1
Никогда он не видел Юру таким.
Сергей вспоминал те моменты, когда ему непонятно было, какое чувство отражается в Юриных глазах — когда тот смотрел на льдины, плывущие по темной воде, когда Юля медленно двигалась в золотистом полумраке комнаты и Юрка не отводил от нее глаз… Когда он слушал Сашу Неделина и думал о своем, прищурившись, глядя то на пламя лесного костра, то на его отблески в речной воде…
Все-таки их было не так уж много, этих моментов — почти все, что происходило с Юрой, было понятно Сергею; он чувствовал даже то, что не мог выразить точными словами.
Но таким он не видел его никогда. И запрещал себе понимать, хотя разгадка была проста — достаточно было взглянуть на Юру и Лизу, чтобы понять: произошло то, что должно было произойти между ними неизбежно. И Сергей отводил глаза, подавляя в себе чувство скрытой и неизбывной боли…
Он даже знал, когда это произошло: догадался по тому, что в понедельник утром Юрка выглядел совершенно отрешенным — никогда такого не бывало с руководителем «Мегаполис-инвеста», способным с ходу «завести» любое количество самых разнохарактерных людей.
— Случилось что-нибудь? — спросил Сергей, зайдя к Юре, как обычно, перед недельной планеркой.
— Случилось? Нет. Или — случилось, не знаю; не от слова «случай». Не обращай внимания, сейчас приду в себя.
Трудно было не обратить внимание! Но Ратников быстро взял себя в руки, это он умел. Совещание он уже проводил, как обычно — мгновенно улавливая главное в докладах начальников отделов, отдавая короткие и точные распоряжения и твердо держа в руках бразды правления своим «Мегаполисом» и работающими в нем людьми.
Сергей задержался и после совещания: надо было обсудить то, что находилось в стадии становления и не предназначалось для широкого круга. Псковитин знал, что это-то и есть самое важное для Юры: ни успешно работающие заводы, ни налаженные английские фирмы, ни корабли во Владивостоке не вызывали у Ратникова такого острого интереса, как уже созданная, готовая к работе «система», состоящая из информационной службы, проектирующих, строительных, эксплуатационных фирм, на которую Ратников положил столько времени, к которой привлек столько людей и которая вот-вот должна была заработать в полную силу, включившись в мощный европейский концерн через Германию.
— Меня что-то настораживает, Юра, — сказал Сергей, когда они остались одни.
— Почему? — тут же спросил Ратников.
— Трудно объяснить… Наполовину — интуитивно, я нюхом чую какую-то опасность, но выводы делать пока рановато. А наполовину — реально. Я просто не уверен в этом Звонницком.
Звонницкий был начальником службы информации — новой, созданной Ратниковым специально для этого проекта и располагавшейся не в центральном здании «Мегаполис-инвеста». В руках Звонницкого оказались сосредоточены важнейшие нити «системы» — пожалуй, после Ратникова он оказывался самой влиятельной фигурой в ней.
Сейчас, пока «система» еще не включилась на всю катушку, служба информации занималась тем, что собирала банк данных обо всех российских фирмах, могущих представлять хоть какой-нибудь интерес в будущем, — и уже по тому, как велик был составленный ею подробный список, можно было понять масштаб готовящегося проекта.
— Я в нем не уверен, — повторил Псковитин. — Это впервые такое — что я не могу на все сто поручиться за человека, от которого так много зависит. Вроде и работает нормально, и, ты говоришь, профессионал высококлассный — а я не уверен, что он работает только на нас…
— Ты знаешь что-то конкретное?
— Ну-у, если б знал! Другой был бы разговор… Говорю же: какие-то очень косвенные свидетельства того, что доверять ему опасно. Как хочешь, Юра, — я бы его сменил, и чем скорее, тем лучше!
— Хорошее дело, Серега! — Ратников встал, прошелся по кабинету. — Заменить человека, который все наладил, который так или иначе владеет всей информацией! Во-первых, это даже технически трудно, а во-вторых — по-моему, в этом случае гораздо больше опасность, что он начнет работать против нас: и от обиды, и просто для заработка. Разве нет?
— Да, — нехотя согласился Псковитин. — Это-то и неприятно: как будто сами себя в угол загнали… Ладно, что попусту воздух сотрясать! Посмотрю еще — может, зря нервничаю.
Ему был не слишком приятен этот разговор: он считал Звонницкого своим проколом — в конце концов, в его обязанности входила всесторонняя проверка и он должен был все сделать задолго до того, как тот начал работать. Черт его знает, как он проморгал…
Настроение у него было из-за этого настолько испорчено, что он почти забыл странную Юрину отрешенность и взволнованность, которая так бросилась ему в глаза с утра.
