Глава 3
Отряд Асано (июль 1941 – декабрь 1943 года)

22 июня 1941 года Германия без объявления войны напала на Советский Союз, что стало неприятной неожиданностью не только для сталинского руководства, но и для правящих кругов Японии.

После горькой пилюли в виде пакта Молотова – Риббентропа 1939 года японское правительство было вынуждено откорректировать свои планы в отношении Москвы. К тому же начиная с 1932 года Советский Союз на Дальнем Востоке постоянно поддерживал военный перевес над японцами. К началу сорок первого советское командование сосредоточило на Дальнем Востоке более 20 процентов своих сухопутных войск. Советские дальневосточные войсковые соединения превосходили японскую группировку в Маньчжурии и Корее по численности в 1,5 раза, по орудиям и минометам – в 4,8 раза, самолетам – в 4,5 раза и танкам – в 11 раз. Все это способствовало усилению японских «евразийцев», выступавших за создание континентального блока «Германия – Россия – Япония» против блока морского – «Великобритания – США». Одним из крупнейших представителей «евразийцев» являлся принц Коноэ Фумимаро, во второй раз занявший пост премьер-министра страны в июле 1940 года.

После подписания Тройственного пакта в сентябре 1940 года и немецкие, и японские «евразийцы» ожидали скорого подключения к нему Советского Союза, что могло бы сделать Четверной союз мировым лидером. В известной степени следствием этих ожиданий можно считать подписание в апреле 1941 года «Пакта о нейтралитете между Японией и СССР». Однако окончательного оформления континентального блока не произошло (в отличие от некоторых своих приближенных, и особенно К. Хаусхофера, Гитлер никогда не был «евразийцем»), наоборот, советско-германские отношения начали все больше обостряться, что обеспечило в дальнейшем разрыв союза тридцать девятого года и фатальную для Германии войну.

Японские правящие круги практически ничего не знали о подготовке плана «Барбаросса». Гитлер, презрительно называвший японцев желтыми обезьянами, не считал нужным посвящать своего дальневосточного союзника в свои стратегические планы. Поэтому, так же как в 1939 году, Япония должна была стремительно реагировать на изменившуюся международную обстановку в связи с начавшейся советско-германской войной. Весь конец июня сорок первого года прошел под знаком противостояния «южного» и «северного» вариантов экспансии. В конце концов победа осталась за сторонниками «южного» варианта, но с известной долей компромисса, вкладываемого обычно в слова тогдашнего военного министра Японии генерала Тодзё Хидэки: «Нападение должно произойти тогда, когда Советский Союз, подобно спелой хурме, готов будет пасть на землю».

В июле 1941 года японский Генеральный Штаб разработал очередной стратегический план возможного военного столкновения с СССР, получивший название «Кантогун токусю энсю» (Специальные маневры Квантунской армии), сокращенно – Кантокуэн. В соответствии с этим планом была осуществлена масштабная переброска к советской границе японских войск, которые должны были составить три фронта: восточный (приморский), северный (амурский) и западный (Большой Хинган). Но, не желая оголять китайский фронт, вместо первоначально запланированных 34 дивизий японское командование направило в Северную Маньчжурию только 24, не создав тем самым ни численного, ни технического перевеса над противником. Японцы ждали результатов немецкого наступления.

Разведуправление японского Генерального Штаба, оценивая обстановку в Советском Союзе и на советско-германском фронте, в конце 1941 года пришло к выводу, что, «даже если Красная армия в этом году оставит Москву, она не капитулирует. Намерение Германии быстро завершить решающее сражение не осуществится. Дальнейшее развитие войны не будет выгодно для германской стороны». В начале сентября Координационный совет правительства и Императорской ставки пришел к выводу, что, «поскольку Япония не сможет развивать крупномасштабные операции на севере до февраля [1942 года], необходимо за это время быстро осуществить операции на юге». А начавшаяся в декабре сорок первого года война с Соединенными Штатами сделала перспективы военного нападения на СССР весьма призрачными.

Начало войны между СССР и Германией и необходимость для Японии в данной ситуации окончательно определить свой курс привели к изменению отношения японского военного руководства в Маньчжурии к эмигрантским военизированным формированиям. Японское военное командование и спецслужбы поставили задачу превратить эти формирования в разведывательно-диверсионные подразделения, значимость которых в случае войны с СССР была бы неоценима. Введение разведывательно-диверсионных дисциплин в программу обучения личного состава стало обязательным не только для отряда Асано, но и для подразделений горно-лесной полиции и ополченческо-волонтерских структур в казачьих районах Маньчжоу-го.

В докладе помощника начальника разведуправления Квантунской армии Янагита Гэндзо от 26 июня 1941 года в отношении отряда Асано отмечалось следующее: «Я считаю, что его организация, а также вооружение, боевая подготовка и обучение постепенно повышаются. Однако для того, чтобы его действительно превратить в настоящую современную диверсионную часть, состоящую из русских, необходимо провести основательные улучшения, как в отношении организации, так и в области вооружения, боевой подготовки, обучения и т. д. В частности, необходимо увеличение численности русского комсостава, введение русских методов обучения, усиление и поднятие на должную высоту таких специальных, необходимых для диверсантов предметов, как прыжки с парашютом, механизация, артиллерийское дело, работа среди населения, изучение вопросов, относящихся к СССР, и т. д. Необходимо также повышение качества комсостава и солдат».

В июле-августе сорок первого года началась активная работа по расширению численного состава отряда Асано. Эмигрантская администрация организовала дополнительный набор на военную службу молодых эмигрантов призывного возраста. Только в Харбине для прохождения отборочной комиссии в здании Харбинского Коммерческого собрания было собрано несколько сотен человек. Помимо этого в отряд Асано были привлечены добровольцы и проведена мобилизация русских полицейских из состава горно-лесной полиции.

