Выехав из города, всадники помчались по большой дороге, а затем свернули на узкую тропу, убегавшую в лес. Однако вскоре деревья поредели, а тропинка стала подниматься в гору. Пустынь располагалась на высоком берегу Днепра, реки, позволившей Рше менее чем за сто лет стать важным пунктом на водном пути торговых караванов. Небольшой скит со временем разросся. Артемий вспомнил, что видел пустынь издали, когда приезжал в Смоленск с флотом Владимира. С середины реки главное строение пустыни выглядело незабываемо. С этой стороны частокол из толстых бревен был не так высок, и можно было любоваться изящным силуэтом небольшой белой церкви с четырьмя голубыми куполами, усеянными звездами, на темном фоне леса.

Всадники долго ехали по взбиравшейся вверх тропе, прежде чем добрались до высокой стены из массивных дубовых бревен, за которыми виднелись купола с крестами. Василий постучал тяжелым железным молотком, прикрепленным к широким воротам, в которых была вырезана маленькая узкая дверь. Ею обычно пользовались монахи.

Почти сразу в небольшом окошке появилось бородатое лицо в черном капюшоне. Артемий назвал свое имя и причину приезда, и монах, не мешкая, торопливо открыл ворота. Всадники въехали на территорию пустыни, спешились и отдали лошадей на попечение привратника.

Пустынь расположилась на самом высоком месте берега. Кельи монахов – небольшие деревянные строения, с виду примитивные, но ладно сработанные, – примыкали к высокому частоколу по всему периметру. Слева можно было видеть деревянную часовню с куполом. Справа, у стены, противоположной главным воротам, над рекой, располагались кухни и службы. Однако где бы ни находился человек, его взгляд неизбежно приковывал центр, где возвышалась прекрасная белокаменная церковь. Она была возведена на месте деревянной часовни, построенной двенадцатью монахами, основавшими пустыни, и ее строительство продолжалось в течение двух лет.

Артемий залюбовался строгими формами здания, фасад которого делили на три части пилястры, заканчивавшиеся традиционными сводчатыми арками.

Подойдя ближе, дознаватель заметил изображения Бориса и Глеба, князей, павших мученической смертью и недавно канонизированных. Почти забыв о цели своего визита, увлекаемый лишь желанием полюбоваться внутренним убранством храма, старший дружинник поднялся по трем высоким ступеням, не без труда открыл тяжелую деревянную дверь, окованную железом, и вошел. Василий последовал за ним.

Четыре стройных, крестообразных в плане пилона поддерживали высокие своды, расписанные фресками. На алтарной преграде была икона Иисуса с двумя архангелами. На северной стене можно было увидеть прославление Богородицы, а западную стену делили между собой фрески, выполненные в чисто греческом стиле и изображавшие двенадцать апостолов, и фрески, символически напоминавшие о двенадцати главных праздниках Православной церкви.

Но внимание дознавателя привлекли фрески на западной стене, посвященные, по обычаю, Страшному суду. Леса, возведенные в правой части стены, свидетельствовали о том, что работа еще не закончена. Артемий подошел ближе, чтобы посмотреть на произведение. Насколько традиционным был сюжет, настолько манера неизвестного художника отвечала его собственной оригинальной концепции, резко отличаясь от стиля других фресок.

Изображения Судии Христа в окружении ангелов и вереницы праведников, ведомых Петром и Павлом в рай, занимали мало места по сравнению с оставшимся пространством, отданным грешникам, которых два ангела бросали в огонь. Фреска поражала изобилием деталей и необычным реализмом. Лица, искаженные ужасом и страданиями, измученные тела, оторванные члены, развевающаяся разорванная одежда резко выделялись на ярко-красном фоне. В своем падении грешники, казалось, цеплялись друг за друга. Но их словно засасывал вихрь, создаваемый чудовищным персонажем, оскал зубов которого, впрочем, выражал вполне человеческую жестокость.

Издали многочисленные перекрещивающиеся линии создавали странный ромбовидный мотив, который казался гармоничным и умиротворяющим и поражал лишь богатой хроматической гаммой, где пурпурные и ярко-красные тона чередовались с золотисто-желтыми и темно-зелеными цветами. Но вблизи благодаря своему неистовству изображение вполне могло привести в замешательство самого невинного зрителя, потрясенного картиной неизбежного наказания за грехи.

