Глава 9

Очнулся я на рассвете. Один из лафотов сидел ко мне спиной. Я тяжело вздохнул.

— Жит? — с улыбкой повернулся ко мне он.

— Пока да.

С трудом встав, я направился к реке, выполоскать разъедающую остатки зубов кислотную субстанцию желудка. Тот, кстати, радостно болел. Берег небольшой речушки, как и часть поляны, на которой мы остановились, была покрыта следами моего вчерашнего разгула. Я, зайдя по колено в воду, естественно выше по течению от вчерашнего места, вяло умылся. Тяжело дыша, доковылял обратно. Болело всё. Желудок, лицо, колени, голова, пальцы, заднее место…. За последние сутки я, куда только не принимал удары жизни. Не болел наверно только детородный орган, но вот сейчас мне было не до него.

— Вода обратно не хотет? — спросил мой спаситель.

— Нет.

— Жит хорошо, — философски отметил лафот. — Ты будеш жит.

— Согласен. Чёртов шаман.

— Если шаман не дат тебе…, — он явно не мог подобрать слово, — травы «глупый воин», ты бы смерт в бой. У нас колдун тоже дават травы «глупый воин», когда надо бой идти. Когда бой смерт, — лафот поглядел на меня вопросительно, мол, понял ли я.

Я кивнул. Что тут не понятного, когда идут в последний бой, все средства хороши.

— Почему глупый воин?

— Жит — да, глупый — тоже да. Если смерт, то не глупый.

Зашибись, похоже, шаман, меня ещё и придурком сделал. Убью тварь. Вот убегу подальше и решу как. Особо словам лафота я правда не поверил, возможно, у них и у орков это разные штуки, по крайней мере, умственных отклонений я в себе не ощущал. Тут проснулся второй лафот и молча, проследовал к реке.

— Хромой, — протянул я руку лафоту.

— Лоикун, — пожал он мне ладонь.

Вот удивительно, миры разные, а манера здороваться почти одинакова. Единственно здесь, когда пожимали руку, то смещали руку несколько ближе к запястью и большим пальцем не обхватывали ладонь.

— А его?

— Оссурин.

Мы некоторое время помолчали. Вернулся второй лафот.

— Спасибо, — запоздало решил я поблагодарить их.

— Ты спасат нас, мы тоже спасат, — встал Лоикун. — Надо ехат.

М-да, в дорогу они собирались не по-русски. Даже не присели. Лафоты накинули почти одновременно сёдла на лошадей.

— А где вы их взяли? — провёл я по морде белоснежного жеребца.

— У орка брали, — равнодушно объяснил Лоикун.

Ну, да. Чего это я? Про мечи даже спрашивать не стал, предвидя такой же развёрнутый ответ. Когда лафоты сели на лошадей, я растерянно посмотрел на них. Разговорчивый Лоикун, вынул свою ногу из кожаного стремени приглашая на круп. Этого, правда, оказалось мало, и он подтянул меня как котёнка за ворот. Ехали мы в этот раз не до сумерек. Остановились, когда солнце перешагнуло две трети своего дневного пути. Всю дорогу мне чудился запах каши — наверно заработал желудок. Лафоты не произнесли больше ни слова. Встали вновь у реки. Пока я растирал перенапрягшиеся после постоянного сжимания крупа ноги, мои спутники расседлали и стреножили лошадей. Оссурин при этом выглядел не намного лучше меня. На его лице выделились мелкие капельки пота.

— Садис дерево, рука назад делай, — ткнул мне на местную берёзу Лоикун.

— Зачем?

— Каша ел — плохо будет.

Мамочка. Милая мамочка. Забери меня обратно. Тоска была такая, что слёзы просили навернуться. Я от прежнего шаманского зелья не отошёл, а ещё и ломку от орочьей стряпни переносить.

— Я не переживу, — растерянно произнёс я.

Оссурин послушно сел на землю и завернул за дерево руки. Лоикун ловко стянул их уздечкой.

