе идут эти цвета, и на сцене хорошо смотреться будешь. Сейчас только мерки сниму.
Весь день цирковые провели за тренировкой. Катя и сама втянулась, с удовольствием вспоминая забытые движения. Сэм съездил в город и расклеил афиши.
– Завтра городская ярмарка, – объявил он, когда вернулся, – так что сборы хорошие будут.
Он попросил Катю продемонстрировать танец и вроде остался доволен.
– Надо тебе сценический псевдоним придумать.
Снова вмешалась Сара:
– Да у нее уже есть. Пигалица – чем не псевдоним?
Сэм согласно кивнул – пойдет.
…Где-то капает вода. Срывается и с громким стуком падает на пол. Хотя понятие «пол» в бесконечности неуместно, но эхо доносится откуда-то столь явственно, точно Кате всего лишь кажется, что она находится в бескрайней пустоте. Каждый раз при этом звуке Катя вздрагивает, но внутренне, так чтобы паутина не дрогнула. Весь мир оплели липкие путы, связав и Катю. Из макушки, груди, рук и ног тянутся тонкие нити, – тронь любую, и Катя задрожит следом. Она надеется, что этого не произойдет, но кто-то дергает со всей силы, и Катя вращается, словно мясо на вертеле, готовая к употреблению. И уже спешат тысячи мохнатых ножек и сотни жадных ртов – проверить сочность добычи.
Снова этот сон! Да что же это такое?! Катя сжала игрушку. Какую гадость Хама держит у себя дома – уже третью ночь она снится. И как Хама не боится? Катя выглянула из фургона: все спят. Эх, сейчас бы сесть около костра и согреться, избавиться от ночных страхов, слушая мерное дыхание других. Но цирковые костер на ночь не оставляют, и так тепло. Катя выбралась из кибитки. Лучше она полежит около других, чем снова спать. Девушка достала одеяло и расстелила его под фургоном: здесь она не одна, и никто не наступит на нее. Катя долго смотрела на звезды, а затем незаметно задремала, но больше ей ничего не привиделось.
Весь день цирковые отрабатывали выступление. Сара принесла Кате платье:
– Примерь.
Критически осмотрела с ног до головы, кое-где подколола булавками и вроде как невзначай спросила:
– А чего под фургон перебралась, пигалица?
– Кошмар приснился, – буркнула Катя.
– Это давление, – объяснил Бен, выросший за спиной, – у меня с утра голова болит.
Он обратился к Саре:
– Завари свой чай, пожалуйста, а то башка раскалывается.
Сара забрала костюм и удалилась. Бен сел рядом с Катей.
– От меня родители при рождении отказались. Врачи сказали, что я – не жилец. Да и кому нужен такой страшила с головой-тыквой.
Катя пожала плечами: никогда об этом раньше не задумывалась. В ее окружении нет больных. Да и были бы – ей какое до них дело? Бен продолжал:
– Жил в интернате, никому не нужный, а потом меня Сэм забрал. С тех пор здесь моя семья.
Катя молчала. Ну, почему так всегда? Когда нужно сказать что-то доброе, поддержать, у нее язык точно отваливается.
– А вы не искали родителей? – выдавила она из себя.
Бен долго не отвечал.
– Не думаю, что они обрадуются мне, – наконец сказал он. – Кому я такой нужен?
Подошла Сара и обняла его за плечи:
– Мне нужен. Понял? Пей свой чай и не хандри, вечером выступление.
Бен залпом опустошил кружку, похлопал Сару по руке и грустно улыбнулся:
– Сегодня, как никогда, голова трещит, но к вечеру буду в порядке, группу не подведу.
Вскоре цирковые запрягли лошадей, погрузились в фургоны и отправились выступать. Перед отъездом Катя оторвала широкую полосу от футболки и ручкой написала: «Едем в город. Я с цирком». По дороге Сара дошила платье.
– По-моему, очень миленькое, – сказала она.
Катя примерила: село, как влитое. Американская пройма, открытые плечи, длинная пышная юбка – в нем девушка походила на сказочную принцессу. Катя закружилась.
– Не упади, – рассмеялась Сара, – а то хороша будет звезда сцены с расквашенным носом.
Катя смутилась. Ведь точно! Она же будет выступать перед кучей народа. Как бы не испугаться.
Город казался огромным. Обычные двухэтажные дома выглядели многоэтажками – все было выше привычного. Широкие, как проспекты, улицы, по которым народ передвигался пешком или верхом, массивные фонари, высокие ступени. Катя с трудом забралась на помост. Народ уже собрался на площади и с нетерпением ждал выступления. Сэм приоделся в костюм с бабочкой и вышел на сцену.
– Уважаемая публика, – объявил он, – сейчас перед вами выступят артисты всемирно известного цирка уродов.
Катя смотрела на зрителей из-за кулис. Великаны как великаны. Одеты старомодно, на Катин вкус. Но у них здесь не технический мир, как она поняла, поэтому ничего удивительного. Расспрашивать новых знакомых было неудобно, ведь ее приняли за сбежавшую лилипутку. Машин не видно, электрических проводов тоже. Фонари зажег какой-то человек. Фонарщик вроде. Хотя до темноты далеко, летом поздно смеркается. Мужчины – в плотных хлопковых штанах и рубашках навыпуск. Женщины – в длинных платьях, некоторые еще и в передниках. Цирковые одеты смелее. Сара, например, в брюках ходит. Народ что-то жует: кто яблоки, кто бутерброды. Пришли целыми семьями, есть и дети, размером с Катю и повыше. Наверное, здесь мало развлечений. Ни Интернета, ни телевизора. Для них цирк – целое событие.
