Кто-то однажды сказал, что у повествования на самом деле не существует ни начала, ни конца – они выбраны рассказчиком произвольно, как отправные точки для того, чтобы представить читателю события, начавшиеся гораздо раньше и окончившиеся позднее.

Теперь, двадцать шесть лет спустя, моя точка зрения на происшедшее изменилась. Правда о событиях тех месяцев открылась мне не в процессе переосмысления воспоминаний, а неожиданно, как шальная пуля.

Впоследствии я долго размышлял, как и почему расстроились наши с Лорой отношения, а вместе с ними и вся моя жизнь – та, которую я себе тогда воображал. Скорее всего, это произошло в тот день, когда Лора, не прощаясь, исчезла из дома – на следующий день после убийства Видера. Больше я ее никогда не видел.

Вообще-то, все изменилось к худшему сразу же после моего ужина с профессором.

Подобно тому как на заснеженной вершине горы резкий звук или упавший камень может вызвать лавину, сметающую все на своем пути, так и пустячное событие изменило все мои представления о Лоре и, в сущности, о себе самом.

В те выходные я решил поехать в Нью-Йорк с Бенни Торном, моим приятелем. Он попросил меня помочь перевезти кое-какие вещи и предложил заночевать у него. Бенни переезжал в меблированную двухкомнатную квартиру, и ему надо было сдать на хранение то немногое, что не удалось распродать. Лора, не желая оставаться в одиночестве, сказала, что поедет к подруге, а заодно и поработает над диссертацией. Подругу звали Сара Харпер, она жила в Роки-Хилле. Работа над профессорской библиотекой приближалась к концу, и я решил не приходить к Видеру в выходные перед Рождеством.

Однако в тот день Бенни, загружая вещи в фургон, поскользнулся и сломал ногу за час до того, как должен был заехать за мной. Разумеется, он за мной не заехал и на телефонные звонки не отвечал. Я оставил сообщение на автоответчике и вернулся домой ждать его звонка. Спустя час, когда Бенни наложили гипс, он позвонил мне из больницы и сообщил об изменении планов – вместо того чтобы ехать в Нью-Йорк, мы решили сдать вещи на склад у аэропорта.

Я позвонил на склад, узнал, что месячная аренда обойдется в двадцать долларов, погрузил вещи в фургон, отвез их на склад и вернул фургон в автопрокат. На это ушел весь день. К тому времени, как Бенни приехал на такси из больницы, я заверил его, что все в порядке, и пообещал сходить в магазин за едой.

Лора не дала мне номера телефона подруги, поэтому я не мог сообщить ей, что поездка в Нью-Йорк отменилась. Я решил оставить ей записку в профессорском особняке, на случай если она туда зачем-то заглянет. Ключи от дома Видера мы обычно хранили на комоде, в банке с мелочью. Я собрался уходить, но тут в дверь позвонили.

На крыльце стоял молодой человек, по виду – мой ровесник, высокий, тощий и какой-то взъерошенный. Несмотря на снег и холод, незнакомец был одет только в твидовый пиджак, а шею обвивал красный шарф, на манер французских художников. Молодой человек сунул руки в карманы вельветовых брюк и удивленно уставился на меня.

– Вы к кому? – спросил я, думая, что он ошибся адресом.

Он вздохнул и грустно посмотрел мне в глаза:

– Да так…

– Нет уж, скажите.

– Я Тимоти Сандерс, мне нужна Лора.

Я растерялся, не зная, что делать. Можно было захлопнуть дверь перед его носом. Нет, лучше сначала обругать, а потом захлопнуть дверь. А может быть, пригласить в дом, чем-нибудь отвлечь, вызвать полицию и обвинить его в назойливых домогательствах?

Как ни странно, вместо этого я спокойно сказал:

– Лоры нет дома. Может быть, все-таки зайдешь? Я – Ричард, ее бойфренд.

– Я… – Он осекся, вздохнул, огляделся – на улице смеркалось – и, стряхнув снег с ботинок, вошел в дом и остановился посреди жилой комнаты. – А у вас уютно.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Можно закурить?

– В доме мы не курим. Давай выйдем во двор, я тоже покурю.