— Садис, — указал он мне повторно.

Я послушно сел. После того как мои руки были связаны, я наконец понял откуда шёл тревожащий меня аромат — изо рта Лоикуна. Собственно поэтому он и выглядел лучше нас. Меня прямо потрясывать начало от такого бесчестия. У него значит «лепёшка» есть…. Но разум совладал с эмоциями. Вернее не разум, а желание стать свободным.

Лоикун, пока не стемнело, сходил к реке и принёс оттуда охапку каких-то растений. Он сев перед нами, извлекал из их корней белые стержни и кормил нас ими. Вкус был горьким и я попытался было отказаться, тем более что желудок после вчерашних процедур всё ещё болел, но лафот убедил:

— Еш. Завтра еш не моч. Нет еш — можно не жит.

Выполнив свою миссию по кормёжке, он, нарезав ветвей ивы, сел напротив нас на седло и стал их сплетать.

Ночью поднялась температура, пусть и не высокая, но нудная, мешающая спать. Оба лафота дрыхли. Я попытался безрезультатно освободить руки — Лоикун умел связывать. Сон сморил меня лишь под утро. И то…, как сон — полудрёма, постоянно прерываемая шорохами леса. Само положение связанного вызывало чувство беспомощности.

Проснулся я от холода, когда только забрезжил рассвет. Температуры вроде не было, Лоикуна тоже. Я попытался сменить положение, чтобы хоть немного размять затёкшее тело и наткнулся на безумный взгляд Оссурина.

— Goleb stekan zaga, — угрожающе произнёс лафот.

— Оссурин, ты перейди на имперский, я не понимаю.

Он в ответ только прорычал. Со стороны реки появился Лоикун со сплетённой вчера корзиной, или вернее мордушкой, в которой трепыхалось несколько довольно увесистых рыбин. Оссурин оживился и вывалил на своего соплеменника поток слов. Я не одного не понял, но по экспрессии речи, можно было с полной уверенностью сказать, что каждое слово было матерным. Лоикун, молча, разрезал рыбину вдоль хребта и ловко снял с неё кожу вместе с чешуёй. Потом старательно вытащил все кости, складывая кусочки мяса на листок. Когда он закончил чистить рыбу, то, отправив несколько кусочков прямо в сыром виде себе в рот, направился сначала к Оссурину. Тот даже попытался укусить соплеменника, а рыбу, засунутую силой, после того как Лоикун силой разжал его челюсти, выплюнул. Лафот вздохнул и направился с зелёным «разносом» ко мне:

— Еш.

Я послушно открыл рот. Пока ел, наблюдал за лицом кормящего, его лоб был покрыт капельками пота.

— Давно каша орка ел? — спросил он меня после завтрака.

— У орков.

— Лепёшка нет?

— Нет, лепёшек не было.

Он отвязал мои руки.

— Может трава «глупый воин» лечит каша орка. Будешь рыба ловит, трава из река тоже рват, лошад смотри. Оссурин не ругатса — ты кормит. Я не ругатса — меня кормит, — Лоикун сел на моё место. — Если тебе плохо — класть меч к нам на нога, мы потом свобода. Если я или Оссурин кричат — класт нам трава в рот. Тихо надо.

С первого раза связать ему руки не получилось. Пришлось мне пройти мастер-класс у связываемого. Когда дело было сделано, я, оглядевшись, поднял мордушку:

— А внутрь что класть?

— Рыба кишок класт. Каша больше нет.

— Ты что туда орочью кашу ложил?!

— Да. Мало была. Вам ест надо. Мне ест надо. Рыба не ловит, если нет ничего.

Понятно. Я поднял камень, служащий для утяжеления и вытряхнутый вместе с рыбой и засунул его обратно. Затем собрал всю рыбью требуху и стянул лыком прутья горловины мордушки или верши, не знаю их отличий.

