Дело Бертела по-прежнему заполняло газетные полосы. Но поскольку метод Лейланда, может быть, небезупречный в этой своей части, состоял в том, чтобы усыпить бдительность подозреваемого, в печати не появилось ни слова об исчезновении Найджела, хотя полиция и портовые службы были предупреждены. Зато было распространено описание Дерека и в качестве «официальной версии» принято, что несчастный молодой человек, страдавший, как известно, тяжелыми нервными расстройствами, по-видимому, потерял память и бродит где-то по округе. Ничто так не будоражит общество, как официальная версия. Ее достоинства и недостатки горячо обсуждали в клубах и поездах; повсеместно заключались пари; парикмахеры, когда об этом заходила речь, становились просто невыносимы; и даже дантисты, заткнув пациенту рот, предоставляли ему преимущество выслушать свое мнение по данному вопросу. Предчувствия Бридона более чем оправдались. К крайнему неудовольствию местных рыбаков, в субботу на берегах Темзы было битком сыщиков-любителей, слетевшихся сюда на велосипедах в поисках удачи; шлюзы наводнили пытливые обладатели плоскодонок и прогулочных лодок; из Оксфорда примчалось несколько дилижансов, и труды их владельцев были щедро вознаграждены.

Пропавшего джентльмена искали не только в верховьях Темзы и не только в окрестностях Оксфорда. Фотография открыла возможность всем нам, где бы мы ни находились, принимать участие в поисках преступников. Изюминку же этой забаве придает некоторая туманность, свойственная газетным фоторепродукциям: вам едва ли доведется встретить незнакомца, которого, напрягши воображение, вы не могли бы идентифицировать с разыскиваемым злоумышленником. Что касается младшего Бертела, полиция находилась в затруднении. Хотя Найджел увлекался фотографией, его самого, похоже, невозможно было заставить усесться перед объективом. В распоряжении властей находилась одна-единственная его фотография – в возрасте семи лет, а также футуристический набросок работы некоего друга из Челси, по которому трудно было с точностью определить, изображен ли на нем Найджел Бертел, другой мужчина, женщина или инфузория-туфелька. Но портрет Дерека имелся и был напечатан в тысячах газет с самыми обнадеживающими результатами. Предполагаемые Дереки были задержаны в Абердине, Эннискиллене и Бухаресте; все трое были отпущены под аккомпанемент пространных извинений. Прославленный медиум опубликовал статью, в которой утверждал, что Дерек мертв, но счастлив, в высшей степени счастлив. Увы, в тот же день его не менее прославленный конкурент заявил, что Дерек жив-здоров, однако потерял память. Популярность предсказаний – на непродолжительное время – упала.

Правда, эта всесветная шумиха ничуть не задевала лиц, имевших непосредственное отношение к делу. Более серьезным можно было счесть то обстоятельство, что несколько праздношатающихся джентльменов, по-видимому, решили, что долг чести обязывает их разгадать загадку, и без устали шныряли по округе. Один из них, некий мистер Эразм Кверк, поселился в «Пескаре» в четверг, вскоре после появления Лейланда, и Бридонам, похоже, предстояло жить с ним в тесном соседстве. Мистер Кверк был американец, о чем с избытком свидетельствовал наш общий язык в его исполнении. Внешний же вид, если не считать ритуальных очков в роговой оправе, намного уступал фонетическому своеобразию. Впечатление, складывающееся у нас о гостях мужского пола из Соединенных Штатов, всегда сводится к тому, что они красивые, крупные, с квадратными плечами и довольно властными манерами. Мистер же Кверк был немыслимо тощ и сутулился так, что еще чуть-чуть, и вам пришлось бы объяснять эту его особенность горбатостью. Очень бледное лицо было обезображено желтым пятном на левой щеке; волосы коротко подстрижены, обнажая небольшую тонзуру – предположительно следствие преждевременного облысения. Движения были умеренны; руки приклеены к подкладке пиджачных карманов, и – редкий дар среди его соотечественников – Эразм Кверк, казалось, испытывал решительную неприязнь к обществу.

Однако дать волю сей неприязни – к обществу там или к чему-либо еще – ему было не суждено. Анджела обладала безграничными возможностями сходиться с людьми. И что за беда, если эти люди были редкими занудами? Она коллекционировала зануд и имела бесценную привычку получать удовольствие от беседы, погружаясь в воспоминания, что дает возможность длительное время выносить тягомотину. Мистера Кверка удалось вытащить из его раковины, после ужина он послушно выполз. Усевшись в нестерпимо девственной гостиной «Пескаря», Анджела взяла в руки спицы, приняв, таким образом, вид радушного внимания, который придает только вязание, а Кверк пустился в безыскусные откровения. Оказалось, в Америке он состоит в Клубе детективов, условием членства в котором является написание криминальных историй, причем повествование нужно доводить до ареста. Эразм Кверк торчал в Берфорде, совсем недалеко, когда газеты осведомили его о загадке кузенов Бертелов, а упаковать пожитки и явиться на место действия было делом нехитрым. И американец пригласил Анджелу высказаться по вопросу о том, не является ли данное стечение обстоятельств невероятным везением. Он уже боялся, что с лупой излазит всю Европу и так и не поймает удачу за хвост. В Штатах все в восторге от применяемых здесь методов сыска. Мистер Кверк заверяет миссис Бридон, что за подробностями дела Бертела с величайшим интересом следят все газеты по обе стороны океана. Право, миссис Бридон не в силах до конца понять, что он испытывает, но, по его мнению, это просто потрясающе, что британская полиция позволяет всем неумехам-любителям совать нос в такие дела. Вот в Чикаго обычных людей держали бы за ограждением под дулом пистолета, это уж точно. Еще один пример знаменитого гостеприимства, которое всегда можно встретить в Великобритании.

