В трубе
Когда самолёт местных авиалиний благополучно приземлился в Трубе, Пихенько, отстёгивая привязной ремень, сказал:
– Однако хорошо долетели, без всяких там трубулентностей.
– Без турбулентностей, – поправил его Гарик.
– Да ладно тебе придираться! – обиделся Пихенько. – Ты, как Смычкин, становишься. Он тоже любит всех поправлять. Между прочим, я сказал правильно. Мы же летели в Трубу, значит трубулентность.
– Теперь надо думать, как доехать до Шурино, – озабоченно проговорил Гарик.
– Не Шурино, а Мурино, – возразил Жорж.
– Да какая разница, Шурино или Мурино?
Тут вмешался в разговор молчавший доселе Ося:
– И в Шурино, и в Мурино –
Везде тут так накурено.
Забрав свои вещи прямо из салона самолёта, друзья вышли к краю бетонной посадочной полосы, за которой дальше пролегала непролазная грязная просёлочная дорога. Все, не сговариваясь, посмотрели на свою обувь и покачали головами.
– Да, дела-а-а! – протянул Пихенько.
– Тут, брат, с весны дожди не прекращались, – промолвил кто-то за спиной приезжих. Оглянувшись, друзья увидели мужичонку в длиннополом брезентовом плаще, в правой руке у которого был сложенный втрое кнут.
– Ты не иначе как местное такси? – спросил у мужика Гарик.
– Понимай, как хочешь, – ответил мужик. Но довезти куда следует могу.
– Не надо «куда следует», а довези лучше до Мурино, – попросил незнакомца Пихенько. И добавил для убедительности:
– Мы заплатим.
– Грех великий, до Мурино, говоришь? Можно и до Мурино.
– Какая будет такса? – осведомился Гарик.
– Ехать надо вёрст восемь, если напрямки. А ежели в объезд, то все пятнадцать набежит.
– Лучше давай напрямки, записывая новое слово в блокнот, – посоветовал Ося.
– А напрямки – это значит через горный перевал. А для моего Ромашки это – грех великий, тяжеловато будет по большой грязи. Стало быть, и такса будет поболее.
– Ладно, мужик, вези, как тебе удобнее, – сказал Гарик, давая понять, что разговор надо заканчивать.
Мужик, помахивая кнутом, пошёл за своей подводой. Вскоре все трое оказались в телеге, устланной сеном. Ехать было непривычно, но идти пешком было бы и того сложнее. Грязь наматывалась на колёса и сваливалась большими комками. Местами на косогорах телегу заносило, пока колёса не обретали опору в виде старой колеи или торчащих из земли булыжников. Вскоре посёлок Труба остался позади. Ромашка исправно тащила телегу с четырьмя мужчинами, а они ехали молча, каждый думая о своём. Мужик-извозчик думал о том, что надо было бы перековать переднюю левую ногу у Ромашки, подкова стала хлябать. Гарику всё время мерещился клад, который мог бы навсегда избавить его от необходимости куда-то ездить в поисках народного фольклора. Пихенько думал про брата Миколу, которого судьба занесла в такие дикие края, что кроме как на телеге больше и добраться не на чем. Ося думал о своей девушке Полине и улыбался в особенно занятных эпизодах их общения. Вот он и она лежат в постели. Девушка обращается к Осе:
– Скажи, что ты делал, когда оставался один?
– Без тебя я писал, читал и считал в уме, – отвечает Ося, глядя в потолок.
– А что ты считал в уме?
– Что дадут!.. А дают не густо.
– Завтра мы поедем утром ранним в Загс и подадим заявление.
– Разумеется, мы поедем на оленях? – уточняет Ося.
– Ну, конечно, на оленях, господи боже мой, а на чём же ещё? – утверждает Полина, и они оба хохочут.
Наконец показались крытые камышом дома посёлка, приткнувшегося к кромке берега реки.
– Вот и ваше Мурино, грех великий, – сказал извозчик и спрыгнул с телеги.
Ося осматривал представший пейзаж. Потом плавно его взгляд перешёл с окраины села на край небосвода. Ему понравилась эта местность с прибрежным лесом, переходящим в садовые участки. Он снова глядит вверх, где коршун плавно нарезает круги, словно бы ввинчиваясь в синеву неба с перистыми облаками.
