Глава 18
Утро отозвалось головной болью. Разум прояснился, но не полностью. Проснулся я на полу клетки от скрипа петель двери.
— Давай Липкий, поднимай своих.
— Что так рано?
— У имперских спросишь.
Надо мной склонилось лицо Спокойного:
— Вставай.
Идти в кандалах очень неудобно, прямо очень. Благо, что идти было недалеко. Мы встали в затылок друг другу там, где указала обслуга, после чего усталый воин продёрнул между нашими ногами, поверх кандалов, цепь. Следом эта же цепь последовала меж рук, и местный кузнец приклепал звенья концов цепи с друг другом. Последним был Липкий, я был перед ним.
К воину подошёл давешний Попон. Жаль, что раритетную заточку, которую я делал ещё у орков, забрали, можно было пырнуть, хотя за это показательная смерть. Причём не факт, что отрубанием головы. Могли и сжечь, и лошадьми порвать, и на площади подвесить, разрешив всем кидать камень. Думаете, не найдётся желающих? Да как же!
Попон что-то втирал воину, сунув мелкий предмет в руку, тот кивнул. После сковывания, нас усадили на телегу. Телеги было две. На первой ехала охрана, в виде четверых воинов не первой свежести одетых в кожаную броню, а на второй мы. Правил нашей телегой, возница — деревенский парень без оружия, а вот телега охраны ехала под управлением одного из воинов. Вообще я знал, что первая телега слегка незаконна, то есть, не предусмотрена инструкциями. Воины должны были идти сбоку от нашей телеги, охраняя наш покой и здоровье. Наверняка первая телега либо одного из воинов, либо купленная вскладчину. Хотя второй вариант вряд ли, лишний империал не у каждого есть.
Может быть, конечно, успокоительное обслуги ещё действует, но я не переживал. Вот помню первые разы, как я попадал в загон — да, были нервы. А сейчас…. Просто начал осмысливать своё положение и размышлять о побеге. Судьба видимо у меня такая — украл, выпил….
Только выехали из загона — телеги встали. Воины как будто для совещания отошли к первой лошади, тут же к нам подошли два мужика.
— Привет Липкий.
— Привет, — ответил мой сосед.
— Ты уж извиняй, что могли.
— То есть? Покормили руки и всё? Что вытянуть из загона — вода не потекла?
— Прекрати Липкий. Ты уже с печатью. Сам всё знаешь. Тем более тебя по суду…. Ссориться с имперскими себе дороже.
— Двуглавый так решил?
Один из мужиков кивнул. Липкий замолчал.
Тут смутным зрением я увидел… Клопа! Тот стоял у дома и наивными глазами смотрел на меня.
— Липкий, — обратился я к соседу мерзким хриплым голосом, — можно мой тоже подойдёт? — Понимая, что встреча с ребятами организована не просто так, спросил я.
— Тот, что ль? — Наказанный кивнул на Клопа.
— Да.
— Пусть идёт. Ладно срезы (воры, на местном), — переключился Липкий с меня на собеседников, — будете на каменоломнях — встретимся.
Плохо расстаёмся Липкий, — ответил один из них.
Я в это время махал руками Клопу. Тот нет — нет, но понял, что я от него хочу и медленно, озираясь на воинов, стал приближаться к нам.
— Да как тут хорошо-то расстаться? Что не могли перекупить?
— Суд поставил тебя на каменоломни — алтырь не пошёл навстречу….
Тут мне стало не до разговоров Липкого.
— Клоп! Давай быстрее.
Тот спешно подошёл вплотную.
— Клоп, нас кинули. На рынок больше не ходи. Меня не ждите, думайте дальше. Я в каменоломни. Получится, приду к яме. Если пойдёте куда, оставьте записку.
— Ты это, Хромой, — покосился на соседей Клоп, — мы тебя не оставим, я точно пойду следом, так что не ветрись. Держи, — Клоп сунул мне в руку горсть башок.