Анджела выслушала монолог со сдержанным вниманием, но, когда американец задался вопросом, не обязан ли он столь приятной компанией, как мистер и миссис Бридон, недавно прогремевшей в этих краях трагедии, внезапно осознала необходимость самой предоставить собеседнику кое-какие сведения. Было бы нелепо отрицать, что Майлз интересуется делом Бертела – его ежедневные занятия тотчас выдали бы ложность такого утверждения. А потому она – боюсь, таково было ее обыкновение – нагромоздила полуправды: дескать, муж был шапочно знаком с исчезнувшим молодым человеком, кроме того, друзья по работе просили его, благо он вышел на покой, посильно посодействовать разгадке тайны. Майлз, боже упаси, здесь вовсе не на задании. И так она прошла узкое место, лишь по необходимости путая следы и лишь по необходимости снабдив собеседника информацией.

Мистер Кверк уверил Анджелу, что никоим образом не подвергает сомнению приоритет мистера Бридона, но почел бы за честь, если бы тот, не преступая рамок лояльности, проинформировал его, где именно предположительно произошла трагедия, поскольку, видите ли, не самая радужная перспектива частым гребнем прочесывать шесть миль по берегу. И если мистер Бридон по здравом рассуждении установил, где имело место упомянутое событие, мистер Кверк был бы чрезвычайно признателен, коли бы мистер Бридон с ним поделился.

– О, это никакой не секрет, – ответила Анджела. – Правда, место помечено не крестиком, а где-то шестнадцатью бойскаутами, которые целыми днями голышом ныряют в реку в надежде что-нибудь оттуда выудить. Если же по какой-либо причине их оперативные действия приостановлены, место легко узнать, поскольку прямо напротив стоит заброшенный лодочный сарай, единственный в своем роде. Если подниматься по реке, сарай будет справа, но проще пройти с другой стороны – там идет тропа для бечевой тяги.

На следующий день, незадолго до обеда, заглянул Лейланд. Они с Бридоном уселись поговорить на лужайке, а вернувшийся с утреннего моциона Эразм Кверк вместе с Анджелой наблюдал за ними из окна гостиной.

Лейланд и Бридон рассматривали что-то похожее на фотографии.

– Какая удача, что ваш муж разбирается в фотографии, – заметил мистер Кверк.

– Господи, откуда это вам известно? – искренне изумилась Анджела.

– Я не очень-то горжусь своей наблюдательностью, миссис Бридон, но, полагаю, в силах разглядеть пятна на руках человека, который недавно проявлял фотопленку.

Лейланд долго рассказывал о результатах своих разыскных действий, которые, впрочем, по большей части были отрицательными. На вокзале в Шипкоте вспомнили джентльмена, который в последнюю секунду вскочил в оксфордский поезд в девять четырнадцать. Кондуктор в Оксфорде вспомнил безбилетного джентльмена, ехавшего этим поездом, которому пришлось покупать билет в окошке кассы. Университетский швейцар вспомнил джентльмена, который явился сдавать устный экзамен на день раньше. Все они примерно одинаково описывали Найджела. То, что на указанном поезде приехал действительно Найджел, подтверждало и свидетельство квартирной хозяйки, которая столкнулась с ним в дверях, когда он заявился в свою «берлогу». Так что дальнейшие сомнения, по-видимому, были излишни. Не без труда Лейланду удалось найти даже водителя такси, который посадил пассажира недалеко от Карфакса и высадил у «Пескаря» «около одиннадцати».

– Выходит, алиби в порядке, – заключил Лейланд.

– Только, как я уже говорил, немножко слишком в порядке. Трудно избавиться от ощущения, что молодой человек продумал все до мелочей и приложил максимум усилий, чтобы оставить по себе память везде, где только ни появлялся. Все звенья цепочки на месте; он словно поставил себе целью подстраховаться свидетелями своих перемещений на каждую минуту дня. Но, возможно, я фантазирую. А еще? Вам удалось узнать, что он делал здесь с одиннадцати до часа?

Таковые сведения оказались менее убаюкивающими. Официантка в пабе помнила, как Найджел пришел. Она сказала ему, что в это время не может подать шерри-бренди, однако налила имбирного пива. Она не видела его на лужайке, хотя один раз спускалась туда передать сообщение, но в котором часу, нет, не помнит. Отдыхающие с палатками на другом берегу тоже видели Найджела, видели, как он кормил павлина, это было где-то между одиннадцатью и двенадцатью, точнее время не мог указать никто. Дальнейшие свидетельства о подозреваемом были не столь обстоятельны, кроме того факта, что в четверть, а может быть, в половине двенадцатого он заказал обед.

