11
Юля прилетела поздним вечером в пятницу, а уже в субботу утром Сергея поднял с постели Юркин звонок.
— Серега, не разбудил?
— Какая разница! Случилось что-нибудь?
— Да нет, просто… Я подумал — может, заедешь к нам вечерком, посидим?
«Вот новость!» — удивленно подумал Псковитин. Никогда такого не было, чтобы в первый день после встречи с женой Ратников собирался провести вечер в компании — обычно у него находились с ней занятия поинтереснее. Тем более что она и прилетела-то на пару дней!
— Или, если хочешь, — предложил Юра, — пойдем куда-нибудь. Говорят, в «Империи звука» приятно бывает…
Час от часу не легче! Поссорились они, что ли?
— Ну, пошли… — ответил он. — Скажи только, когда и куда. Не хотелось бы вам мешать…
— Почему же мешать? Просто посидим вместе, разве плохо?
Сергей, конечно, спорить не стал.
Они встретились часов в десять у ночного клуба «Империя звука» на Тверской, неподалеку от Кремля. Этот клуб организовали отпрыски знаменитых актеров, режиссеров и прочих великих людей, и всего за пару лет он превратился в одно из самых престижных мест ночной Москвы. Молодые хозяева отлично сумели сориентироваться в рыночной культуре, которую их отцы находили пошлой, — и заведение процветало. В нем, как говорили, изысканность московских богемных домов каким-то немыслимым образом сочеталась с бьющей в глаза роскошью, милой сердцу «новых».
Все это объяснил Сергею Ратников, договариваясь о встрече.
— Может, природа на них творчески отдохнула, — засмеялся он в телефонную трубку. — Ну а мы у них отдохнем!
Юля выглядела точно так, как и ожидал Сергей — если вообще можно было сказать, что он ожидал встречи с нею. Она стояла рядом с Юрой — высокая, ростом почти с него — и, держа мужа под руку, смотрела на посетителей клуба, выходящих из роскошных лимузинов, тем же взглядом, каким смотрела когда-то на своих деревенских ухажеров. Вид у нее был совершенно непроницаемый, и легкая улыбка в самых уголках причудливо изогнутых губ только усиливала это впечатление.
Сергей вспомнил, как Юра однажды рассказывал ему: именно эта улыбка, которую так нелегко уловить и почти невозможно сфотографировать, именно это ощущение загадки, которую заключало в себе ее лицо, походка — и сделали Юлю супермоделью, звездой «Вог» и предметом обожания фанатов и фанаток во всем мире. Конечно, в те годы была еще и мода на русских, но Юля хороша была сама по себе, независимо от моды.
Если бы Сергей привык обращать внимание на женскую одежду — кроме белья — он тут же заметил бы, как изысканно одета Юля Студенцова, верная спутница их детства. На ней было длинное вечернее платье, отливающее бронзовыми проблесками, которое, однако, не бросалось в глаза больше, чем небрежно сколотые волосы его обладательницы. Пряди волос, выбиваясь из прически, падали на открытые плечи — в вечернем сумраке казалось, что плечи светятся нежным, матовым сиянием. Корсаж платья был вырезан так, что вырез как раз и повторял линию плеч, подчеркивая их плавные очертания. На Юлиной высокой шее посверкивала ленточка замысловатой цепочки, оттеняя пленительную впадинку между ключиц.
Юрка тоже был хорош — в темно-оливковом костюме, светлой рубашке тончайшего полотна и галстуке с необычным геометрическим рисунком. И при взгляде на него тоже сразу заметна была не одежда, а неповторимое выражение его широко поставленных темно-серых глаз, глядящих на все с таким живым интересом, точно этот мир открывался им впервые…
Легкий вечерний ветерок перебирал Юрины темно-русые волосы, и он иногда отбрасывал их со лба быстрым движением.
На них оглядывались — очень уж эффектна была эта пара. «Зачем ему Лиза? — вдруг подумал Сергей. — Разве ему мало того, что он вот уже пятнадцать лет женат на красивейшей женщине, какую только можно себе представить?»