— На оглоблю тебя! — Я сунул деньги ему за пояс. — У меня их заберут, а у вас последние. Иди. И за мной не вздумай ходить — держись парней….
— Э! — Раздался голос одного из воинов, будто невзначай заметившего посетителей. — Вы чего там? Отходите!
— Видели как надо? — кивнул на отходящего от нас Клопа Липкий. — Готов идти за обозом, а с тем правом, что сейчас ведёте вы — все скоро рядом со мной будете.
— Не бузи Липкий, — ответил один из них, — держи денег и не смотри на нас хмуро.
Говоривший сунул Липкому монету, причём достоинство деньги рассмотреть я не успел, и развернулся — охрана была уже близко.
После беседы меня и Липкого прохлопали. Мне прятать было нечего — заточку ещё в клетке забрали, а вот Липкий куда-то заныкал деньги так, что не нашли.
Уже около выхода к воинам подбежал полноватый мужик:
— Служивые, вы же через Бретенное едете?
— Ну, да.
— Захватите моего раба, там у вас его примут?
— С какой стати?
— Так…, — полный отвёл старшего охраны в сторону.
У ворот, причём, совсем не тех, через которые мы вошли, к нам на телегу посадили восьмым, если не считать возницу, здорового, нет, очень здорового мужика, прямо выше двух метров и шире меня раза в четыре! Кандалы, используя переносную наковаленку, быстро приклепал к нашей цепи, со стороны Липкого, какой то молодой парнишка, тем самым лишив наказанного, привилегии идти в конце. Когда проехали через ворота, в голову пришла смешная, если бы не была грустной, мысль о том, что зря я переживал о выходе из города — даже документы не попросили.
Ехали мы уже три дня, на ночь останавливались в сёлах, где стояли специальные клетки — похоже, маршрут был тщательно спланирован. Кормили ужасно, даже по сравнению с сырой рыбой. Готовил всё тот же возничий, замещающий судя по всему всю обслугу. В туалет ходили по расписанию, ну или пока кто-нибудь не изноется. В этом случае мы тоже ходили, но нывший получал по заду мечом, разумеется, плашмя. Больно — я испытал.
Здоровый раб, оказался немым. Липкий долго пытался достучаться до него, пока тот не раскрыл рот и не показал пальцем на обрубок языка. Оставалось только догадываться, за что его так. После этого, Липкий, пытался ненавязчиво выпытать кто такой Клоп, но поскольку я уходил от ответа, а среди рабов не принято так уж пытаться узнать чужие секреты, Липкий отстал. Гнобой смотрел на меня волком, но нас разделяло пятеро рабов, поэтому выяснить отношения он не спешил. Хотя и я, и он, понимали, что рано или поздно встретимся тет-а-тет.
Волнение началось где-то в полдень четвёртого дня. Я чувствовал взгляд! Огарик! С одной стороны безумно желалось свободы, с другой… а что они могут? Желание свободы в моих мечтах и чаяниях побеждало, наделяя друзей сверхъестественными способностями.
— Что такой счастливый? — спросил что-то заподозривший Липкий.
— Погода хорошая.
— Если действительно хорошая, сотри хмыру, — раб исподлобья осматривал окрестности.
Я убрал улыбку — воины тоже не дураки, тем более что всем им, кроме одного, было уже наверно к пятидесяти, то есть опытные. Липкий больше ничего не спрашивал.
Охрана ехала на первой телеге, не особо наблюдая за нами. А куда мы денемся скованные? Наше место по существующим меркам, благодаря авторитету Липкого, было козырным, то есть сзади, а не сбоку, телеги.
Огарик появился словно мираж. Вот только не было, и вдруг посередине дороги из воздуха материализовался мальчонка. Понятно, что он не трансформировался, а просто мы каким-то образом не видели его. Паренёк быстро догонял нас, держа в руках кинжал. Кто-то из рабов заметил и хотел обнародовать своё внимание:
— Смо…, — тут же его горло было сжато пальцами Липкого.
