Виктория. Сладкое лобзание
Владлен сидел на скамейке напротив кабинета терапевта.
Рядом с ним подсела девушка. Читать ему сразу же расхотелось и, сложив в сумку одну из многих нынешних газет, освещающих хилую жизнь старокачельской литературы, поэт Смычкин решил приглядеться к своей случайной спутнице, можно сказать, товарищу по несчастью.
Этой ночью ему снился сон, что он снова молод, красив, беспечен. И к тому же волею судеб его снова занесло в родной альма-матер, где он, к своему удивлению, застаёт неожиданную новацию: будущим поэтам, прозаикам, драматургам и критикам уже со студенческой поры вводится особая мантия, как в старинных средневековых университетах Европы. Это нововведение якобы произошло уже после того, как Смычкин закончил вуз. Повезло тем, кто из его знакомых ещё доучивался там или тем, кто только поступил в него. Он вспоминал сон и одновременно приглядывался к девушке, сидевшей на другом конце скамейки.
Владлену даже показалось, что он именно её видел в стенах альма-матер этой ночью. И там она тоже произвела на него впечатление тем, как она изящно обнимала и искусно целовала его, ещё совсем юного и неопытного. Теперь же оказалось всё наоборот: он был зрелым мужчиной, а она по сравнению с ним – просто девчонкой.
Сложив газету и задёрнув молнию на сумке, Владлен как бы невзначай обронил записную книжку. Девушка легко вскочила и подала ему блокнот.
– Спасибо тебе, красавица, – встал перед ней и, галантно расшаркиваясь, проговорил Владлен. Одновременно он придержал её красивую узкую руку с браслетом из красного дерева на запястье и поцеловал, максимально сконцентрировав в этом поцелуе свою энергетику и сексуальность. Девушка не ожидала такой выходки от этого довольно интересного мужчины и заметно смутилась.
– Что Вас привело к дверям этого заведения, неужели молодые тоже нуждаются в медицинской помощи?
– Да, как ни странно, – развела руками девушка. В этой фразе и в этом движении рук выразились её почти детская наивность и открытость одновременно.
– Владлен, – подал ей руку поэт Смычкин.
– Вика, – девушка вложила свою руку в пухлую ладонь собеседника.
– Я Вас видел этой ночью во сне.
– Как Вы могли меня видеть во сне, если мы наяву встретились только что.
– Перст судьбы, знаете ли. К тому же мы с Вами целовались. Правда, я в этом сне был ещё студентом, а Вы выглядели просто обворожительно.
– Вы очень красиво изъясняетесь, так, по-моему, уже никто нынче не разговаривает.
– Да, Вы правы, нынче многое поменялось. Но мне уже как-то не хочется переучиваться в худшую сторону, постигая уличный сленг.
– Что Вы! Конечно, не нужно этого делать. Всё наносное уйдёт, а красота вечна.
– Какая Вы умница! Редкое сочетание красоты и здравомыслия.
Мне даже хочется продолжить наше знакомство, если это возможно.
– Лично я не против, – сказала Вика.
Непонятно почему, но из кабинета вышла медсестра и пригласила Вику первой. Смычкин решил, что врач от него никуда не денется, и он может сюда вернуться и завтра. Когда Вика вышла от терапевта, то Смычкин подошёл к ней и сказал:
– Я иду с Вами.
– А как же к доктору? Я могу Вас подождать.
– Вдруг я задержусь в кабинете, и Вы не станете меня ждать. Где же я потом смогу Вас найти? Это же риск. Я так не люблю рисковать при общении с такой тонкой материей, как женское сердце.
– В каком смысле не любите рисковать?
– Женское сердце весьма хрупкое создание и к тому же непредсказуемое: сейчас оно отстукивает одни такты, а в следующую минуту совершенно иные, непостижимые моему слуху. Это одна из загадок природы. О, об этом я мог бы говорить часами.
– Скажите, а на что могут жаловаться такие сильные мужчины, как Вы? Что Вас привело к доктору?
– Мне неудобно говорить об этом, но мне необходимо получить бюллетень от врача хоть на неделю и устроить себе отдых, чтобы свободно поработать над будущей книгой. Поэтому я вынужден был съесть семь порций мороженого, чтобы спровоцировать ангину. Не знаю только, сработает или нет?