Гарик одёрнул замечтавшегося Осю, и друзья, рассчитавшись с извозчиком, отправились на розыски Миколы Пихенько.
Поскольку жизнь в Мурино не изобиловала событиями, то прибытие троих молодых мужчин не могло не быть расцененным местными жителями, как важное событие, особенно женской частью сельчан. Тут же появились якобы случайные прохожие на сельской улице, с которыми и начали заводить разговоры наши путешественники.
Нашлись и праздношатающиеся девушки, которые тут же вызвались проводить троих друзей до дома, в котором проживает брат Жоржа.
Наконец, гости были препровождены, им девушки даже ворота открыли, но в избу заводить не решились: кто его знает, как поведёт себя хозяин?
А Микола, при виде брата, бросился обнимать Жоржа, тискать его и даже поднял его над земляным полом своей большой, но неуютной хибары. Потом Жорж расспросит Миколу, кто и как строил ему этот дом. А пока гости были усажены за большой деревянный стол, который Микола перед приездом гостей хорошенько прострогал рубанком, поскольку смастерил он его сам без единого гвоздя. И дом этот он сам построил за одно лето. Об этом он стал рассказывать вскоре, как жена его накрыла на стол и выставила большую бутыль с самогоном. Жена у Миколы была типичная южанка, загорелая от постоянного пребывания на солнце в поле или на огороде. Детей был полон дом. Пихенько даже не стал спрашивать про детей, чьи они? Он знал брата, который всегда находил женщину с детьми, жил с ней, добавляя потомство в доме, после чего уезжал восвояси и никаких алиментов никому не платил. Когда отзывчивый Ося стал угощать детей конфетами, Микола взглянул на бесполезную попытку гостя и сказал:
– Не надо им давать конфеты, они их в глаза не видели. На вот лучше угости их вяленой таранькой.
Ося передал гостинец Миколы, дети тут же схватили несколько высохших рыбёшек и бросились во двор. Пока жена взялась накрывать на стол, Микола позвал гостей с собой. Четверо мужчин вышли во двор, где Микола заглянул в сарай и вышел оттуда с вилами.
– Пойдём на мою пристань, – сказал он и повёл гостей к реке.
Ханка в этом месте расширялась в большую дельту с великим множеством рукавов, на одном из которых и раскинулось село Мурино. У Миколиной пристани стояла пришвартованная баржа, а чуть выше по течению торчала его лодчонка, прикованная на цепь.
Микола лёг животом на край пристани, отвязал одну бечёвку от железного столба и стал тянуть её к себе. На другом конце бечёвки, на глубине, кто-то задвигался и стал сопротивляться. Гости начали догадываться, что там привязана какая-то живность. Но какая? Все были заинтригованы, кто же там? Чем ближе подтягивал добычу Микола, тем яростнее разворачивалась борьба.
Жорж Пихенько не выдержал и спросил брата:
– Кого ты тянешь, Микола?
– Увидишь, – сказал тот и подал конец бечёвки брату. Крепко держи!
Сам он взял вилы с дощатой пристани и полез в воду, продвигаясь к тому месту, где плескалась подтянутая рыба. Наконец, Микола ловким ударом прекратил мучения привязанной рыбины. И в следующую минуту на пристань был выброшен снятый с вил огромный горбатый карп.
– Одного съедим, потом за другим сходим, – сказал Микола.
И все четверо мужчин пошли в дом.
Первый тост был поднят за гостей, которые так трудно добирались до Мурино аж из самой Старой Качели. А после второго тоста хозяин принялся рассказывать гостям, как он приехал в это село, как он стал работать на речном флоте, а в свободное время взялся строить новый дом на месте развалюхи, в которой ютилась с детьми его новая жена. Жена в разговоры не встревала, только подносила гостям тарелки с жареным карпом или солёные помидоры и огурчики, которые особенно хорошо шли под самогон.
– Ты спрашивал давеча, как я дом этот построил, – обращаясь к старшему брату, стал говорить Микола. – Он для местных краёв типовой: каркас деревянный, на него крепишь сухой камыш в два-три слоя, промазываешь глиной, а снаружи доской обшиваешь. Речникам лес дают на постройки. Вот так и смастерили вдвоём с женой новый дом. На наш век хватит.