Боярину хотелось полюбоваться удивительным изображением Князя Тьмы, но центральную часть фрески частично закрывали леса. Он поискал глазами художника. Тот стоял в нескольких локтях от пола, заканчивал писать очередного грешника. Два монаха работали за деревянным столом, недалеко от лестницы, позволявшей забраться на леса. Они растирали краски, приготовленные мастером. Почувствовав на себе взгляд, художник обернулся. Дружинник удивился – он оказался совсем молодым человеком, с бледным лицом и длинными редкими белокурыми волосами.

– Ты изображаешь поистине ужасные вещи, брат, – заметил Артемий.

Молодой человек удостоил дознавателя слегка презрительным взглядом и ничего не ответил.

– Неужели ты полагаешь, что среди монахов столько грешников, – если посвящаешь фреску злу? – продолжал старший дружинник, раздосадованный поведением художника.

– Неужели ты думаешь, что художник пишет для публики? – иронично возразил молодой человек.

– Художник пишет для людей, особенно если он работает над произведением, способным произвести на них сильное впечатление.

– Ты рассуждаешь, как человек, стоящий у власти, боярин. Художника не заботит влияние, которое он может оказать. Главное для него – это собственное удовлетворение.

– Тот, кто перебывает под властью безмерной гордыни, всегда удовлетворен собой.

– А вот тут ты ошибаешься, боярин. Требовательный к себе художник никогда не бывает удовлетворен. Особенно если речь идет о его произведении, поскольку только он сам может судить о нем.

– А Бог, который судит нас всех, во что ты его ставишь, наглец ты эдакий?

– Да, Бог стоит выше меня, – сурово произнес художник. – Но Бог, а не люди.

Изумленный Артемий всмотрелся в лицо молодого человека. Со сверкающими глазами, с лицом, искаженным презрительной ухмылкой, он, казалось, воплощал недоброжелательного мятежного демона, сошедшего с фрески. Дружиннику пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вспылить.

– Как зовут тебя, непризнанный гений? – спросил Артемий, вновь обретя спокойный и ироничный тон, столь свойственный ему.

– Злат-художник. На самом деле я служу монахам чуть ли не даром, надо тебе сказать. Три гривны за фреску таких размеров и такого качества – это грабеж. Они пользуются моим юным возрастом и тем обстоятельством, что меня еще никто не знает.

– Имя и репутация – это завоевывается и это поддерживается.

– Не беспокойся о моей репутации, боярин. Сейчас я был вынужден принять предложение скупцов. У меня не было выбора. Видишь ли, я сын бедного ремесленника. У меня нет средств, чтобы купить краски. Я вынужден изготавливать их сам, используя землю и травы, которые растут в лесу.

– Твое положение должно было бы научить тебя смирению, – заметил Артемий.

– Но все это скоро закончится, – продолжал художник, не обращая внимания на замечание боярина. – Как только я закончу работу, я покину эту дыру и отправлюсь туда, где мой талант оценят по справедливости.

– В Смоленске много талантливых художников.

– В Смоленске? Но почему ты думаешь, что я отправлюсь в Смоленск? Я собираюсь пойти в Киев. Лишь великий князь и митрополит способны понять, на что я действительно способен.

– Дорога в Киев длиннее, чем кажется. Многие ждут годы, прежде чем их представляют ко двору.

– Я знаю, что добьюсь успеха, – уверенно ответил молодой художник. – Впрочем, все так говорят. Образованный боярин, который недавно здесь был, тоже посоветовал мне идти в Киев. А он знаком с великим князем.

– Он был знаком с ним. Разве ты не знаешь, что Господь призвал его к себе?

Впервые с начала разговора молодой человек растерялся.

– Это правда… Он умер… И мне очень жаль. Он был тонким знатоком живописи.

– Когда ты видел его в последний раз?

– Мы долго беседовали с ним после вечери накануне его отъезда из пустыни. В тот день во время вечерней молитвы меня посетило божественное вдохновение. Я хотел изменить лицо, которое, на мой взгляд, было недостаточно выразительным. Я распорядился принести свечи. Я работал, когда он вошел в церковь с единственной целью – полюбоваться моим произведением перед отъездом, как он сам мне сказал. Он не прерывал меня, поскольку знал цену вдохновению… Потом мы почти всю ночь беседовали.