Я открыл стеклянную дверь во двор. Сандерс вышел следом за мной, порылся в карманах, вытащил смятую пачку «Лаки страйк» и прикурил сигарету.

– Слушай, Лора мне про тебя все рассказала, – начал я.

– Ну конечно, – вздохнул он.

– Жаловалась, что ты ей проходу не даешь. Я знаю, ты к нам несколько дней назад приходил, когда меня дома не было.

– Неправда, – робко возразил он.

Он так глубоко затягивался сигаретой, что докурил ее до фильтра в четыре-пять затяжек. Руки у него были неестественно бледные, будто восковые, с тонкими длинными пальцами.

– И в Нью-Йорк вы вместе ездили, – добавил я.

Он помотал головой:

– Нет, тут какая-то ошибка. Мы с Лорой в Нью-Йорк ни разу вместе не ездили. Я сам там с прошлого лета не был, с родителями разругался. И вообще, я последние два месяца в Европе провел.

Все это он произнес, глядя мне в глаза, совершенно обыденным тоном – так говорят об очевидных вещах, к примеру о том, что Земля круглая.

Внезапно я проникся уверенностью, что он сказал мне правду, а Лора все это время лгала. Меня замутило, и я торопливо погасил сигарету.

– Ну, я пойду, – сказал он.

– Да, пожалуй, – кивнул я, сообразив, что расспрашивать его дальше – лишь нарываться на унижение.

В дверях он остановился:

– Ох, прости, пожалуйста… Похоже, я что-то не то сболтнул. В общем, наверное, это просто недоразумение, все уладится, вот увидишь.

Я согласно кивнул. Мы попрощались.

Захлопнув за Сандерсом дверь, я вышел во двор, выкурил одну за другой несколько сигарет. Холода я не чувствовал, думал только о Лоре – о том, как она мне врала. Я вспомнил один из первых вечеров, когда мы с ней стали близки… мы сидели на диване, я перебирал ее волосы, восхищаясь их мягкостью и пышностью. Сейчас меня трясло от злости; я пытался сообразить, как отыскать адрес Сары.

Потом, неизвестно откуда, во мне возникла уверенность, что Лора сейчас не у подруги, а в доме Видера, хотя ключей от профессорского особняка она с собой не брала. Я сам взял их с комода и положил в карман перед тем, как явился Тимоти Сандерс. Не знаю почему, но я решил, что если сейчас поеду к Видеру, то застану их с Лорой вместе. Все, абсолютно все было обманом – извращенным, жестоким обманом, придуманным Лорой и профессором неизвестно для чего – наверное, для очередного дурацкого эксперимента.

Наверняка они все это время смеялись надо мной, исследовали, как безмозглую морскую свинку. Может быть, и работа в профессорской библиотеке тоже обман, необходимый для того, чтобы зачем-то удержать меня в доме. Неожиданно все события последних месяцев предстали в совершенно ином свете. И как я сразу не сообразил, что все сказанное Лорой – вранье?! Это и дураку ясно!

Я вызвал такси и отправился к профессору Видеру домой. Метель не прекращалась.

На этом отрывок заканчивался. Я аккуратно сложил страницы, рассыпанные по журнальному столику. Часы на стене показывали 01:46, глубокая ночь. Я читал, не прерываясь, больше двух часов.

Что представляла собой рукопись Ричарда Флинна?

Запоздалое признание? Неужели он – убийца профессора Видера, который каким-то образом обвел полицию вокруг пальца, а теперь решил исповедоваться? В присланной заявке упоминался объем рукописи – 78 тысяч слов. Похоже, после убийства много всего произошло, потому что о самом преступлении говорилось в первых главах.

Я плохо представлял себе точную последовательность событий, но отрывок, случайно или намеренно, завершался тем, что Ричард, убежденный в Лорином обмане, отправился к Видеру в ту самую ночь, когда Видера убили. Значит, он оказался в доме профессора перед самым убийством. Может быть, он застал Лору и Видера вдвоем? Может быть, это было убийство из ревности?