– Несомненно лишь одно: где-то в одиннадцать пятнадцать он кормил павлина, – мрачно подытожил Лейланд. – Тогда у него был час, чтобы быстро пройти по тропе, сделать то, ради чего он пришел, и вернуться.

– Но вы же так не думаете. Не думаете, что он пошел бы на такой риск. Вот это я как раз считаю настоящим алиби – естественным. Он не трубил на весь свет о своем местонахождении, например, не подошел к стойке ровно в двенадцать, чтобы заказать шерри-бренди. Знаете, у меня складывается впечатление, что до одиннадцати Бертел всеми силами старался очутиться там, где бы его кто-нибудь увидел, а потом, сдается, ему было уже все равно. Интересно, почему? Черт, мне кажется, тут что-то такое есть.

Лейланд покачал головой:

– Это все сплошная теория. Я зашел и на ферму, но там никто не мог описать незнакомца. Только старушка видела из окна верхнего этажа, как кто-то прошел по двору; она решила, что человек торопится на поезд. Чуть позже выглянула еще раз, посмотреть, видно ли облако паровозного пара, чтобы понять, успел ли все-таки незнакомец на поезд.

– А он ее видел? – спросил Бридон.

– Да, это довольно странно, но, судя по всему, видел, поскольку приподнял шляпу. Несколько необычное проявление вежливости для человека, опаздывающего на поезд.

– Именно. Видите, он везде пытается заручиться железным алиби.

– Затем я поговорил со смотрителем шлюза, который уверял, что в тот ранний час видел только мальчишку – разносчика молока и мужчину в плоскодонке, который проплыл прямо перед Бертелами. Больше он его не видел. На мой вопрос, прошла ли эта плоскодонка обратно, он отвечал неуверенно, вроде бы нет, но особо он не присматривался. Что же до каноэ, он довольно точно описал Найджела и убежден, что в лодке был второй, но тот лежал неподвижно, и голоса его Берджес не слышал, поскольку лодка стояла низко. Когда я дал понять, что тот, второй человек, должен же был пошевелиться, чтобы вывести лодку из шлюза, Берджес, который, по-видимому, если уж упрется, то ничем его не сдвинешь, принялся меня уверять, что лодку толкал первый, который якобы в это время был внизу лестницы. Так что больше он ничего мне не поведал, кроме, разумеется, открытия, сделанного им сегодня утром.

– Открытия? Утром? Что ж вы молчите?

– Припас на закуску. Да, судя по всему, Берджес совсем забросил сад и все свободное время ковыряется в речке такой длинной штукой, похожей на вилы, какие, знаете, бывают у лодочников. Так вот, сегодня утром он тыкал-тыкал этими вилами недалеко от острова, как раз под мостом, и скорее случайно, нежели намеренно, вилы вытащили из воды нечто вроде кошелька. Кошелек сорвался, но Берджес все-таки его нашарил. Вот, не угодно ли?

И Лейланд достал зеленое кожаное портмоне, явно предназначенное для хранения ценных бумаг. После пребывания в воде оно поблекло и покоробилось. Из внутреннего отделения инспектор извлек две пятифунтовые банкноты – именно их мистер Кверк ошибочно принял за фотографии. Больше в портмоне ничего не было.

– Чертовски интересно, – сказал Бридон. – Похоже, это выпало из кармана самого что ни на есть настоящего трупа. Потому что если никакого трупа не было и Дерек просто проделал фокус с исчезновением, то не составляло особого труда подбросить менее дорогостоящий сувенир, например, ботинок. А вот портмоне в самом деле выпадает из кармана. Но, конечно, доказательств, что это портмоне именно Дерека, у нас нет.

– Простите, но есть. Я телеграфировал в его банк и запросил номера всех банкнот, которые он снял за последние три недели. Там были эти номера.

– Уже теплее… Настоящие банкноты, и целых две. Это действительно похоже на непреднамеренный сброс балласта. И предварительно означает, что либо он встретил кого-то под мостом и портмоне выпало, например, в ходе схватки, либо именно в этом месте каноэ перевернулось, и тело оказалось в воде. Больше это никак не объяснить, если, конечно, у него самым банальным образом не прихватило сердце.

– Мне тоже так кажется. Заметьте, недалеко был найден кисет с фотопленкой.

– К вам какой-то мальчишка, сэр, – раздался вдруг голос хозяйки гостиницы.

Бридон, который не преминул завязать знакомство с бойскаутами, решил, что это кто-то из его неофициальных соратников. А значит, пахло еще каким-нибудь открытием. Извинившись перед Лейландом, он поторопился к выходу и с удовольствием отметил, что его предположения подтверждаются. Спутанные волосы означали, что посетитель только что вылез из воды, а беспорядок в одежде позволял заключить, что ее водворение на щуплое тельце служило лишь вынужденной данью convenances. На лице посетителя светилась широкая улыбка, а в руке что-то темнело.

– Я нашел кошелек того господина, сэр, – сказал мальчишка.