Глава 6
По дороге к кофейне мозг среди новостей из мира науки ухитрился просунуть сообщение о готовящемся подписании унии между православием и католичеством.
Я поморщился: любая уния – это хорошо, это же мир вместо драки, но, как чаще всего бывает, к такой мере прибегают слишком поздно.
Византия в свое время, изнемогая под натиском турков-османов, в конце концов обратилась к Ватикану за помощью и сообщила, что согласна на унию, причем отдает Константинополь полностью во власть крестоносцев, но увы, предложение запоздало. Хотя с Запада было выслано крестоносное воинство, еще не дожидаясь даже официального оформления унии и всех договоров, но османы успели захватить Константинополь раньше и превратить его в Стамбул.
Папы не раз предлагали унию русскому государству, Брестская уния объединила поляков, украинцев и белорусов, а Ужгородская – закарпатцев и словаков, обе отменены только после Второй мировой войны, и вот последняя уния, на этот раз ее предложила Россия. По-честному, православие всегда находилось в полной заднице, так как в православии любое развитие вероучения запрещено канонами, потому православие, оставаясь таким, каким было тысячу лет назад, вроде бы и должно тянуться к более сильной ветви христианства, однако к тому времени у католичества дела пошли еще хуже – со скандалами, однополыми браками и коррупцией. К тому же нагрянул массовый наплыв беженцев, что заполонили Европу и спешно начали ее исламизировать, раз уж нет там ни Карла Мартелла, ни даже де Голля.
И как раз православие, кто бы подумал, принялось спасать христианство своей бараньей верой в догмы и незыблемость постулатов. Уния позволит, как сообщают во всех новостных лентах, повысить мощь церкви, почистить ее с учетом того, что именно в России христианство сохранилось в первозданном виде, ничего не приобретя и ничему не научившись.
Но главное – христианство снова становится единым перед лицом грозного ислама, что не растерял воинственного духа.
Опоздали, мелькнула мысль. Какая на фиг уния, любая церковь уже потеряла моральный авторитет…
Автомобиль остановился, прижавшись к бордюру, Эсфирь отстегнула ремень, но я успел выйти раньше и даже, обогнув машину спереди, открыл левую дверь.
Она ожгла сердитым взглядом, что-то ее качает то к старомодному консерватизму, то к оголтелому феминизму.
Оба, вылезая из автомобиля, как и надлежит зевакам туристам, с удовольствием и даже восторгом посмотрели вокруг. Здесь все дышит древностью, немыслимой в Европе, так нас должны понимать те, кто смотрит на приехавших.
Правда, на самом деле Эсфирь, как и я, больше смотрит как профессиональный комбатант, замечая, кто из мужчин на улице как стоит, как держит руки, откуда могут стрелять, а если погоня, то чтобы нашему авто никто не загораживал дорогу.
Я хозяйски пошел вперед, хотя мы и туристы, но местных малость раздражает, когда эти чужеземцы распахивают перед женщинами двери и выказывают им чрезмерные знаки внимания.
В кофейне почти пусто, здесь традиционно заполняется к вечеру, когда спадает полуденная жара, а сейчас за дальним столиком только группа таких же, как и мы, туристов.
Я посмотрел на них, бурно жестикулирующих и гримасничающих, как бандерлоги, на моем лице вроде бы отразилось неудовольствие, потому что вышедший из-за стойки хозяин взглянул на меня с симпатией.
– Что изволит дорогой гость? – спросил он на ломаном английском.
– Перекусить с дороги, – ответил я на чистейшем арабском, – и две большие чашки крепкого кофе.
Он с достоинством поклонился.
– Желание гостя закон.
Эсфирь выждала, когда я сяду, покорно опустилась на сиденье стула рядом.
Кофейня чистая, из мебели ничего сверх, здесь умеют устраиваться скромно и с достоинством, не стараясь пустить пыль в глаза, как это свойственно европейцам или американцам, что тоже европейцы.
Хотя, если честно, желание пустить пыль в глаза и как-то выпендриться – инстинктивное желание молодых растущих организмов. Пусть выглядит и смешно, однако это один из залогов бурного роста, как своего личного, так и всего общества, в отличие от застывшего в безмятежном спокойствии буддизма.
Эсфирь сидела смирно, а когда хозяин принес и поставил перед нами фирменные блюда, дождалась, когда я начал есть, а затем по моему жесту взяла нож и вилку.
– Вкусно, – похвалил я.
Она буркнула тихонько:
– Ах-ах, у тебя манеры как у француза!
– У тебя тоже, – ответил я. – Вообще ты меня удивила. Если в конторе узнали, что Хиггинс получил нужное, почему везде не гремят выстрелы?.. Я думал, Моссад сразу начинает стрелять!