Для обучения молодого пополнения и собственной переквалификации из резерва на военную службу вновь были призваны русские ефрейторы и унтер-офицеры. 30 июня 1941 года на сборный пункт в Харбине, находившийся на Большом проспекте в расположении 3-го отдела БРЭМ, прибыло 60 резервистов, которые в сопровождении майора Асерьянца в тот же день выехали на станцию Сунгари-2. В августе на Сунгари-2 на очередные военные сборы прибыл рядовой состав резервистов. Обучение проходило по новой программе, включая разведывательно-диверсионную и кавалерийскую подготовку, и затянулось до декабря. Пройдя переподготовку в качестве разведчиков-диверсантов, резервисты возвратились на прежние места жительства. Некоторые из этих людей в дальнейшем привлекались для участия в проведении военных сборов и работы в качестве инструкторов по военной подготовке в учебных заведениях и подразделениях Киовакай. Часть младшего комсостава из резервистов оставалась в отряде до лета 1942 года. Что касается увольнения в резерв военнослужащих срочной службы, то вплоть до весны 1943 года этот процесс был приостановлен в связи с не исключавшейся возможностью войны против СССР.

В конце июля 1941 года под непосредственным руководством Муданьцзянской Военной миссии на станции Ханьдаохэцзы состоялся общий сбор части личного состава русских полицейских отрядов общей численностью в 350 человек. После двухнедельного обучения и проверки из 350 полицейских для службы в отряде Асано были отобраны 100 человек. Когда к отобранным для службы в армии обратился чин из Военной миссии с предложением поднять руки тем, кто не желает служить, никто не осмелился этого сделать. Все знали о деятельности японской жандармерии, из подвалов которой возвращались немногие. Невольные новобранцы были поздравлены от лица японских властей начальником Муданьцзянской ЯВМ подполковником Цутия (в свое время являлся директором Ханьдаохэцзийского военно-полицейского училища) и направлены на станцию Сунгари-2. Вместе с рядовыми полицейскими чинами на военную службу в отряд Асано были откомандированы и несколько русских полицейских офицеров. Это были старший надзиратель А. Н. Гукаев, начальник полицейского отряда на станции Ханьдаохэцзы, и два бывших курсовых офицера Военно-полицейского училища – Н. А. Ядыкин и К. П. Агеев. По прибытию в отряд они получили офицерские звания (Гукаев – поручика, Ядыкин – подпоручика, Агеев – прапорщика) и назначения на командные должности во вновь формируемые эскадроны. В это время практически весь старый состав отряда находился в учебном походе.

Новобранцы, прибывшие на Сунгари-2 в июле, составили три новых эскадрона – 3-й, 4-й и 5-й, которые возглавили капитаны Томинага, Катахира и Сайто (с декабря 1942 года – поручик Идэра). Теперь главное место в обучении русских солдат заняли разведывательно-диверсионные дисциплины. Что касается мобилизованных полицейских, то уже в начале сентября сто человек под командованием капитана Китамура были переброшены на станцию Ханьдаохэцзы, где они составили отдельный эскадрон отряда Асано. Помимо указанных нами подразделений еще один эмигрантский воинский отряд был сформирован в октябре 1941 года. Дислоцировался он в Хайларе.

Учебный поход отряда Асано, который в дальнейшем получил название 1-го Амурского похода, начался 8 июля 1941 года. Главной целью похода являлось обучение личного состава методам осуществления разведывательно-диверсионной и партизанской деятельности в максимально приближенных для этого условиях приграничной полосы. Перед выступлением в поход подполковник Асано обратился к своим бойцам с речью, отметив, что в случае войны с СССР они должны первыми оказаться на советской территории. Возглавил походное подразделение офицер отрядного штаба капитан Идзима (по другой версии – поход возглавлял сам подполковник Асано). Для выпускников полковых офицерских курсов учебный поход стал хорошей возможностью для прохождения офицерской практики в условиях, приближенных к боевым.

Поход начался переброской личного состава отряда вместе с лошадьми по железной дороге в город Мерген, раскинувшийся в верхнем течении реки Нонни, на ее левом берегу, примерно в 230 км к северо-востоку от Цицикара. Бойцы походного отряда в новом обмундировании без погон двое суток в закрытых вагонах добирались до места назначения. В Мерген прибыли 10 июля и расположились лагерем у реки. Здесь личный состав получил оружие: карабины и легкие пулеметы чешского производства, японские гранатометы. 15 июля отряд в конном строю покинул лагерь, направляясь к русским поселкам Чичилин и Алексеевка, размещавшимся километрах в двухстах от Мергена. Отряд сопровождал обоз с месячным запасом продуктов.

Новый лагерь был разбит недалеко от русских поселков на берегу речки Алихэ. Здесь были построены землянки для личного состава, макет деревянного моста и другие тренировочные сооружения. В течение двух месяцев асановцы изучали подрывное дело и тактику партизанских действий в тылу врага.

Несмотря на высокий уровень секретности, окружавшей деятельность походного отряда, сведения о нем очень быстро попали в руки советских спецслужб. Уже 18 июля 1941 года начальник Управления госбезопасности по Хабаровскому краю сообщал секретарю Хабаровского крайкома ВКП(б) о переброске военной школы «Асано» к границе в районе Сахаляна «с целью выброски мелкими группами на нашу территорию в красноармейской форме для организации диверсионных актов и распространения листовок». Это лишний раз указывает на то, что советская сторона пристально наблюдала за событиями на границе и имела очень широкую сеть осведомителей в Маньчжурии.

В сентябре походный отряд получил приказ возвратиться в город Мерген. Бросив недостроенный зимний лагерь, отряд выбыл в Мерген. Здесь для личного состава была организована медицинская комиссия, все больные подлежали возвращению на Сунгари-2. Вместе с ними в расположение гарнизона возвращались несколько офицеров и младших командиров для обучения прибывшего на Сунгари-2 молодого пополнения. Группу инструкторов возглавил капитан Асакура. В нее вошли прапорщики Г. В. Шехерев, К. И. Лисецкий и В. Э. Лукеш, унтер-офицер А. М. Богатырь, рядовые Е. С. Яковлев (вестовой Асакуры) и Игнатенко. Кроме того, на Сунгари-2 был отправлен весь конный состав походного отряда.