Но потом, через несколько дней — он просто не мог не замечать, что душа его друга взбудоражена, что ему стоит огромных усилий включаться каждый день в обычную деловую жизнь.
Псковитин всегда знал, что бизнесмен Ратников сильно отличается от своих коллег — отличается каким-то душевным избытком, в котором не было никакой необходимости для успешной коммерческой деятельности. Порою Сергей видел, что Юре приходится сознательно «выключать» какие-то свои способности, чтобы соответствовать тому, чем он занимался сейчас.
Он всегда был такой — и в детстве, занимаясь математикой, мог всю ночь читать какие-то малопонятные «слепые» ксерокопии, никакого отношения к математике не имеющие, или, например, объяснять Сережке, почему человеческая внешность не совпадает с отражением в зеркале…
Но теперь он его ни о чем не спрашивал: сначала просто потому, что знал — все, что возможно, Юрка и сам ему расскажет, а потом — потому что догадался и стало не до расспросов…
Если Юра выглядел потрясенным, растревоженным, то Лиза, наоборот, казалась такой счастливой, как никогда прежде. То удивительное сияние, которое лилось из ее глаз, стало теперь настолько сильным, направленным — как казалось Сергею, — что ему хотелось зажмуриться, встречая ее взгляд: он знал, что это сияние предназначено не ему…
Они оба были счастливы с Юрой, в этом не было никакого сомнения — хотя даже в эти, первые, дни их взаимного счастья в Юрином взгляде, обращенном на Лизу, никогда не гасла тревога. Да он как будто боится, что она исчезнет! — поразился Сергей.
Юрка больше не предлагал вечерами проехаться куда-нибудь. Заезжал только по утрам в бассейн, как они делали это всегда. Но и в эти утренние ясные минуты, выходя из воды чуть уставшим и посвежевшим, он был сосредоточен на том, что происходило в его душе. И он думал о чем-то, думал мучительно и напряженно — Сергей видел, что эти мысли омрачают его счастье…
Псковитин отдавался работе яростно, это было теперь единственным, что спасало его от мучительных размышлений. Но это — днем, а вечерами, если оставался дома, давили невыносимым одиночеством даже стены квартиры на проспекте Вернадского.
Он давно уже знал, что женщины, появлявшиеся время от времени, не способны успокоить его душу — а теперь их было мало даже для его тела; впервые Сергей почувствовал, как неразрывна связь между телом и душой…
Каждая минута того вечера, который они провели с Лизой в Кускове, стояла у него перед глазами так ясно, как будто все это происходило вчера. Он и представить себе не мог, что будет, как мальчик, вспоминать прогулку с девушкой по дорожкам парка — и как куртка сохранила тепло ее тела…
Сергей и сам не понимал, почему вдруг сказал Лизе, что она похожа на Катю Рослякову. Ничего общего не было у нее с этой чернобровой, вечно жаждущей плотской любви женщиной. Да он и не любил ведь Катю, несмотря на то, что провел с нею немало приятнейших часов, — а от одного взгляда на Лизу сердце у него сжималось.
Сергей не привык нащупывать внутреннюю, неназываемую связь между явлениями, и сейчас его мучило и сердило то, что он не понимает, почему светящийся Лизин взгляд вдруг вызвал у него эти юношеские воспоминания.
И он набрасывался на работу, засиживался до ночи в своем кабинете, мотался целый день по городу, встречаясь с людьми, — приглушая, как зубную боль, свое неизбывное одиночество…
А дел у него было предостаточно, их всегда было много в «Мегаполисе»: Юрина энергия словно вызывала их, выводила из глубин человеческой жизни, закручивая в тугие узлы.
Сейчас Псковитин занимался Звонницким — по сути, делал то, что должен был сделать давным-давно, в сотый раз перепроверяя его связи. И чем дальше заходила проверка, тем мрачнее становился начальник службы безопасности…
Собственно, началось все с мелочи: выяснилось, что Звонницкий, которого все работавшие с ним люди считали отличным специалистом по информационным сетям и человеком довольно узким, ограниченным во всех житейских потребностях, — выяснилось, что он имеет политические пристрастия, ходит на какие-то сомнительные конференции, посвященные вопросам глобального мирового переустройства. В общем-то, в этом не было ничего предосудительного — Сергей знал, что Ратников лояльно относится к любым политическим взглядам, кроме тех, которые он называл бесчеловечными. И почему бы их новому сотруднику не увлекаться какими бы то ни было идеями, не имеющими непосредственного отношения к его работе?
