Мой давний приятель, вышедший на пенсию следователь по уголовным делам, пообещал разыскать кого-нибудь из знакомых в полицейском управлении Западного Виндзора. Я пообедал с ним в «Орсо» на Сорок шестой Западной улице и побрел к машине, припаркованной в двух кварталах от ресторана. С неба цвета разваренной капусты сыпал дождь. Тут мне и позвонил Гарри Миллер. Я остановился под навесом у винного погребка и спросил, удалось ли ему что-нибудь узнать.

– Ага, – сказал он. – В восемьдесят девятом году Сара Харпер защитила диплом, но жизнь у нее не сложилась. После университета она устроилась на работу в спецшколу в Квинсе, для детей с недостатками развития, и лет десять спокойно там преподавала. А потом сдуру вышла замуж за Джерри Лаундеса, джазового певца, и ее жизнь превратилась в ад. Она стала наркоманкой, год провела в тюрьме. В две тысячи восьмом наконец развелась и теперь живет в Бронксе, в Касл-Хилл. Ну, согласилась поговорить о прошлом.

– Отлично. Пришли мне эсэмэску с адресом и телефоном, ладно? А про Симмонса что скажешь?

– Дерек Симмонс по-прежнему живет в Нью-Джерси, с некой Леонорой Филлис. Вот с ней я и говорил, потому что его самого дома не было. Она за Симмонсом вроде как присматривает, единственный источник доходов – социалка. Я объяснил, что ты журналист, который хочет поговорить с Дереком об убийстве профессора Видера. Ей самой об этом ничего не известно, но она ждет твоего звонка. Кстати, если поедешь к ним, возьми с собой наличные. Адрес я тебе сейчас пришлю. Еще поручения будут?

– У тебя среди принстонских полицейских знакомые есть?

– У меня везде знакомые есть. Я вообще по этой части дока, – хвастливо заявил он. – По-твоему, как я Сару Харпер отыскал? В справочное бюро, что ли, обращался?

– Ну, раз ты такой умный, найди мне тех, кто в конце восьмидесятых служил на факультете психологии вместе с профессором Видером: коллег, сотрудников, участников его проекта, – в общем, всех, кто был с ним знаком.

Он согласился, и мы перешли к обсуждению бейсбола.

Приехав домой, я позвонил Сэм. Голос ее в телефоне звучал гулко и глухо, как со дна колодца. Она сказала, что сильно простыла и начальник отправил ее домой выздоравливать. Я пообещал вечером ее навестить, но она заявила, что рано ляжет спать – мол, в таком состоянии не хочет показываться мне на глаза. Я позвонил в службу доставки цветов и отправил Сэм букет тюльпанов. Помня о нашей договоренности, навязываться я не хотел, но скучал по ней, если мы несколько дней не виделись.

Потом я набрал номер Сары Харпер; она не ответила, и я оставил сообщение на голосовой почте. С Дереком Симмонсом мне повезло больше. Трубку взяла мисс Филлис, его сожительница, говорившая с сильным каджунским акцентом, как персонаж телепрограммы «Люди болот». Напомнив ей о звонке Гарри Миллера, я объяснил, что хотел бы побеседовать с Дереком Симмонсом.

– А газета ему заплатит? Ну, ваш приятель обещался…

– Да, заплатит.

– Ладно, мистер…

– Келлер, Джон Келлер.

– Ну, вы тогда наведывайтесь к нам, а я Дери про вас все расскажу. Он попусту болтать не любит, но я его уговорю. Вы когда приедете?

– Прямо сейчас, если можно.

– А сейчас сколько времени, голубчик?

– Четверть четвертого.

– Вот к пяти и приезжайте.

Я пообещал приехать к пяти и еще раз попросил ее уговорить Дерека.

Размышляя о разговоре с Лорой Вестлейк, я въехал в туннель и внезапно сообразил, чтó именно не давало мне покоя с тех самых пор, как я занялся расследованием. Профессор Видер готовил к публикации новую книгу. По словам Ричарда, Лора утверждала, что книга «всколыхнет мир науки» (Сэм назвала бы ее сенсацией).

Я проверил труды профессора на «Амазоне» и в других источниках, но никакого упоминания об этой книге не обнаружил. Последней публикацией Видера стала 110-страничная монография об искусственном интеллекте, изданная «Принстон юниверсити пресс» в 1986 году, за год до убийства. Опять же, согласно рукописи, Видер сказал Ричарду, что уже подписал контракт с неакадемическим издательством, вызвав недовольство в университетских кругах. Значит, перед смертью Видер отправил свою рукопись в издательство и наверняка получил какой-то аванс. Почему же книга так и не была напечатана? Этому могло быть только две причины.