Вика удивлённо вскинула брови:
– Простите, но как я поняла, Вы писатель?
– Да, это так.
– Но Вы же не должны работать где-то ещё, а только писать книги.
– Так было до реформ, а теперь труд писателя не утверждён законодательно. Поэтому ему приходится зарабатывать деньги на обычной работе, а писать книги в качестве хобби.
– А почему труд актёра или композитора признаётся за труд, а писателя дисквалифицировали?
– Вика, Вы мудрая девушка, и сердце у Вас чуткое. Я очень рад, что познакомился с Вами. При этих словах Владлена щёки девушки заметно порозовели.
– Вы знаете, Виктория, я хочу сказать Вам, что я не только писатель, но ещё и странник, проживший дюжину жизней в разных временах и в разных краях Земли. Честно говоря, я ни одной девушке не говорил о своей жизни, а вот с Вами мне на удивление легко общаться. Мне кажется, Вы меня понимаете с полуслова. Не знаю, сможете ли Вы мне поверить относительно моих жизней?
Когда Вы сказали, что прожили дюжину жизней, я была поражена, потому что впервые встретила человека, который поделился со мной тем, что меня тоже очень волновало. Я всегда чувствовала, что живу не первую жизнь, но поговорить об этом боялась, потому что меня могли принять за чокнутую.
– Ну, слава богу, встретились двое чокнутых! – расхохотался Смычкин. – Хотя, для чистоты эксперимента нам необходимо разлить по бокалам и чокнуться. Тогда всё будет соответствовать регламенту встречи.
– Мне так интересно было бы поговорить с Вами, что я не откажусь от встречи хоть завтра, – сказала Вика.
– А я бы и сегодня мог устроить посиделки, уж больно долго придётся ждать до завтра. Может быть, я такую девушку всю жизнь искал.
Дождавшись выхода Владлена от терапевта, Вика согласилась провести вечер с новым знакомым.
Квартира была заставлена полками и стеллажами с бесчисленным количеством книг, на его письменном столе лежали кипы бумаг, писем, раскрытых книг и блокнотов. Тут же в кабинете стоял стол с компьютером, около которого лежали дискеты, флэшки, журналы, фотографии женщин, коробки с картриджами и письменные принадлежности.
– Какой у Вас творческий беспорядок! – удивилась Виктория. – Мне нравится.
– Вика, я обожаю предметную декоративность.
Только на кухне нашлось место, свободное от декоративности, куда Владлену удалось расставить бутылки с напитками, вазы с фруктами и печеньем, чашки для кофе и рюмки для вина. Доставая из шкафа салфетки, Смычкин спросил у Вики:
– А Вы ноктюрн сыграть могли бы?
– Нет, у меня со слухом слабовато, – ответила девушка, не подозревая подвоха.
– Я пошутил, – засмеялся поэт, – это Маяковский.
– Он тоже был шутником?
– Нет, он был поэтом.
– Я другое хотел спросить, но не решаюсь, вот и перевожу разговор в плоскость юмора.
– А Вы скажите прямо.
– Нет, боюсь задеть Ваше самолюбие.
– Не бойтесь, говорите, я не обижусь.
– Вы, женщины, сначала обещаете проявить готовность к пониманию, а потом всё кончается капризами, а то и полным разрывом едва сложившихся отношений.
– Уверяю Вас, ничего этого не будет. Я постараюсь понять правильно.
– Не знаю, зачем только я рассказал вам о своих планах. Даже неудобно теперь. Смычкин подал девушке бокал с рубиновым вином. Они чокнулись и выпили.
– Ну, хорошо, если Вы настаиваете, то я скажу. У меня к Вам, Вика, будет такая просьба: станьте моей музой, ибо Ваше присутствие в моём доме станет главным стимулом для работы над совершенствованием рукописи моей будущей книги.
– Что Вы имеете в виду под понятием остаться в Вашем доме?
– Я говорю, чтоб Вы остались у меня навсегда.
Поздно вечером, проводив Вику, Смычкин возвращался к себе, полон впечатлений от общения с этой красивой девушкой, чем уподобился порыву ветра, который пролетел сквозь цветущий сад и набрался его живительных ароматов.