Оставшиеся в Мергене бойцы были разбиты на четыре взвода (русские командиры – Тырсин, Приказчиков, В. Мустафин и Рычков) и вскоре по железной дороге скрытно переброшены в город Сахалян (сегодня город Хэйхэ).

На сахалянской железнодорожной станции личный состав походного отряда сутки находился в закрытых вагонах. Бойцы здесь были переодеты в полицейскую форму без знаков различия. Всем было разъяснено о необходимости держать в строжайшей тайне назначение отряда, запрещалось обращаться к вышестоящим по званию, заменив его безликим «господин старший». Ночью личный состав отряда был подвезен к пристани на реке Амур и без лишнего шума погружен на пассажирский пароход.

Пароход взял курс вверх по течению Амура на поселок Оупу (Оцу или Оцути), лежащий примерно в 300 км от Сахаляна, практически напротив большого советского села Черняево. В районе Оупу располагались переброшенные к границе на случай войны с Советским Союзом японские воинские части. Во время движения по Амуру асановцам было запрещено появляться на палубе в дневное время и выглядывать из иллюминаторов в сторону советского берега.

Разгрузка в Оупу также проходила ночью. Рано утром отряд выступил к югу от поселка в покрытые густым лесом сопки и расположился в палатках в тридцати километрах от советской границы. В течение месяца отрядники обследовали границу, обучались подрывному делу. Через месяц отряд перебрался в недавно построенные казармы 12-го постоялого двора в тридцати пяти километрах от поселка Оупу, в лесном местечке Чигодян. Военный лагерь строго охранялся специальными караульными постами. Местное население не подпускалось близко к месторасположению лагеря. Продукты, доставляемые китайцами, складировались в специально подготовленном месте, откуда уже доставлялись в расположение отряда.

В Чигодяне большая часть отряда размещалась до начала июня 1942 года, осваивая тактику партизанских и диверсионных действий. Наибольший интерес у японского командования в данном районе вызывала Амурская железная дорога, которую в случае начала войны с СССР должны были в первую очередь вывести из строя диверсанты.

На занятиях асановцы изучали систему охраны границы советских приамурских районов (заставы Сгибнево, Игнашино, Омутное, Монастырка) – погранпосты, секреты, засады, маневренные группы, режим их расположения и смены и т. п. Способы перехода границы, маскировки, разведки, нападения и уничтожения различных объектов и живой силы противника и т. д. Для большей достоверности была создана модель пограничной зоны с постами и секретами, которую должны были преодолевать асановцы. На складе отряда имелось большое количество заготовленных на случай войны листовок, в которых бойцам Красной армии предлагалось прекратить военные действия и перейти на сторону японцев. Листовки были обращены и к местному населению с призывами свергнуть власть большевиков и установить сотрудничество с новой администрацией.

В конце 1941 года выпускники полковых офицерских курсов были произведены в подпоручики (корнеты) Императорской армии Маньчжоу-го. Часть личного состава получила очередные воинские звания ефрейторов и унтер-офицеров.

В целях лучшей подготовки личного состава отряда для действий на советской территории в учебную программу подразделений в сорок первом году было введено изучение уставов Красной армии, вся система обучения была переведена на русский язык.

В декабре 1941 года взвод под командованием капитана Кадзияма и корнета Рычкова получил особое задание. Личный состав взвода на самолетах был переброшен еще выше по Амуру в город Мохэ, откуда на конных санях передислоцировался в район заставы Юнходян, примерно в тридцати километрах от советской границы. Асановцы были размещены в казарме на месте 28-го постоялого двора. До начала лета здесь проводились занятия по строевой и тактической подготовке в составе взвода, изучались методы ведения партизанских действий в тылу врага, особое внимание уделялось подрывному делу. Весной 1942 года взвод Кадзияма был направлен на строительство дороги от берега Амура до заставы Юнходян и сооружение пристани на амурском берегу. В мае корнет Рычков получил приказ о возвращении на Сунгари-2, и его место занял прапорщик Даниил Ложенков.

В июне 1942 года оба подразделения походного отряда в скрытном порядке вернулись в расположение своей воинской части на станции Сунгари-2. Участники похода получили соответствующие значки, а в конце 1944 – начале 1945 годов все участники 1-го Амурского похода были удостоены наград от имени правительства Маньчжоу-го. Те, кто в течение всего похода находился в строю, были награждены медалями и орденами Чукокусё (Столпов Государства) VII и VIII степени. Те, кто по какой-либо причине покинули походный отряд раньше окончания срока похода, получили в качестве подарков деревянные чаши с изображением герба Маньчжурской империи.

Орден Чукокусё VIII степени

После возвращения на базу походного отряда летом 1942 года сунгарийскую воинскую часть посетил командующий Квантунской армии генерал Умэдзу Ёсидзиро, что лишний раз подчеркивало большую значимость, которую японцы придавали русским разведывательно-диверсионным подразделениям.

Сразу по окончании 1-го Амурского похода был организован новый учебный поход (2-й Амурский поход), участие в котором приняли военнослужащие, не участвовавшие в первом походе или призванные в армию летом 1941 года.

В июне 1942 года для участия в походе после прохождения медицинской комиссии были отобраны семьдесят асановцев, составивших два взвода и команду связи. Командиром походного отряда был назначен поручик Рычков. Капитан Кадзияма, который также находился в отряде, теперь занимал положение военного инспектора. Другими русскими офицерами в отряде являлись корнеты Лисецкий и Шехерев, недавно окончившие полковые офицерские курсы. Одновременно с обучением на курсах в январе 1942 года Шехерев по заданию подполковника Асано направлялся во временное распоряжение Военной миссии Сахаляна. Здесь Шехерев в течение девяти дней работал с группой русской молодежи, преподавая им антисоветскую пропаганду и агитацию и подрывное дело.