– О чем вы говорили?

– О зле, которое может отражаться на лице человека. Но бесполезно пересказывать тебе наш разговор, боярин. Ты не сумеешь его понять, – добавил Злат со снисходительной улыбкой. – Ты, кто думает, что монахи – святые и что люди могут стать лучше, любуясь благочестивыми изображениями.

– Благодаря моему положению и должности я, в отличие от тебя, знаю, на что способен человек, – заметил Артемий, не теряя хладнокровия. – Я приехал сюда по приказу князя Владимира, чтобы найти убийц хранителя библиотеки, и ты расскажешь мне обо всем, что я хочу знать.

Склонив голову, Злат несколько минут молчал, потом смущенно сказал:

– Я не хотел обидеть тебя, боярин. Ты волен думать все, что угодно, о живописи и людях. А что касается твоего поручения, то клянусь тебе на кресте, что с ученым боярином я не разговаривал на другие темы, и не понимаю, как наша мудреная беседа может тебе помочь…

– Он говорил о том, что его удержало в пустыни после отъезда торгового каравана?

– Думаю, он хотел посмотреть несколько старых манускриптов, хранящихся в библиотеке. Он посоветовал мне попросить у отца-настоятеля разрешение взглянуть на византийские миниатюры, заверив, что они помогут мне в работе, в частности чтобы улучшить голубые тона.

– Ты видел, с кем он разговаривал во время пребывания здесь?

– Однажды я видел его с ключником, братом Сновидом. Но чаще всего он беседовал со старцем, отцом Никодимом. Однако он провел здесь всего один день, и я не присутствовал при его отъезде.

– Знаешь ли ты, что крупная сумма денег, которую хранитель библиотеки имел при себе, была украдена?

– Я слышал об этом. О какой сумме идет речь?

– О десяти золотых монетах. А это целое состояние.

– В самом деле. Как только подумаю, что обычный разбойник пользуется этими деньгами сейчас, в то время как тот, кто действительно их заслуживает…

– Никто не заслуживает денег, которых не заработал сам. В том числе и ты.

– Ты говоришь, боярин, как мой покойный отец… Но я убежден, что смог бы использовать эти деньги лучше, чем кто-либо другой. Однако у меня их нет, и я не знаю, что с ними стало.

Артемий внимательно вгляделся в бледное худощавое лицо. Конечно, молодой художник был не слишком любезен, но казался честным и откровенным.

– Ну что же. Сейчас ты мне больше не нужен. Можешь продолжать свою работу. Но в будущем постарайся быть менее дерзким. Скромность никогда не вредила искусству.

Злат раздраженно вздохнул, но ничего не ответил, повернувшись к фреске. Дознаватель осмотрелся и с удивлением заметил, что Василия в церкви нет. Выйдя, Артемий увидел, что отрок сидит на ступеньках и беседует с юным послушником, которому, вероятно, не больше пятнадцати лет. Увидев боярина, юноша покраснел, еле слышно поздоровался и убежал. Василий смущенно взглянул на Артемия.

– Не сердись, боярин. Я правоверный христианин и хожу в церковь так же часто, как и Митько. Но эта пачкотня… Я не выношу ее. И я вышел, чтобы подышать свежим воздухом.

– А вот мне не понравился сам пачкун. Он создает удивительные вещи, но какое самодовольство! Впрочем, это не имеет значения. Что касается дела, которым мы занимаемся, то он не поведал мне ничего, чего бы мы не знали. Пойдем-ка к старцу, это с ним хранитель библиотеки провел большую часть времени.

Обогнув храм, дружинники остановились, пытаясь понять, какая из келий могла принадлежать отцу Никодиму. Но тут на пороге деревянной часовни, возвышавшейся у той части стены, которая выходила на реку, появилась импозантная фигура. Высокий клобук и величавая поступь указывали на то, что дружинники ищут именно этого человека. Переглянувшись, Артемий и Василий двинулись ему навстречу.

– Добро пожаловать в нашу скромную пустынь, – произнес старец, останавливаясь в нескольких шагах от дружинников. – Чем я могу помочь тебе, благородный Артемий?