К обеду Лойкун впал в забытье, а Оссурин не вышел из безумия. Забыл спросить у лафотов, когда это вообще проходит. А вдруг они знают? Раза три за день доставал рыболовную корзину — пуста. Последний раз я запаниковал — в ней почти не осталось приманки, решил в следующий раз достать утром. Ужасно хотелось есть. Мысли регулярно возвращались к каше, я даже осмотрел берег и поляну где мы остановились на предмет нечаянно выроненного Лоикуном кусочка. Походив по округе, увидел на мелководье замершее «бревно» рыбины. Не каша конечно…. Пока бегал и выстрагивал острогу, «бревно» исчезло. Съел пару корней камышеподобного растения, которым нас кормил Лоикун — лишь раздразнил голод. Вечером все мысли были о каше. Паника постепенно овладевала мной: а вдруг эта орочья гадость, которую я выблевал, не помогает пережить последствия кормления кашей, а лишь отсрочивает их? Нет, нет, под оркестр урчащего желудка, удалось уснуть.

Утром Оссурин сидел с опущенной головой, а Лоикун смотрел на меня со злобой. Его пламенную речь, ввиду слишком большой громкости пришлось прервать. Обтерев с рук слюни Лоикуна, которыми он обильно наделил меня, пока я вставлял кляп, я направился к реке.

В верше что-то было, но я забыл о ней, увидев рядом вновь «бревно». Острога в этот раз была со мной. Медленно, не спеша, я приблизился к объекту охоты так, чтобы моя тень не спугнула рыбину. Удар… и острога, лишь слегка коснувшись добычи, входит в ил, взбаламучивая воду.

— Мало того, что хромой, так ещё и косой, — бубня себе под нос, я стал вытаскивать корзину мордушки.

В корзине было очень похожая на упущенное мной «бревно» рыбина с хищным оскалом и два рака! Уж не знаю, кто за кем из них тут охотился, но я, припрыгивая на здоровой ноге «понёсся» обратно.

Заглотив кусочек, я принёс от реки в огромном лопухе немного воды и напоил Оссурина. Следом скормил ему часть рыбины. Он хоть и вяло, но ел. Далее настала очередь Лоикуна. Воду, опустив лицо прямо в импровизированную чашу, он выпивал всю. Трижды! А вот рыбу есть отказался. Я грешным делом где-то внутри даже обрадовался такому повороту, и, поделив его порцию между нами с Оссурином, с удовольствием съел перепавшую добавку. Сытость не сразу, но приятно растеклась по телу, принося минуты блаженства.

Оссурина я развязал уже перед обедом, состоявшим из мяса раков и корней камышовых растений. Помог ему дойти до кровати, сооружённой мной из ветвей и травы. Лоикуна развязали лишь на следующий день….

С лафотами я провёл ещё два дня, за которые мы все трое, если и не поправились, то немного окрепли. Они показали мне пару растений, которые были съедобны и одну рыбину, которая наоборот, не была съедобна. Вернее есть можно, но, судя по корявым объяснениям, туалет на некоторый период лучше не терять из зоны видимости. Хорошо, что я не поймал такую, когда они были связаны.

На третье утро, лафоты переговорив на своём языке, стали седлать лошадей.

— Нам ехат далеко. Ехат три на два лошад плохо, — подошёл ко мне Лоикун. — Ты жит, мы ехат.

М-да. Вот так кратко меня ещё никто не кидал. Понятно, что я обуза…. Не скажу, что был рад такому повороту событий, но и особо не расстроился. Хотя нет, расстроился, но скорее отбытию лошадей, чем лафотов. Всё-таки транспортное средство это вещь. Речей на прощанье мы не говорили. Просто пожали друг другу руки. Когда они уже сидели в сёдлах, Оссурин отстегнув с пояса кинжал в ножнах, кинул его мне. Я поймал и кивнул головой в благодарность. Они тронули своих животных, которые не спеша стали углубляться в лес.

