Вторая встреча
Владлен Смычкин ещё за неделю до отъезда понял, что ему пора собираться в дальнюю дорогу, тяготы от которой вряд ли кто-нибудь захочет разделять с ним. Его всё время грела одна мысль, связанная с глиняными книгами, которые он когда-то безрассудно бросил в Древнем Вавилоне. Где теперь находятся его «дырчатые» книги с самыми гениальными стихами, на которые когда-либо мог подвигнуть его Всевышний? Смычкин сравнивал свои стихи того периода с псалмами Давида, которые были написаны позднее. Возможно, что Давид унаследовал отдельные философские стихи из раннего Смычкина. Кто знает? Нет, я непременно должен найти свой архив и перевести его на современный поэтический язык. Сколько можно слоняться по миру, растрачивая понапрасну своё дарование! Пора сконцентрироваться на одной идее и воплотить её в жизнь. А у меня их более не осталось. Дело это непростое, но я ещё способен взяться за него и довести до логического завершения.
По обыкновению, Владлен, оснащённый новым замыслом, тут же шёл до Гороховой улицы и заходил в своё излюбленное питейное заведение под названием «Bar Duck». В этом заведении у стойки заказывали кто – кофе, кто – спиртные напитки, расплачивались и, получив в руки маленький алюминиевый бидончик с намалёванным красным номером посредине, уходили вглубь зала за столики. Каждый ставил свой бидончик на стол и ждал, когда ему, согласно номеру, принесут его заказ. Оглядевшись по сторонам, Смычкин увидел человека, которого он где-то встречал, но не мог вспомнить, где именно. Владлен постучал по своему пустому бидончику так, что сосед услышал его стук и оглянулся. Смычкин сделал ему знак рукой, и они оказались за одним столиком. Когда сосед подсел к нему со своим бидончиком, Смычкин вспомнил, что это был Пьер Перен из Лозанны. Тот самый Перен, у которого он в самом начале романа купил фонарь, чтобы с его помощью найти себе друга, а то и несколько друзей, если повезёт. Перен сразу вспомнил Смычкина, только имя спутал, назвав его Владимиром. А Смычкин в свою очередь не сразу вспомнил, что у его знакомого было необычное имя и отчество – Пьер Никандрович. Когда всё устаканилось в их повторном знакомстве, молодые люди разговорились. А после принятых рюмок беседа и вовсе обрела живой интерес. Смычкин сказал даже, что появление Перена в его судьбе становится знаковым. Заинтригованный сосед по столику стал расспрашивать, в чём же выражается эта знаковость? Смычкин и рассказал ему почти все истории, которые с ним произошли после их первой встречи. И, надо признать, рассказ его получился таким складным, что Перен местами даже всплёскивал руками от восхищения – настолько его поразили те перипетии, которые испытал со своими новыми друзьями Владлен Смычкин.
– Как жаль, что я всё это время оставался в стороне, – сказал Пьер Никандрович, дослушав рассказ Владлена Валерьяновича. Такое общение с кругом твоих друзей изрядно украсило бы мою жизнь, и чего это мы не встретились сразу, как ты завёл себе Гарика и Осю. Какие славные, должно быть, эти парни! А про Пихенько я вообще молчу. Жаль, жаль, что мы разминулись, – опечалился Перен.
– Не грусти, Пьер Никандрович. Я сейчас стою на развилке нескольких дорог, и мне понадобятся новые друзья для воплощения в жизнь замыслов, связанных с моим творческим багажом, который я оставил в одной из своей давнишней жизни. И Смычкин кратко поделился своими соображениями на этот счёт. Перен, который оставил прежнюю работу и скучную Лозанну, перебрался в Старую Качель в поисках удачи, словно бы только и ждал, что окажется востребованным для такого видного человека, каким был Смычкин. Молодые люди сделали по третьему заказу, и на этот раз они выпили за новые свершения, которые им предстоит постигнуть, путешествуя по миру в поисках теперь уже не материальных ценностей в виде кладов, а кладези мудрости, некогда явленной миру юным Владленом Смычкиным, поименованным в те времена как Антрахамер.
О, Вавилон, – стал читать свои стихи Владлен, – среди твоих химер
Жил и творил поэт Антрахамер.
Взор устремлял он, стоя на скале,
К светилам, приближавшимся к земле.
Пьер, когда рождались мои стихи, мир рефлексировал, но уже начинал осознать единство человеческой истории. Именно в зоне осевого времени и появляется современный тип человека, задумавшийся над тем, что такое зло, смерть, в чём смысл бытия? Тогда люди тянулись к познанию, к желанию совершенствовать окружающее духовное пространство. Ныне человечество зашло в тупик, оно перестало отличать истинные ценности, на которых взрастали высокая нравственность, искусство, философия. Именно поэтому необходимо вернуть мои стихи, которые дадут подсказку людям, как быть и куда идти в правильном направлении.
– А что же твои друзья теперь не захотят податься с тобой в дальние страны?
– Нет, Пьер, все они обрели то, к чему стремились, и теперь их интересы замкнулись у кого – на женщинах, у кого – на богатстве, у кого – на новой престижной работе. Короток век человека, и у него нет возможности постоянно скитаться по свету, у него есть очерченный круг обязанностей, который даже не хочу упоминать, чтобы не впасть в банальность.
Мои друзья – вполне земные люди, и я не могу осуждать их за желание бросить якорь и обрести покой.
– Но ты же тоже нашёл свою Вику, то есть Сильфиду. Почему же ты не хочешь осчастливить её и взять с собой?
– Едва ли для взрослой девушки такие путешествия покажутся уместными. Скорее всего, ей захочется так же, как и подруге моего товарища Оси, завести свой уютный угол в центре Старой Качели, где-нибудь на купеческой улице, скажем, как на этой, Гороховой. А я бы для неё сделался удобным мужем, не гуляющим ночами по кабакам и поэтическим тусовкам, вовремя приносящим приличные деньги, жаждущим детей. Но у меня есть мечта, и она важнее всего, потому что творчество вечно. Что касается любви, то даже самая её романтичная модель при столкновении с обыденностью, становится привычной и мало чем отличающейся от семейных взаимоотношений тысяч других людей.
– А друзья знают о твоих дальнейших планах?
– Отчасти я уже высказывался по поводу возможных поисков моих стихов. Но конкретно я никого не стал загружать размышлениями на тему, какой надо делать выбор? Попросту говоря, я не хочу их расстраивать.
Пьер, все наши мечты, желания, пристрастия ещё остаются с нами, а вот наши друзья тихо и незаметно растворяются во времени.