Он приехал на такси: выпьют ведь, надо полагать. Псковитин, как и Ратников, никогда не позволял себе садиться за руль пьяным, хотя был уверен, что провел бы машину по московским улицам, даже если бы на ногах не стоял.
Юрины глаза обрадованно сверкнули, когда он увидел Сергея. Он сделал шаг ему навстречу, Юля осталась на месте.
— Извини, опоздал, — сказал Псковитин, хотя приехал вовремя.
— Нет, это мы раньше немного, — возразил Юра.
Сергей видел, что тот действительно рад ему, и в этом, собственно говоря, не было ничего удивительного. При других обстоятельствах. Но сейчас, когда после необычно долгого отсутствия приехала Юля, — Сергей совсем не ожидал, что Юра решит провести вечер вместе. Да и Юлька какая-то отрешенная — правда, вид у нее всегда невозмутимый, но сегодня, кажется, чересчур.
— Привет, Сережа, — сказал она, когда Сергей подошел к ней. — Как дела?
— Спасибо, нормально, — ответил Сергей. — Давно не приезжала, даже я соскучился.
Он сказал это машинально, не вкладывая в свои слова даже желания сделать комплимент и не ожидая ответа.
— Да? А вот Юра, по-моему, не очень.
Юля произнесла эту фразу абсолютно спокойно, но Сергей почувствовал, что она обижена.
Она приезжала в Москву довольно часто — во всяком случае, не реже раза в месяц. А иногда и «без расписания» прилетала, когда выдавались свободные часы: Юля привыкла пользоваться самолетом, как другие пользуются метро.
И короткий свой отпуск они с Юрой всегда проводили вместе — в каких-нибудь экзотических местах. Хотя Сергей знал, что больше всего Юрка любит Крым, к которому привык с детства. Он сказал ему однажды:
— Я, знаешь, отплыл как-то от берега на Адриатике — где это мы отдыхали, маленькая такая глухомань под Венецией? — оглянулся на берег: отель стоит, пляж километров на двадцать, вот и все. Как вспомнил Ялту, домики эти на горах — обидно, больно, Сережа, и больше ничего…
Сергей понял тогда, о чем он говорит: ни о каком отдыхе в Крыму, раздираемом на части войной между бандитскими группировками, пока не могло быть и речи.
И, в общем, семейная жизнь Ратниковых была достаточно стабильной, несмотря на то, что вот уже лет десять Юля делила свое время между Москвой и Парижем, а Юра — между бизнесом и женой. Сергею казалось, никому из них даже привыкать не пришлось к такому, а не иному образу жизни, все получилось как-то само собой. О детях разговор не заходил, и Сергей даже не знал, что думает об этом Юра после пятнадцати лет законного брака.
В этот раз Юля долго не могла приехать, и не было ничего удивительного, что она не очень радовалась вечеру, который им предстояло провести втроем.
— Ничего правда не случилось, Юра? — спросил Сергей, когда они входили в зеркальную дверь клуба, немного пропустив Юлю вперед.
— Нет, — Ратников слегка покачал головой.
Небольшой полутемный зал был полон, сиял и мигал разноцветными огоньками подиум, слышались звуки настраиваемой аппаратуры — точно в оркестровой яме перед оперой.
— Да, — сказал Юра, оглядываясь. — Теперь понятно, на чем сыграли наши мажоры.
Мажорами он назвал мальчиков-хозяев, детей именитых родителей; впрочем, и сам он, по своему происхождению, вполне мог бы сейчас к ним относиться — если бы характер его был другим.
Сергей поискал глазами свободный столик. «Интересно, — подумал он, — да здесь, пожалуй, стоять бы не пришлось!»
Но к ним уже спешил высокий худощавый паренек с тонкой мальчишечьей шеей; одет он был в мешковатый пиджак цвета раздавленной земляники.
— Юра! — обрадованно воскликнул он. — А я тебя едва узнал!
— Что, так изменился? — спросил Ратников, пожимая руку молодому человеку.
— Да нет, просто не ожидал у нас увидеть — ты же, говорят, игнорируешь тусовки.
Тут он заметил Юлю и Сергея, и лицо его просияло гордой улыбкой.
— Ну, все здесь! — воскликнул он. — Юленька, неужели ты специально ради нас приехала?