Он бесшумно, и что самое главное быстро наклонился на спину и, дёрнув особо внимательного за шкирку одной рукой, схватился второй за кадык. Кандалы даже не звякнули. Секунды через три он отпустил его. Все сразу поняли, что надо молчать.
Огарик догнав, сунул мне в руки кинжал.
— Жди, — прошептал он.
— Ещё есть? — слегка наклонившись к Огарику, спросил Липкий.
— Топор, — ответил он.
— Сможешь?
Мальчишка кивнул. Пригнувшись, Огарик в определённый момент рванул в сторону. Седьмой зуб на выбив даю, по дороге его фигурка слегка смазалась.
— Много красных? — тихо спросил меня Липкий, подразумевая количество убитых мной.
— Один.
— Сможешь?
Я пожал плечами.
Здоровый похлопал меня по плечу. Я посмотрел на него. Тот, указав на кинжал, хлопнул себя ладонью по груди. Особого, да и не особого, желания убивать охрану у меня не было, поэтому я с облегчением протянул ему рукоять. Спустя минут сорок, Огарик появился вновь, но уже с топором. Сунув его мне, он прошептал:
— На развилке остановите.
Вместо меня ответил Липкий:
— Сделаем, — и потянул у меня из рук топор.
Когда Окарик вновь растворился, Липкий прошептал:
— Слышь, гигант, помнёшь меня на развилке, ток не сильно.
Немой кивнул.
Развилка была через километр. Немой вдруг гортанно зарычал и схватил за грудки Липкого, тряся словно куклу, он завалил раба на спину телеги и стал мутузить ладонью. У Липкого в глазах был неподдельный страх. Мне бы на его месте тоже было страшно — мало того, что сам нападавший огромен, так ещё и звуки, издаваемые им при этом, были несколько нечеловеческими — голосок у гиганта был о-го-го, а отсутствие языка довольно непривычно искажало его. Натянувшаяся от телодвижений рабов цепь, врезалась в ногу.
— Свара! — заорал возничий.
Воины не торопясь, спрыгнули с первой телеги и, разобрав крепкие палки, приготовленные для такого случая, двинулись к нам. Рабы от страха, ну и чтобы не попасть под раздачу отклонились от дерущихся. Лишь бы шептуна не было! Сдаст нас и весь театр псу под хвост. Хотя среди едущих в каменоломни шептуны, это скорее редкость. Все знали, что там такие долго не живут.
— Э, разбежались! — первый воин замахнулся палкой.
Гигант резко сев, принял нешуточный удар палки на руку и, спрыгнув, схватил лежащий на телеге кинжал, с замаха воткнув почти на половину в шею воину. Тот захрипел. Вояки вместо того, чтобы начать бить палками побросали их, и стали доставать мечи. В этот момент, одному из них в шею прилетела стрела. Человек, это удивительное и живучее существо. Воин не упал, не схватился за шею, он развернулся на встречу опасности. Из леса вышли Клоп, Толикам и Ларк с копьями.
Среднего бей, чтоб не убежали! — Распорядинлся старший охраны.
Один из стражей стал обходить гиганта и Липкого, так как те были вооружены и очень опасны, по крайней мере, выглядели так. Особенно гигант, держащий мой кинжал, словно волшебную палочку — Гарри Потер. Уж пропорции кинжала и руки были один в один как в фильме.
— Тока попробуй воевый, — рыкнул на воина Липкий.
Но мужика его слова не испугали. Его рука с мечом, словно в замедленной съёмке наносила колотый удар, причём выбранной жертвой был я. Напрягая всё тело, я пытался уйти с траектории удара. Вдруг воина словно передёрнуло током, меч, продолжая своё движение, вскользь коснулся рубахи на груди. Буквально, на долю секунды, воин замер, после чего стал оседать вниз. Я перехватил руку и вывернул клинок из кисти стражника, знатно порезав при этом свою руку. Когда тело упало, моему взору предстал Огарик, стоявший за спиной воина с распростёртой пятерней. Не знаю, что он там сделал, но как минимум здоровье, а то, возможно и жизнь, я ему должен.