Но люди, собиравшиеся на этих конференциях, — вот кто привлек внимание Псковитина! Без всякой радости он обнаружил, что там бывают не только писатели, артисты и прочая богемная шушера, как ему показалось сначала, а и крупные бизнесмены — все, как один, с определенной репутацией и крепко связанные с политикой — что уже само по себе было неприятно. Следовало тщательнейшим образом проверить, чем занимается в этой компании Звонницкий, — и Псковитин уже не тешил себя иллюзиями, что тот просто просиживает штаны, слушая бойких говорунов.
Такая проверка требовала времени и была неприятна Псковитину главным образом тем, что затрагивала вопросы неконкретные, двусмысленные, связанные с человеческими убеждениями и идеями.
«Может, предложить Юрке самому этим заняться?» — думал он иногда, понимая, что подобные материи доступнее Ратникову, чем ему. Но совесть и самолюбие удерживали его от этого: ведь он уже проверял Звонницкого, когда Ратников назвал того в качестве возможного главы новой информационной службы, — проверил и дал положительный ответ. Как же теперь взваливать на Юру груз собственной возможной ошибки?
Сергей размышлял об этом утром, лежа в кровати и затягиваясь первой сигаретой, — он давно уже привык курить с утра, хотя отлично понимал, что это не укрепляет здоровье. Впрочем, сигарета, выкуренная в постели, не мешала ему потом делать привычную свою, десантную еще, утреннюю разминку. Потом он ехал в бассейн или на теннисный корт, включаясь в свой обычный дневной ритм. Только бегать по утрам он не любил, ему приходилось заставлять себя это делать — почему-то терпеть не мог старательных спортсменов, трусящих по парку в сопровождении собачек.
Мокрый ноябрьский снег лепился к оконному стеклу, нагонял тоску — хотя Сергей давно уже приучил себя не обращать внимания на погоду. Но когда окна были залеплены этой серой кашей, собственное одиночество казалось ему особенно безнадежным…
Месяц прошел с того дня, когда он понял, что Лиза потеряна для него. С той самой минуты, когда он догадался, что произошло между нею и Юрой, у него и мысли не появилось о том, чтобы «побороться за свое счастье» — это было так же смешно и безнадежно, как бороться с самим собой, и не потому, что Юра был сильнее, а просто потому, что Сергей заранее знал: победа над ним была бы на самом деле поражением. Юрка вообще был вне той сферы Сергеевой жизни, где мыслима была борьба.
И он молчал, сжав зубы, понимая, что Лиза потеряна безвозвратно, и больше всего боясь теперь, что Юрина душа снова закроется для него.
Была суббота, но это ничего не значило: Псковитин собирался сегодня в «Мегаполис» — он, как и Юра, оставлял себе только один выходной день, да и то не всегда.
Для себя он никогда не вызывал ни машину, ни охрану, скрывая это от Юрки, чтобы не подавать дурного примера. Правда, Ратников заметил это однажды, но в ответ на его подколку Сергей тут же заявил:
— В меня не стреляют у собственного подъезда, а если и вздумает какая сволочь — у меня реакция все равно получше, чем у любого охранника.
Это было правдой: несмотря на то, что Псковитин отбирал людей в охрану более чем тщательно, обращая внимание на боевой опыт бывших афганцев, — с ним, командиром разведывательно-диверсионного батальона, никто из них не мог тягаться. Он страшно жалел даже не о том, что в тот февральский день Юра выходил из подъезда без охранника, — он жалел, что сам не был рядом с ним.
Тогда Юрку спасло только старое, в три обхвата, дерево во дворе: после того, как несколько пуль из ТТ попали в Ратникова, он упал так, что контрольный выстрел в голову сделать было невозможно.
— Время просто выбрали неудачное, — смеялся он потом. — Если б вечером — обошли бы деревце и дострелили, а так — народ набежал, неудобства…
Может, так оно и было, но Сергей считал, что в тот раз Юрку хотели только попугать, да перестарались — при чем тут дерево, кому оно может помешать, так же, как и набежавший народ!.. Его укрепляло в этом убеждении и то, что покушение не повторили: он знал, что если бы Юра стал в тот раз предметом охоты по-настоящему — все было бы уже давно кончено.