— Ради кого же еще, Костик? — уголки Юлиных губ дрогнули в улыбке. — Видишь, в первый же вечер — прямо к вам.
— Правильно! — сказал Костик, не уловивший в ее голосе иронии. — У нас сегодня презентация новой программы, не пожалеете. Знаешь, кто будет? Сам Стас Незвецкий!
Это имя ничего не говорило ни Сергею, ни, кажется, Юре с Юлей. Зато Костика Сергей наконец вспомнил: тот был моложе их лет на десять, и они, разумеется, мало внимания обращали на сопливого пацана, сынишку солиста Большого, хотя тот и жил в их «академке».
Посетители клуба уже вовсю выпивали и закусывали — как в нормальном ресторане. Необычность клубного интерьера, о которой так много говорили в Москве, заключалась главным образом в том, что он был стилизован под «русский модерн». Однако утонченность, свойственная началу века, разумеется, нарушалась: как иначе было привлечь денежных нуворишей, не привыкших вдаваться в стилистические тонкости?
Изобиловали подчеркнуто дорогие предметы, многие из которых попросту показывали в телерекламе «Стиль жизни от Холдинг-центра». Словно изящнейший, выполненный летящим пером силуэт был наспех закрашен масляными красками. На стенах висели картины в манере Бакста и Бенуа, оправленные в массивные рамы «под золото».
— Да-а, столик надо было заказывать! — заметил Юра. — Кто ж знал, что у вас такой лом!
Говоря это, он подмигнул Сергею.
— Для вас — найдем! — горячо откликнулся на незамысловатый комплимент Костик.
Действительно, он провел их к столику, стоящему не слишком близко к подиуму, откуда тем не менее все было отлично видно и слышно.
— Это — для лучших гостей! — сказал Костик. — Смотрите же, почаще к нам приходите!.. Ну, не буду вам мешать — наслаждайтесь!
С этим приятным пожеланием Костик растворился в пестрой толпе: видимо, отправился вылавливать наиболее достойных.
— Ума не приложу, Юра, — заметил Сергей. — Отчего твое присутствие так желательно для этих пацанов?
На самом же деле он подумал: может быть, они просто попадают под неотразимое обаяние Юркиного взгляда, и им, как и многим другим, как и деловым партнерам Ратникова, необъяснимо хочется быть объектом того веселого интереса, который светится в его глазах.
— Брось ты, Серега, — махнул рукой Ратников. — Это потому, что мы с тобой сегодня не одни, а с Юлей!
Едва они успели усесться, на сцене появился высокий эффектный парень в блестящем костюме и объявил Стаса Незвецкого. Как уже успел краем уха расслышать Сергей, Стас был молодой, но не восходящей, а уже взошедшей звездой.
Музыканты наконец настроились, и в ту же минуту сам Стас показался на подиуме. Его появление было встречено восторженными криками из полутемного зала. Стас начал петь, и даже Сергей быстро понял, что голоса у него нет совсем: это чувствовалось, несмотря на все электронные преломления, которые проходил каждый звук.
Но музыка — она потрясла Сергея, не считавшего себя большим ее знатоком! Живые, томительные звуки скрипки сочетались с аккордами синтезатора; звуки обрушивались и звенели, звали, томили — они заполняли, казалось, не только полутемный зал, но и бесконечное пространство над домами, над Москвой и над землей…
Сергею хотелось, чтобы Стас поскорее замолчал и не мешал ему нырять в эти мощные волны.
— Правда — империя, — произнес Юра, когда отзвучала первая песня. — Ну и звукореж у них, не говоря уж о музыкантах!
Сергей ждал следующей мелодии, с раздражением наблюдая, как Стас раскланивается под аплодисменты и восторженные крики поклонников.
Незвецкий был высоким, спортивного вида парнем, но что-то в его внешности казалось необычным.
— Смотрите, как он вписывается в здешний интерьер, — сказал Юра, точно угадав, что Сергей размышляет о Незвецком. — Мускулы, майка черная — все при нем, а глаза — как у кокаиниста, и грим, и голову так откидывает — вот-вот начнет Северянина читать!
