В один из тех вечеров, когда очень хочется завести кота, мне позвонил Мэтт Доминис. Мы поговорили, и я вышел на крыльцо, пытаясь собраться с мыслями. Смеркалось, в небе мерцали редкие звезды, а машины на трассе гудели, как рой потревоженных пчел.

Когда наконец узнаешь правду о деле, которое долго не выходило из головы, начинает казаться, что расстаешься со спутником – болтливым и бесцеремонным пронырой, которого терпишь по привычке, потому что видишься с ним ежедневно и ежечасно. Таким делом в последние месяцы стало для меня убийство Видера. То, что рассказал Мэтт, заставило меня отвергнуть все версии, которые я много часов просчитывал в своем так называемом кабинете, некогда бывшим гостевой спальней. Однако же я говорил себе, что так просто история закончиться не может: что-то по-прежнему царапало и не вписывалось в общую канву, даже если то, что рассказал мой приятель, – чистая правда.

Я перезвонил Мэтту, сотруднику департамента исправительных учреждений в Потоси, штат Миссури, и спросил, можно ли устроить встречу с Фрэнком Спэлом – приговоренным к смерти преступником, который теперь сознался еще и в убийстве профессора Джозефа Видера. Директор департамента, узнав, что о свидании с Фрэнком просит детектив, расследовавший дело в конце восьмидесятых, любезно согласился удовлетворить мою просьбу. Я хотел лично встретиться с приговоренным и из его уст услышать рассказ об убийстве в Западном Виндзоре. Мне не верилось, что Спэл говорит правду, – скорее всего, ему хотелось привлечь к себе как можно больше внимания, потому что кто-то в Калифорнии собирался написать о нем книгу. Видера убили почти одновременно с тем, как Спэл, выйдя из психиатрической лечебницы, завис в Нью-Джерси, так что он наверняка знал об убийстве из газет.

Джон Келлер привез мне все материалы дела. Он не подозревал, что после нашей встречи я возобновил расследование убийства Видера, и за кофе мы обсудили неожиданное признание Спэла. Келлер упомянул, что из-за всей этой истории расстался со своей подругой.

– Я в приметы не верю, но это дело будто заговоренное. Прóклятое оно, – сказал он. – Так что ты будь осторожнее. Я рад, что от него избавился, и впутываться в расследование ни за что не стану. Да и вообще, вроде бы все выяснилось, правда?

Я с ним согласился, пожелал ему удачи на новом месте, но меня не покидала уверенность, что в деле Видера еще остались загадки. Две недели спустя позвонил Мэтт, назвал дату свидания с Фрэнком Спэлом. На следующий день я купил авиабилет по интернету и собрал дорожную сумку.

Такси приехало в пять часов утра, и через час я уже был в аэропорту. В Сент-Луисе Мэтт должен был меня встретить и отвезти в тюрьму Потоси.

В самолете моим соседом оказался коммивояжер, из тех, что и перед казнью будут предлагать палачу купить новый пылесос. Звали его Джон Дубчек. Наконец, после десяти минут непрерывной болтовни, он сообразил, что я его не слушаю.

– А спорим, вы в старших классах преподаете, – заявил он.

– Вот и проспорите. Нет, не преподаю.

– Рой, я никогда не ошибаюсь. Вы – учитель истории.

– Мимо.

– А, знаю – не истории, а математики.

– Не-а.

– Ладно, тогда сдаюсь. Послушайте, рядом с аэропортом есть кафе, давайте я вас завтраком угощу. Вы ведь не завтракали, верно? А я в одиночестве есть не люблю…

– Спасибо, но меня встречают.

– Эх, жаль! Кстати, вы мне так и не назвали вашу профессию.

– Я бывший полицейский, детектив. Сейчас на пенсии.

– Ух ты! Я б в жизни не подумал. Ха, а знаете анекдот: три копа входят в бар и…

Он рассказал какую-то дурацкую шутку, смысла которой я не понял, а после посадки вручил свою визитную карточку – яркую, как рождественская открытка, – и попросил обращаться по любым вопросам, мол, он все устроит. Проходя через зал прибытия, я заметил, как мой случайный знакомец беседует с длинноволосой блондинкой в стандартном кантри-прикиде – джинсы «Ливайс», клетчатая рубашка, кожаный жилет и ковбойская шляпа.

Мэтт встретил меня у газетного киоска, и мы направились в ближайшую кофейню – до визита в тюрьму Потоси оставалось еще несколько часов.

Мы познакомились в полицейском управлении Западного Виндзора, где Мэтт прослужил восемь лет, а потом переехал в Миссури. Мы изредка перезванивались, рассказывали друг другу новости, а пару раз я приезжал к нему в гости поохотиться. Вот уже одиннадцать лет Мэтт служил в департаменте исправительных учреждений, но собирался выходить на пенсию. Женился он всего два года назад, на одной из своих коллег по имени Джулия. Я приезжал к нему на свадьбу, и с тех пор мы не виделись.