А то, что он так и не нашел тогда этих людей, — Псковитин добавлял к числу постыдных, невыносимых воспоминаний, которых у него даже и после Афгана было немного…
После того случая он ни разу не позволил себе расслабиться, обрубал все хоть мало-мальски опасные связи, которые могли бы возникнуть у «Мегаполис-инвеста» из-за Юриной готовности рискнуть. И вот теперь эта головная боль — Звонницкий с его информационными сетями, к которым Сергей чувствовал стойкую, по-мальчишески упрямую неприязнь — с тех самых пор, как Саша Неделин забивал Юрке голову всеми этими глобальными идеями…
Сегодня он поехал не в бассейн, а на корт — и поэтому разминулся с Ратниковым, который никогда не играл в теннис по утрам, предпочитая плавание. Сергей увидел его спортивный «форд» только у здания «Мегаполиса» и сердито хмыкнул: все равно норовит гонять один, и за рулем!
Гулкой пустоты не чувствовалось в старинном особняке, даже когда людей в нем не было. В этом и было особое, живое тепло старых зданий: наверное, тени, населявшие их, не оставляли места для пустоты. А в их особняке, судя по всему, жили добрые призраки: ни в одном помещении Псковитин не чувствовал себя так хорошо, как здесь, хоть и относился скептически к этим Юриным измышлениям о старых тенях.
Узнав от охранника, что Ратников уже у себя, он сразу поднялся к нему наверх, чтобы выругать за лихачество на машине.
— Юра, ты бы хоть на работу ездил по-человечески! — сказал он с порога, но тут же словно споткнулся об Юркин взгляд.
Тот стоял у огромного, во всю стену, окна, перед которым располагался его рабочий стол, и смотрел на вошедшего Сергея с таким отчаянием, какого тот и предположить в нем не мог.
— Юр, что это с тобой? — испуганно спросил он. — Тебе плохо?
— Сам не знаю, Серега. Мне хорошо — и сердце разрывается, хоть в воду головой. — Помолчав, он объяснил: — Юля звонила. Она, конечно, старается не подавать виду, но я же слышу — у нее слезы в голосе, она уже догадывается, что случилось. А что я ей могу сказать, чем успокоить?
В эту минуту, видя Юрино отчаяние, Сергей как-то забыл, что и его собственные душевные муки были связаны с тем, о чем говорил сейчас его друг. Поэтому он спросил Юру без всякой задней мысли:
— А может, это все пройдет? Ну, с Лизой?.. Вы ж с Юлей все-таки столько лет — всю жизнь, считай…
— Не пройдет, — ответил тот. — Я долго держался, я же сразу почувствовал, кто она для меня… Думал, будем дружить, — усмехнулся он. — Да что там обманывать — мне просто хотелось ее видеть все время, не мог себя перебороть. Я не жалею, Серега! — сказал он с такой страстью, какую Сергей не мог вспомнить в его голосе. — Но я Юлю жалею…
Сергей молчал — что он мог сказать?
— Думаешь, на жалости долго можно продержаться? — спросил он наконец.
— Да нет, это я не так сказал. Если бы только жалость! Я забыть не могу, понимаешь? Как бежали тогда с реки, самогон пили — помнишь? И потом, как первый раз с ней — в деревне на сеновале, сухая ромашка в волосах запуталась… Это теперь одни воспоминания — но я их не могу пересилить. Хотя все переменилось…
— Воспоминания — конечно, воспоминания… — сказал Сергей. — А все-таки, Юр, — вы ведь давно уже с Юлей… врозь живете, и вообще… Ведь все в прошлом, ты сам понимаешь!
Видеть Юрку в таком состоянии было настолько невыносимо, что Сергей, забыв о себе, готов был бросить ему любой спасательный круг. Юра слегка поморщился.
— Ну при чем здесь «врозь»? Я знаю, все так думают: мы отдалились, не заметим, как расстанемся. Это ерунда, Серега! Это же не она мне навязала такую жизнь — просто так сложилось у нас обоих, и я жил так и ни разу не сказал ей, что меня хоть что-то не устраивает. А теперь, значит — извини, дорогая жена, я себе нашел молоденькую девочку, она всегда рядом и смотрит мне в рот? Ведь так это выглядит, каково Юльке это понимать? Я же ненавижу это все — выставки этих девочек сопливых, которыми они друг перед другом хвастаются, как лошадками! А сам…
— Что ж ты делать будешь, Юра? — спросил Сергей, зная, что это для Ратникова всегда было главным: что делать в той или иной ситуации?
— Не знаю. Такой сволочью, как сейчас, я себя никогда еще не чувствовал. Перед Лизой, перед Юлей… Перед собой. Ты же понимаешь — это не то что к Карине ездить после кабака…
Еще бы не понимать! Сергей вспомнил Лизин светящийся навстречу Юре взгляд — какая уж тут Карина…
— Ладно, Сереж! — Ратников пристукнул ладонью по столу. — Разберусь, не маленький. — Лицо его тут же осветилось. — Хотя с ней я себя чувствую именно маленьким, надо же такое! То есть это тоже неправильно я говорю — ее на все хватает одновременно, понимаешь? С ней всяким можно быть — каким ты в состоянии быть, таким и будешь…
Сергей вздрогнул при этих Юриных словах: он вспомнил, какое чувство вызывала Лиза у него самого, и поразился совпадению, которого сам не мог выразить так точно. Он не хотел больше говорить об этом.