Во-первых, издатели могли отказаться от публикации рукописи, – впрочем, это было маловероятно: существовали контрактные обязательства, а кроме того, если рассуждать цинично, то трагические обстоятельства смерти профессора создали бы шумиху вокруг книги, что увеличило бы продажи. Нет, издатели отказались бы от такой выгодной публикации только под давлением извне. Но кто мог помешать изданию книги? Что в ней говорилось? Может быть, ее содержание было как-то связано с так называемыми секретными исследованиями Видера? Может быть, именно о них упоминалось в книге?

Во-вторых, публикацию могли запретить душеприказчики профессора. По имевшейся у меня информации, профессор завещал все свое имущество сестре, Инге Росси. Возможно, нашлись какие-то действенные юридические аргументы, из-за которых книгу публиковать не стали. Значит, необходимо было побеседовать с сестрой Видера, хотя она уже много лет жила в Италии и, скорее всего, об исследованиях брата ничего не знала.

Я проехал по Вэлли-роуд, затем повернул налево, на Визерспун-стрит, и десять минут спустя попал на Рокдейл-лейн, где рядом с полицейским участком стоял дом Дерека Симмонса и его сожительницы. Путь из Нью-Йорка занял около часа, так что я приехал раньше назначенного времени. Оставив машину у школы, я зашел в кафе, заказал кофе и стал обдумывать новые направления расследования. Больше всего меня заинтриговала неопубликованная книга профессора.

Дерек Симмонс и Леонора Филлис жили в одноэтажном доме с верандой в самом конце улицы, рядом с заброшенным футбольным полем, поросшим сорняками. Перед домом был разбит садик с кустами роз, слева у крыльца торчал обшарпанный садовый гном.

Я нажал кнопку звонка; где-то в глубине дома раздался трезвон.

Дверь открыла невысокая темноволосая женщина с морщинистым лицом. Во взгляде ее сквозило недоверие. В правой руке она сжимала половник. Я представился, она несколько расслабилась и пригласила меня войти.

Узкий темный коридор вел в тесную гостиную, уставленную старой мебелью. Я сел на диван, потревожив клубы пыли. Откуда-то раздался детский плач.

Леонора извинилась и ушла успокоить ребенка.

Я оглядел убогую обстановку гостиной: потертая мебель, будто найденная на свалке или купленная из третьих рук, покореженные половицы, оборванные углы обоев. На подоконнике натужно тикали дряхлые каминные часы. Похоже, деньги, завещанные профессором, давным-давно кончились.

Леонора вернулась с полуторагодовалым малышом на руках. Ребенок сосредоточенно сосал палец и задумчиво, оценивающе глядел на меня. Лицо его было по-взрослому серьезно, и я бы ничуть не удивился, если бы он спросил недовольным басом, какого черта я сюда приперся.

Мисс Филлис уселась в ветхое бамбуковое кресло напротив и, баюкая младенца, объяснила, что это ее внук, Том. Дочь мисс Филлис, Триша, уехала в Род-Айленд на встречу с каким-то парнем, с которым познакомилась по интернету, и попросила мать присмотреть за ребенком. Ну, она за ним и присматривает, вот уж два месяца.

Она сказала, что Дерек согласен со мной поговорить, но прежде надо бы денег дать, потому что жить не на что. Три года назад они добились назначения небольшой пенсии, но других источников дохода у них нет, только Дерек изредка подрабатывает, соседям помогает. А еще надо о внуке заботиться. Рассказ Леонора сопровождала тихими всхлипами, а Том продолжал смотреть на меня странным взрослым взглядом.

Я вручил ей деньги, и она, аккуратно пересчитав купюры, сунула их в карман. Потом встала, посадила ребенка в кресло и пригласила меня следовать за ней.

По коридору мы вышли на застекленную веранду заднего двора. Свет закатного солнца пробивался сквозь грязные стекла, превращая их в подобие витражей. Почти всю веранду занимал верстак, заваленный всевозможными инструментами. На табурете у верстака сидел высокий здоровяк в засаленных джинсах и футболке. Увидев меня, он встал, пожал мне руку широкой мозолистой ладонью и представился. В сумрачном свете блеснули ярко-зеленые глаза. Дереку перевалило за шестьдесят, он поседел, но держался прямо, не горбился. Глубокие морщины на лице казались шрамами.

