Стоял погожий весенний день.

В издательство «Духовные скрепы» нарочито уверенной походкой зашел Игорь Зеленцов. Он договорился о встрече с редактором отдела прозы Иркутским Герасимом Пантелеевичем, по слухам, человеком строгим и бескомпромиссным. Игорь немного волновался. Вот уже несколько лет зам директора завода «Сапфир» писал рассказы о своих путешествиях по разным странам. Туризм был второй страстью Игоря Зеленцова. Первой страстью было писательство. Его рассказы «на ура» разбирали журналы и вывешивали на своих сайтах турфирмы. Раньше этого было вполне достаточно для удовлетворения авторских амбиций, но сегодня Игорь «дозрел» до издания собственной книги и решил представить рукопись на суд Герасима Пантелеевича.

Свой небольшой кабинет на втором этаже издательства Герасим Пантелеевич делил еще с тремя коллегами. Зеленцов понял это по количеству рабочих столов. Столы были завалены пирамидами из подшивок журналов, договоров, счетов и амбарных книг. Работнику на поверхности стола оставалось сантиметров двадцать полезной площади.

– Здравствуйте! Я по поводу книги, – улыбаясь, Игорь протянул подшивку распечатанных листов седовласому сухонькому мужчине в клетчатой рубашке.

Иркутский недовольно взглянул на Игоря, открыл его рукопись на семнадцатой странице, пробежал ее глазами и резко захлопнул.

– Не подходит! Не наш формат, – заключил Герасим Пантелеевич. Он поднялся из-за стола и пошел к тумбочке с посудой. Электрический чайник теснил там штук десять кружек с чаем разной степени свежести. Натюрморт наглядно демонстрировал весь жизненный цикл чайного пакетика – от погружённого в холодную, подернутую радужной пленкой жидкость, до безжизненно мокрого «шмяка» на дне кружки. Встречались и полностью высохшие.

– Почему? Вы ведь даже не почитали, – растерялся Игорь.

– Видите ли, молодой человек, – начал Герасим Пантелеевич. Он выбрал себе кружку, отлепил от стенки присохший чайный пакетик и, секунду поколебавшись, заварил его еще раз.

– Чайку не хотите?

– Нет, нет!! – испуганно запротестовал Зеленцов.

– Я работаю здесь уже двадцать пять лет, – продолжил редактор. – Знаете, сколько я писателей видел? – он прикрыл глаза, тяжело вздохнул и молча покачал головой, видимо, не решаясь пугать начинающего автора этой многозначной цифрой. – У хороших писателей и стиль, и слог… Но самое главное, у них печать на лбу! Их редактор от входа видит: «Вот, писатель вошел». А у вас я, увы, этого не обнаружил.

Герасим Пантелеевич размешал чай и с жалостью посмотрел на Зеленцова.

Игорь ссутулился, опустил голову и начал внимательно изучать свои темно-синие начищенные ботинки.

– То есть, я – не писатель? – хрипло уточнил он, – У меня нет печати?

– Нет даже намека! Провалиться мне на этом месте! – Иркутский дважды пнул ногой пол, покрытый волнистым линолеумом неопределенного цвета. Пол не дрогнул.

– Вот, взгляните, – редактор указал на стену, где висели портреты великих творцов русской литературы. – Это – писатели!

Зеленцов жадно смотрел на знакомые с детства лица, всё пытался разглядеть заветную печать на лбах, но так ничего и не обнаружил. Правда, в правом нижнем углу портрета Льва Николаевича Толстого стоял прямоугольный синий штампик «Школа № 38», но вряд ли редактор имел в виду его.

Игорь окончательно сник.

– Не расстраивайтесь. Не всем дано писать. Попробуйте себя в чём-то ином, вы же еще так молоды… – подбодрил Зеленцова редактор, сел за стол и углубился в свои бумаги, давая понять, что аудиенция окончена.

– Извините, – почти прошептал Игорь и, забрав рукопись, поплелся к выходу.

Настроение было паршивым. И оставалось таким всю весну. Игорь загрустил, перестал писать, засиживался в офисе допоздна, размышляя о своей неудаче. В какой-то момент он додумался до того, что решил сжечь свою рукопись и уже приспособил для кострища большой серебряный поднос, но вовремя опомнился. К чему это глупое позерство? И подарил рукопись своему другу, владельцу агентства «Все прелести Америки». Друг так растрогался, что предложил Зеленцову новогодний тур по Флориде за полцены. Тот вяло согласился.