А может быть, Ричард Флинн не убивал профессора Видера, а лишь много лет спустя догадался, что произошло, и в рукописи раскрывается имя настоящего убийцы? Может быть, убийца – Лора Бейнс?

Я с трудом успокоился, – в конце концов, автор сам обо всем расскажет в своей рукописи, – допил кофе и ушел спать с твердым намерением попросить у Флинна полный текст романа. Книги о реальных преступлениях были очень популярны, особенно те, в которых описывались нераскрытые убийства. В свое время Видер был знаменитостью, да и «Гугл» мне подсказал, что профессора до сих пор считают одной из важнейших фигур в истории американской психологии. Ричард Флинн писал гладко, чтение захватывало. В общем, я был почти убежден, что рукопись следует приобрести, потому что издатели за нее хорошо заплатят.

К сожалению, мои надежды не оправдались.

На следующее утро, еще не придя на работу, я отправил Ричарду Флинну мейл со своего личного адреса, но ответа в тот день не получил, – наверное, Флинн уехал куда-нибудь на выходные и электронной почты не проверял.

Спустя два или три дня, так и не дождавшись ответа, я позвонил на мобильный телефон, указанный в заявке, однако не смог оставить сообщения в голосовой почте – она была переполнена.

Еще несколько дней прошли в напрасном ожидании. Я пробовал звонить, но теперь телефон был выключен, и я решил навестить Флинна дома, опять же по адресу, указанному в заявке, неподалеку от вокзала Пенн-стейшн. Ситуация становилась нелепой – не автор преследовал агента, а, наоборот, агент искал автора, однако если гора к тебе не идет, то ничего другого не остается, как самому пойти к горе.

Ричард Флинн жил в квартире на втором этаже, в многоэтажном доме на Тридцать третьей Восточной улице. Я нажал кнопку домофона. Немного погодя мне ответил женский голос. Я назвался, объяснив, что разыскиваю Ричарда Флинна. Женщина коротко сказала, что его нет. Я снова пустился в объяснения.

Наконец замок щелкнул, дверь открылась. Я поднялся на лифте на второй этаж, где женщина, встретив меня у порога квартиры, наконец-то представилась. Звали ее Данна Ольсен.

Мисс Ольсен, непримечательная женщина лет за сорок, была одета в синий домашний халат; черные, наверняка крашеные волосы были откинуты со лба и прижаты пластмассовым ободком.

Оставив пальто на вешалке в прихожей, я вошел в небольшую, чисто убранную комнату и сел на кожаный диван. Судя по цвету ковров и штор, а также неимоверному количеству безделушек, в квартире жила одинокая женщина, а не супружеская пара.

Я еще раз объяснил мисс Ольсен, зачем пришел.

Вздохнув, она торопливо ответила:

– Ричарда пять дней назад положили в больницу Всех Святых. В прошлом году у него обнаружили рак легких, в третьей стадии. Оперировать было поздно, но ему назначили курс химиотерапии. Поначалу лечение шло успешно, а две недели назад он подхватил пневмонию, и его состояние резко ухудшилось. Врачи говорят, надежды нет.

Я, как принято, пробормотал какие-то выражения соболезнования. Мисс Ольсен сказала, что она сама из Алабамы, в Нью-Йорке родственников у нее нет, с Ричардом они познакомились несколько лет назад, на семинаре по маркетингу, долго переписывались, однажды съездили на экскурсию в Гранд-каньон, а потом Ричард предложил ей переехать к нему. Она призналась, что Нью-Йорк ей не нравится, работой в рекламном агентстве она недовольна, так что, когда Ричарда не станет, намерена вернуться домой.

Она всплакнула, тихонько, без рыданий, утерла глаза и нос бумажными салфетками из коробки на журнальном столике и, успокоившись, предложила мне чаю и попросила рассказать о рукописи. По-видимому, мисс Ольсен не подозревала, что Ричард пишет книгу о своем прошлом. Она ушла на кухню, приготовила чай и внесла чашки и сахарницу на подносе.

Я рассказал ей о содержании отрывка, показал ей копию заявки. Мисс Ольсен, внимательно прочитав письмо, удивленно поглядела на меня и с горечью произнесла:

– Ричард мне об этом ничего не говорил. Наверное, ждал вашего ответа.