– Ты не спутал иудеев с ирландцами? – спросила она. – Нужное им поступило по частям. Кто-то располагает только инструкциями, как собрать эту штуку, у кого-то необходимая документация, кто-то по частям переправляет эти штуки. Если убьем одного, этот кто-то другой может скрыться. А техдокументацию можно снова как-то да получить.
– А-а, – протянул я, – вот почему по всему Дубаю еще не гремят выстрелы…
– Глупости, – буркнула она. – Мы все стараемся делать предельно тихо. И вообще бесшумно.
– Все? – переспросил я. – И ты?
Она бросила на меня злой взгляд.
– Ты сам так сладострастно сопел и хрюкал, что заглушил бы все что угодно.
– Я демократ, – ответил я с достоинством, – потому не сдерживаю свои порочные наклонности. У нас свобода выражения чувств, собраний и митингов протеста? Ну вот!
– Так это был протест?
– Демократическое изъявление чувств, – отрезал я. – Все равно в мире будущего ничто не будет скрыто, потому должны тренироваться в предельной искренности уже сейчас.
Она покровительственно улыбнулась.
– В какую же замысловатую форму ты облекаешь свои комплименты… даже не поймешь сразу, похвалил или обидел. В общем, сейчас все силы брошены на то, чтобы отыскать и обезвредить. Ты это знаешь. И знаешь, что пока дела идут не очень.
– А многих в процессе дознания убила? – поинтересовался я деловито. – А зарезала?.. Путь научного поиска тернист. Все знания человечества добыты потом и кровью, почему этот случай должен быть исключением?
Она сказала кисло:
– Да, конечно. Мы за всеми следим, но пока что в сети попадается всякая мелочь.
– Мелочь тоже может перевозить крупное, – предположил я. – Тем более части современных ядерных бомб можно уместить в одном чемоданчике.
Она кивнула.
– Да, «чемоданные» бомбы, как говорят в России, или «ранцевые», как принято в Штатах. Но эти все три более мощные и потому чуть крупнее. Хотя да, в разобранном виде их можно перевезти и в чемоданах.
– Или с чем угодно, – сказал я.
– Верно. Через границу нередко гонят скот, и пограничники, даже когда видят, не препятствуют. Что с кочевников взять, а угрозы для страны не представляют. Вообще не понимают, зачем существуют границы, и готовы применять оружие для защиты. Потому их обычно не трогают.
– Прогрессивно мыслят, – согласился я. – Примитивно прогрессивно, ага. Хотя, конечно, дикари…
Она умело орудовала ножом и вилкой, на мою реплику только поморщилась.
– Дикари? Потому что по старинке атомной бомбой, а не вирусами?
– Точно.
Она двинула плечиками.
– Знаю, вирусы модифицировать легче и дешевле, а еще они опаснее ядерной бомбы. Но ядерными бомбами террористы занимались десятки лет, не бросать же добро на полдороге?.. Тем более когда почти все готово?..
– Насколько готово? – спросил я. – Именно у террористов? Свое, не краденое?
Ее лицо омрачилось, даже руки с ножом и вилкой чуть замедлили движение.
– Боюсь, почти готово, – ответила она. – Не говоря о том, что ядерное оружие уже в ста двадцати странах, но есть еще несколько, которые практически готовы создать их, но им не дали…
Я кивнул.
– Да-да, в Ираке ядерный реактор разбомбили, в Ливии, Ливане, йеменских ядерщиков Израиль отстреливал настолько успешно, что там все затормозилось… Или вовсе заглохло…
– Но их наработки попали в более опасные руки, – сказала она. – Атомную бомбу сделали… или вот-вот были готовы сделать еще в ЮАР, но когда там отменили апартеид, вся местная наука разбежалась. Но все части к атомной бомбе изготовить успели. Где они теперь?
Я кивнул.
– Да, там к власти пришли негры, и сразу цивилизация в ЮАР вернулась на сорок веков взад, что так хорошо и приятно Штатам, Израилю и всему остальному злорадствующему миру демократии и политкорректности, о чем говорить не принято, но так и есть.
Она пожала плечиками.
– Сам говорил, сейчас как раз самое время двойных стандартов.
– Точно, – подтвердил я. – Переходим от одних стандартов, которые все еще разделяют повстанцы, к имперским стандартам. Потому и конфликт сознаний…
– Большинство населения, – спросила она, – не понимает, что мир превращается в империю?
– Да, – подтвердил я. – Только это всеземная империя, что вроде бы уже не империя, хотя империя. На планете вообще не останется независимых государств.
– Совсем?
Я посмотрел на нее с сочувствием.
– Сразу о своем Израиле?..
– А ты как думал?
– Увы, – сказал я с сочувствием, – хотя независимость Израиля продержится дольше всех и падет последней…
– Что-что?
– …но участь твоей страны менетекелфарестнута, – договорил я.