Это пришло не сразу. Лафотов не было уже как час. И тут я понял: я — один! Именно осознание этого факта принесло мне ощущение свободы. Столько лет рядом со мной всё время кто-то был. Рабы, хозяева, орки — годы я не мог остаться один. Те мгновения, когда чистил загон, или там ждал на ристалище орочьих выкормышей, не в счёт — кто-то всё равно придёт. Это ощущение, когда кроме тебя вокруг только деревья да ветер баламутящий их ветви и создающий ощущение величественности природы не объяснить, как и не объяснить радость одиночества человеку, который никогда не испытал рабства. Сейчас, здесь, кроме меня был только я, и только я. Только я был волен идти, куда мне угодно. Посмаковав эту мысль в голове, задрав голову к небу, закричал:

— Я свободе-е-е-ен!

После эйфории воли быстро пришла мысль, что не стоило так уж громко выплёскивать свои эмоции. Я, не спеша, но, тем не менее, быстро, собрал свой нехитрый скарб, в виде кинжала и неудобного для переноски орудия ловли рыбы, и пошёл, взяв несколько правее от направления куда ушли лафоты. По дороге обдумывал создавшееся положение. Но через пару минут, мысли снова вернулись к прекрасному ощущению независимости, и я, напевая в мыслях кипеловскую «Я свободен», глазея на нежную листву леса, просто шёл…

К обеду, после десятка «перекуров», я вышел к полосе двухметрового кустарника, напоминавшего боярышник. Я не очень в растениях, но иглы на ветках точно как у земного растения. Ни справа, ни слева, обходных путей не было видно, ну и я не стал заворачиваться и шагнул вперёд. После того как я продрался сквозь довольно таки колючие кусты, лес неожиданно кончился и я чуть не вышел на дорогу. Дедуктивно мысля, учитывая отсутствие в этом мире автомобилей и отсутствие в колее травы — это очень оживлённая дорога. И не важно, что сейчас на ней никого нет. Постояв некоторое время под прикрытием зелени, я вернулся обратно. Найдя себе местечко в маскирующих меня кустах, снял с головы вершу и присел. Как-то я неудачно отдалился от реки. Прямо скажем не подумав. Как кстати и не задался вопросом приманки, тупо оставив все рыбьи внутренности на поляне имени лафотов. Ну, да это ладно. Дорога это разумные. А разумные, это рабство. Логика Винни Пуха подсказывала изменение маршрута.

Передохнув минуты три, я, было собрался уже уходить, когда со стороны дороги послышался равномерный глухой стук копыт. Я замер словно заяц, боясь дышать, а не то, что шевелиться. Когда в редких и маленьких просветах что-то мелькнуло, я, встав на четвереньки, пополз ближе. Рассмотреть, кто ехал я не успел, так как взгляд упёрся в огромного серого пса настороженно рассматривающего лес в моём направлении. Статуя! Иначе моё состояние не охарактеризовать. В голове промелькнули картинки рабства, потом ещё раз, потом ещё….

Пёс, постояв секунд тридцать, побежал за хозяином. Пошевелился я, только когда звуки отъезжающей телеги заглохли совсем. Бежал с максимально возможной для хромого спринтера скоростью, отталкиваясь как можно дальше здоровой ногой. Мордушка, казавшаяся раньше неудобной для переноски, теперь с лёгкостью влезла под мышку.

Вернувшись к реке, я нашёл самый, на мой взгляд, глухой угол, где почти упал на своё мягкое место. Воспоминания вновь переносили меня к дороге. При этом сердце начинало биться так, что в ушах отдавало. Решив, что больше в сторону людей я ни ногой, огляделся. Ивовые заросли, в которых я расположился, вполне совпадали с моим представлением о временном тайном убежище. По мере отступления страха, начал просыпаться голод. Успокоившись, я взял плетёное оружие моего прокормления и пошёл искать место его установки. После чего под аккомпанемент ворчащего на нерадивого хозяина желудка я прилёг в своём убежище. Сон, не смотря на голод, сморил почти сразу. Сказалась усталость и нервное перенапряжение.