— Бросайте мечи, — произнёс Чустам, выходя из леса с луком. — Вы уже проиграли. Бросите — убивать не будем.
Старший оглянувшись, и поняв, что их всего двое, не считая возницы, который уже улепётывал в лес, не мог принять решения. Тут тот, что со стрелой в шее, пошатнулся.
— Думай быстрее, ты ещё можешь помочь ему.
— Ему уже не поможешь, — старший бросил меч.
— Я остановлю кровь, если вытащишь стрелу, — Огарик несколько равнодушно для ребёнка, наблюдал эту картину.
— Да конечно, — старший, усадив ничего не понимающего воина на землю, суетливо стал пытаться обломить наконечник стрелы.
Его руки скользили по стреле, измазанной в ещё больше начавшей течь крови. Гигант сделал к ним пару шагов, прежде чем цепь натянулась, останавливая его. Он, повернувшись, махнул нам рукой. Липкий нехотя сделал шаг. Но тормозили не мы, а последний.
— Что не понятно было сказано? — повернулся я.
— Так он не говорил, — произнёс один из рабов.
— Быстро подошли! Человек умирает.
— Да он как бы, не человек для нас….
— Огарик тронь там говорливого, — повернулся я к пареньку.
— Да ладно, идём мы.
Когда гигант смог приблизиться к старшему, то первым делом откинул мечи обоих воинов к нашим. Клопу даже пришлось отпрыгнуть, чтобы клинок не ударил его по ноге. Потом схватив за плечи старшего, отодвинул от уже начавшего закатывать глаза воина. Взявшись пальцами, он с лёгкостью отломил оперение и продёрнул стрелу дальше. Кровь пульсирующе стала вырываться наружу. Если Огарик сможет его спасти, то на него можно будет молиться как на святого, наверняка внутрь тоже кровь била. Гигант быстро зажал обе раны. Мальчонка подойдя, убрал его руки и наложил на раны свои. Шея воина словно осветилась изнутри, став на мгновение прозрачной. Секунд тридцать ничего не происходило, но затем воин конвульсивно задёргался. Огарик отдёрнул руки от шеи и отошёл назад, растерянно смотря на воина. Слова были излишни.
— Ладно, Ларк, Огарика уведи, — первым отошёл Чустам. — Тот второй мёртв? — спросил он мальчишку.
Огарик отрицательно помотал головой. Я бы наверно на его месте вообще вопрос не понял. У парня прямо великое самообладание.
— У кого топор?
— У меня, — поднял топор над головой Липкий.
— Цепь на телегу закидывай, рубить будем.
— Клоп, лошади! — крикнул уже я, понимая, что уходить надо будет быстро, а кандалы мы точно здесь не снимем. — Липкий, закидывай цепь на телегу — рубить будем.
Толикам копьём указал десятнику отойти. Перерубить цепь на телеге не получилось, не смотря на то, что по обуху долбили бревном сантиметров пятнадцать диаметром и метра два длиной. Телега играла под ударами, сводя на нет все усилия. Гигант остановил уже вспотевшего Чустама и указал на лес.
— Что? — спросил корм.
— У него языка нет, — уведомил я Чустама.
— Так нас поймают, — ответил гиганту корм, замахиваясь в очередной раз.
Гигант перехватил бревно и, поставив его на землю, приложил к нему цепь.
— Он говорит, что на дереве быстрее будет, — перевёл я.
— Да понял я уже. Давайте к лесу!
Минут через двадцать! Гигант, махая бревном смог перерубить звено цепи. За это время и бревно стало похоже на мочалку и дерево, на котором рубили, покрылось вкруговую отпечатками цепи. После разгибания звена, рабы, наконец, смогли разъединиться из единой связки.
— Чустам медальоны! — крикнул я корму.
— Где? — спросил Чустам у старшего.