2-й Амурский поход проходил по отработанной годом назад схеме. Походный эскадрон в армейской форме без знаков различия был переброшен по железной дороге до города Сахалян. Здесь в закрытых вагонах бойцов переодели в форму горно-лесной полиции, ночью погрузили на пароход и отправили вверх по Амуру к заставе Юнходян. По прибытии к месту назначения асановцы расположились километрах в двадцати от японской заставы на берегу реки Албазин. Они сами построили себе несколько бараков для жилья и складских помещений. Одновременно с русскими летом 1942 года на заставе Юнходян находилась группа японцев в возрасте 17–20 лет, которым преподавалась разведывательно-диверсионная подготовка.

Занятия для асановцев начались в сентябре. Осень считалась самым лучшим временем для изучения границы – лес оголялся, что позволяло без помех вести наблюдение, а увядающая трава не сохраняла следов во время перемещений.

Главным объектом наблюдения диверсантов являлся участок границы в зоне ответственности советских застав Покровка и Джалинда. В случае начала войны именно этот участок предназначался для пересечения границы. В ноябре 1942 года в отряд поступил разработанный Харбинской Военной миссией план действий в случае начала войны, имевший два варианта – зимний и летний. Согласно зимнему варианту плана асановцы должны были пересечь границу на лыжах в районе советской заставы Омутная, а затем выйти в район станции Халан Амурской железной дороги. Осуществить подрыв железнодорожных мостов в районе станции и возвратиться на базу. Летний вариант плана предполагал переход границы у советского поселка Сбигнево, выход на железнодорожную станцию Уруша, уничтожение станции и разрушение железнодорожного полотна. После выполнения задания отряд должен был следовать на север, в район золотых приисков. Пополнить там запасы продовольствия и дальше действовать по обстановке. В случае невозможности продвинуться на север необходимо было вернуться на территорию Маньчжурии, где на случай войны в районе границы были созданы тайники с продовольствием и оружием. Взяв все необходимое из тайников и установив связь с Военной миссией, отряд должен был действовать сообразно обстановке.

Обучение подрывным действиям осуществлялось на деревянных макетах, для чего использовали толовые шашки, в целях конспирации размещавшиеся в специально закатанных консервных банках весом по 600–700 граммов с этикетками советского производства – «Бычки в томате», «Килька» и т. п. Кроме того, изучались приемы быстрого развинчивания болтов в местах скрепления железнодорожного полотна, забивка стальных клиньев между зазорами рельс. Поджог складских и других помещений осуществлялся с помощью термитных зажигательных шашек, замаскированных под обычные пачки советской махорки. На складе походного отряда в общей сложности находилось около тонны различных взрывчатых веществ.

Помимо уничтожения железнодорожных и других коммуникаций предполагалось проникновение диверсантов в расположение советских частей и отравление пищеблоков и источников воды. Для этого изучались два вида отравляющих веществ. Большое внимание в обучении диверсантов отводилось тактике партизанской борьбы. Отряд в тылу врага должен был действовать звеньями в составе 3–4 человек. Диверсии обычно проводились ночью, а после выполнения задания отряд собирался в заранее условленном месте. Все это отрабатывалось на местности вблизи советско-маньчжурской границы.

Существовали занятия и по пропаганде, которыми руководил непосредственно поручик Рычков. Асановцев обучали проводить беседы на политические темы антисоветского характера, изготавливать и распространять листовки. На складе отряда имелся немалый запас листовок, рассчитанных на разные группы советского населения – военнослужащих Красной армии, рабочих, колхозников. Также в специальном сейфе в штабе отряда хранились фальшивые советские деньги, в сумме до 700 тысяч рублей.

Для осуществления разведывательно-диверсионных действий в советском тылу весь личный состав отряда обучался по уставам Красной армии, были введены принятые в советский воинских частях обращения – «товарищ боец», «товарищ сержант» и т. п. Все бойцы и командиры походного отряда имели подогнанную по каждому человеку красноармейскую форму пограничных войск. На практике эта форма использовалась только один раз, в период трехдневных смотровых учений отряда в марте (или апреле) 1943 года.

В период боевых действий асановцам не полагалось иметь никаких документов. Единственным отличительным признаком должны были быть православные нательные кресты с порядковым номером на обороте, начиная с цифры «300».

В январе 1943 года в разное время на территорию Маньчжурии перешли два красноармейца-пограничника. Они были задержаны и доставлены в город Мохэ, куда по приказу ЯВМ выезжал поручик Рычков. Поручик имел беседу с перебежчиками о положении в СССР, о порядке несения пограничной службы, командном составе, сослуживцах, вооружении, настроении военнослужащих и т. д. После чего Рычков вернулся в походный отряд. В апреле того же года капитан Кадзияма привез в отряд антисоветские листовки, написанные от имени красноармейцев-перебежчиков, с призывом к советским пограничникам переходить на сторону японских войск. По приказу Кадзиямы были подготовлены две группы для заброски листовок на советскую сторону.

Группы, в которые входили по четыре диверсанта (трое русских нижних чинов и прапорщик-японец), лично возглавили корнеты Шехерев и Лисецкий. В сопровождении капитана Кадзиямы, поручика Рычкова и группы прикрытия из японских солдат диверсанты были доставлены к границе. Ночью 16 апреля асановцы, одетые в зимние маскировочные костюмы, перебрались на лыжах на советскую сторону в двух местах в районе погранзаставы Сбигнево. Здесь обе группы оставили на пограничной тропе листовки и эмигрантский журнал с фотографиями Харбина, а также по небольшому пакету японских конфет, и вернулись необнаруженными обратно.

На следующий день кто-то из диверсантов (кажется, Шехерев) скрытно возвращался на берег реки, чтобы отследить реакцию советских пограничных патрулей на разбросанные листовки.

Эта «диверсия» явилась единственным случаем нарушения асановцами, участниками 2-го Амурского похода, государственной границы СССР.