Теперь каждое утро, подходя к зеркалу в ванной, Игорь вглядывался в свой широкий лоб, с двумя тонкими поперечными морщинками, в надежде увидеть там печать настоящего писателя. Печати не было. Однажды ближе к виску вроде бы что-то стало наклёвываться, какое-то пятнышко, но на другой день оказалось обычным прыщиком, который к выходным завял, лишив Игоря надежды творческое будущее.

Шло время. В жизни Зеленцова происходили большие и маленькие события, постепенно заслонив собой переживания от встречи с маститым редактором. Игорь снова почувствовал вкус жизни и даже завел легкую интрижку с главным бухгалтером.

Во Флориду он все-таки поехал.

Русское Рождество застало Зеленцова в Майями. Накануне он крепко выпил с местными ребятами в ресторане «Матрешка». Русские американцы шумно радовались христианскому празднику, до победного гадали Игорю на талом воске, чуть не подпалив свечой скатерть, предрекали ему исполнение всех желаний и уговаривали официантку уехать с Зеленцовым в Москву для «полного раскрытия русской души». Конец вечера Игорь не помнил.

Рождественский завтрак дался Зеленцову нелегко. Он жадно выпил кисловатый апельсиновый сок и попросил добавки. Неожиданно за его стол приземлился полный мужчина с шумной одышкой и цепким взглядом карих глаз.

– Рудольф Левин, литературный агент, – представился он. – Издаться хотите? – сразу перешел он к сути. Левин явно предпочитал общаться без реверансов.

Игорь обалдело уставился на мужчину.

– Хорошо пишете, только надо переделать в исторический формат, писать от лица известной личности. Сейчас это – тренд. Например, путешествие глазами Наполеона. Его приключения в Сибири… Сможете?

– Но Наполеон никогда не был в Сибири, – растерянно сообщил Игорь.

– Да? А где был? – Агент ловким движением подхватил тарелку с яичницей, которую официант попытался поставить перед Зеленцовым и начал с аппетитом завтракать.

– В Москве был…

– Это мелочи, сейчас не будем обсуждать. Игорь Зе-лен-тсов… – агент пожевал его имя и сразу выплюнул. – Не подходит. Вы – Гарри Ланц. Я сделаю правильно, Вас будут знать на всем побережье. Согласны?

– Да! – неожиданно для себя без запинки выпалил Игорь. Он потянулся было за абрикосовым круассаном, который лежал в корзинке в центре стола и источал теплый сладкий запах, но расторопный Левин его опередил. Прожевав, агент невесть откуда вытащил уже готовый договор о сотрудничестве, и Зеленцов подписал первый в своей жизни документ, в котором его именовали писателем. Спустя два месяца Игорь понял, что договор был заключен на бесстыдно невыгодных даже для начинающего автора условиях, но не роптал. Он готовил к изданию свою первую книгу.

Шло время. Рудольф Левин хорошо знал свое дело, и Гарри Ланц начал вести добротную сытую жизнь американского писателя средней руки. Его даже номинировали на литературную премию. Работу в России он оставил, перебравшись в Майами. В Москву Игорь приезжал часто. Он любил погулять по родным улицам, но подсознательно всегда выбирал маршрут подальше от площади, где находится издательство «Духовные скрепы». Ему очень не хотелось случайно столкнуться с Иркутским. Герасим Пантелеевич часто снился Игорю, и сны были не самые приятные. В ночной тьме редактор склонялся над спящим Зеленцовым, хмурился, разглядывая его покрытый испариной лоб, качал головой и разочарованно цокал языком. От собственного крика Игорь просыпался и сразу бежал в туалет. Руки дрожали, сердце гулко стучало в висках. Навязчивые явления редактора так сильно осложняли личную жизнь писателя Ланца, что он всерьез начал подумывать, а не обратиться ли к психоаналитику.

В издательстве «Духовные скрепы» ничего не менялось.

В понедельник утром редактор Иркутский пил чай и с презрением рассматривал обложку журнала «Западная литература». На ней жемчужно улыбался начинающий американский писатель Гарри Ланц, бывший наш соотечественник Игорь Зеленцов.

– Нет, ну деньги-то и в пень можно вложить, чтоб зацвел, – обратился редактор к своему коллеге, указывая кружкой на журнал.

С горящими глазами, прикусив кончик языка, коллега неистово молотил пальцами по клавиатуре. Он заканчивал гениальную по своей глубине статью «Об упадке русской литературы в XXI веке» и на внешние раздражители не реагировал.

– И это писатель? – продолжил сам с собой редактор. – Тьфу! У писателя – печать на челе. Печать! – Герасим Пантелеевич в сердцах грохнул кулаком по обложке, как бы добавляя Зеленцову недостающее.

Редакторский стол жалобно мяукнул и с шумом провалился вниз. С потолка на Герасима Пантелеевича щедро осыпалась штукатурка.