Глава 14
За это время Эсфирь прошла мимо пару раз, на лице неприступность и готовность резко отбрить мои поползновения, но я поступил вопреки ее ожиданиям и не поползнул, после третьего прохода она удалилась с самым разочарованным и даже оскорбленным видом.
Полсекунды израсходовал на бурю в русскоязычном секторе Интернета насчет окончательной смерти бумажных изданий и перехода на электронные носители.
Несчастные не понимают, что нет будущего не только у бумажных книг, но и у так называемой электронки.
Главные убийцы не пираты, а баймы с их красочным и увлекательным миром, что изменяется в процессе игры. Помню, в прошлом году прямо на Рождество зашел в «Архейдж» и ошалел, такое там веселье и праздник, везде елки, праздничные гирлянды, народу втрое, чем в обычные дни!
Думаю, и в Новый год, когда был бой курантов, большинство оставалось в игре. Книгу любой из нас прочитывает от силы за неделю, а обычно за вечер-два, а в игру входит на месяцы, а то и годы. У меня есть друзья, что все еще играют в WoW и «Эверквест», потому что даже в этих древних играх мир постоянно меняется, а это то же самое, если бы книга прямо в наших руках дорастала новыми главами, частями, аддонами, а мир становился все интереснее.
Переход на электронку не спасет, в ней те же буквы, изобретенные финикийцами, что спустя полтыщи лет отгрохали великий Карфаген, грозивший Риму. Где тот Карфаген теперь? Буквы пережили его создателей, но и они не бессмертные.
Жаль уходящие звездочки прошлого, но, положа руку на сердце, признаемся: получаем в сотни раз больше.
Получать, не отказываясь от каких-то вещей прошлого, еще никому не удавалось. Потому любой апгрейд – это не только расширение функций, но и замена, однако большинство приспособиться к новому миру просто не могут в силу каких-то ограничений, кто религиозных, кто этических, а большинство – по лени и тупости.
А это значит, сказал я себе с твердостью, их не только в сингулярность, но и на следующий уровень брать не стоит, а этих отсекающих уровней будет несколько, так что до сингулярности доберется даже не процент от общей массы населения, а сотые доли процента…
Эсфирь остановилась напротив дивана, руки в бока, поинтересовалась ядовито:
– И чего разлегся?
– Фатима, – ответил я сердито, – не видишь, моя тюбетейка надвинута на лоб?
Она отрезала:
– А когда мои руки вот так, мне пофиг, на каком ухе твоя тюбетейка!
– Ох, – сказал я горько, – нужно не пускать в Израиль русскоязычных, все вредные анекдоты к вам занесли… Чего желаешь, женщина?
Она спросила с интересом:
– Интересуешься как Аладдин или как его джинн?
– Как султан, – сообщил я скромно. – Хочешь полежать? Подвинусь, но только ноги на тебя возложу в знак доминантности, как застолбивший это место первым.
– Сейчас доминанты в мире женщины, – напомнила она и села рядом, – не заметил, что благодаря нам войны прекратились?.. Мировые?
– А с локальными слабо?
– Вот додушим остатки мужской независимости, – пообещала она, – и мир станет безопасным. Ты же чувствуешь себя со мной в безопасности?
– Да, – согласился я, – и вот тут тоже почеши… Да сильнее скреби, не ленись… Ногти вон какие отрастила!.. Ох, хорошо… И вот здесь…
– Нет, – отрезала она, – там сам скреби, бабуин. Расскажи о своей Организации!
– Я же рассказывал…
Она потребовала:
– Мало, давай больше! Подробнее!
– Успеешь, – ответил я благодушно, как Санта-Клаус. – Все узнаешь.
– Но ты же…
– Обещал отдать ключи от офиса? – спросил я. – Предложил сотрудничество. Не слепое, сама увидишь. Начинается борьба с новым видом террора. Самым страшным. Еще и проситься к нам будешь!
Она презрительно покривила губы.
– Вслепую?
– Все увидишь в ходе первой же операции нового типа, – сказал я. – Никто не велит тебе стрелять с дистанции в незнакомых людей.
Она пожала плечами.
– Мы с тобой тоже выглядим подозрительными.
– Мы арестовываем преступников, – пояснил я, – кроме самых экстренных случаев. А тогда сама увидишь, невинных ли овечек арестовала.
Она сказала с недоверием:
– Что-то не видела, чтобы ты арестовывал.
– Идет война, – ответил я. – Какие в ней аресты?
