Вместо меня
Его зовут Ник. Ему тридцать пять лет. Он молод, красив и талантлив. И все это — не пригодилось. Красота, ум, талант — все уходит, как дым в трубу. Никому не надо.
Десять лет назад Ник окончил театральную школу. О! Какое было время... Как они пели, пили, мечтали, любили... Как он просверкнул на выпускном спектакле... Все думали, взошла новая звезда. А потом все кончилось. В Англии много безработных актеров. И Ник среди них.
Катрин говорила: «Ты лучше всех. Ты единственный». И родила ему двоих детей, мальчика и девочку. А через пять лет вышла замуж за зубного врача с хорошей практикой.
Ник — красивый и талантливый, но ничего не зарабатывает и на всех обижается. Все вокруг виноваты. Бедный и нервный человек может надоесть кому угодно. Катрин ушла и увела детей, и увела свою любовь и заботу. И мебель. Ник остался в пустом доме. Спал на полу. Попытался устроиться официантом, но тоска по семье и невостребованный талант плакали в нем, и Ник задумывался посреди ресторанного зала, натыкался на посетителей, ронял подносы. Его выгнали.
Тридцать пять лет — не много. Но и не мало. К этому времени все должно состояться. А у него все рухнуло. Ник оказался в руинах своей жизни.
Можно, в конце концов, жить и в руинах. Но подоспело еще одно несчастье. Его мама попала в автомобильную катастрофу. Случилось так, что водитель грузовика — какой-то неизвестный водитель какого-то грузовика — умер за рулем от сердечного приступа. И грузовик — неуправляемый, как рок, мчался по дороге. И врезался в машину его мамы. В результате — множественные переломы, множественные операции — мелкие и крупные.
Врач госпиталя, — молодой и серьезный, сказал, что лечение будет долгим. Понадобится много времени и много денег.
Когда все рушится и обломки падают на голову, на что рассчитывает человек? На чудо. И вот оно — чудо.
Вернувшись домой, Ник стал рассматривать газету с предложениями работы и наткнулся на объявление: «Мистер Соколов хочет отправиться в путешествие по России, и ему нужен секретарь».
Мистер Соколов — странное сочетание. Мистер — значит англичанин. Так же как мсье — значит француз. Соколов — типичная русская фамилия. Получается — русский англичанин.
Именно так и оказалось: Соколов — русский по происхождению. Но всю жизнь прожил в Англии. В начале века он был вывезен восьмилетним мальчиком из России. И в конце жизни, глубоким стариком, решил посетить свое родовое имение на Волге. Зачем? А непонятно. Тянет.
Еще несколько слов о мистере Соколове. Ему восемьдесят три года. Парализован. Его жизнь протекает в коляске. Миллиардер.
В молодости это был пьяница, развратник, обжора, драчун и гениальный бизнесмен. Моцарт бизнеса. Сейчас все в прошлом. Он не может ни есть, ни пить — тяжелый цирроз. Протертая диета и минеральная водичка. О драках и женщинах говорить не приходится. От дел отошел. Скучно. Да и зачем? Умножать богатство внукам? Того, что останется, им хватит на четыре жизни.
Что же вместо всего? Пустота. Тоска. Ненависть к живущих!. К тем, кто останется жить вместо него.
Соколов хочет побывать в родовом имении на Волге, прикоснуться к корням. И взять секретаря, молодого человека. И заставить его делать то, что он сам уже не может: есть, пить, драться, развратничать. Жить вместо себя. А он, Соколов, будет при сем присутствовать. Как зритель в театре. Воспринимать опосредованно.
Гордый человек на это не пойдет. А с барахлом связываться неинтересно. Значит, надо взять гордого, достойного, и сломить. Купить. Подчинить. Подавить. И заставить.
Ник ни о чем таком не подозревал, когда пришел по адресу. Они знакомятся. Видят друг друга. Старик — симпатичный, легкий, с большими, как у кузнечика, сумасшедшими глазами.
Ник тоже нравится Соколову. Старик — мудрый, как змий, видит все и сразу: хрупкую душу, нестойкую артистическую сущность, бедность, практически нищету, нежность души, доверие к жизни и надежду. Старик понимает — такого жалко ломать. Но оттого, что жаль — хочется еще больше. Соколов постепенно уходит из этого мира, и ему ничего не жаль. Пусть за его спиной останутся выжженные города, искалеченные судьбы.