– Возможно, он не только в наше агентство заявку направил, – объяснил я. – С вами литературные агенты или издатели не связывались?

– Нет. Его в больницу увезли, и в первые дни все его звонки на мой мобильный перенаправлялись, но потом я его отключила. Его коллеги на работе и Эдди, его брат, он в Пенсильвании живет, знают о болезни Ричарда, но у них есть мой телефон. А пароля его электронной почты я не знаю, мейлы читать не могу.

– И где рукопись, вам неизвестно? – уточнил я.

Она помотала головой, но, предложив проверить Ричардов лэптоп, вытащила из ящика стола небольшой «Леново» и подключила к сети.

– Раз он вам заявку послал, то, видимо, надеялся на успех, – сказала она, дожидаясь, пока загрузится компьютер. – Разумеется, если рукопись отыщется, то сначала я должна поговорить с Ричардом, вы же понимаете.

– Да, конечно.

– И о какой сумме может идти речь?

Я объяснил, что литературный агент – всего лишь посредник, а размер аванса и гонорара определяет издатель.

Мисс Ольсен надела очки и занялась поиском файлов. Запоздало сообразив, что не успеваю на встречу, я позвонил клиенту, извинился и попросил перенести ее на другой день.

Мисс Ольсен тем временем объявила, что рукописи среди документов нет – она проверила все файлы, к счастью не запароленные. Потом она предположила, что рукопись, возможно, сохранена на флешке или у Ричарда на работе. В ящике письменного стола обнаружилось несколько флешек. Мисс Ольсен как раз собиралась в больницу к Ричарду и пообещала разузнать, где хранится рукопись. Номер моего телефона она внесла в список контактов и сказала, что позвонит, как только все выяснит.

Я допил чай, поблагодарил хозяйку и собрался уходить.

– Об этой Лоре Бейнс Ричард никогда не упоминал, – внезапно сказала мисс Ольсен. – А месяца три назад ему кто-то позвонил, и он ушел на кухню, чтобы я не слышала беседы. Так вот, меня поразил его тон. Ричард никогда не сердится, а тут прямо разозлился. Я его таким никогда прежде не видела. Он весь дрожал, когда вернулся в гостиную. Я спросила, кто звонил, а он сказал, что объявилась его старая знакомая из Принстона, некая Лора, из-за которой вся его жизнь пошла наперекосяк, но теперь-то он с ней посчитается.

Спустя пять дней Данна Ольсен сообщила, что Ричард умер, и объяснила, где состоятся похороны. В больнице ей ничего не удалось узнать о рукописи – Ричард был без сознания, а потом впал в кому. Она проверила все флешки в доме, но текста так и не обнаружила, хотя пообещала проверить личные вещи Ричарда, которые должны были прислать с его места работы.

Похороны состоялись в пятницу после обеда. В городе шел снег, совсем как в тот декабрьский день, когда убили профессора Джозефа Видера.

На стульях, расставленных перед закрытым гробом, сидели несколько человек в траурных костюмах. У гроба стояла фотография, перевитая черной лентой, – мужчина лет за сорок, с печальной улыбкой и добрыми глазами. На длинном лице выделялся крупный нос, волнистые волосы надо лбом поредели.

Мисс Ольсен не знала, где и когда была сделана эта фотография. Ричард хранил снимок в ящике письменного стола, который в шутку называл «волчьим логовом». Среди вещей Ричарда рукописи не оказалось, хотя, судя по всему, он посвятил ей последние месяцы своей жизни. Мисс Ольсен представила меня хмурому мужчине, который оказался братом Ричарда, Эдди Флинном. Его жена, Сюзанна, невысокая и бойкая, в нелепой шляпке на огненно-рыжих кудрях, крепко пожала мне руку. После недолгой беседы над гробом у меня возникло странное ощущение, что мы знакомы всю жизнь и сейчас встретились после долгой разлуки.

С похорон я ушел, думая, что никогда не узнаю, чем закончилась вся эта давняя история. Похоже, что свою тайну Ричард унес с собой в могилу.