Леонора вернулась в дом, оставив нас наедине. Дерек сел на табурет, а я оперся о верстак. Посреди крохотного заднего двора, обнесенного покосившейся оградой, на вытоптанном пятачке земли, среди редких кустиков травы стояли ржавые металлические качели.

– Ну чего, о Джозефе Видере узнать хотите? – Дерек вытащил из кармана пачку сигарет «Кэмел» и щелкнул желтой пластмассовой зажигалкой. – Про него вот уж лет двадцать никто не спрашивал.

Он выглядел усталым дряхлым клоуном, обреченно исполняющим древние репризы на арене старого цирка перед скучающими детьми, которых больше интересуют мобильные телефоны и жевательная резинка.

Я вкратце рассказал ему, что мне удалось узнать о профессоре Видере, Лоре Бейнс и Ричарде Флинне. Уставившись в пространство невидящими глазами, словно бы не слушая, Дерек докурил сигарету, затушил ее и затянулся новой.

– А вам-то что за интерес? Это все давным-давно было, – равнодушно произнес он.

– Меня попросили расследовать это дело. Понимаете, я пишу книгу о нераскрытых убийствах.

– А я знаю, кто профессора убил, – невыразительным голосом сказал он, как будто обсуждая погоду. – И сейчас знаю, и тогда знал. Я и копам говорил, только меня слушать не стали. Я же ненадежный свидетель, меня самого в убийстве обвинили и в психушку заперли, ну, по семьсот тридцатой статье. На таблетках сидел. В общем, любой адвокат сказал бы, что я все выдумал или мне померещилось. Только я убийцу своими глазами видел. И никакой я не псих, – уверенно завершил Дерек.

– Вы знаете, кто убил Видера?

– А то! Я им все рассказал, только мне не поверили. А больше меня никто и не спрашивал, ну я и молчал.

– Мистер Симмонс, так кто же убил профессора?

– Зовите меня Дерек, так привычнее. Да парень этот, Ричард, – он и убил. И девка эта бедовая, Лора, тому была свидетельницей. А может, и сообщницей. Значит, оно вот как было…

За окнами сгущались сумерки. Целый час, куря сигареты одну за другой, Дерек в мельчайших подробностях рассказывал обо всем, что видел и слышал вечером 21 декабря 1987 года.

Тем утром Дерек пришел к профессору чинить бачок в туалете на первом этаже. Видер паковал чемодан – рождественские каникулы он собирался провести у друзей на Среднем Западе. Профессор заказал еду в китайском ресторане, угостил Дерека ланчем, а потом взволнованно сообщил, что на задний двор ночью кто-то пробрался – наутро на снегу остались следы. Он пообещал Дереку, что не оставит его на произвол судьбы, даже если уедет из Америки, попросил не забывать принимать лекарства. В два часа дня Дерек отправился на кампус, где его попросили покрасить комнату в общежитии.

Вечером Дерек вернулся домой, поужинал, но, обеспокоенный состоянием профессора, решил его навестить. У профессорского особняка стояла машина Лоры Бейнс. Дерек хотел постучать, однако, услышав за дверью громкие голоса, обошел дом и заглянул в окно, выходившее на озеро. Было около девяти часов вечера. В гостиной горел свет, жалюзи были подняты. Джозеф Видер и Лора Бейнс сидели за столом, а Ричард Флинн расхаживал по комнате и, возбужденно жестикулируя, что-то выкрикивал.

Спустя несколько минут Лора встала из-за стола и ушла. Ричард с Видером продолжали спорить. Наконец Ричард успокоился. Они с профессором покурили, выпили кофе, потом чего-то покрепче и больше не ссорились. Часам к десяти вечера Дерек продрог и решил уйти, но тут спор разгорелся снова.

Видер, который до тех пор вел себя сдержанно, внезапно рассердился и заговорил громким голосом.

Ричард ушел. Дерек быстро обогнул дом и направился к парадному входу, чтобы узнать у Ричарда, в чем дело, однако тот исчез. Дерек выскочил на улицу, но Ричард как сквозь землю провалился.

В конце концов Дерек решил, что Ричард куда-то убежал, и вернулся к дому, проверить, как там профессор. Видер тем временем открыл окно в гостиной, и Дерек ушел, боясь, что его заметят. Автомобиль Лоры был припаркован на том же месте, – очевидно, она вернулась. Дерек подумал, что она останется ночевать у профессора, и побыстрее смылся.