Соколов назвал сумму. Ник не поверил. Ему показалось, что он ослышался.
— Сколько? — переспросил Ник.
Соколов повторил. Все правильно. Ник не ослышался. Он был хороший актер и поэтому хорошо сыграл невозмутимость.
— Согласен, — спокойно ответил Ник.
За такие деньги он готов на все. Кроме убийства, конечно. Хотя, как знать.. Смотря кого убить и за что... Если за дело, то почему и нет. За такие деньги. На эти деньги можно купить свой театр, вылечить маму, вернуть Катрин. И всего за месяц работы...
Через неделю вылетали в Москву. Соколова провожала куча родственников. И даже здесь, в аэропорту, было заметно обоюдное раздражение. Это раздражение близких людей, давно знающих друг друга и неинтересных друг другу духовно. Нравился старику только восьмилетний мальчик, правнук. Он подозвал его и поцеловал на прощание. Мальчик незаметно вьггер щеку. Ему было неприятно прикосновение старости. Ник увидел, и ему стало жаль старика.
В России сели на теплоход, который делал круиз по Волге. На пароходе плывут русские артисты, политики, работает бар. По вечерам концерты, дискотека. Всеобщий праздник.
Лето. Погода стоит чудесная. Возле крупных городов пароход останавливается, и тогда туристы выезжают в город и осматривают архитектуру этапа развитого социализма. Однотипное убожество. Но иностранцы на отдыхе. Они благодушны и равнодушны. Что им чужая жизнь.
Ник и Соколов подолгу беседуют на палубе. Ник читает старику стихи. Он очень хорошо читает. И поет песни, он очень хорошо поет, испытывает вдохновение. Возле них останавливаются люди. Молодая блондинка подошла и сказала по-русски: «Потрясающе...» А потом перевела на английский.
В глазах пароходной публики Ник — не просто секретарь богатого старика, а именно тот, кто он есть на самом деле: нежный, красивый и ошеломительно талантливый. Ник как бы возвращается к себе, и за это он обожает своего старика.
Но однажды утром, когда все в столовой ели свой маленький завтрак: кофе, булочки, джем, — Соколов заказал икру и бутылку водки. Официант принес порцию икры.
— Нет, — сказал Соколов. — Банку.
Официант кивнул, он понимал по-английски, и принес стеклянную стограммовую баночку икры.
— Нет. — Соколов показал руками. — Большую. И ложку.
Официант с невозмутимым лицом (тоже актер) принес трехкилограммовую банку икры, в нее была воткнута большая ложка.
— Ешь, — сказал старик. — И пей. А я посмотрю.
— Я утром не могу пить, — извинился Ник.
— Когда я был молодой и бедный, у меня была мечта: есть икру ложками. Много. До отвала. Но не было денег. А теперь у меня есть деньги, но нет здоровья. Я хочу, чтобы ты осуществил мою мечту.
Ник посмотрел на Соколова. Они обменялись взглядами, и Ник понял, что деньги платятся за ЭТО. Не за чтение стихов.
— Я очень долго пробивался к богатству. На эту войну ушла вся молодость. Мне ее жаль. Я хочу, чтобы ты был возле меня и жил мою молодость вместо меня.
Ник молчал.
— Ты можешь отказаться. Это твое право. Но тогда ты не получишь ни копейки и будешь возвращаться в Англию за свой счет.
— А сколько надо съесть? — спросил Ник.
— Всю банку. Я мечтал не пробовать, а обжираться.
Бармен смотрел на них из-за стойки своего бара, и было видно, что все понимает.
На пятнадцатой рюмке и пятнадцатой ложке Нику стало плохо. Он побежал на палубу и начал блевать в воду. Многие видели. Это было очень стыдно.
Бледный, пьяный, несчастный, в холодном поту Ник лежал у себя в каюте. Сердце билось редко и слабо. К нему пришла молодая врачиха, и он узнал в ней ту, которая подошла и сказала: «Потрясающе».
— Как тебя зовут? — спросил Ник.
— Юлия.
— Мою кошку зовут Джулия. Я ее очень люблю. Я по ней скучаю. — И Ник заплакал. Он был пьяный.