– Не матерись, – сказала она сердито. – Хотя бы за кофе.
– А Библию не читала, – уличил я.
– Библию читала, – возразила она. – Только Новый Завет не Библия.
– Это в Старом, – сказал я. – Ну да ладно, у тебя хорошая женская память. Пойми, империя не может позволить существовать на планете хотя бы клочку земли, где могут делать в подвале опасный вирус. Тем более не может позволить независимость государству, у которого ядерные бомбы.
– Официально их нет.
Я отмахнулся.
– Девяносто пять процентов всей политики делается неофициально. И не только в Израиле. То, чем мы здесь занимаемся, тоже политика, но кто в мире о ней знает?.. Ты ешь, ешь. У тебя есть места, где можно поправиться без вреда для фигуры.
Она покачала головой:
– Нет уж, с лишним весом я не доживу до прихода обещанного тобой бессмертия.
– Да? – спросил я с интересом. – А вот мне повезло. Если с открытием бессмертия дело затянется, то получу его не в семьдесят-восемьдесят, а в сто – сто десять лет, что вообще здорово!..
Она посмотрела в недоумении.
– И где везение?
Я пояснил довольно:
– Таким образом стану одним из самых старых людей планеты! Всего человечества!..
– Тебе нужен рекорд?
Я отмахнулся.
– В анус рекорды!
– А что тогда?
– У меня будет бесценный опыт, – пояснил я, – как это – быть молодым, средним и совсем старым, в то время как младшее поколение такого богатства не обретет!
Она ела дальше молча, но я видел в ее глазах невысказанную реплику типа того, что еще доживи до ста лет, это не так просто…
Ее сомнения вполне понятны, но, зная, какими темпами развивается медицина, особенно направление, в котором работаю, твердо верю, что если не бессмертие, то продолжительность жизни к моему восьмидесятилетию возрастет в два-три раза, а с ней точно доживу до бессмертия.
Я расплатился за обед и кофе, Эсфирь так же молча направилась к автомобилю и села за руль. Я опустился на правое сиденье, на улице тихо, предложил деловито:
– Гони! Но давай срежем вон через тот двор.
Она послушно повернула руль, но когда автомобиль ускоренно несся через тесный дворик, спохватилась:
– А он проходной?
– Почти.
– Это как?
– Сарайчик, – ответил я. – На дороге. Деревянный, просто жми на газ.
Она сдвинула брови, через мгновение автомобиль на большой скорости ударился в дощатую стену.
Треск, машину чуть тряхнуло, во все стороны брызнули мелкие обломки досок. Автомобиль освобожденно выметнулся на широкую улицу, Эсфирь спохватилась:
– А ты откуда знал, что в сарайчике никого?
– Откуда бы я знал, – ответил я успокаивающе. – Так, предположил… Рулетка.
– Скотина, – сказала она с чувством.
– А что, – сказал я, – их восемь миллиардов…
– Скотинища!
– Да ладно, – бросил я, – время намаза, не заметила?.. А люди в этих домах религиозные, видно же! Потому на улице пусто, время обязательной молитвы.
Она чуть перевела дух, но поглядывала рассерженно.
– Скотина, и шуточки у тебя скотские.
– Я отношусь с уважением к местным обычаям, – напомнил я. – А ты?
– А они того заслуживают?
Я сдвинул плечами.
– Обычаи никакие не заслуживают, потому что из старины. А я, как человек будущего…
Она прервала:
– За дорогой смотри!
– Да смотрю, – пробормотал я. – Еще как…
Конечно, смотрю, она не подозревает, что смотрю одновременно и со спутника, потому заранее увижу, если где возникнет «пробка», и успею просмотреть все варианты объезда, но здесь, к счастью, таких проблем нет.
Да и вообще спутники обозревают всю поверхность планеты, а видеокамеры на дорогах позволяют следить за трафиком и нарушителями, а установленное в офисах, в аэропортах и на вокзалах оборудование дает возможность видеть, кто прибывает и отбывает, так что чувствую себя всемогущим…
Одна только тревожная мысль: а как это свойство впишется в общество, если отработать эту операцию на генах и таких людей станет много? Или такими будут все?
Понятно же, большинство используют сразу в личных целях, корыстных. Вон даже я, представитель чистой и благородной науки, сразу же и участок в элитном поселке приобрел, и огромный роскошный дом в нем построил, осталось только павлинов в саду завести.
Оправдываюсь, что деньги увел с тайного счета наркокартеля, но все-таки не заработал, а преступно украл у настоящего преступника. Ладно, это мелочь, никому никакого какого вреда, но другие с моими возможностями могут повести себя безбашенно и без тормозов.
И поведут, сказал я себе мрачно. Потому, пока не будут заранее придуманы средства их обуздывать, нужно просто наращивать свои возможности.
Потому что я Контролер.