Высокий, худой, немного сгорбившийся под бременем лет, с длинной бородой с проседью, доходившей до пояса, старец походил на святого из историй об основателях монастырей и об отшельниках, которые в детстве боярин не раз слышал наравне с рассказами о варягах. Только взгляд – холодный и пронзительный – не соответствовал этому впечатлению.

«Вероятно, он установил здесь железную дисциплину, – подумал Артемий. – Это не так уж плохо, со всеми этими монахами, которые думают только о том, как бы набить брюхо… если не о худшем».

– Благодарю тебя, отец Никодим, – сказал он. – Как вижу, новости распространяются быстро. Но кто предупредил тебя о моем приезде?

– Макар, послушник, с которым я столкнулся. Он четверть часа развлекался с твоим человеком, вместо того чтобы выполнять свои обязанности. Но вернемся к тому, что привело тебя сюда. Несомненно, ты хочешь поговорить со мной о несчастном боярине. Очень печально думать, что эрудиция стала причиной его гибели. Если бы у него не появилось желание посетить нашу библиотеку…

– Я тоже собираюсь посетить ее, – прервал старца Артемий. – По крайней мере, посмотреть на книги, с которыми он хотел ознакомиться.

Старец слегка поклонился и дал дружинникам знак следовать за ним.

Библиотека находилась в небольшом зале с толстыми сводчатыми стенами. Слабый свет, сочившийся из двух слюдяных окон, освещал несколько деревянных сундуков, края которых были обиты искусно сделанными железными пластинами. Монах, склонившийся над широким листом пергамента, старательно выводил русские буквы, время от времени поглядывая на лежавший перед ним греческий манускрипт, богато украшенный узорами, сделанными красной тушью.

– Оставь нас, – коротко велел отец Никодим.

Боярин кивнул Василию, и тот вышел вслед за монахом. Старец приподнял полу своей длинной черной рясы, снял с пояса ключ и открыл сундук, единственный, который был полностью обит железом.

– Здесь мы храним самые ценные книги. Немногие русские монастыри владеют двумя полными Библиями и пятью произведениями языческих философов, не говоря уже о пяти псалтирях с миниатюрами, на греческом и русском.

Старец протянул один из манускриптов гостю, и тому пришлось двумя руками удерживать широкий серебряный переплет роскошного полного издания Библии, на передней части которого было искусно выгравировано изображение Христа. Артемий позабыл, как много весили сокровища библиотек, насчитывавших тысячи пергаментных листов, больших, как четверть щита, и тяжелых, как массивное оружие.

– Хранитель библиотеки ознакомился лишь с произведениями, которые лежат в этом сундуке. Ты тоже можешь ими полюбоваться, боярин. Я останусь здесь до тех пор, пока буду нужен тебе. Впрочем, хотя мнение монаха и может помочь тебе, не думаю, что ты сумеешь прояснить тайну гнусного убийства благодаря этим книгам.

Артемий ничего не ответил. Старец, сев на место монаха, стал внимательно рассматривать страницу, с которой работал переводчик. Он уже приступил к проверке предыдущей страницы, когда дознаватель обратился к нему:

– Возможно, ты и прав, отец Никодим. Возможно, посещение библиотеки не связано непосредственно с убийством. Но что ты думаешь об этом преступлении? Ты последний, кто видел несчастного боярина живым. Мне хотелось бы знать мнение просвещенного мужа, который понимает душу человеческую.

– Твои слова льстят простому монаху… К сожалению, разговор с хранителем библиотеки позволил мне узнать более о степени его эрудиции, чем о дальнейших планах или характере. Показав ему произведения, хранящиеся здесь, я отвел его в свободную келью, где он провел ночь. На следующее утро, перед заутреней, я проводил его до ворот. Больше живым я его не видел. Около полудня ко мне пришел привратник. Он сказал, что Федор во весь дух примчался в пустынь, словно за ним гнались все болотные демоны. Едва привратник открыл дверь, Федор принялся рассказывать столь неправдоподобную историю о призраках и их жертвах, что монах хотел его прогнать. Понимаешь, смерды и холопы, – при этих словах на бледных губах старца заиграла снисходительная улыбка, – еще придерживаются языческих верований, которые очень трудно искоренить. Поскольку мужик отказывался уходить, мне пришлось самому выслушать эту историю и попытаться ее понять. Выяснилось, что Федор нашел заблудившуюся лошадь и, пытаясь ее поймать, заметил неподвижное тело на поляне, которую местные жители называют проклятым местом. Я отправил за трупом несколько монахов. Когда они принесли тело сюда, я узнал хранителя библиотеки.