– Супружеская жизнь пошла тебе на пользу, – заметил я, высыпав пакетик сахара в чашку размером с суповую миску. – Ты помолодел.

Мэтт с унылой улыбкой посмотрел на меня – он всегда выглядел побитым жизнью, будто постоянно ожидал какого-то несчастья. Он был высоким крепышом, и мы прозвали его Фонзи, по имени медведя из «Маппет-шоу». Прозвище звучало не издевкой, а дружески – Мэтта Доминиса любили все.

– Да уж, не жалуюсь. Джулия – прекрасная женщина, так что все путем. Больше всего мне на пенсию хочется, пока здоровье есть, а то мало ли, инсульт хватит, буду лежать овощем, под себя ходить. Вот уволюсь, поедем в Луизиану или в Ванкувер, а может, и в Европу махнем. Надоело за арестантами присматривать. Жаль, Джулия просит подождать…

– Знаешь, я уже шесть лет на пенсии и только раз съездил в Сиэтл, когда внучка родилась, да тебя пару раз навестил – вот и все. Так что, приятель, губу закати.

– Ну да, оно конечно… Может, ни в какую Луизиану или там в Ванкувер долбаный не поеду, но все равно… Лучше дома газеты по утрам читать и кофе пить, чем в бетонной коробке за арестантами присматривать. Кстати, о Сиэтле… Как там Диана и Тони?

Моя бывшая жена, Диана, после развода переехала в Сиэтл вместе с сыном, Тони, которому теперь исполнялось тридцать восемь и который до сих пор винил меня за то, что мы с Дианой расстались. В общем-то, он был совершенно прав – развелись мы, конечно, по моей вине. Но, по-моему, людей надо прощать. За свою тогдашнюю глупость я поплатился и вот уже двадцать лет жил один.

Три года назад Тони женился. Эрин, моей внучке, было уже полтора года, а видел я ее всего раз, новорожденной. Диана рассказывала мне, как растет малышка, и я хотел было развлечь Мэтта забавными историями о внучке, но он резко сменил тему разговора:

– Представляешь, как этого типа торкнуло? Ну, Фрэнка Спэла. Столько времени прошло, а он…

– Знаешь, четыре месяца назад на меня журналист вышел в связи с этим делом, ну, я и решил снова им заняться.

– Надо же, какое совпадение…

– Вот мне тоже интересно, почему Спэл решил сознаться. Сколько ему до казни осталось?

– Пятьдесят восемь дней. А за месяц до инъекции его должны перевести в тюрьму Бон-Тейр в округе Сент-Фрэнсис, там смертные приговоры в исполнение приводят. А почему он сознаться решил… Я же тебе по телефону сказал, что к нему приехал какой-то профессор из Калифорнии, книгу пишет о психологии преступников, что-то в этом роде. Ну и решил Спэла расспросить, как тот убийцей стал. До сих пор считалось, что первое убийство Спэл совершил в восемьдесят восьмом году в округе Кэррол, штат Миссури, на Шестьдесят пятой трассе – зарезал старика, который, на свое несчастье, согласился его подвезти. Спэлу тогда двадцать три было, а перед этим он два года провел в Трентонской психиатрической лечебнице – его за грабеж взяли, но признали невменяемым. А сейчас ему терять нечего: в тюрьме он с две тысячи пятого года, два месяца назад Верховный суд Миссури отклонил его последнюю апелляцию, а губернатор Никсон скорее сам застрелится, чем такого подонка помилует. Так вот, Спэл решил, что правдивая история его великих дел должна остаться в веках… Ох, прости, я сейчас вернусь.

Он грузно поднялся из-за стола и пошел в туалет. На меня накатила усталость, я попросил официантку принести еще кофе. Она наполнила мою чашку, мило улыбнулась. На кармашке форменной блузки виднелся бейджик «Алиса». Судя по всему, женщина была ровесницей моего сына. Я взглянул на стенные часы в форме черепашки-ниндзя – времени оставалось достаточно.

– Так вот, – продолжил Мэтт, втиснувшись за стол и благодарно кивнув официантке, которая налила кофе и ему. – Спэл наплел этому калифорнийскому писаке, что, мол, все началось с того, будто Видер с ним что-то сделал…

– Погоди, Спэл утверждает, что убил Видера, но тот в этом сам виноват?

– Ну, там как-то все запутанно. Короче, когда Спэлу было двадцать лет, он ввязался в драку с какими-то типами, украл у них деньги. Его защитник настоял на проведении психиатрической экспертизы. Пригласили Видера, тот объявил подсудимого невменяемым, и Спэла отправили на принудительное лечение в психушку. Защитник пообещал Спэлу, что через пару месяцев его отправят на переосвидетельствование и выпустят, но из-за Видера Спэл два года в лечебнице проторчал.