— Они потом привозятся. Мы по общей бумаге едем.
— А где бумага?
Старший открыл сумку, висящую на нём.
— Ты лучше всю сумку давай, — предложил корм.
— Там наши документы. Я заберу?
Корм кивнул.
— Ну, всё, уходим! — крикнул Чустам, закидывая меня словно мешок на трофейную лошадь, сесть я на неё не мог, ввиду наличия кандалов на ногах. Со стороны головы гремя кандалами, ко мне подошёл гигант. Показав себе на грудь пальцем, ткнул в меня. Смотреть на него лёжа на животе, было неудобно.
— Хромой, — Липкий тоже смотрел на меня, — я тебе помогал.
— То есть ты тоже хочешь с нами?
— Ну, своих, у меня не осталось. А с украшениями мы одни далеко не уйдём.
— Чустам! Давай большого и Липкого возьмём — просятся.
— Пусть на вторую залазят, а там видно будет, — корм снимал с убитого броню.
— А мы? — спросил один из рабов.
Мы зависли. Чустам глянул на меня. Всех брать — самоубийство — скорость потеряем дико. Нас к утру найдут, поскольку кузни для расковки или табуна лошадей у нас не было.
— Я только этих двоих знаю, — я попытался развести свисающие руки. — Пока есть шанс, могут бежать. А не-е-е. Там такой гнусный, с язвочками на лице, я бы ему ногу сломал.
— Тот убежал в лес, как только цепь разрубили, — засмеялся Клоп.
— Так вы хоть топор оставьте! — крикнул раб.
— А то у нас топоров склады. Беги! — Чустам подошёл к десятнику и бросил перед ним меч. — Ты свободен.
— Вы чего?! — заорал ещё один. Он же нас перережет!
— Я ему обещал, и слово держу. Беги тебе говорят, у него вон раненый, — Чустам присел у воина поверженного Огариком и, приложив пальцы к шее, одобрительно кивнул, — ему не до вас!
Наверно, если бы освобождали рабов с обычного торба какого-нибудь балзона, то больше половины рабов просто остались бы на месте, поскольку среди рабов огромное количество людей которые боятся. Боятся бежать, боятся говорить, да и жить, если честно, боятся. Но это имперский торб. А имперские чёрные рабы долго не живут. Нет, конечно, тут тоже такие были. Например, вон тот мужичок с испуганными глазами, наверняка никуда не побежит.
— То есть вы нас бросаете? — возмутился всё тот же раб.
— Слышь, разговорчивый, — взорвался вдруг Клоп. — Пока ты тут трезвонишь, парни то уже разбредаются. Тебя в любом случае не возьмём. Много говоришь — мало делаешь! Повидал я таких, которые только на чужой спине.
Ещё один раб и вправду ковылял в лес и на развилке остались только этот орущий, мужичок с испуганными глазами и старик, непонятно как попавший в рабы. Почему непонятно как? Потому что такой возраст редко загоняют за долги в рабство, а дожить рабом до такого состояния тоже не реально.
— У них есть хот какой-то шанс, — закончил Чустам мысль Клопа.
— Телята недоделанные, твари…! — Слышалось нам вслед.
Вернее всего, этот оракул останется в рабстве…. Собственно шансов у тех, кто побежал в лес в кандалах без инструмента, тоже….
Я понимал, что мы могли увести с собой ещё пару рабов, но…, да какое тут но — сами еле выживаем и брать незнакомых…. Терзания совести были, однозначно. Оправдывался перед собой только тем, что действительно глупо тащить всех.
— Не думал, что вы на такое решитесь, — говорить лёжа на лошади вниз головой, было неудобно, но переполняла радость, что я вновь на свободе и безумно хотелось ей поделиться. — Спасибо мужики. Правда, спасибо, я уж думал всё….
— Да это Клоп, — ответил Чустам. — Никак не хотел терять своего раба. Как, говорит, они посмели забрать мою собственность!