Между тем ситуация на фронтах мировой войны менялась. После поражения немецких войск под Сталинградом японское командование, начавшее терять свои позиции на Тихом океане, решило не обострять отношений с Советским Союзом. В связи с чем эмигрантам была запрещена какая-либо антисоветская деятельность, эмигрантские организации утратили свой прежний политический характер, а в подготовке русских воинских отрядов был сделан упор на общевойсковом характере обучения личного состава.

В августе 1943 года завершился 2-й Амурский поход. Эскадрон Рычкова возвратился на станцию Сунгари-2. Все участника похода получили месячный отпуск и впоследствии были награждены медалями Маньчжоу-го.

Теперь вернемся к описанию жизни гарнизона отряда на станции Сунгари-2.

На протяжении 1942 – первой половины 1943 года обучение личного состава отряда велось в прежнем режиме, то есть основной упор делался на дисциплины разведывательно-диверсионного плана. Использовались советские уставы, которые сочетались с некоторыми положениями из уставов Русской Императорской армии. Из японских уставов в 1943 году сохранился только устав дисциплинарной службы. Осенью сорок третьего японские офицеры, командовавшие подразделениями отряда, стали выполнять функции инструкторов, а командование эскадронами и взводами было передано русским офицерам и прапорщикам.

В связи с переходом командования подразделениями отряда к русским, 3-й эскадрон возглавил поручик В. Мустафин, 4-й – поручик Ядыкин, 5-й – поручик Тырсин. Поручик Рычков, командир 2-го, походного, эскадрона, после возвращения из Амурского похода получил временный отпуск. По другой версии, в августе 1943 года он возглавил новый походный отряд, направленный в район Мохэ, где и находился до октября того же года.

Рост количества русских воинских отрядов (помимо Сунгарийского отряда существовал отряд в Хайларе и подразделение отряда Асано на станции Ханьдаохэцзы) и численности их подразделений поставили на повестку дня вопрос об увеличении контингента русских офицеров. Японцы, несмотря на то, что в Маньчжурии проживало немало высококвалифицированных и опытных бывших русских офицеров Императорской и Белой армий, делали ставку на эмигрантскую молодежь. Привлекая старых русских офицеров для работы в администрации, полиции, различных специальных учреждениях, японские власти тем не менее никогда полностью им не доверяли. Поводы для этого имелись. Это и нежелание части русских офицеров следовать «императорскому пути», то есть преданно служить Великой Японии в объединении «восьми концов света» под ее «крышей», не вспоминая о национальных задачах России на дальневосточных рубежах. И работа на советскую разведку, начавшаяся для некоторых бывших офицеров еще в 20-е годы. В конце 30-х – начале 40-х годов было сделано несколько крупных разоблачений в среде русских офицеров, сотрудничавших с советской разведкой. Например, на западной линии СМЖД были арестованы, изобличены в связях с Советами и приговорены к казни полковник А. М. Заалов и генерал В. С. Семенов. И, как покажет время, японцы не только не ошибались, но даже недооценивали рост патриотизма в эмигрантской среде и готовность эмигрантов сотрудничать с советскими разведывательными органами.

Для подготовки младших офицеров из числа наиболее обученных вахмистров и прапорщиков при штабе отряда Асано продолжали действовать офицерские курсы. Но они были малочисленными и решить проблему пополнения офицерскими кадрами эмигрантских воинских отрядов не могли. Как мы уже отмечали, в 1942 году офицерские курсы окончили Лисецкий и Шехерев, сразу после этого направленные в качестве командиров взводов во 2-й учебный поход на Амур. В том же году новыми кандидатами на офицерское звание стали только что возвратившиеся из учебного похода прапорщики Даниил Ложенков и Леонид Мустафин, прапорщик Владимир Лукеш, служивший в штабе отряда, и вахмистр Николай Постовский, помощник командира взвода 4-го эскадрона. Они завершат обучение весной 1943 года. Мустафин и Ложенков получат чин корнета. Первый будет назначен командиром взвода 4-го эскадрона, а второй направлен для прохождения дальнейшей службы в подразделение отряда Асано на станции Ханьдаохэцзы. Постовский в чине прапорщика станет помощником командира 1-го эскадрона. Лукеш, не выдержав экзамен, останется в чине прапорщика и будет уволен в резерв в сентябре 1943 года.

Последний набор на отрядные курсы кандидатов на звание офицеров состоялся в феврале 1943 года. Набор состоял из пяти человек: вахмистр, старшина 3-го эскадрона Анатолий Богатырь, вахмистр 5-го эскадрона Андрей Враштиль, вахмистр хозяйственной части отряда Николай Ежовский, вахмистр Сергей Козырев, вахмистр ветеринарной части Алексей Макаров. После возвращения из 2-го Амурского похода в состав курсантов вошли еще два отрядника – вахмистр, командир отделения связистов Гавриил Ефимов и вахмистр санитарной части Яков Федореев. Все эти люди начали свою службу еще в марте 1938 года, на протяжении долгого времени занимая должности младших командиров. По завершению курсов в декабре 1943 года все курсанты получили чин прапорщика и были назначены в подразделения для прохождения практики. В мае 1944 года прапорщики Богатырь, Ежовский, Ефимов, Макаров и Федореев, успешно пройдя все испытательные мероприятия, были удостоены звания корнета. Богатырь первоначально командовал взводом (считался лучшим взводным командиром отряда), позднее возглавил хозяйственную часть отряда, Ежовский возглавил отдел боепитания, Макаров – отрядную ветеринарную службу. Ефимов командовал радиовзводом, а Федореев являлся помощником командира 1-го эскадрона. Не выдержавшие экзаменационных испытаний Враштиль и Козырев остались прапорщиками, командуя взводами в 1-м и 2-м эскадронах.

Невозможность полностью решить проблему обеспечения русских воинских подразделений собственными офицерскими кадрами за счет отрядных офицерских курсов, где курсанты обучались к тому же без отрыва от службы, привело японское командование весной 1942 года к принятию решения о создании при отряде Асано военного училища, обучаться в котором смог бы любой желающий и годный по состоянию здоровья молодой эмигрант.