На следующее утро он проснулся рано и снова отправился к Видеру – убедиться, что все в порядке. Он позвонил в дверь, а когда ему не открыли, отпер дверь своим ключом и увидел профессора, распростертого в луже крови посреди гостиной.

– Я считаю, что в ту ночь Ричард спрятался где-то неподалеку, а потом вернулся и убил профессора, – заявил Дерек. – Но Лора тоже была в доме. Профессор был сильным, в одиночку она бы с ним не справилась. Вот я и думаю, что убил его Ричард, а она – свидетель или соучастница. Только я копам про нее не стал рассказывать, чтобы газетчики имя профессора почем зря не замарали. А про мальчишку этого я им сразу сказал, мол, был он у профессора, и ругались они.

– А Лора с профессором были любовниками?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Я ж их в постели не застал. Но она иногда на ночь оставалась, это точно. А мальчишка от нее был без ума, он мне сам говорил. Мы с ним часто болтали, когда он в профессорской библиотеке работал. Он мне много чего о себе понарассказывал.

– И копы вам не поверили?

– А кто ж их знает?! Присяжные моим показаниям тоже бы не поверили. Прокурор рисковать не захотел, вот копы и оставили меня в покое. Да вы сами у них спросите – я им тогда все изложил, вот как вам сейчас. Дело ведь до сих пор в архиве хранится.

– И как же вы все эти подробности запомнили, если память потеряли?

– Так ведь потерял я память о прошлом! Моя болезнь потому и называется ретроградной амнезией, что я из прошлого ничего не помню. После того, как в больнице меня избили, я ничего не помню о прошлой жизни, а так память у меня хорошая. Что было до того, как мне голову разбили, – не помню, а что было после – помню отлично. Все свое прошлое мне пришлось учить заново, как в учебнике истории: где и когда родился, в какой семье рос, когда в школу пошел и все такое. Странно, конечно, но я постепенно привык. Ну, вроде как ничего ведь не поделаешь…

Он встал, включил свет. На застекленной веранде мы выглядели, как две мухи в банке. Я не знал, верить его рассказу или нет.

– А можно вас еще кое о чем спросить?

– Валяйте.

– В подвале профессорского дома был спортзал. Там бейсбольной биты, случайно, не было? Или в самом доме?

– Нет, в спортзале были гири, гантели и боксерская груша.

– В материалах следствия говорится, что, скорее всего, профессора убили бейсбольной битой, но орудия убийства так и не обнаружили. Если в доме ее не было, значит убийца принес биту с собой. Но под пальто или курткой ее не спрячешь. Вы не помните, как был одет Флинн?

Дерек задумался, потом помотал головой:

– Нет, не помню. Обычно он в анораке ходил… Может, и в ту ночь тоже, но я не уверен.

– И последний вопрос. Я знаю, что в начале следствия копы считали вас подозреваемым, но потом выяснилось, что у вас было алиби. Однако же по вашим словам выходит, что около одиннадцати вечера вы были на заднем дворе профессорского особняка, а потом ушли домой. Так в чем же заключалось ваше алиби?

– Ну, прежде чем домой пойти, я заглянул в местный бар, он допоздна работает. Не хотелось одному оставаться, вот я туда и отправился, чуть позже одиннадцати. Хозяин бара – мой приятель, я ему мелкий ремонт делал. Он копам и подтвердил, что я в баре сидел. Они ко мне еще поприставали, а потом оставили в покое. Вдобавок я профессору зла не желал. Зачем мне его было убивать?

– А что вы в баре делали? Вы же лекарства принимали, вам пить нельзя было.

– Так я и не пил. И сейчас ни капли в рот не беру. Я в баре заказываю колу или кофе, сижу… Все-таки веселее, когда люди кругом.

Он затушил в пепельнице очередную сигарету.

– Дерек, а вы левша? Сигарету вы в левой руке держите.

– Ага, левша.

Мы еще несколько минут побеседовали. Он рассказал мне, как сложилась его жизнь, как он познакомился с Леонорой, упомянул, что вот уже двенадцать лет ему не надо каждый год проходить психиатрическую медкомиссию.

Мы попрощались. Он остался в своей мастерской, а я прошел в гостиную, где Леонора сидела на диване перед телевизором. Внук спал у нее на руках. Я поблагодарил ее, пожелал ей доброй ночи и уехал.