– А камыш не слабоват для стен? – поинтересовался Гарик.
– Из нашего камыша, как из бамбука, удочки хорошие получаются. Вот такой он, брат, крепкий.
Пока гости входили-выходили, пока жена с угощениями туда-сюда шастала, в дом налетело такое множество комаров, что ложиться спать в таких условиях было равносильно самоубийству. Тогда Пихенько – младший принёс из сарая бензопилу и врубил её на всю катушку. Нагазовал он так сильно, что теперь к мучениям от комаров добавился угар, от которого глаза выедало. Микола стал проветривать дом и снова напустил тучу комаров, которых выгнать уже не представлялось возможным.
Микола махнул рукой на дом и предложил гостям пойти спать на причаленную баржу.
Так они и сделали. Приятели разместились в сене, оставшемся от лошадей, привезённых в Мурино на летнюю страду. Острова тут большие, места много и трава хорошая – на всё лето корм под ногами. На барже с реки дул прохладный ветерок, поэтому комаров не было.
Изрядно выпившие и ужасно уставшие за такую долгую и мучительную дорогу, мужчины заснули так крепко, что смогли очнуться только часов через двенадцать.
А проснулись гости от крика, который поднял взъерошенный Микола. Он яростно махал кулаками в воздухе и кричал:
– Кто вас просил угонять баржу, да ещё среди ночи! – гнев Пихенько-младшего был направлен на капитана баржи и его помощника, которые сидели в рубке и со страхом смотрели, не нападёт ли разъярённый Микола на их хрупкое стеклянное укрытие?
Из капитанской рубки сначала доносился голос капитана, а потом помощник включил радиорупор. Теперь не только Микола и его гости могли слышать ответ капитана, но и вся близлежащая река со всеми на ней плавсредствами, что баржа номер 96 срочно понадобилась в нижнем порту, куда и велели её перегнать прямо среди ночи. Капитан объяснял, что у них не было даже времени толком собраться, не то, чтобы осматривать судно на предмет: нет ли на нём посторонних людей.
В конце речи капитан даже извинился:
– Ну, прости, Микола, что случайно сволокли тебя на такое расстояние от дома. Ты скажи где, и мы высадим вас у первой же пристани.
– Высадим, высадим, а как нам отсюда домой добираться? – продолжал орать Микола, стоя перед капитанской рубкой.
Гарик, всё ещё лёжа на сене, дёрнул за рукав вставшего Пихенько-старшего и сказал не без сарказма:
– Да занятный у тебя братец, даже похлеще, чем ты! Такое приключение нам устроил!
Жорж в сердцах отдёрнул руку и ничего не ответил на язвительное замечание Гарика. Он сам был в полном отчаянии, что повёз друзей показать, как и в каких краях обосновался его брательник, а всё обернулось таким конфузом! Нет, недаром говорится в народе, что горбатого и так далее. Но моего горбатого даже могила не сможет исправить – охламон, да и только!
При виде появившейся из-за поворота деревянной пристани с надписью «Шурино», баржа дала гудок и, зайдя ниже настила, уложенного на сваи, стала разворачиваться, чтобы встать носом против течения реки. Пристав бортом, на котором висело пять автомобильных покрышек, баржа встала, не выключая двигателя. Помощник капитана с чалкой в руке перепрыгнул на пристань и восьмёркой примотал канат к массивному чугунному кнехту. Друзья, набросив на себя одеяла, прихваченные в доме Миколы, сошли на пристань, после чего баржа дала гудок и стала разворачиваться носом вниз по течению.
Вдруг Микола что-то вспомнил и бросился к отходящей барже, он заорал и замахал руками, но капитан только отрицательно качал головой. Поняв, о чём просил Микола, капитан ответил по радиорупору:
– Твою бутыль с самогоном завезём к тебе домой, но только на обратном пути.
– Эх, досада какая! – всплеснул руками Микола, который очень хотел опохмелиться. Поняв, что надежда пропала окончательно, младший Пихенько огорчённо поддёрнул штаны.
– Видимо, эта особенность поддёргивать штаны свойственна всему роду Пихенько, – подумал Ося, обративший внимание на поведение Миколы в минуту его прощания с баржой.