– Знаешь ли ты, что личные вещи, которые были у боярина при себе, исчезли?

– Кошелек, который он носил на поясе, был срезан. Но я не знаю, что он там хранил.

– Десять золотых и, что самое главное, печать князя Владимира.

– Личную печать князя? – с любопытством спросил старец. – А как она выглядела?

– Это круглая печать из золота размером с гривну. На ее лицевой стороне выгравированы инициалы Владимира, а на оборотной – лик Христа.

– Судя по твоему описанию, Владимир, вероятно, заказывал ее в Константинополе, вернее, в Царьграде, – мечтательным тоном заметил отец Никодим. – Русским художникам еще далеко до талантливых византийских золотых дел мастеров! Но прости меня, боярин, эти размышления не имеют ничего общего с твоим расследованием. Каким бы ни было художественное достоинство печати, я не думаю, что злоумышленники убили путешественника, чтобы завладеть ею. То, что везут в своих сундуках по дорогам Смоленска купцы, стоит намного дороже!

– Не будем говорить об интересе, который может представлять кража княжеской печати, – уклончиво сказал Артемий. – Несомненно, разбойников привлекли десять золотых монет и возможность продать массивный золотой предмет. Это достаточный мотив для людей любого происхождения и социального положения.

– Ты встречаешься с обычными людьми чаще, чем я, боярин. Возможно, по их мнению – да и по твоему тоже, – это достаточный мотив для кражи. Что касается меня, полностью лишенного какого-либо корыстолюбия, то я считаю, что настоящим сокровищем, которое вез хранитель библиотеки, был сундук с книгами, приобретенными в Царьграде. Но этот бесценный груз уже прибыл в Смоленск вместе с торговым караваном, когда боярин нашел свою смерть.

– В самом деле. И ничто не пропало. Владимир лично проверил все приобретения по списку.

– Так вот. По моему мнению, человек, которого ты ищешь, принадлежит к числу самых низменных подонков, которые бродят по лесам в поисках легкой добычи.

– Спасибо, что поделился со мной своим мнением, отец Никодим. Я знаю, что хранитель библиотеки беседовал со Златом, художником, которого я уже расспросил. Как ты думаешь, он имел возможность поговорить с другими братьями?

– Я видел, как он разговаривал с братом Сновидом, нашим ключником. Я вел боярина в библиотеку, когда ко мне подошел брат, работающий на кухне. Он заговорил со мной о печи для выпечки хлеба. Мне пришлось отлучиться, чтобы оценить серьезность проблемы. Эти люди ничего не могут решить самостоятельно. Мне приходится лично следить за всеми мелочами! Брат Сновид, проходивший мимо, воспользовался моментом, чтобы немного поговорить с хранителем библиотеки. Я вернулся через несколько минут, и мы направились в библиотеку. Я не знаю, о чем они могли разговаривать, и, признаюсь тебе, у меня не возникло желания расспросить об этом боярина.

– Несомненно, ваш ключник сам просветит меня. А теперь, отец Никодим, с твоего позволения я хотел бы осмотреть тело.

Когда они вышли на улицу, к ним присоединился Василий, и они направились к небольшой деревянной часовне. Но тут их внимание привлекли громкие голоса. Два торговца, въехавшие на телегах во двор пустыни, отчаянно спорили. Они были одеты по местной моде, в льняные рубахи, подпоясанные веревкой, и просторные свиты из толстой шерсти.

– Я вот уже пять лет поставляю монахам воск! – вопил коренастый мужик со всклокоченной бородой.

Уперев руки в бока, он стоял на своей старой телеге среди ящиков, которые уже начал разгружать при помощи двух монахов. Второй мужик, высокий, худой, намного моложе первого, явно приехал позже, поскольку весь его товар еще лежал на телеге.