— Не говорил я такого! Смотри-ка, дедок-то всё ещё плетётся, — Клоп обернулся.
Мне тоже было видно мелькавшего среди деревьев старика, когда я приподнимал голову. Так обзору мешали сумки собранные с телеги охраны. Мы уже шли второй час, и такой темп, да ещё в кандалах мог выдержать не каждый. Через час фигура старика потерялась. Огарик не подавал вида, что был чем-то расстроен, но и не щебетал как обычно. Просто молча ехал на Серебрушке, разглядывая окрестности и новеньких, перекинутых через Звезданутого и трофейную лошадь. На отдых мы остановились только вечером. Именно на отдых, поскольку в ночь надо было тоже идти — мы ведь не просто кражу совершили — мы убили имперских солдат, похитили имущество империи, а это скажу я вам….
Во время остановки сбивали кандалы, всё тем же топором. Сбивал Большой, срубленным бревном. Бревно он вырубил минут за пятнадцать, причём тупым топором. В первую очередь пытались снять с моих ног, напихав между кандалами и ногой рубаху — чтоб не так отдавалось. Били на пеньке, оставшемся после вырубки бревна. Минут сорок ушло только на две заклёпки одной ноги, вторую решили оставить на потом. К концу отдыха на нас вышел дедок. Вышел и молча сел у дерева, как будто, так и должно быть. Никто не сказал ни слова, хотя все косились на него. Дедок одёргивал штанины. Ноги под кандалами были сбиты даже не в кровь — в мясо. Когда тронулись дальше, Чустам, молча, поднял деда и положил на круп Серебрушки.
Пока ехали, я камнем шоркал лезвие топора, напоминающее из-за вмятин неправильную пилу, одновременно слушая рассказ Клопа.
— Когда тебя увели, я решил не уходить и переночевал в нижнем городе….
— Придурок, — прокомментировал его слова Чустам, подгоняя кожаную броню под себя. — Мог и без лошади остаться. Лучше бы в конюшне.
— Так вот, — игнорировал корма Клоп, — утром сразу к рынку, а там смотрю ты на телеге. Я и делать не знаю что, имперские же. Ну а как ты замахал и всё разъяснил я к нашим. Тут и порешили, что надо тебя вытягивать — тут ведь мог любой оказаться. Когда догнали, стали думать, как тебя вызволить. Огарик сказал, что может незаметно к тебе подойти и попытаться снять кандалы. Попробовали, он даже ветку магией сломить не может….
— Огарик! Ты вообще как? — перебил я Клопа.
— Нормально, — собственно по парню не видно было, что его ветрит или он переживает.
Воистину дети жестокие существа.
— Слушай, а вот зелье что твой дед готовил тогда для двери….
— Не получится. То зелье магию снимает с вещей. Могу попробовать размягчить клёпки.
Спать всё равно встали. Без сна долго нельзя, да и месяц был уж очень жидким, поэтому лошади в темноте спотыкались. Утром Толикам раздал всем по горсточке крупы и сушёной рыбине, предупредив, что воды нет, и тот, кто будет что одно, что другое есть, будет страдать. Новенькие, даже Липкий, молчали, присматриваясь, хотя большой, подозреваю даже когда присмотрится, останется немногословным. Ноги деду намазали мазью, вернее её остатками.
— Давайте хоть познакомимся, — пока рассаживались, ну вернее частично развешивались по лошадям, предложил Чустам.
— Липкий, срез, наказанный, — представился всеми регалиями Липкий.
— Чустам, воёвый, бывший корм, — протянул руку Чустам.
Все замерли, смотря на них. Более враждебных званий рабства сложно придумать. Липкий ухмыльнулся и пожал руку корму.
— Тебя как? — спросил Клоп деда.
— Шваний, был горном.
Все, кроме меня и Ларка повернулись на него. Понятно, что мы с криворуким тоже навострились.
— Чей горн? — первым спросил Чустам.
— Грандзона Кавара Ханыркского.