Толпа поклонниц уже стояла возле подиума, снизу вверх обожающе глядя на кумира. Он не заставил их долго ждать, и Сергей снова погрузился в звуковую бездну, которую, как случайный вскрик, то и дело прорезал голос певца.
Когда Стасова программа закончилась и присутствующие отхлопали, откричали, — никто уже не мешал полностью заняться выпивкой и закуской. «Империя звука» мгновенно превратилась в обыкновеннейший ресторан, притом не слишком высокого уровня.
— Не кажется вам, что мы здесь засиделись? — спросила Юля. — Программа окончена, можно идти — по-моему, дома гораздо приятнее.
Она говорила это как бы в пространство, но, конечно, ее слова относились не к Сергею, не от него она ждала решения. Юра молчал.
В это время Сергей заметил, что Стас Незвецкий уже сидит за соседним с ними столиком. Однако он не выпивал, а беседовал с молоденькой корреспонденткой; перед ним лежал включенный диктофон.
— Стас, скажи — ты любишь красивых девушек? — спрашивала корреспондентка.
— Пожалуй, — задумчиво отвечал Стас. — Я влюбчив, но должен предупредить ваших читательниц: одной девушки мне мало — я слишком влюбчив. А вообще-то, — заключил он, — в женщине мне больше всего нравятся не ножки, а извилины!
Услышав эти слова, улыбнулась даже Юля. Юрка и вовсе расхохотался, толкая Сергея под столом ногой.
— Как ты думаешь, Серега, — спросил он, давясь смехом и стараясь говорить потише, чтобы не привлечь внимания Незвецкого, — в каком месте ему нравятся у женщин извилины?
Стас, наверное, все-таки услышал его смех: он резко обернулся. Но взгляд его остановился не на смеющемся Ратникове, а на Юле — и Незвецкий замер с уже открытым для возмущения ртом.
Юля смотрела прямо на него, на губах ее порхала та самая неуловимая для фотографов улыбка; не узнать ее Стас не мог. Забыв про корреспондентку, он встал из-за стола и направился к Юлии Студенцовой.
Кругом кричали, танцевали, кто-то уже бросал музыкантам деньги, чтобы они исполнили «Малиновку», как в старом добром привокзальном ресторане; гулянка шла вовсю.
— Вы разрешите? — Стас остановился перед нею. — Вы разрешите пригласить вас потанцевать, Юлия Студенцова?
Поклонницы, обступавшие его столик, зашушукались. Юля выдержала паузу — что, кажется, не стоило ей ни малейшего усилия — и, по-королевски кивнув, встала, одновременно подавая руку Незвецкому.
Когда они танцевали, удалившись от столика, взгляды собравшихся устремлялись только на них — и неизвестно, кто привлекал больше внимания: певец или супермодель.
Проводив жену взглядом, Юра усмехнулся:
— Может, нам с тобой надо было дружно подняться и сказать, как в фильме: «Ана нэ танцует»?
— Да пусть уж, — улыбнулся Сергей. — Юля любит танцевать…
— Любит? — спросил Ратников, и Сергей удивленно посмотрел на него, расслышав какие-то странные интонации в его голосе. — Ты думаешь, она любит танцевать?
— Что ты имеешь в виду?
— Я сам не знаю, — лицо у него было теперь просто печальным. — Я не уверен, любит ли она — во всяком случае, это не отражается в ее глазах…
— Что — не отражается? — спросил Сергей. — Любовь к танцам?
— Что? — Юра тряхнул головой. — Да ничего. Просто — Юля права, можно ехать. Сейчас, натанцуются — и поедем, да? Мы на машине, я не пил — поехали к нам, а?
Сергей смотрел на Юру со все возрастающим изумлением. «Да что ж это с ним? — думал он. — Сейчас еще и переночевать у них предложит… Как будто боится остаться наедине с женой!»
Неожиданная, но простая и ясная мысль вдруг обожгла Псковитина: он понял причину внезапных Юриных просьб…
Незвецкий подвел Юлю к столику.
— Я надеюсь… — произнес он тем самым тоном, который Юра называл северянинским.
— Юля, ты домой хотела? — спросил Ратников. — Можем ехать. Или ты побудешь еще?