– Мой воск лучшего качества, об этом все в городе знают! – пронзительным голосом кричал он. – Сбывай свое барахло в другом месте! Братья, зажгите одну из моих свечей, и вы сразу увидите разницу! Воск, который он продает, – это издевательство над святыми иконами вашей церкви!

Его соперник задохнулся от возмущения.

– Мой воск столь же хорош, как и его! Как честный торговец, я имею право первоочередности в этом монастыре! И я намерен защищать свое право!

Спрыгнув на землю, он подбежал к телеге молодого торговца и неистово схватил того за рубаху.

– Неужели ты думаешь, что я испугался твоей луженой глотки? – огрызнулся тот. – Твоя храбрость – что твой воск: коптит, коптит, да не дает огня!

– Лучше испытай на себе мои кулаки! – зарычал первый торговец, стаскивая через голову свиту и засучивая рукава рубахи.

Разрешать споры кулаками было обычным делом. Но нельзя было допустить, чтобы драка возникла на территории пустыни. Однако испуганные монахи не осмеливались вмешаться. Оба брата, которые начали сгружать ящики с воском, а также те, кто прибежал на шум, стояли на почтительном расстоянии, обмениваясь вполголоса возмущенными репликами.

Крестьяне начертили круг, не спуская друг с друга глаз. В течение нескольких минут ни один из них не решался броситься на противника.

Артемий с любопытством посмотрел на отца-настоятеля. С самого начала потасовки отец Никодим не сдвинулся с места. Он стоял рядом с дружинниками, застыв неподвижно. Лишь странный огонек, плясавший в расширенных зрачках, оживлял взгляд отца-настоятеля.

«Неужели он так испугался, что не в состоянии вмешаться?» – удивился Артемий.

В принципе, княжеские дружинники не имели права вмешиваться в конфликты, вспыхивавшие на территории монастыря, какими бы серьезными они ни были, если только их об этом не просил настоятель. Но дознаватель напрасно ждал какой-либо реакции старца. Казалось, ничто не свидетельствовало о том, что тот рассчитывает на помощь Артемия или его спутника. Что касается отрока, то он, нахмурившись, внимательно следил за движениями противников.

Вдруг мужик со всклокоченной бородой прыгнул вперед и изо всех сил ударил противника в висок. Тот сумел увернуться, но потерял равновесие и упал на землю. Пока первый, завопивший от радости, собирался осыпать ударами мужика, лежавшего у его ног, тот несколько раз перевернулся и проворно вскочил. И тут боярин заметил, как в его руке сверкнул нож, который, вероятно, был спрятан под рубахой.

Пустить в ход нож означало нарушить негласные правила драки. Нахмурившись, Артемий взглянул на Василия. Тот, не спуская глаз с вооруженного мужика, положил руку на эфес меча. Старец наконец сбросил с себя оцепенение. Словно подражая отроку, он быстро и четко тоже словно положил руку на воображаемый меч. Но на самом деле он, махнув рукой, снял четки, которые обвивали его запястье, спрятал их в складках рясы и, не говоря ни слова, твердо и решительно направился к мужикам.

– Слишком поздно увещевать их, – прошептал Артемий, обращаясь к Василию. – Идем, а не то прольется кровь.

Но они не успели вмешаться.

То, что произошло потом, длилось всего несколько секунд. Не замедляя шага, старец подошел к крестьянам. Раскинув руки, выставив грудь, на которой блестел большой крест, он встал перед вооруженным ножом мужиком, закрыв своим телом другого. Вооруженный, уже поднявший руку, чтобы нанести удар, застыл, пристально глядя на крест. Несколько секунд прошло в полном молчании. Потом мужик бросил нож на землю, выругавшись сквозь зубы. Василий мгновенно прыгнул вперед, подобрал нож и протянул его Артемию. Монахи, заговорившие все одновременно, бросились к крестьянам и развели их по разные стороны. Старец повернулся и таким же размеренным шагом подошел к дознавателю.

– Напрасны мысли, что есть убежище, где нас минует мирская суета, – сказал он, и его бледные губы расплылись в улыбке.