В «Положении о Военном Училище при отряде Асано», изданном типографией Главного БРЭМ, целью создания училища объявлялось удовлетворение желания российской молодежи, стремящейся получить специальное образование в области военного искусства. В училище могли поступить российские эмигранты в возрасте от 18 до 23 лет, окончившие средние учебные заведения, развитые умственно и физически. При поступлении в училище, помимо медицинского осмотра, предполагалась сдача письменных и устных экзаменов по истории, химии и математике. Срок обучения в училище составлял два года. После прохождения полного курса обучения и успешной сдачи установленных выпускных экзаменов окончивший училище получал производство в чин подпоручика, «пополняя тем кадры командного состава российского отряда Асано или [с выходом в запас] руководящих административных органов российской эмиграции». Также в Положении давалась информация о порядке прохождения учебного курса в училище, чинопроизводстве и содержании офицеров армии Маньчжоу-го.

Набор в училище осуществлялся открыто, информация о наборе была помещена в харбинских газетах. Нужно отметить, что в это же время с отряда Асано была снята полупрозрачная пелена секретности. Офицеры отряда в 1942 году во время празднеств по случаю 10-летней годовщины образования Маньчжоу-го впервые появились в военной форме в Харбине.

Желающие поступить в училище должны были не позднее 10 апреля 1942 года подать заявление на имя Начальника ГБРЭМ, а также удостоверение об окончании среднего учебного заведения, биографию и две фотографии. Предварительные испытания для кандидатов в курсанты было намечено осуществить в Харбине, Хайларе, Мукдене и Муданьцзяне (здесь размещались Главное и районные Бюро эмигрантов) 19 и 20 апреля.

Не особо надеясь на сознательность молодых эмигрантов, руководство БРЭМ, Киовакай, ДВСВ развернули активную работу по привлечению будущих курсантов.

По воспоминаниям Николая Буйнова, в то время студента второго курса коммерческого факультета Северо-Маньчжурского университета (СМУ), «в начале мая 1942 года все учащиеся университета мужского пола были собраны в одном помещении. Руководитель военной подготовки университета полковник Коссов зачитал положение о военном училище отряда Асано и объявил, что желающие могут поступить в него для подготовки на офицеров. Из числа учащихся университета в юнкерское училище записалось человек 20–25… Я также записался».

Буйнов Н. К. ГАХК

Еще двадцать человек, лучших курсантов, невзирая на их желание, были откомандированы для прохождения предварительных испытаний начальством Высших курсов Киовакай, двадцать человек дало Главное Бюро эмигрантов, несколько выпускников военно-училищных курсов были направлены Дальневосточным союзом военных. Ряд заявлений подали молодые люди призывного возраста, работавшие в различных местах, рассудив, что лучше пойти курсантом в военное училище, по окончании которого уйти в запас и получить приличную работу, нежели рядовым на срочную службу.

В общей сложности в начале мая 1942 года в здание гимназии Христианского союза молодых людей на Садовой улице в Харбине для участия в отборочной медицинской комиссии прибыло около ста человек. Комиссия определила для учебы в училище 10 кандидатов: Николая Баклашева, Николая Буйнова, Юрия Волкова, Сергея Голубенко, Всеволода Горохова, Александра Гречкина, Ивана Лалетина, Алексея Макарова, Бориса Сергеева и Михаила Шубина. Буйнов, Волков, Голубенко, Сергеев и Шубин окончили один или два курса университета, остальные – полный курс гимназии. Буйнов, Волков и Голубенко проходили военное обучение на Высших курсах Киовакай. Голубенко после окончания курсов Киовакай работал инструктором по военной подготовке. Кроме них некоторое военное обучение получил Лалетин, посещавший в 1941 году занятия в военном училище ДВСВ.

Шубин М. Ф. ГААОСО

Перед отправкой в военное училище для будущих курсантов организовали встречу с начальником Главного БРЭМ генералом Кислициным, обратившимся к ним с напутственным словом. 20 мая будущие курсанты торжественно, с молебном и «чашкой чая», провожаемые представителями Бюро эмигрантов, гимназии БРЭМ, Северо-Маньчжурского университета, родными и знакомыми, были отправлены из Харбина в сопровождении подполковника Коссова на станцию Сунгари-2.

Остальные курсанты прибыли в отряд Асано из других мест. Два человека из города Лишучжэнь (Алексей Левицкий и Александр Щетинин), один из Мукдена (Георгий Фирсов) и двое с восточной линии СМЖД (Владимир Михайлов и Игнат Чернозуб). Вероятно, большого выбора желающих поступить в военное училище при отряде Асано на линии не было, и проверку личности отобранных не проводили тщательно. Иначе чем объяснить то, что в училище был зачислен, например, Александр Щетинин, бежавший с семьей в десятилетнем возрасте в Маньчжурию в 1933 году. Его отец и старший брат в 1941 году обвинялись в работе на советскую разведку, четыре месяца находились в тюрьме и после освобождения оставались под присмотром.

Левицкий А. В. ГААОСО

Чернозуб И. ГААОСО

По прибытию курсантов на Сунгари-2 командование отряда Асано устроило для них небольшой банкет и разместило в отдельной казарме недалеко от здания штаба. Курсантам первоначально было выдано русское обмундирование (желто-зеленые гимнастерки и синие галифе с красными кантами с наружной стороны, черные сапоги и полевые кепи), позднее замененное на японскую форму, и погоны рядовых 1-го класса. В качестве личного оружия каждый курсант получил штык-нож, носившийся на поясном ремне.