– Вот, кстати, после того, как журналист со мной связался, я еще раз все материалы дела изучил. Была у нас версия про месть, мы все дела проверили, в которых Видер экспертом проходил, но Фрэнк Спэл среди них не упоминался.

– Мало ли… Может, проглядели. Первый привод, не рецидивист, молодой парень – вот и не обратили внимания. В общем, он сам тебе все расскажет, я этих историй наслушался до отвала, тошнит уже. Ох, я так рад тебя видеть! Давай ты у нас заночуешь, а?

– Нет, не могу – в доме ремонт затеял, крышу надо подлатать, пока дожди не начались. Как-нибудь в другой раз, дружище. Ну что, поехали?

– Да не спеши ты так! На Пятьдесят пятой трассе сейчас машин немного, до тюрьмы полчаса ехать, не больше. – Мэтт вздохнул. – Спэл жалуется, что его незаконно в психушку упекли, мол, он был здоров и вменяем. Обычно все наоборот. Между прочим, в тюрьмах строгого режима у трети заключенных поехавшая крыша. Два месяца назад меня в Чикаго послали, на семинар о преступности. Там собрались всякие шишки из Вашингтона, академики и так далее, говорили, что преступность циклична – двадцать лет был спад, а теперь число преступлений пошло на подъем. Психиатрические лечебницы переполнены, поэтому людей с расстройствами отправляют в обычные тюрьмы, а нам, охранникам, приходится с этими психами каждый день дело иметь. – Он посмотрел на часы. – Ну что, по коням.

Пока мы ехали по трассе, я вспоминал дело Фрэнка Спэла, с которым ознакомился прежде, чем приехать в Сент-Луис. Даже среди смертников Фрэнк Спэл считался жестоким убийцей: до поимки он успел убить семерых в трех штатах. Если его признание в убийстве Видера – правда, то восемь. Вдобавок он признался в четырех изнасилованиях и бесчисленных грабежах. Его последними жертвами стала его тридцатипятилетняя сожительница и ее двенадцатилетняя дочь. По словам Фрэнка, он убил их потому, что они ему денег не давали. С женщиной он познакомился в каком-то баре, за два месяца до убийства, и переселился в ее трейлер у реки.

Как упомянул Мэтт, в ходе расследования обнаружилось, что первое убийство Спэл совершил в 1988 году, в возрасте двадцати трех лет. Он родился и вырос в округе Берген, штат Нью-Джерси, а первое серьезное преступление совершил двадцатиоднолетним. Он провел два года в психиатрической лечебнице, а потом перебрался на Средний Запад, где несколько лет перебивался случайными заработками. Его первой жертвой был семидесятичетырехлетний пенсионер из округа Кэррол, Миссури, который взял Спэла в попутчики на 65-й трасе. Добычей Фрэнка Спэла стали пара долларов, старая кожаная куртка и сапоги, случайно подошедшие по размеру.

После этого Спэл отправился в Индиану, где совершил второе убийство, а потом примкнул к шайке воров из Мариона. Когда шайка распалась, Спэл вернулся в Миссури и, как ни странно, восемь лет проработал в сент-луисской пиццерии, не совершив ни единого преступления. Затем он переехал в Спрингфилд, где еще три года трудился на бензозаправочной станции, после чего внезапно пустился во все тяжкие. В 2005 году его случайно задержал дорожный патруль.

Ко времени убийства Видера мой развод был почти оформлен, и я остался один-одинешенек в большом доме. Для меня, как и для любого алкоголика, это стало прекрасным поводом напиваться еще больше и жаловаться на судьбу всякому, кто готов был слушать пьяные бредни. Остатки незамутненного рассудка я пытался применить к расследованиям, но беспомощно путался как в деле Видера, так и в других. Начальник полиции, Илай Уайт, оказался человеком понимающим – на его месте я бы немедленно уволил себя с такой характеристикой, что не взяли бы и на работу ночным сторожем в гараж.

Мы выехали на 55-ю трассу, пересекавшую прерию. Мэтт открыл окна и закурил. В конце лета стояла прекрасная погода.

– Ты когда в последний раз в тюрьму приходил? – Он повысил голос, заглушив заунывную песню Дона Уильямса о девушке, которая его совсем не знала.

– По-моему, осенью две тысячи восьмого, – ответил я. – В Райкерс приехал, брал показания у заключенного, в связи с одним тогдашним расследованием. Бр-р, жуткое место.

– Там, куда мы едем, ничуть не лучше. Ох, вообще, вот по утрам на работу собираюсь, так и хочется что-нибудь порушить. Какого черта мы с этим связались? Стали бы врачами или юристами…

– Мэтт, у нас для этого мозгов не хватило. Вдобавок не мое это – в чужих внутренностях ковыряться.