Несколько слов о Юлии. Ей 25 лет. Она закончила медицинский институт. Ее молодая мама вышла замуж во второй раз, и, чтобы освободить молодоженам жилье, Юлия устроилась работать на корабль. Возвращаться ей практически некуда. Она, конечно, может вернуться и жить с мамой и отчимом, и спать на кухне. Но что это за жизнь...
Юлия — красивая, умная и нежная. И ждет настоящей любви. Почти все иностранцы и почти все русские предлагают ей свою любовь. Но это все не то, что ждет Юлия.
Богатые предлагают деньги. Сильные — силу. Умные— ум. Бармен Боря предлагает все сразу: деньги, силу и ум. Но чего-то главного никто не может предложить. Такого, от чего сердце заходится и замирает, а потом начинает работать в другом ритме. И уже ты — не ты. А кто-то новый.
— Ты похожа на мою кошку, — сказал Ник. — Я тебя очень люблю.
Юлия слушала его сердце, низко склонившись. Ник вдруг заснул. Она на него смотрела. Мужчина-ребенок, со слезами на ресницах. Хрупкий гений.
Она погладила его по шее. Он счастливо улыбнулся во сне.
Вечером на теплоходе показывали кино. Это была русская картина «Летят журавли». С английскими субтитрами. Там солдаты шли, проваливаясь в болото. А главный герой упал, и над ним закружились березы.
— Смейся, — приказал Соколов.
— Зачем? — шепотом удивился Ник. — Это же очень грустно.
— Грустное и смешное рядом.
На экране шла наша война. Зал притих. И вдруг в тишине зала раздался неуместный и довольно идиотский хохот Ника. Все оглянулись.
Когда фильм окончился и свет зажегся, все старались на него не смотреть. Самое ужасное было в том, что в зале находилась Юлия. Она тоже старалась на него не смотреть. Ник захотел объясниться. Он подошел к ней, но Юлия не стала слушать. Отошла.
Ночью Ник не мог заснуть. Потом принял снотворное и провалился в сон, и в этот момент его потребовал к себе Соколов. Соколову не спалось и хотелось поговорить. Пришлось делить с ним беседу. Они сидели на палубе, под светом звезд, за бортом журчала вода. Соколов рассказывал о своей главной любви. Его главная любовь была похожа на женщину-врача. Она как две капли воды походила на Юлию.
— Я хочу, чтобы ты занялся с ней любовью, — неожиданно заключил Соколов.
— Надо, чтобы и она этого хотела, — растерялся Ник.
— Вовсе не обязательно. Возьми ее силой. А я посмотрю.
— Нет! — вскричал Ник. — Она не проститутка. Она порядочная девушка. Она мне нравится.
— Тем лучше, — сказал Соколов.
Ник пошел в бар и напился уже по собственному желанию. Ему надо было поделиться с кем-то, излить душу. Вот, оказывается, что он продал Соколову. Честь и совесть. Он должен стать мерзавцем. Бармен Боря не комментировал. Слушал молча. И понимал.
Вечером была встреча с русскими банкирами и политиками. Они тоже плыли на корабле. Новые русские свободно говорили по-английски. Особенно активным и агрессивным был политик Желтовский. Он тряс пальцем и угрожал.
— Он плохо на тебя смотрит, — заметил Соколов. — Побей его.
Нику давно хотелось кого-то побить, выплеснуть свое состояние. Он взял стакан виски, подошел к Желтовскому и плеснул ему в лицо. Желтовский драться не стал. Этим занимались его телохранители.
Они вытащили Ника на палубу и одним ударом вырубили его из окружающей действительности.
Когда Ник открыл глаза, он увидел небо и Юлию. Его голова лежала у нее на коленях. Он сказал:
— Лучше бы ты была проститутка...
Юлия резко поднялась. Голова Ника, лишенная поддержки, гулко стукнула о палубу.
Утром корабль остановился возле города Тольятти. Ник сбежал с корабля. Пришел в гостиницу. Администратор гостиницы сказала, что мест нет, но, посмотрев в паспорт, сообразила, что перед ней иностранец и потребовала доллары. Ник отдал то, что у него просили.
Номер оказался плохим. К тому же за стеной что-то чинили и заколачивали. Ник лег на кровать и отвернулся лицом к стене. С равным успехом он мог лежать и в каюте.