Командование курсантами первоначально было вверено корнету Рычкову, специально откомандированному для этого из состава походного отряда, и старшему унтер-офицеру Виктору Широкову. Через две недели произведенный в очередное звание поручика Рычков получил приказ возглавить новый учебный поход к границе. В должности начальника юнкерского училища Рычкова заменил корнет Джакелли, которого через два месяца отстранили от руководства училищем, передав его капитану Хасимото. Хасимото возглавлял училище до апреля сорок третьего года. Заместителем Хасимото являлся прапорщик Кикути, которому курсанты дали прозвище «Дуплов». Вообще традиция давать прозвища своим командирам в отряде Асано была давней. Можно вспомнить уже упоминавшиеся прозвища подполковника Асано – «Деда», капитана Томинага – «Губа». Капитана Хиромацу, заведующего боепитанием отряда, отрядники окрестили «Капуста», и т. п. Русские командиры тоже имели прозвища, часто связанные с особенностями их внешнего вида или какими-либо дефектами. Чернявого Виссариона Мустафина прозвали «Татарин», его брата – «Чин-шварк», Лисецкого, имевшего выкаченные глаза, – «Лупета». Не остался без прозвища и слегка шепелявивший Рычков.

С апреля 1943 года на посту начальника юнкерского училища находился капитан Тамасита, до этого преподававший в учебной команде отряда, а с начала 1944 года – корнет Шехерев.

Через два месяца после начала обучения, в июле 1942 года, курсанты приняли присягу, окончательно превратившись в военнослужащих армии Маньчжоу-го. На церемонии присяги присутствовала делегация из Харбина, в составе которой находился владыка Нестор.

Первые полгода учеба курсантов мало отличалась от начального учебного курса рядового бойца отряда Асано, за исключением более значительного теоретического и идеологического блоков. Юнкерам давалась строевая и тактическая подготовка, включая разведывательно-диверсионные дисциплины. Кавалерийское дело, водные занятия (лодки), изучение оружия (винтовка, маузер, ручной и станковый пулеметы, ручной гранатомет, артиллерийские орудия), стрелковое дело, штыковой и сабельный бой, гимнастика, топография, связь. На занятиях по теоретико-идеологической подготовке изучали русскую дореволюционную историю, историю Японии (составителем учебника по истории Японии являлся начальник Харбинской ЯВМ генерал-майор Дои Акио) и Маньчжоу-го, советский быт, включая историю и политическое устройство СССР, ВКП(б), Красную армию. С целью развития в будущих представителях комсостава русских воинских отрядов «самурайского духа» большое внимание уделялось постижению Бусидо.

Подполковник Асано проводил для курсантов так называемые «духовные беседы» и рассказывал о международном положении Японии и ситуации на фронтах Тихоокеанской войны. Подполковник Синода читал историю Японии, майор Асерьянц – историю России и СССР, капитан Гото (офицер учебного отдела штаба отряда с 1940 года) – военную администрацию Маньчжоу-го, капитан Хасимото (офицер штаба по учету личного состава отряда) – устав внутренней жизни. Агитацию и пропаганду преподавали капитан Идзима и поручик Тырсин; тактику партизанских действий – капитан Хасимото (позднее капитан Тамасита) и поручик Приказчиков; диверсионно-подрывное дело – поручики Ядыкин и Приказчиков; стрелковое оружие и стрелковое дело – поручики Исобэ и Осака (офицер отдела вооружения штаба), старший унтер-офицер Борис Кутц; строевую подготовку – вахмистр Иннокентий Новиков и старший унтер-офицер Николай Эпов.

Многим курсантам, пришедшим с «гражданки», было нелегко свыкнуться с новой жизнью. По воспоминаниям Сергея Голубенко, который бросил в 1939 году после первого курса университет, до поступления в военное училище сменил несколько мест работы, одновременно являлся командиром отделения на Высших курсах Киовакай, «с шести часов утра до пяти-шести вечера с часом перерыва на обед были строевые занятия вперемежку с лекциями, затем ужин. После ужина снова занятия, затем отдых по расписанию… час-два свободного времени на усвоение пройденного, писание писем домой и заполнение дневника, затем сон, прерываемый звуком трубы и матом соседей по койкам». Не добавило энтузиазма курсантам и заявление их первого командира, поручика Рычкова, отозванного в свое время для руководства училищем из учебного похода, о том, что их будут готовить в качестве диверсантов и командиров диверсионных подразделений. После чего некоторые из обучавшихся стали саботировать учебу, чтобы быть отчисленными. Но не тут-то было – покинуть отряд стало практически невозможно.

По окончании очень насыщенного первого полугодового курса обучения всем юнкерам было присвоено звание ефрейторов.

В середине октября 1942 года состав курсантов был дополнен десятью старослужащими отряда Асано, имевшими чин ефрейтора или старшего ефрейтора, среднее образование (трое из них некоторое время обучались в Северо-Маньчжурском университете) и добровольно пожелавшими поступить в военное училище. Все они начали службу в отряде в 1941 году, большинство участвовало в 1-м Амурском походе. Это были Валерий Гальвин, Борис Зимин, Геннадий Коваленко, Святослав Михайлов, Дмитрий Муратов, Игорь Павлов, Борис Поплавский, Авенир Потапов, Анатолий Томашевский и Семен Шароглазов. Правда, Муратов проучился недолго и через несколько месяцев был отчислен и отправлен для прохождения дальнейшей службы в одно из подразделений отряда за оскорбление (избиение) взводного унтер-офицера Эпова.

Коваленко Г. ГААОСО

Первоначально отношения между «старыми» и «новыми» курсантами были натянутыми. «Старожилы» училища опасались, что среди вновь прибывших есть соглядатаи японцев, но оказалось, что взгляды и тех и других на службу и японское руководство в целом совпадают. Как отмечал Голубенко, курсанты, обучаясь военному делу, «фильтровали то, чем нас пичкали лекторы и отбрасывали из головы лишний, не подходящий к нашему русскому духу ниппонский дух…» Поэтому в дальнейшем юнкера жили одной большой дружной командой.

По окончанию первого года обучения курсанты «получили погоны младших унтер-офицеров – но чего же они нам стоили, – пишет Голубенко, – это знают только те, кто там находился – особенно вспоминаются два дня экзаменов… Вообще иногда появлялось желание покончить с жизнью…» Еще через полгода – звание старших унтер-офицеров.

