Мы отнесли все добытые призы ко мне домой и спрятали их в сарае. Мешок «Роял Канин» Кайсын открыть не позволил. Только сказал строго:

– Это в дорогу!

Шампунь решили оставить Ире с Людой. Там было написано: «Ваш любимец станет мягким и шелковым». Пусть девочки станут мягкими и шелковыми. Желтую металлическую вазу, или как она называлась – «Кубок мэра», Мушка захотела подарить Бабушке в Шляпке.

– Бабушка очень любит цветы, а единственную ее вазу еще осенью разбила кошка Брыська, – объяснила Мушка. – А эту – не разобьет. К тому же тут собака есть.

Действительно, на кубке в самом широком месте была нарисована большая собака. Мне показалось, что она даже немного похожа на Кайсына.

У бабушки нас встречали все бабушкины звери. Когда увидели нас с мешком, все поняли и стали поздравлять. Кошки прыгали вокруг Кайсына как сумасшедшие. Даже Пес Без Имени подошел, толкнул Кайсына плечом и сказал:

– Ну, приятель, ты это… того!

Мушка и Пчелка рассказывали про выставку. Смеялись, дурачились, изображали разных собак. Особенно хорошо получался у Пчелки французский бульдог Дусик. Она пучила глаза и надменно задирала вверх мордочку, а Мушка, глядя на нее, покатывалась со смеху и говорила:

– Французский толстопузик Дусик съел рояль с кониной!

Кайсын завалился отдыхать у порога. А я побежал домой. Завтра в дорогу! Нужно было еще проверить, в каком состоянии папин мотоцикл, и вообще провести последний вечер с семьей. Неизвестно еще, когда я их всех снова увижу.

Дома все было тихо-мирно. Вкусно пахло недавним ужином. В мою мисочку Мама положила мясо с морковкой. Я морковку не люблю. Но сегодня она меня почему-то так растрогала, и я съел все до последнего кусочка. Я подумал, что в путешествии буду частенько вспоминать эту морковку, заботливо порезанную на кусочки.

Девочки играли в настольную игру. Разложили карту с нарисованными лесами, горами и озерами, по очереди бросали кубик и переставляли фишки. У одной из фишек не было головы. Это я откусил год назад, когда был еще маленьким и глупым. Ира, как всегда, поддразнивала Люду, а Люда обижалась. Не всерьез, а скорей по привычке.

Мама строчила на швейной машинке что-то разноцветное в оборочках, зажав в зубах кусок нитки. Папа из двух старых автомобильных радиоприемников делал один и что-то по себя напевал. И тарахтенье швейной машинки, и запах припоя, и болтовня девочек – все это было таким родным и домашним, что мне даже взгрустнулось. Но еще грустнее мне стало от того, что все заняты своими делами и на меня никто не обращает внимания. И никто даже не догадывается, что завтра я улетаю далеко-далеко…

Я проверил, на месте ли наш мешок с едой, не прогрызли ли его мыши. Курточка, очки от ветра, фонарик, компас. Все, что осталось от прошлого моего путешествия на Байконур, я сложил в рюкзак. Вздохнул, покрутился на своем красном матрасике в желтых цветочках и заснул. Завтра нужно было встать еще затемно.