Ближе к вечеру спустился в ресторан. Играл оркестр. Танцевали люди. Они были счастливы по-своему.
За столом к Нику подсела компания. Они наливали ему водку. А потом стали петь. Русские песни — замечательные. У Ника на глазах были слезы. Веселая возрастная тетка обнимала Ника, и ему казалось, что это его мама. Жизнь как-то налаживалась. Но это была не его жизнь. Чужая страна, чужие люди. У него есть свой город и своя мама.
Ник покинул ресторан. Нашел телеграф. Заказал номер. Телефонистка приняла заказ и велела ждать. Ник ждал в пустом телеграфе. Дремал. Телефонистка пригласила его в кабину.
— Ты где? — спросила Катрин.
— В России.
— Где? — не поняла Катрин.
— В России, — прокричал Ник.
— А что ты там делаешь?
— Путешествую.
— Вот так, — сказала Катрин. — Ты путешествуешь, а я должна заниматься твоими делами. Мне звонили из госпиталя. Через пять дней выписывают твою мать. А тебя нет. Она дала мой телефон. Я не могу ее взять к себе. Я беременная. У меня будет ребенок. Понял?
— Ну да, — сказал Ник. — Раз беременная, то будет ребенок. Чего же тут не понять?
— Ты еще и обижаешься. Ты всегда умеешь перекладывать свои проблемы на других. А когда другие не хотят решать твои проблемы, ты обижаешься.
— Не кричи, — сказал Ник. — Мне хуже, чем тебе.
— Тебе всегда хуже всех.
Катрин бросила трубку. Ник сел на стул в пустом телеграфе.
Телефонистка тепло смотрела на него и тоже чем-то походила на его маму. Казалось, что человеческая доброта имеет свое лицо, и это лицо его мамы.
Ник поднялся, поправил сумку и пошел обратно на корабль.
Смеркалось. Корабль готовился к отплытию. Стал медленно отваливать от берега.
— Эй! — заорал Ник и помчался что было сил. Между берегом и кораблем было уже метров десять. Немного, но не перепрыгнешь. Ник скакнул в воду и добрался вплавь. Его заметили и помогли. Мокрый и протрезвевший, он появился на верхней палубе. Палуба оказалась пуста, но на носу звучал звонкий смех. Ник пошел на смех и увидел двоих: Соколова и Юлию. Соколов пел и танцевал колесами. Он очень хорошо пел и танцевал колесами. Куда девался раз-пратный, мерзкий, парализованный старикашка?
Они обернулись и увидели Ника. Юлия смутилась и сказала:
— А я думала: вы не придете. Но мистер Соколов меня успокаивал. Он был уверен, что вы вернетесь.
Ник стоял, не двигаясь. С него стекала вода.
Мистер Соколов знал жизнь. Знал, как деньги могут взять за горло и душить. Два обстоятельства могут взять за горло: деньги и старость.
Юлия ушла. Ник и Соколов остались вдвоем.
— Ты обиделся. Я понимаю, — сказал старик. — Я был на твоем месте. Я тоже был секретарем у одного старика миллионера. Он пообещал мне: если я выдержу, он подарит мне фабрику шариковых авторучек. Знаешь, что он попросил? Чтобы я съел говно. Не икру. А говно. И я съел. И получил фабрику.
Ник молчал.
— Я же не просил тебя сделать что-то невероятное. Переспать с женщиной, это даже приятно.
А дальше действие развивалось самым непредсказуемым образом. Юлия сама пришла к Нику в каюту.
— Расскажи мне про твою кошку, — попросила Юлия и обняла Ника.
Но Ник знал, что в стене есть дырка, а в ней тусклый взгляд старика. Ник сидел и не двигался. Юлия решила, что англичанин робеет, и взяла дело в свои руки. Но, как говорит английская пословица: «Чтобы красиво подраться, надо двоих». То же самое в любви. Надо двоих. А Ник сидел, как каменный гость.
Юлия обиделась и ушла. Ник лег спать, вернее, притворился спящим. А через час он выбрался из своей каюты, забежал в медицинский кабинет, где дежурила грустная красивая Юлия. И там, на узком диване, он был счастлив как никогда в своей жизни.
— Давай поженимся, — сказал Ник.