К счастью, и Юра тут же спросил его о Звонницком — эта тема волновала последнее время их обоих.
— По-моему, ты все-таки преувеличиваешь, — сказал Ратников. — Ты же сам говоришь: не прослеживается никаких деловых контактов, о которых мы могли бы не знать.
— Я молчу пока, Юра. Как смогу сказать что-то пояснее — скажу. Как он работает — в порядке все?
— Да отлично работает, я очень им доволен! Дотошный, нудный даже, а память, а скорость соображения — как у компьютера, ей-Богу! Он вообще-то золотой человек для дела, не хочется верить в плохое…
— Ну и не верь пока. Все равно уже — не скрывать же от него что-то, раз он работает!
— Да это и невозможно, я же тебе говорил! Он на ключевом месте, это нереально — скрыть хоть что-нибудь.
— Слушай, Юр, — спросил Псковитин. — А почему ты его поставил туда — что-то я о нем раньше не слышал…
— А я давно о нем знаю, — ответил Ратников. — Еще с тех пор, как…
— Это из тех, Сашкиных? — вдруг догадался Сергей.
— Да. А что?
— Дурак ты, Юрка, вот что! — возмутился Псковитин. — Ты забыл, как ты с ними расстался? Елки-палки, а я-то думал: откуда он взялся, этот Звонницкий!
— И что ты хочешь сказать? — Лицо у Юры стало напряженным, даже правая рассеченная бровь делала его не немного удивленным, как обычно, а сердитым. — Пойми, это не те люди, чтобы мстить! Мы с тобой уже привыкли всех подозревать — все правильно, у нас жизнь теперь такая. А это прошлая жизнь, понимаешь? Да, я с этими людьми разошелся, но это — моя юность, это вопрос моей души, моих жизненных устремлений, а не проблема экономического шпионажа!
Сергей видел, что Юрка взволновался, что он заводится, и мысленно обругал себя за то, что высказал ему свои подозрения — вместо того, чтобы потихоньку проверить эту линию, которая могла быть связана с Юриной «прошлой жизнью».
— Ладно, ладно, — примирительно сказал он. — Будем считать его ангелом. Я еще кое-что проверю для очистки совести — и все.
Юра никогда не спрашивал у Сергея, как он проверяет людей: знал, что это происходит не через «детектор лжи», — и ладно. Он понимал, что у подполковника Псковитина имеется достаточно связей в разных сферах, где работают теперь его бывшие сослуживцы.
— Надолго ты сегодня? — спросил Сергей.
— Нет, часов до пяти посижу.
По той едва заметной счастливой полуулыбке, которая мелькнула на Юрином лице, Сергей понял, что он встретится сегодня с Лизой.
— Юра, — решился он спросить, как ни тяжело дался ему этот вопрос. — Ты прости, что я лезу: ты где теперь живешь, на Котельнической? Ты пойми, я ж не потому…
— Да я понимаю, ну что ты! Я сам не разберусь, где. Вроде к ней не переезжал, но почти всегда у нее остаюсь. Не могу я ее на Котельническую привозить, и она чувствует — не хочет, мы даже не заговариваем об этом…
Сергей понял то, чего не договорил Юра: он ждал Юлиного приезда, чтобы попытаться решить все окончательно.
— Ладно, — Сергей тяжело поднялся из-за стола. — Ты один все-таки не езди. Ну что тебе стоит ребят вызвать? До понедельника, Юр. Если что — звони, я дома.
— Слушай, Сережа, ты почему не женишься? — вдруг спросил Ратников, когда Сергей уже стоял у двери. — Такие женщины вокруг тебя вьются! Я иногда как подумаю — приходишь один в свою эту берлогу юго-западную…
Сергей только усмехнулся: давно ли Юрка сам приходил один в свою Котельническую берлогу! Наверное, сейчас только почувствовал, по контрасту…
— Дуры, — спокойно объяснил он — не говорить же Юрке о том, что было с недавних пор истинной причиной! — Дуры попадаются, не хочу хомут на себя надевать. Вот как попадется не дура — сразу женюсь, честное пионерское.
Юра улыбнулся ему вслед; спускаясь вниз по лестнице, Псковитин спиной чувствовал его улыбку.
