Дверь под вывеской «Железный рак» не успевала закрываться. Из трактира, расположенного в полуподвале здания, густо несло подгоревшим мясом и вином. По каменным, сглаженным, затоптанным и скользким ступеням старик спустился вниз, прошёл в самый дальний и тёмный угол, уселся за стол спиной к залу. По летним, пыльным, полным нищими и бродягами, солдатами, погорельцами и разбойниками, он проделал большой путь. От Шиньона на лошади доехал до Буржа. Там продал телегу вместе с лошадью и отправился дальше пешком. В Жьен пришёл в разбитых башмаках. Однако денег на починку тратить не стал, отправился дальше в Осер. В дороге башмаки развалились окончательно, и с ними пришлось расстаться. В Осер пришёл босиком, но в нём ещё можно было угадать бывшего кюре; хотя лицо его заросло бородой, а коричневая повседневная сутана выгорела под палящим солнцем, полиняла под проливными дождями, истрепалась ветрами, измялась в полях и лесах, где её хозяин, короткими летними ночами, засыпал до зари чутким стариковским сном, то в обществе беженцев и погорельцев, то среди паломников или бродяг, а то и просто в немом, бессловесном одиночестве. В Труа, решившись поставить крест на духовном поприще, он, чтобы не обременять себя и не искушать лихую, лесную братию, продал все лишние вещи и в Париж вошёл с пустой котомкой, с горстью монет, оборванный, босой, загорелый, седой, похудевший и бородатый — что-то среднее между священником и бродягой. Усталость была великой. Он сидел долго сутулый и молчаливый, но какой-то торжественный от уверенности в необходимости и величии собственной миссии.

К нему подошла молодая хозяйка трактира.

— Будете есть?

— Да.

— Вина принести?

— Нет, не надо. А рыбу я съем с лепёшкой.

— Бульон и пару раков с зеленью, — подсказала хозяйка.

— Хорошо, давайте.

Хозяйка вернулась очень скоро, неся на медном блюде заказ. Получив деньги, она ушла.

Вскоре в трактир спустились трое английских солдат. Они заказали вино, мясо и принялись за пиршество. Из-за соседнего стола вытянули немолодую француженку; усадили за свой стол; принялись поить её вином и наперебой щупать. Захмелев, затянули песню.

К столу, за которым сидел старик, подошли двое подмастерьев, Ирминон и Гийом, да старый мастер Филипп Трюмо. Ремесленники окликнули хозяйку, заказали мяса и вина. Филипп Трюмо, оглядев зал и француженку в обществе англичан, сказал:

— Вот так и Франция: её щупают, дурят, а она вечерами смеётся, но каждое утро плачет.

— Неужели этому не будет конца, мастер? — спросил Ирминон.

Трюмо тяжело вздохнул.

— Не знаю. Да и знает ли вообще кто-либо…

Жан Минэ, не поднимая глаз от стола, молча жевал рыбу. Подошла хозяйка, вытянула из-за пояса тряпку, смахнула ею крошки и кости на пол, сидящей под столом собаке, поставила на стол дымящееся мясо и вино.

— Вот вы, старый человек, — обратился мастер к Минэ, принимая протянутую Гийомом кружку с вином. — Вы знаете, кто может спасти нас от позора?

Старик поднял глаза, оторвался от еды, вытер руки о потрёпанное одеяние, не спеша, ответил:

— Я знаю не более вас, но люди говорят разное.

— А-а! — отмахнулся Трюмо. — Болтают все и всё, а дельного — никто!

Минэ достал из-за пазухи потёртую книжку.

— Ну, вот один английский поэт, Мэрлин, пишет:

Пока старик читал, к столу подошли крестьяне, извозчики и ремесленники. Они подсели, заказали вино, еду и прислушивались к чтению. Трюмо и его подмастерья выпили и принялись за еду.

— Среди всей этой белиберды есть хоть несколько здравых слов? — спросил мастер.

Кюре поднял на него глаза.

— Мне думается, есть. Вот: «из дубового леса выйдет дева и принесёт бальзам для ран». Тут всё просто и понятно. «Она возьмёт крепости и своим дыханьем иссушит источники зла». Яснее не бывает. В следующей строке идёт речь о её добродетели, о способности чувствовать чужую боль и о победе. Что до острова, то это, наверное, Сен-Лу или Туаль, что на Луаре возле Орлеана, где она нанесёт главное поражение англичанам. Толковать дальнейшее трудно, но последняя фраза о шуме на Британских островах говорит сама за себя…

Один крестьянин за соседним столом внимательно вслушивался в то, что говорил старик, затем поднялся вместе с тарелкой и вином, подсел ближе и спросил:

— А где это лес такой дубовый?

— Дубовых лесов во Франции немало. Есть они и на границе с Лотарингией, — ответил Жан Минэ.

— Вы оттуда? — наклонился к нему Трюмо.

— Я бывал там, посетил пустынь Нотр-Дам-де-Бермен, что неподалёку от Вокулёра. А ещё в том краю есть деревенька Домреми-Гре. Растёт посреди неё дерево Дев, а возле дерева бьёт источник с целебной водой. Я пил ту воду, омыл глаза и ноги…

— Ну, и как? — заинтересовался один пожилой ремесленник.

Кюре погладил себя по груди и похвастался:

— Вижу лучше, ноги сильнее, в груди благодать.

— Ишь, ты! — воскликнул пожилой крестьянин. — Хорошая водица! Надо бы побывать там! А как называется деревенька та?

— Домреми-Гре, — ответил кюре негромко, но любовно, выговаривая каждый слог.

— Домреми, — повторил крестьянин.

— Как? — переспросил тугой на ухо ремесленник.

— Домреми! — Повторил для него другой.

— Старый человек брехать не будет, — тихо сказал один извозчик другому.

Ирминон прищурил один глаз.

— И что же, в той деревеньке славные девки?

— Да, девицы в тех краях прехорошенькие, — качнул головой Минэ.

— А может, в той деревне и живёт та дева, что придёт с мечом? — придвинулся к нему Гийом.

— Наверное, да, коль один поэт-француз сочинил такое, — ответил кюре.

— Да, неужто, во Франции есть ещё девки? — изумился Ирминон. — Вот ты, Ивойя, девка или нет? — обернулся он к хозяйке и ущипнул её.

Та легко взвизгнула и хлестнула его тряпкой по смеющемуся лицу.

— Чем языком чесать да зубы скалить, шёл бы в армию дофина Карла.

— Вот я и говорю: во Франции легче получить по морде тряпкой, чем найти девку! — рассмеялся Ирминон, да так, что у него через нос пролилось вино.

— Так может, англичане и задержались у нас так долго, что никак не могли отыскать девку? А? — с нарочитой наивностью обвёл всех взглядом Гийом, опрокинул в рот очередную кружку вина и вытер губы рукавом.

— А давай, Ивойя, мы тебе на самом широком и круглом месте напишем: «девка» и покажем англичанам. Может, они к утру и уйдут к себе, — предложил рыжий с красной физиономией извозчик и, широко разевая рот, захохотал.

— А ты себе на другом месте напиши: «мерин»! Может, они тебя и запрягут! — ответила Ивойя и зашвырнула тряпку ему прямо в рот.

От общего хохота затрясся стол, а с потолка осыпалась пыль. Никто не заметил, как возле стола появился патруль из нескольких солдат во главе с офицером.

— Который из них? — спросил тот у низенького, толстенького горожанина.

— Вот этот старик, — коротышка указал на кюре.

— Пойдёмте с нами, — скомандовал начальник патруля.

Среди наступившей тишины Жана Минэ под конвоем вывели из трактира.