— С какой стати мне здесь быть, Юра? — Она удивленно посмотрела на мужа. — Да ты никак ревнуешь, а? Вот новость! Юрочка, ты ревнуешь меня к мальчику, неужели?
Ратников пожал плечами. Все втроем они прошли к выходу, пробираясь между танцующими. Костик подскочил к ним у самой двери.
— Ну, как вам, ребята? — спросил он.
— Отлично! — искренне ответил Ратников. — Кто вам придумал название, а, Костя?
— А звукореж наш и придумал. Классно работает, правда?
— Правда, — подтвердил Псковитин. — Даже певец ему не слишком мешал. Ну, бывай, Костя, спасибо.
— Мы придем еще. — На прощание Юля одарила мальчика пленительным взглядом невозмутимых глаз. — Спасибо за чудный вечер!
Юлин темно-синий «рено», на котором она ездила в Москве, стоял рядом с паркоматом, недавно появившимся на Тверской. Впрочем, паркомат не работал, а рядом с ним прохаживался солидного вида мужчина и получал наличными с желающих оставить машину.
До «высотки» на Котельнической набережной доехали по вечерним улицам быстро. Юра молчал, глядя на дорогу, и Сергей, сидевший рядом с ним, не знал, как прервать это молчание. Молчала и Юля, ее почти не слышно было на заднем сиденье.
Они вошли в огромный подъезд, и Сергей вспомнил, как пришел сюда впервые, когда Юрка только что купил эту квартиру.
— Ничего себе! — удивился он тогда. — Зачем подъезды-то большие такие — лучше бы квартиры сделали побольше!
— Не волнуйся, — улыбнулся Ратников. — На квартиры тоже осталось. А что, пусть будут большие подъезды, разве плохо? Это ведь что-то значит…
— То есть? — удивился Псковитин.
— Это значит, что у здания есть какая-то скрытая идея, которая не умещается в его назначение, понимаешь? Я, когда квартиру здесь решил покупать, специально присмотрелся — и в МИДе, и в «Украине». Да и в Университете то же самое. Они все не примитивные, не для того только, чтобы есть да спать…
— Нравится тебе сталинская мощь! — усмехнулся Псковитин.
— При чем здесь мощь, да еще сталинская! Я и сам пока в этом не разобрался — что так привлекает в этих излишествах…
Сергей не понял тогда, о чем говорил Юра. Так бывало часто: он не понимал, но это было неважно. Когда Ратников говорил что-нибудь такое, Сергей видел то, чего не видели многие понимавшие — Юрину светящуюся душу…
Юрка любил сидеть на кухне — да разве он один, многие в Москве сохранили привычку к кухонным посиделкам, даже если семья переставала ютиться в малометражке и в них не было больше необходимости.
Но Юля накрыла кружевной скатертью низенький столик в просторной гостиной, расставила бокалы, нарезала сыр, принесла фрукты. И они уселись втроем в огромные кресла вокруг стола, глядя друг на друга — люди, знающие друг друга с того самого момента, когда вспыхнуло их сознание в младенческой тьме.
Они молчали.
После того как мгновенная и мучительная догадка пронзила Сергея, он украдкой наблюдал за Ратниковым и Юлей, с тоской ловя подтверждение ее… На столе горели свечи в хрустальных подсвечниках, живые огоньки пламени плясали в Юлиных глазах; Юрины глаза были опущены.
Сергей не считал себя особенно проницательным человеком — во всем, что касалось едва уловимых нюансов человеческого поведения. Жизнь приучила его быстро анализировать ситуации, доверять чутью в ожидании опасности — и все это требовало столько сил, что на другие тонкости их просто уже не оставалось.