— Рабом? — Толикам заглянул на висок деда.
— Нет, вольным.
— Это как же тебя угораздило?
— В горны или рабство, — улыбнулся дед.
— Да и в то, и другое.
— Мой отец был другом его отца. Так и вышло, что его отец взял меня, а потом передал всё сыну, когда в немилость впал. Тот начал свою игру вести и я не угоден стал — знал много.
— Чего ж не траванули?
— Отец его жив, только от дел отошёл, не понял бы.
— А в рабы понял?
— Тут основание — мол, крал, суд сказал.
— Всё равно, почему жив?
— За вами увязался, вот и жив. Так, наверно страже дали указания.
— Так вот ты чего так ноги сбил…, — Чустам по-другому взглянул на деда
— Жить хочу.
— Вы хоть мне расскажите, — возмутился я.
— Он правил всеми делами грандзона и перегнул с империалами, — в одну фразу поместил всё Липкий.
— Можно и так сказать, — ухмыльнулся дед.
— Империалы-то есть? — спросил вор.
— Есть. Только не взять.
— Много?
— Десятка два, чуть больше.
— Если мы возьмём, то наши?
— Ты, молодой человек, пытаешься с меня денег взять, ещё не родившись?
— Да как не родившись?
— Да так. Ты прихлебай и я прихлебай. Пока мы с тобой сами от милости этих людей зависим. Бросят здесь, и мы помрём вместе.
— А вообще такое возможно? Насчёт денег? — Спросил я.
— Конечно, но риск большой.
— Чего слушаете? — вклинился Чустам. — Ты дед, пока молчал, лучше выглядел. Видите, вас кашей кормит, чтобы выжить.
— Да ладно, воёвый, то же просто разговор, проверить всё можно, — возразил Липкий.
— Вот когда проверишь, тогда и разговор будет.
— Идёт воёвый. Ты не прими за грубость мои слова, правду ведь величаю.
— Да я как бы не в обиде, но и сказками не питаюсь.
Хотелось обоим по сусалу…, развели тут, служил…, воровал….
— Поехали, бедовые, — перешёл на рабский сленг Толикам.
— Хромой, — подошёл Липкий, пока я засовывал ногу в кожаную петлю стремени.
— Что?
— Я вообще в богов не очень верю, но и в чужие дела не лезу, — Липкий как-то странно смотрел на меня.
— Ты к чему это?
— Вы мертвякам поклоняетесь?
Я ухмыльнулся:
— Это как?
— Я не знаю как, по-вашему, может, что-то не правильно говорю….
— Объясни ладом, я пока тебя не понимаю.
Звезданутый переступил и мне пришлось подпрыгнуть на одной ноге за ним, так как вторая была уже в стремени.
— Ну, адепты смерти там….
Тут до меня дошло:
— Ты о змеях на копьях?
Хоть мы говорили негромко, но смотрю дедок тоже ухо закинул, а Большой, так вообще не скрываясь смотрел на нас.
— Да, — Липкий ответил неуверенно.
— Не совсем. Есть да — едим, а поклоняться мёртвым глупо, — пока взгляд Липкого менялся, но надо отдать должное, страха в нём не проскользнуло, я поспешил успокоить. — Шучу я. Копья нам по случаю достались, — я запрыгнул на Звезданутого. — Просто они качественные, да и других нет. Никому мы не поклоняемся, только госпоже свободе.
Липкий качнул головой, в знак того, что понял меня:
— Хорошо сказал.
Все клёпки, при помощи Огарика, который, действительно несколько смягчил железо, вечером мы сняли.
— А малец что, тебя слушает? — вор присел рядом, пока сбивали клёпки с кандалов Большого.
Голос у него был заговорщицкий — наверняка вынашивает планы применения Огарика.
— Не мути воду Липкий, будь собой. Не тяни из раба жилы и будет тебе счастье, — ответил я ему. — Огарик имеет покровителя, не суйся. Да и будь проще.
— Да я просто спросил….