Утром меня ждали водные процедуры — мордушка умудрилась переместиться глубже. Как и предполагалось, в ней ничего не было. Рыбы глупые, но, похоже, не настолько. Позавтракав камышовыми корешками, я присел на один из наклонившихся над водой стволов ивы подумать о делах своих скорбных.

К людям, как и другим разумным меня ни капли не тянуло, опять же… на сырой рыбе, которую ещё надо поймать, и корешках, без огня и под открытым небом…. Спать, кстати, в начале лета на земле, вернее ветках, то ещё удовольствие. Утром, начинаешь ворочаться от прохлады и сворачиваться в клубок, вспоминая воспаление лёгких. К тому же по рассказам в здешних лесах водились довольно опасное зверьё. Уже не помню, кто из рабов рассказывал, что когда-то на территории Руизанской империи была масса враждующих между собой государств, в каждом из которых были маги. Так вот эти маги были основными создателями разнообразного оружия, в том числе и биологического. Отголоски той давней войны встречались и сейчас в виде всяких не очень приятных зверей, нацеленных на уничтожение рода разумного. Помнится, он тогда рассказывал и о волках, и о кошачьем семействе, и даже о грызунах, после укуса которых, человек начинал заживо гнить. Это ладно ещё в этой местности собственно бои не проходили. Западнее встречались леса, где растения стрелялись ядовитыми иглами или усыпляли своим ароматом.

Что-то я отвлёкся, так вот, к людям меня не тянуло, но мысль о том, чтобы стибрить топор скажем там, или огниво (желательно не магическое, так как им я не умел пользоваться), ну а в идеале, какой завалящий лук, меня посещала. Правда… как посетила, так и ушла. По крайней мере, временно. Я не строил иллюзий и понимал, что в лесу одному выжить нереально. Нужна соль, нужны инструменты, да много чего нужно. Да и общение….

С такими грустными мыслями, но упоённый свободой, я провёл два дня на берегу речушки, благо, что нашёл применение своей рыболовной снасти, поставив её на течение. Не скажу, что был сыт, но и с голоду не умер. Рыба осточертела-а-а. От нечего заняться я попытался добыть огонь известными мне способами. Палочкой я чуть всю кожу от старания не содрал. Что только я с ней не делал, и крутил и тёр, и о кинжал и о дерево. Нагрелась, конечно, да и я разогрелся, но не загорелось. Эксперимент с выбиванием искры камнями затянулся часа на два. В основном, ввиду отсутствия оных в округе. С большим трудом отыскал два голыша и временно достал камень из верши. Какая там искра! Я даже о кинжал попробовал.

Вечером второго дня, занимаясь от безделья практическим дереволазаньем, то бишь, покоряя вершину самой большой в моих владениях ивы, заметил дымок костра в стороне дороги. То, что это за мной — вряд ли, ежу понятно. Но напомнило мне, что я не Крузо и на необитаемом острове. Если конечно это не туземцы….

Человеческое любопытство это всё-таки страшная вещь. До наступления ночи я затих, а вот когда мгла окутала лес….

Сначала было немного страшно — ночная мгла — вдруг звери, но постепенно страх отступил, зато наступило отчаянье — я, похоже, заплутал. Луна изредка выглядывала из-за туч, слегка разгоняя тьму, но легче мне от этого не становилось. Я уже начал понимать, что могу не найти обратную дорогу. Спустя часа четыре блужданий, я, проходя мимо кажущегося зловещим в темноте дерева, зацепился за него. Дерево тут же отомстило мне, впившись своим когтем в плечо. Боярышник! Сориентировавшись, я решил идти направо. Собственно налево тоже можно, но почему-то казалось правильным направо.