Второй год обучения в военном училище был ориентирован на углубление и закрепление знаний, полученных на первом году учебы. В сентябре 1943 года курсанты в составе всего отряда приняли участие в учебном походе в район станции Яблоня на восточной линии СМЖД (местечко Мадачэнкоу).

Изменение военно-политической ситуации на фронтах мировой войны заставило японское командование в 1943 году частично отказаться от разведывательно-диверсионной подготовки русских воинских отрядов, в частности, были запрещены какие-либо перемещения в приграничные районы. В учебной работе с подразделениями отряда Асано упор теперь делался на общевойсковую подготовку солдат и офицеров. В организации учебных походов руководство отрядом возвратилось к практике первых лет существования подразделения.

Итак, в сентябре 1943 года три эскадрона отряда вместе с прибывшими еще в июле на очередные военные сборы резервистами под руководством полковника Асано совершили марш-бросок к местечку Мадачэнкоу, расположенному в 250 км к северо-востоку от Сунгари-2. Бойцы отряда с полной боевой выкладкой (36 кг у стрелков и 38 – у пулеметчиков) двигались поэскадронно пешим порядком, выставляя авангардные и арьергардные группы дозора в пути следования. Курсанты военного училища были равномерно распределены по эскадронам. В районе Мадачэнкоу в лесу был разбит лагерь. Здесь проводились занятия по ориентированию, действиям в наступлении и обороне с использованием холостых патронов. На обратном пути следования отряд ночью форсировал Сунгари, используя понтонную переправу. В общей сложности поход длился пятнадцать дней.

В 1943 году отряд Асано отметил пятилетие своего существования. По этому поводу был выпущен специальный значок в виде диска, выдававшийся старослужащим и, по-видимому, резервистам из первого состава отряда.

Описание жизни отряда Асано будет неполным, если не упомянуть о том, что в 1943 году в военном городке была оборудована новая сцена, где силами военнослужащих осуществлялись театральные постановки «антикоммунистической» направленности, а также музыкальные вечера. Деятельность отрядного драматического кружка курировал 5-й идеологический отдел штаба отряда. В функции идеологического отдела входило «духовное» воспитание военнослужащих, для чего с лекциями в отряд приглашались видные представители политических кругов русской эмиграции в Маньчжоу-го. В частности, перед бойцами отряда неоднократно выступали с лекциями глава Главного БРЭМ генерал В. А. Кислицин, лидер фашистов К. В. Родзаевский, официальный лектор эмигрантского Бюро Игорь Волков. Волков, бежавший из СССР в 1940 году, был одним из главных экспертов по советской действительности.

Кроме того, с начала 1943 года по распоряжению Военной миссии стала издаваться (печаталась в типографии ГБРЭМ) газета «Боевой друг», поступавшая в русские воинские подразделения и полицейские отряды. Материалы газеты были выдержаны в национальных, антисоветских и паназиатских тонах.

На протяжении 1943 года дважды, весной и осенью, из отряда была уволена часть военнослужащих, а новый большой набор новобранцев состоялся только в январе 1944 года.

Все русские военнослужащие, увольняемые в резерв, получали номерную книжку с «Положением о чинах запаса отряда Асано» и становились на учет в созданном в марте 1944 года Союзе русских резервистов армии Маньчжоу-го. Союз резервистов был создан с санкции командующего Квантунской армией и контролировался 3-м отделом Главной Военной миссии. В том же сорок четвертом году был введен нагрудный знак резервиста, который выдавался увольняемым в запас.

Нагрудный знак резервиста

Штаб Союза резервистов располагался в Харбине. Его возглавлял майор (позднее – подполковник) Асерьянц, заместителем начальника являлся полковник М. А. Демишхан, глава 5-го отдела ГБРЭМ. Советником при Союзе был назначен полковник Асано. В задачи Союза резервистов входило участие в проведении наборов в русские воинские отряды, осуществление переподготовки военных кадров, учет и регистрация всех лиц, прошедших военную службу, помощь в трудоустройстве уволенным в резерв военнослужащим.

На протяжении 1944 года в крупных эмигрантских центрах были созданы отделения Союза резервистов. Например, отделение Союза резервистов Захинганского района (центр – город Хайлар) было сформировано в декабре 1944 года на съезде резервистов, проходившем в поселке Якеши. При отсутствии соответствующей структуры в местах проживания русских эмигрантов из числа резервистов назначался старший, который должен был вести учет личного состава, обеспечивать их отправку на военные сборы и т. д. После создания региональных отделений Союза резервистов военные сборы стали проходить не в расположении Сунгарийского отряда, а по месту жительства резервистов.

Русские резервисты находились на особом счету у японских властей и нередко назначались на ответственные должности. За счет резервистов пополнялись ряды горно-лесной полиции, куда еще в 1940 году было запрещено принимать в качестве вольноопределяющихся не прошедших военную службу молодых людей. В период демобилизации асановцев в 1943 году всем ранее служившим в отрядах горно-лесной полиции было предписано после увольнения в резерв возвратиться в свои подразделения.

В конце 1943 года отряд Асано состоял из следующих подразделений: штаба, штабного взвода, двух кавалерийских стрелковых эскадронов (трехвзводного состава), полуэскадрона тяжелого оружия, команды связи из двух взводов (радиовзвод и взвод голубеводов и собаководов) и военного училища. В связи со сворачиванием разведывательно-диверсионных программ в подготовке бойцов отряда в стрелковых эскадронах только солдаты первых взводов получали теперь навыки подрывников, отчего эти взводы неофициально именовались «подрывными».

Учебная команда Сунгарийского отряда прекратила свою деятельность осенью 1942 года. Предполагалось, что подготовку младших командиров будут осуществлять на станции Ханьдаохэцзы. Как оказалось в дальнейшем, этот проект не удался, и весной 1944 года на Сунгари-2 вновь будут учреждены курсы по подготовке младших командиров для русских воинских отрядов.

В общей сложности командный и рядовой состав отряда Асано к началу 1944 года должен был достигать по штатному расписанию четырехсот человек.