Сегодняшним утром я чувствую себя по-детски беспомощным. Просыпаюсь и понимаю, что тапки мне сильно большие. Семилетний мальчик, который не понимает, что это за женские тела на кровати. Почему чья-то рука у него в штанах? В шкафу есть какие-то детские вещи. В них мальчик и уходит, бесшумно затворив за собой дверь.

Сижу в кафе на Васильевском острове и наслаждаюсь воздушным мороженым. Зачерпываю ложкой фиолетовые и розовые шарики. Они тают во рту и делают меня счастливым. Беззаботное детство с его простыми радостями.

Я пришел сюда не просто так, мне известно, что Кира завтракает в этом месте почти каждое утро. Когда мы были вместе, она редко готовила, прикрываясь, как щитом, тем, что это отнимает много времени, хотя, как мне казалось, этого ресурса у нее было в избытке.

Беззаботно и радостно на душе. Дети лишены груза понимания глобальных проблем и проблем в принципе. Они естественны и потому совершенны.

Смотря на произведение искусства, они видят целое. В отличие от взрослых, которые всматриваются в детали, охваченные страстным желанием понять и разобрать все до мелочей: нам недостаточно идеального по эффекту стихотворения, нужно разложить его на стопы и строки, найти рифмы и скрытый смысл… Дети рисуют, потому что рисуют. Не для строгих галерей искусств и кричащих выставок. Они не охвачены пламенем тщеславного самовыражения, им просто незачем притворяться, и потому они ведут себя так, как им хочется.

Наконец та, кого я ждал, заходит. Красивая девушка с рыжими волосами. Ощупываю ее с ног до головы зелеными глазами, как картину, и только потом узнаю. Передо мной совершенство.

В течение следующих пятнадцати минут смотрю неотрывно. Она чувствует мой взгляд. Сначала отворачивается, а потом, как завороженная, смотрит в ответ. Кира любит детей и хочет своих, я это знаю, и этим я не могу не воспользоваться.

Наконец, преодолев стеснение, она указывает взглядом на стул, и я радостно бегу.

– Что ты тут делаешь? Может, потерялся? – неуверенно спрашивает девушка, наблюдая за моей нетерпеливой улыбкой. – Ты тут уже давно один сидишь. И это странно.

Я понимаю, что в этом теле могу делать и говорить что угодно.

– Мне грустно, – отвечаю я, лицо и правда делается грустным.

– Почему? – участливо интересуется она.

– Я люблю одну девочку, но она не обращает на меня внимания, я хотел сделать ей предложение, но она ушла.

Тень пробегает по лицу этой красивой девушки. Показывается на секунду и скрывается за волосами. Она вновь овладевает собой.

Если ты ничего не можешь сделать, плачь. Просто плачь, и люди отвернутся.

– Я не потерялся, потому что сирота, – продолжаю я давить на жалость. – Убежал, потому что там слишком ужасно. У меня была хорошая семья, но все погибли в один день, и меня отправили в приют. Я несчастен…

Ее глаза наполняются слезами.

Я продолжаю:

– Поэтому я сбежал из этого плохого места и долго гулял. Потом захотел спрятаться и пришел сюда, попросил мороженого. А что вы тут делаете?

Девушка улыбается. Ей нравятся глаза мальчика – мои глаза. Как два огромных изумруда.

– Жду одного человека.

– Может, он уже нашелся? Или не терялся вовсе?

Передо мной сидит любовь. Во всей своей красе. Изначально я засомневался, не узнал ее, потому что из шатенки она перевоплотилась в ярко-рыжую бестию. Перемена мне пришлась по вкусу.

Кто-то звонит ей. Она отвечает. После нескольких слов в трубке ее лицо делается огорченным.

Мне хочется подарить ей цветок. Я не могу придумать ничего лучше, чем выудить из вазы маленькую розочку и протянуть ей.

Когда хочется плакать, просто плачь.

У нее в глазах стоят слезы.

– Что-то случилось?

Мы проболтали несколько часов. Она заказала мне еще мороженого, потом еще. Я сидел довольный и улыбался, рассказывая свою выдуманную историю про американцев, и она, как ни странно, пригласила меня к себе.

– На какое-то время, пока все не устаканится и не выяснится, – объяснила мне Кира и попросила у официантки счет.