Но сейчас он чувствовал себя так, словно у него открылось какое-то необъяснимо зоркое понимание происходящего. Он понимал, о чем думал Юра, когда смотрел на танцующую жену. Он понимал причину непроницаемости ее взгляда. Он понимал, что именно позволяет ей держаться с той светской непринужденностью, которой многие так никогда и не достигают. Юля была настоящая светская женщина, и дело было не только в парижской выучке — скорее выучка лишь пришлась впору. В ней, в ее восхитительном теле и загадочной душе, чувствовалась какая-то неведомая дистанция — Сергей отчетливо ощущал ее, хотя не понимал, от чего так отстранена жена его друга Юля Студенцова…
Он спросил ее об агентстве, хотя его мало интересовали подробности — во всяком случае, до тех пор, пока они не затрагивали безопасности «Мегаполис-инвеста». Юля рассказала вкратце, и Псковитин еще раз отметил, как точно, без лишних слов, она умеет изложить главное — она и в школе была отличницей, ее часто вызывали, чтобы подвести итоги урока или что-нибудь в этом роде. Ничего удивительного, что она тоже занялась бизнесом, подумал он.
Сергей знал толк в красивых женщинах, и хотя Юля никогда не привлекала его как мужчину, он даже безо всякого практического интереса понимал, как она хороша. Неудивительно, что молоденький Стас Незвецкий обалдел, едва взглянув на нее!
В свои тридцать три года она сохранила девическую матовость кожи, стройность фигуры и блеск пышных золотисто-каштановых волос. Но вдобавок ко всему этому Юля приобрела то, чем не обладают юные девушки: поразительное умение держаться, выверенность каждого движения, жеста и взгляда.
«Зачем ему Лиза? — снова с тоской подумал Псковитин. — В Юльке же все есть, что нужно для счастья…» Но в то же мгновение, когда подумал об этом, он усомнился в своей уверенности, глядя в таинственные свечные блики в ее глазах.
В эти минуты, у себя дома, рядом с любимым и любящим мужем, Юля была настолько сама по себе, что казалась инопланетянкой… «Может, она всегда была такая? — подумал Сергей. — Да ведь я не замечал как-то, и Юрка, по-моему, тоже».
Ему не пришло в голову, что сам он каким-то магическим образом заметил Юлину отстраненность только тогда, когда она стала очевидной для Ратникова…
— Как я устала, Юра, — вдруг сказала она. — Просто передать не могу, как я устала. Пока работаю — не чувствую, а стоит попасть в Москву — и хочется лечь на диван, ноги вытянуть и смотреть в потолок; сил нет.
Она смотрела на мужа взглядом, в котором было ожидание: любая женщина могла рассчитывать после этих слов на сочувствие, хотя бы показное — а уж тем более естественно было ожидать сочувствия от такого человека, как Юра. Но он молчал, и в Юлиных глазах снова промелькнула обида.
Сергей понял, что пора уходить — зачем присутствовать при этом незримом выяснении отношений, зачем вообще мешать их выяснить в спокойной обстановке?
— Ну, ребята, — сказал он, поднимаясь. — Спасибо за отличный вечер, мне пора. Я, знаешь, Юлька, тоже устал, хоть из Москвы и не выезжал давно. Пойду, правда, лягу на диван и буду в потолок смотреть. Я тебе не нужен до понедельника, Юр?
— Ты-то ему всегда нужен, — ответила за мужа Юля. — Ладно, Сережа, пока. Приеду снова — увидимся.
Но увидеться им пришлось еще до ее отъезда.
Ратников зашел к нему утром в понедельник, когда Псковитин только что приехал в офис.
— Слушай, — сказал он. — Ты не мог бы сегодня Юлю проводить в Шереметьево?
— Конечно, мог бы. А ты что — нет?
— Да, понимаешь, Ростальцов из Англии вернулся, англичан привез, а мы ведь как-то мало ими последнее время занимались, не упустить бы… Один — член парламента, завтра утром уезжает. Я должен с ними сегодня вечером разговаривать. Думал, она в воскресенье улетит, проводил бы сам — а у нее дела оказались в понедельник, вот и… Так отвезешь?
— Без проблем, — пожал плечами Псковитин. — Когда самолет?
Юркино объяснение было более чем основательным, Псковитин тоже знал о приезде англичан. И все-таки — не было прежде таких англичан, из-за которых Юра не проводил бы жену…
Сергей заехал за Юлей к «Националю», подождал у бокового входа. По телефону она объяснила, что должна закончить какие-то переговоры: в «Национале» вскоре открывался парижский «Максим».