Лицо старца было спокойным, взгляд – непроницаемым. Он вынул четки из внутреннего кармана рясы и добавил:

– Мне очень жаль, что ты стал свидетелем зрелища, недостойного этих мест, боярин. Идем, ты и так потерял много времени. Ты должен закончить свое дознание.

– Мне придется подвергать твое терпение испытанию еще какое-то время, отец Никодим, – возразил Артемий. – Можешь ли ты мне сказать, кто из собравшихся здесь монахов – брат Сновид? Мне хотелось бы немедленно задать ему пару вопросов. Это не займет много времени. Если только ты не предпочитаешь, чтобы я поговорил с ним, когда буду уезжать…

– Делай, как считаешь нужным. Я подожду тебя в часовне. Вон, видишь худого человека, идущего за телегами, которые братья везут к выходу? Это ключник. Поговори с ним, только недолго.

Артемий поблагодарил старца. Отец направился к часовне, а боярин поспешил догнать брата Сновида. Перекрывая голоса монахов, продолжавших обсуждать инцидент, громко звучал голос ключника:

– Вы оба воры! По такой цене можно купить воск в городе! Вбейте это хорошенько себе в голову, прежде чем вновь приезжать сюда и размахивать ножом!

Никто, казалось, его не слушал, ни монахи, ни торговцы воском, еще не остывшие после драки. Однако брат Сновид этого не замечал. Он уже начал произносить речь, резко обличающую цены, столь бессовестно завышенные торговцами, но его остановили Артемий и Василий, взявшие ключника под руки. Боярину пришлось дважды повторить свое имя и причину приезда в пустынь, прежде чем ключник среагировал.

– Да, я тогда разговаривал с боярином, приехавшим из Царьграда, – подтвердил он. – Тема нашего разговора, хотя и чрезвычайно важная для монастыря, не имеет никакого отношения к его преждевременной смерти. Что тебя интересует, боярин?

– Я хочу узнать, о чем вы говорили, вот и все, брат Сновид. Не сочти за нескромность, но необходимость провести расследование, порученное князем Владимиром, вынуждает меня расспросить тебя.

Ключник недружелюбно посмотрел на Артемия. Он поморщился и, немного помолчав, ответил:

– Раз тебе это нужно… Я спросил у боярина, сколько стоят в Царьграде чернила и, главное, пергамент. Видишь ли, наш отец Никодим требует, чтобы переписчики всегда использовали пергамент, хотя цена одного листа, купленного у купцов, проезжающих через Ршу, составляет полгривны. Таким образом, пустынь тратит целое состояние на покупку пергамента, хотя береста, обычный материал, который используют управляющие поместий и купцы, стоит в десять раз дешевле! Я хотел знать, почему отец Никодим упорно тратит столько денег на копии, которые не имеют никакой ценности…

– Почему бы не спросить об этом самого отца-настоятеля? – спросил Артемий, прерывая излияния монаха.

– С тех пор как меня назначили ключником, я постоянно пытаюсь его образумить, но он остается глух ко всем моим доводам! Можно подумать, что он забыл об обете бедности! Особенно это касается библиотеки! Переписчики используют только пергамент! А ты видел окна, боярин? Это отец Никодим приказал заменить бычий пузырь на слюду! А церковь? Что за необходимость заставила нанимать этого пачкуна, равно как и его предшественников? Суровые голые стены призывали монахов к раздумью, в то время как эти фрески только отвлекают их! Если бы скит основал я, то немедленно велел бы избавить храм от бесполезной роскоши!

– Ну что же, однажды, если Богу будет угодно…

– Речь идет не о Боге, а о киевском митрополите! Это он благословил отца Никодима. К сожалению, по его мнению, знания, полученные в Царьграде отцом Никодимом, превыше заслуг братьев, полностью посвятивших свою жизнь послушанию, бедности и строжайшей экономии в том, что касается внутренней жизни пустыни!

– Ты разговаривал с хранителем библиотеки о чем-нибудь, кроме цен на пергамент, существующих в Царьграде? – спросил Артемий, который уже начал терять терпение.