– У тебя на все оправдания, – обвинила она. – Почему?
– Потому что умный, – похвалился я. – Разве не видно?
– Да как-то не очень, – холодно сказала она. – А вот наглый… да, заметно.
– Человечество, – сказал я назидательно, – все еще развивается как вид. Уверен, в сингулярности тоже будут рулить умные и наглые.
Она посмотрела на меня исподлобья.
– Что-то мне уже расхотелось в твою сингулярность.
– Тогда пойдем в нашу, – согласился я. – Впрочем, я тебя затащу.
– Не затащишь!
– Ты же меня затащила в постель?
Она помолчала, лицо помрачнело, а из груди вырвался тяжелый вздох.
– Все-таки, хотя мировых войн больше нет, но локальных все больше. А вдруг какая-то перерастет в мировую?
Она взглянула большими серьезными глазами, в них женская надежда, что мужчина все-таки мужчина, сколько ни отбирай у него доминантность, именно он придумает, решит, спасет…
Я пробормотал:
– Ну, как тебе сказать… Может быть, даже хорошо, если начнется война, а в ней погибнет большая часть этого хаотичного стада, красиво называемого человечеством… Понимаю, это звучит по-людоедски, но уже сейчас большая часть двуногих планете абсолютно не нужна.
– Скотина.
– Утилизация уже началась, – напомнил я мирно, – только пока так называемыми «гуманными» способами.
– Что ты называешь гуманными? – спросила она. – Что выборочно пулей в лоб, а не всех атомной бомбой?
– Прекращение рождаемости, – пояснил я. – Те, кто уже, ладно, пусть пока живут, а вот новых ну не нужно. Все равно лишние, а заботы потребуют.
Она нахмурилась.
– Постой-постой, ты сказал «пусть пока живут»… Что значит «пока»?
Я двинул плечами.
– Начинают всегда мягко. А потом… сама знаешь, ты же в Израиле. По мере нарастания изменений в обществе оно, общество, будет разделяться на продвинутых и отстающих все резче и заметнее. Продвинутых, как всегда, будет меньшинство, а отсталые будут тормозить, мешать и даже пытаться устраивать бунты.
Она запротестовала:
– Погоди, ты что-то совсем людоедствуешь!.. Те, кто отстал, могут спокойно жить в своем привычном и неизменяемом мире!.. Ресурсов на планете хватит. Ты чего такой злой?
– Я не злой, – пояснил я, – просто рациональный. Этих отсталых придется собрать в одну резервацию, не слишком большую, чтобы не мешали перестраивать планету. Они, конечно, будут орать о своих правах… Но это наша планета, а они… в лучшем случае – как коренные жители Америки в своих вигвамах.
– В лучших?
– Да, – ответил я мирно. – Но я сомневаюсь, что мы им предоставим даже сносные. Мир жесток… Эволюция, как ни крути, все еще рулит. С развитием медицины отбор как бы закончился, как заявили недалекие алармисты, спасаем даже безнадежно больных, калек и уродов, однако в силу вступил еще более жесткий отбор.
– И под него подпадают и абсолютно здоровые?
– Но тупые, – уточнил я. – Отбор идет уже не по физическим данным, кому они нужны в развитом индустриальном обществе, а по шкале развития разума. Нет-нет, никакого отбора по тестам и уровню айкью!.. Просто тупые, или назовем их стандартными гражданами, сами не пойдут в сингулярность. Только и всего.
– Туда уйдет горстка?
– Да.
– И вы будете считать свою горстку человечеством, а оставшихся…
– Обезьянами, – ответил я с пугающей ее откровенностью трансгуманиста. – Большим стадом обезьян. Восемь миллиардов обезьян!.. Но какое нам дело до них?.. Они не животные, о которых мы обязаны заботиться. Те, кому даден разум, отвечают за себя сами. Передохнут или перебьют друг друга… это их проблемы. У нас дела пограндиознее!
Она вздохнула.
– Ну да, яблони на Марсе…
– Это первые шажки, – заверил я, – от трансформирования планет до колонизации галактики по имени Млечный Путь. А затем…
– Другие галактики?
Я покачал головой.
– Нет, еще до того, как перестроим свою галактику, уже начнем осваивать само пространство-время…
Она рассматривала меня исподлобья.
– И ты планируешь, как будешь менять пространство между звездами, хотя сейчас еще в теле человека и должен помешать террористам и безумцам уничтожить жизнь на Земле?.. Хороший у тебя размах.
