В Санкт-Петербурге женщин после сорока можно разделить на два типа. Первые – это те, кто делает отчаянные попытки быть красивой и молодой и зачастую им это даже удается. Такие холеные дамы покупают дорогие кремы, ходят в фитнес-залы и обтягивают себя неплохого качества тряпками. Они поедают проросшую пшеницу и редис, избегают булочных и кондитерских, обходят стороной кафе после шести вечера. В общем, все их попытки сводятся к единственному желанию – не уступать молоденьким, за которыми волочатся их мужья. Отчаянных борцов за красоту еще интересует противоположный пол, а противоположный пол, в свою очередь, интересуется ими.

Второй тип – это будущие злобные бабули. Кожа свисает складками, глаза делаются маленькими, щеки – дряблыми. Про фигуру молчу. «Если не тренировать мышцы, они атрофируются», – говорят красоткам в обтягивающих лосинах, и они начинают крутить колеса велосипеда яростнее. На располневших представительниц женского пола, которые сами на себя махнули рукой, слова не действуют. Никакие. Доводы в мусорный ящик к оберткам от сарделек.

В Непале все не так, как я привык. Женщины после сорока выглядят на шестьдесят, а то и старше. Все без исключения. А молоденькие просто некрасивые.

Утро не предвещает ничего хорошего. Холодно и промозгло. Внутри темно. Позавтракав, собираю свои вещи и благодарю хозяйку. Она странно улыбается и, ничего не сказав, уходит куда-то вглубь дома. Пожав плечами, направляюсь к выходу. Около него на стене висит кусок зеркала. «Вдруг у меня что-то отморожено?» – думаю я. Нужно проверить, чему это она улыбалась. Лицо воспринимается как-то не так. Смотрюсь в зеркало и ужасаюсь. Кожа покрыта морщинами. Волосы поредели. Я похож на пятидесятилетнего, а то и старше.

Когда ты просыпаешься на полжизни старше, оглядываешься вокруг. Твои сверстницы – шарпеи. Мне было двадцать четыре года. Не сказать, что моя жизнь была счастливой, но все же сносной…

Горы старят, горы убивают… Да, все верно. Но не за несколько же ночей? Не разводить панику. Нужно лететь домой, в Питер. Сейчас это главное.

Роюсь в рюкзаке и нащупываю паспорт. Год рождения по паспорту – тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. Мне двадцать четыре года, все верно. Почему же передо мной стоит пятидесятилетний мужчина с моим лицом?

В любом случае, паника – не то, чему я должен поддаваться.

Быть может, так подействовала на организм холодная вода. На восстановление были затрачены ресурсы… борьба со смертью – не шутка.

Через какое-то время все нормализуется. Я верю в это.

Путь назад не самый приятный. Автобус заполнен по большей части местными. Меня укачивает и подташнивает. Ни с кем не разговариваю, пытаюсь уснуть. Морфей уже протягивает ко мне руки, но вдруг я подлетаю со своего кресла и прижимаюсь щекой к стеклу. На меня летят люди и их вещи. Мы перевернулись. Шустрые пассажиры вываливаются на дорогу и быстро организовывают рынок, будто ничего не произошло. Основной промысел непальцев – торговля. Неудивительно, что они пытаются продать свой товар даже в такой неподходящей для этого ситуации. Делать нечего, пока водитель чинит автобус, рассматриваю сувениры. В одном из зеркал отражается мое постаревшее лицо… Сейчас мне кажется, что жизнь, возможно, кончена, однако уже через минуту я беру себя в руки: во мне загорается надежда на лучшее будущее.

Раздается звук. Успокаивающий и очищающий. От него будто все мысли пропадают из головы. Пытаюсь определить источник. Один из торговцев звенит небольшой чашей. Подхожу и спрашиваю, что это.

Он не отвечает, а только яростнее водит деревянной ложкой по краю чаши.

– What is it? – раз в пятый спрашиваю я.

Возможно, в его голове наконец прояснилось, и он понял, о чем я.

На ломаном английском торговец объясняет, что эта чаша была сделана вручную каким-то его старательным собратом.

– Hand made, – подытоживает он и делает руками странные движения.

Непальская чаша – эта такая огромная супница, по которой водят деревянной палкой. Получается звук. Глубокий и мелодичный. Их называют «поющие чаши». Используются для медитаций и релаксаций. Все это связано с биоритмами и йогой. (Конечно, некоторые сведения я впоследствии почерпнул из Интернета).

Вещь весьма полезная для жителя мегаполиса. Я бы даже сказал – необходимая. Но в тот момент деньги тратить совсем не хотелось. Тем более их оставалось не так много.

– Триста долларов – это слишком, приятель, – говорю я торговцу и склоняю голову набок. Это значит, что у него есть шанс сторговаться.

Перекупщик трясет передо мной чашей и клянется-божится в ее качестве. Но мне все равно на качество. Я совсем в этом не разбираюсь. Одно ясно: звук хороший.

«Наверное, не судьба», – заключаю я и уже разворачиваюсь, как он выхватывает у меня из рук бутылку с водой и выливает половину содержимого в чашу.

– Какого черта?! – кричу я. На улице духота, когда починят автобус и починят ли вообще – вопрос, а он так неразумно обращается с моими ресурсами.

Я уж было думал быстро уйти, пока не поколотил его, но тут происходит нечто удивительное. Медленными движениями он водит палкой по краям чаши. Вода пузырится и будто кипит, льется божественная мелодия. В голове не остается ни одной мысли. Все они будто пропадают. Не знаю, что это за эффект такой, но он мне определенно нравится.

Теперь я думаю, что подобная вещь в доме точно не будет лишней. Люди в городах из кожи вон лезут, только бы очистить мозг от информации. Хлам поступает в головы ежедневно. Содержимое черепной коробки жителя города похоже на помойку. И каждый день в этот бак скидывают новые черные целлофановые пакеты с мусором.

Я вынул из кармана сто долларов и протянул ему. Изначальная цена триста. Вероятно, он пошлет меня.

Реакция странная: сначала он плюет на землю, затем вытирает рот рукой и, улыбнувшись, берет купюру.

– Good luck, – говорит торговец на прощание.

Отхожу на несколько метров, теперь я стою посреди дороги и смотрю на чашу. Затем начинаю водить по ней деревяшкой и, закрыв глаза, слушать. Автобус, наверное, починят еще не скоро, есть время отдохнуть. Неожиданно вокруг меня начинают кричать люди. Мое ухо, прислоненное к самой чаше, жадно ловит божественные звуки. В данную секунду мне плевать, что происходит на самом деле. Я бы, наверное, так и стоял, но в меня кто-то швыряет чем-то тяжелым, и я открываю глаза. Торговец бросил в меня палку и сейчас орет: «Crazy men». He понимаю, что происходит. Поворачиваю голову. Прямо передо мной стоит другой автобус: не наш, но похожий. Водитель злобно мерцает глазами и тоже что-то орет.

Пока я стою и пытаюсь понять, что происходит, торговцы мгновенно сворачивают коврики и, толкая друг друга, бегут к нашему автобусу. Повезло, все могло кончиться гораздо хуже. Забираюсь внутрь машины, сажусь на одно из свободных мест.

– Вас чуть не сбили, – говорит какая-то женщина, – а вы просто стояли и не двигались. Удивительно, будто заколдованный.

Ничего не отвечаю, а про себя думаю: «И правда, есть что-то странное в этих горах».