– О чем-нибудь другом? – воскликнул брат Сновид удивленно и вместе с тем возмущенно. – Да мы не успели хорошенько обсудить и эту тему, а ведь она очень важна! Вернулся старец и увел боярина, хотя наш разговор был далек от завершения. Я уверен, что он нисколько не интересовал отца Никодима! Как вы думаете, разве такое поведение достойно отца-настоятеля? Впрочем, теперь я, несмотря ни на что, могу со знанием дела разговаривать с торговцами пергаментом…

– Признателен тебе, брат Сновид. Прости, но нас ждет отец-настоятель.

Артемий и Василий быстро удалились, покинув ключника, который осуждающе смотрел им вслед, поскольку не успел закончить фразу.

– Какой несносный человек! – воскликнул дознаватель, когда они, обогнув церковь, направились к деревянной часовне.

– Весь город знает о его скупости. Он стал посмешищем в глазах торговцев! – подтвердил Василий. – Сегодня утром на базаре с ним сыграли злую шутку.

Пока дружинники шагали к часовне, Василий в нескольких словах пересказал сценку, свидетелями которой стали они с Митьком.

– Меня это не удивляет, – согласился Василий. – В любом случае, я доволен, что больше не имею с ним дела. Он один из тех людей, которые вызывают неприязнь, но которых легко использовать. Теперь же мы должны сосредоточиться на важной задаче, которая нас ждет. Я говорю об осмотре тела хранителя библиотеки.

Положенный во временный гроб из тонких еловых досок, труп должен был находиться в часовне, пока Артемий и дружинники, приехавшие в Ршу, не увезут его в Смоленск. Перед алтарем, освещенным слабым пламенем масляного светильника, монах нараспев читал поминальные молитвы. Едкий, резкий запах мирры, ладана и валерианы витал в воздухе, делая его густым и спертым.

Старец молча встретил дружинников, лишь кивнул головой. Поскольку Артемий закашлялся, он вполголоса пояснил:

– Незадолго до вашего прихода я приказал принести еще ладана, поскольку воздух стал зловонным. За исключением двух монахов, которых я выбрал для ночных бдений у тела покойного, к нему никто не подходил с тех пор, как его перенесли сюда.

Они вместе сняли крышку еще не заколоченного гроба, прикрыв рукой нос и рот. Несколько секунд Артемий пристально вглядывался в бледное лицо покойного. Выражение глубокой безмятежности, застывшее на нем, позволяло предполагать, что хранитель библиотеки расстался с жизнью мгновенно и без страданий. Артемий приподнял труп за плечи, потом при помощи старца повернул его на бок и склонился над ужасной раной, зияющей на затылке. Удар был нанесен острым оружием, ножом или мечом. По всей видимости, старец пришел к такому же выводу, поскольку сказал:

– Разбойники, напавшие на боярина, были хорошо вооружены. А если принять во внимание место, где было найдено тело, то я спрашиваю себя: уж не древние языческие развалины служат прибежищем всей этой швали?

– Ты говоришь о древнем дворце берендеев, который считают проклятым?

– Да. Я не придаю никакого значения глупым народным верованиям, но это идеальное место, где могут прятаться беглые холопы и разбойники с большой дороги. После библиотеки ты должен добавить эти развалины в свой список подозрительных мест, которые необходимо осмотреть, боярин, – сказал старец с едва уловимой иронией.

– Я непременно так и сделаю, – невозмутимо ответил Артемий. – Что касается тела, то я прикажу дружинникам, находящимся в городе, отвезти его в Смоленск. Я увидел то, что хотел.

Выйдя из часовни, дружинник вновь поблагодарил отца Никодима и пообещал информировать его о ходе расследования.

– Кстати, вот нож, который чуть не послужил оружием во время драки торговцев. Я отдаю его тебе, поскольку инцидент произошел в месте, находящемся под юрисдикцией Церкви.

– Инцидент исчерпан. Мне не нужен нож. К тому же я чураюсь оружия. Оставь его себе или сделай с ним, что сочтешь необходимым.

– Позволю себе заметить, что я восхищаюсь твоей храбростью, отец Никодим. Ты рисковал собственной жизнью ради спасения обычного мужика.

– Все наши жизни принадлежат Богу, а то, что ты называешь храбростью… Я всего лишь орудие Его воли, – рассудительно ответил старец. – Я прощаюсь с тобой, боярин. Да хранит тебя Господь. Тебя и твоих людей.

Артемий и Василий низко поклонились в ответ и покинули территорию монастыря.