— Ты будешь на открытии? — спросил Сергей, когда Юля села в машину.
— Нет, не получается. Я потом приеду, устроим здесь презентацию нового агентства.
Лицо у нее было невеселое — но едва ли потому, что ей не удается быть на открытии московского «Максима». Сегодня, как, впрочем, и всегда, она выглядела неотразимо: в длинном красном плаще из какой-то воздушной ткани, который не столько согревал ее, сколько оттенял безупречную стройность.
Был конец дня, на улицах уже начались пробки, и они выбирались на Ленинградский проспект с черепашьей скоростью. Юля долго молчала, словно размышляя о чем-то, молчал и Сергей, не желая ей мешать.
— Скажи, Сережа, — вдруг нарушила молчание она. — У Юры кто-то появился?
«Ничего себе вопросик!» — подумал Псковитин. Даже если бы это было так — еще не хватало становиться информатором его жены!
— Ну, Юля, — укоризненно произнес он. — Спроси что-нибудь полегче. Что я, сторож при нем?
— Ты все время рядом с ним, — возразила Юля. — Кому знать, как не тебе — необязательно, чтобы он тебе сообщал. А иначе — я не понимаю, что с ним происходит. Он какой-то в этот приезд… Я вижу, он не рад мне, хотя и старается держаться так же, как обычно. И проводить не поехал…
— Да у него просто переговоры сейчас, — попытался объяснить Сергей. — Ты же сама теперь этим занимаешься, должна понимать.
— Я понимаю. Но мне показалось, он воспринял эти переговоры с облегчением. Сережа, я не слепая — хотя, конечно, мало остается времени на все это. С ним что-то происходит — что?
— Ну, вы редко видитесь, живете практически на два дома, — сказал Сергей. — Чему ж ты удивляешься? Он же не мальчик, чтобы всегда быть в восторге.
— Ты не понимаешь. Дело не в двух домах, он ведет себя по-другому… Ну, я не хочу объяснять подробно. Мы всегда жили порознь — во всяком случае, расставались периодически. И никогда такого не было. Мы оба привыкли, нас обоих это устраивает — и вдруг… Значит, у него кто-то появился, я не вижу других причин.
Сергей пожал плечами. Что он мог сказать? Конечно, у Юрки всегда бывали какие-то бабы — чему удивляться, когда жена далеко! Некоторых Сергей знал — хоть ту же Кариночку, некоторых — нет; но, во всяком случае, он был уверен, что все эти связи ничего не значат для Юры. И Юля не могла об этом не знать: она была женщиной без лишних комплексов.
Но самое удивительное заключалось в том, что у нее, красавицы и супермодели, кроме Юры, никогда не было никого! Ратников ни с кем, включая Сергея, не обсуждал интимные вопросы, но об этом он сам сказал ему однажды, и тот почему-то понял, что это правда.
Это было какое-то неназванное, но неотменимое условие их брака, еще до того, как они поженились — с того дня, как Юля поехала на свой первый подмосковный конкурс красоты. Не то чтобы Ратников ставил ей условия — она сама поставила их себе и никогда от них не отступала. Юрка сказал ему тогда об этом просто:
— Ей не нужны любовники, вот она их и не заводит. Ей есть на что тратить силы, время, и ей проще прилететь в Москву даже на одну ночь, чем затевать эту волокиту. И потом, она ведь меня любит, и я ее люблю.
В последнем сомневаться не приходилось: вся их жизнь, с самого детства, была тому доказательством. Сомнения появились у Сергея только в последнее время, но он вовсе не собирался делиться ими с Юлей — достаточно того, что она поняла сама.
— Я не знаю, Юль, — сказал он. — Поговори с ним сама, при чем здесь я?
— Как ты себе это представляешь? — прищурилась она. — Я спрошу: Юрочка, нет ли у тебя любовницы? Очень будет мило! Ладно, что об этом говорить.
Она действительно замолчала, глядя на запруженную машинами дорогу. Сергей видел, что Юля обижена, уязвлена. Но он не мог прочитать других чувств в ее прищуренных глазах…
Когда он возвращался из Шереметьева, невеселые мысли одолевали и его самого.