Костёр я увидел издалека. Передвигаясь очень осторожно, то есть стоя у каждого дерева по две-три минуты я стал приближаться. Только бы не было собак. Когда подошёл настолько что мог осмотреть вставших на ночёвку, замер минут на пятнадцать разглядывая путников, вернее путника. Сидя на бревне у костра, крепкий мужик в простой одежде клевал носом. На противоположенной стороне поляны от дороги привал отделяли телега с бортами из жердин и крытый фургон. Три стреноженных лошади мерно жевали траву. Ни под телегами, ни где поблизости, лохматых сторожей видно не было. Свет костра не давал рассмотреть наверняка — что же скрывается за ним. К гадалке не ходи — мужик не один и остальные спят в фургоне. Памятуя о моём появлении в этом мире, когда я тоже вышел на костёр, здороваться я не собирался. Стараясь не наступать на что-либо хрустящее или шумящее, я стал обходить поляну по лесу, стремясь незаметно подобраться к телеге, на которой что-то темнелось.

Мне мнились горы мяса, хлебов, соли, которые я смогу утащить на своих крепких плечах. Я понимаю, что это не честно, не хорошо, не правильно и унизительно, в конце концов, но как-то жизнь в этом мире меня немного изменила. Логика оправдания — мне сейчас нужнее. Урви — если сможешь. Но эти слабые и абсолютно ничего не значащие отголоски совести были потом, а сейчас — запах наживы.

Зайдя со стороны дороги, я некоторое время подождал. Мужик не шевелился, в фургоне тоже было тихо. Пригнувшись, я медленно стал подходить к телеге. Ошибаться было нельзя — не самый скоростной бегун этого мира. Наконец я добрался до вожделенного кузова. Расстраиваться было некогда — в телеге лежала сбруя, то есть два хомута, седло и пара седельных сумок. Последние, я аккуратно пододвинул к борту. Не знаю зачем, но накинул на шею какой-то свёрнутый ремень от упряжи. Перевесившись через край, попытался вытянуть из-под седла попону, ну или как там называется то, что кладётся под седло, но не получилось. Седло сдвинулось вместе с ней, одновременно раздался деревянный стук. Я замер. О седло был опёрт топор, который упав — сбрякал. Подождав минуту и убедившись в неизменности положения сторожа, я перевесился ещё раз и, дотянувшись кончиками пальцев до рукояти, стал медленно пододвигать к себе. Миллиметр, ещё один, ещё. Теперь уже можно взяться получше. Теперь по-сантиметрику, по-маленечку…. Уф! На улице было не жарко, но лицо горело. Так. Теперь поднимаем сумки, и не спеша назад.

А-а-а! Получилось! Я, отойдя приличное расстояние, побежал. Не знаю зачем, но сделал пару небольших кругов — следы запутывал. Адреналин в купе с гормоном счастья кипятил кровь и грудь, в которой словно голубь готов был вырваться наружу. Улыбка растягивалась временами сама собой. Я смог! Остановился, когда уже стало светать от того что в боку кололо и воздух обжигал лёгкие. Первым делом, присев раскрыл сумки. Соль! Да я богач! Маленький полотняный мешочек соли! Кусочки кожи, тряпка, небольшой ножичек, моток дратвы, медная монетка, шило…. А с виду такие большие сумки. Огнива нет.

Но я не тот человек чтобы расстраиваться. Я оптимист. Вечером у меня и этого не было. Сложил всё обратно, я направился в сторону реки.

Найти место моего обитания было не так просто. Изначально я минут двадцать прошагал в другую сторону, потом пришлось возвращаться. В поощренье меня ждал завтрак подсоленной рыбой. Даже корни водного растения, если на них уронить несколько крупинок соли — приятная пища. Ох, чувствую после такой диеты, заведутся у меня черви в животе, как говорила мама. Мама…. Как же я скучаю….

У меня появилось новое занятие — рыбалка. Отломав от одной из медных пряжек сумки «язычок», я изогнул его и заточил на камне. Даже бороздку, чтобы рыба не так срывалась, на жале ножичком сделал. Не, ну конечно не шедевр и металл мягкий…. Леску заменила дратва.

Рыбалка не задалась, прямо скажем. «Наверно время не то выбрал», — успокоил я себя. Когда я засыпал, мне чудился запах дыма и жареной рыбы….