– Когда ехал на «Дебют», у тебя было ощущение, что победишь?

– Было ощущение: надо бы победить. Потому что из аспирантуры меня выгнали за «академическую неуспеваемость», а политик, которого мы тащили в городскую Думу, на выборах провалился. Выборы были за два дня до моего отъезда на премию. Я получил расчёт, так что в Москву ехал безработный и беззаботный. Думал: меньше паришься – больше везёт. Так и вышло. Кроме удачи, я ни во что не верю.

– Лауреатство что-то изменило в твоей жизни?

– Изменило не лауреатство, а деньги. Теперь могу кирять в ресторанах, а до этого было всё очень кулуарно: улочки, скамеечки, мурлычки котовские, куда мужики после работы по дороге заходят пропустить заслуженные сто грамм, радио «Шансон» там играет.

Ещё раньше мне всегда приходилось калымить где-то, идиотов терпеть, бредни чужие выслушивать, а теперь я в банке денежку снял и всё: сам себе хозяин. Никому не служу, никого не слушаю. Я по жизни буржуазный анархист.

– Роман, за который тебе дали премию, был не дописан. Ты его дописываешь?

– Ни дня без строчки. Рабочее название – «Соловьиные когти». О том, как цыгане поют и пляшут.

– Твоё отношение к резкой критике журналиста Льва Пирогова в «Экслибрисе». Он написал, что лауреаты литпремии «Дебют» этого года сплошь бездарности.

– Ну обругал и обругал. Я писал не для того, чтобы Пирогову понравилось. Он то сам кому нравится?

– Как отнеслись к тебе по приезде в Иваново?

– Свои очень тепло встретили. Как Михалкова в «Жестоком романсе»: «К нам приехал, к нам приехал Дмитрий Михалыч дорогой». В университете сразу предложили в аспирантуре восстановиться. Но мне уже по барабану. Пусть сами российскую науку двигают. За пять тысяч рублей в месяц.

– Что у тебя в чернильнице?

– Я ещё стихи пишу, но нигде их не публикую. Поэзия – вещь музейная, никому не нужна. Думаю, она уже исчерпалась, как в своё время живопись, архитектура, классическая музыка. Очень жалко. Я то стихи люблю. Из современных – Веру Павлову, Ольгу Хохлову, Виталия Пуханова. Ещё Воденникова, когда тот не выпендривается и если на его интервью глаза закрывать.

– Расскажи немного о своей семье: женат – не женат, мама – папа…

– Родители у меня – инженеры по образованию, оба коренные ивановцы. То, что я писатель, очень обоих расстраивает. Им бы хотелось, чтобы я на атомной станции лампочки вкручивал. Или ядерные реакторы проектировал. Мама очень просит внука или внучку. Говорит: «Мне через два года на пенсию, так будь любезен, чтобы мне скучно не было». Но я как-то не дорос до отцовства. Ребёнок многое осложняет, когда он некстати. К тому же для ребёнка, как минимум, нужна хорошая мать, а я ещё и невесты себе не выбрал. В нашем славном городе невест.

– Во многих последебютных статьях тебя называли будущим автором коммерческой литературы. Твоё отношение к этому?

– Ничего не имею против того, чтобы стать миллионером. Хорошая проза всегда была коммерчески успешной. Вспомнить хоть Льва Толстого, хоть Джека Лондона. И в авторском кино ситуация та же самая. Я чего-то не слышал, чтобы Альмодовар или Кустурица зубы на полку клали. Глупо писать вещи, понятные только выпускникам филфаков. Я как прозаик обращаюсь ко всем думающим людям – будь ты хоть мастер ЖРЭУ, хоть астроном, хоть астролог.

– После победы «толстые» журналы заинтересовались тобой?

– Из «Нового мира» Андрей Василевский просил ему выслать текст романа по электронке. Я выслал. Но в «Новом мире» Новый год отмечают так же, как и во всей стране. Продолжения у этой истории пока нет. Они, видимо, ёлку с мишурой разбирают и шары по коробкам раскладывают.

– Ты собираешься переезжать в Москву?

– Не знаю. Планов – миллион. Самый несбыточный и любимый – умчаться на годик-полтора на Камчатку, в Долину гейзеров. Там никого, кроме геологов, нет, им раз в сезон с вертолётов гумпомощь скидывают. Картошку варят прямо в лужах. В Москве такого не увидишь. Я Москву недолюбливаю. А вот москвичи – чудесные люди. Они незлые и прагматичные. Приятно иметь с ними дело.