— Давай, — тут же согласилась Юлия.
— Только я бедный, — предупредил Ник.
— У тебя есть ты, — возразила Юлия. — И у меня будешь ты. — Рядом с ней все было просто и весело.
Однако Соколов настаивал на своем заказе. И его пришлось выполнить. Была каюта Ника. Ничего не подозревающая Юлия. И взгляд старика.
А потом Юлия обо всем узнала. Ей доложил бармен Боря. Состоялось выяснение.
— Это правда? — спросила Юлия.
— Правда, — сказал Ник.
Юлия наотмашь дала ему пощечину. Из его носа пошла кровь. Ник закрыл лицо руками.
Юлия усадила его на стул. Стала останавливать кровь. Закинула его голову. Положила на переносицу холод.
— Пойми, — начал Ник, глядя ей в глаза.
— Не хочу понимать, — отказалась Юлия. — Есть вещи, которые я не хочу и не буду понимать. Ты меня предал. Ты меня продал. Ты продал мою веру в людей...
Корабль остановился возле большого портового города. Именно здесь, под этим городом, — родовое имение Соколовых.
Ник везет старика на коляске. Дорога идет через поле.
Синее небо. В небе заливается жаворонок. Влюблен, наверное. Вот и заливается. Дорога заворачивает в лес. Вдруг лес расступается и перед ними — барская усадьба. Дом с колоннами. Сад. Крупная, ставшая дикой, малина. Сосновая аллея. В глубине пруд и купальня. Ник остановил коляску. Старик дрожит. Напрягается. И вдруг встает на ноги. И падает.
Он лежит маленький, седой и вытянутый. И совершенно спокойный. Как будто выполнил главное дело своей жизни.
Ник опускается на колени и плачет. Жаль человеческую жизнь. Жать себя. Маму. Свою любовь. Никогда Ник не плакал так горько и так громко. Его слышала только старая усадьба и вековые сосны.
Соколов открыл глаза и сказал:
— Ты не даешь мне умереть. Что ты кричишь? Я не могу сосредоточиться для смерти.
Ник оторопел. Долго смотрел на старика. Потом
сказал:
— Сволочь.
— А ты кто? — спросил старик.
— Я тебя сейчас убью.
— Нет. Ты будешь меня беречь. Если я умру, ты ничего не получишь.
— И не надо.
— Это мне не надо. Я себя изжил. А тебе надо все. И деньги, и любовь. Но нельзя любить и быть рабом. Любить может только свободный человек. А ты раб.
— Я сейчас убью тебя. И никто не узнает.
— Не убьешь. Ты меня любишь.
— Ненавижу.
— Тогда почему ты плачешь?
Ник уходит в деревья и плачет. Тихо и горько. Он сломан.
Путешествие окончилось.
В Лондонском аэропорту старика встречал его внук, тридцатилетний Иван.
— Знаете, я сейчас очень занят, — сообщил он Нику. — Вы проводите дедушку домой. Шофер отвезет.
Ехали молча. Шофер уверенно вел машину.
Замок Соколова стоял в предместьях Лондона у подножия пологого холма.
Соколов захотел выйти на вершине холма. Шофер и Ник усадили его на коляску.
Стояла прекрасная сентябрьская пора. Деревья еще зелены, однако проглядывают желтые и багряные листья. Трава еще сочна, и склон как бы покрыт темно-зеленым бархатом.
Соколов смотрел по сторонам, вбирая в глаза красоту своего английского края, вдыхая родные запахи.
— Знаешь что, — мечтательно попросил Соколов. — Сорви траву, помни ее в пальцах и дай мне понюхать. Больше всего в жизни я люблю запах мятой травы...
Оставалось выполнить последнее желание Соколова: растереть в пальцах траву, поднести к его лицу. А потом довезти до дома, получить чек, и все. ВСЕ. Но именно в этот момент в небе зазвенел жаворонок. Может, даже тот же самый. Перелетел с одного места на другое. Ведь небо — одно.
Ник стоял, подняв голову, и смотрел на звенящую точку в небе. И не мог нагнуться, чтобы сорвать траву. В нем что-то закончилось. Внутри что-то исчерпалось. Он отпустил коляску со стариком, и она плавно покатилась вниз. И остановилась возле ворот замка.
И последнее, что видел Соколов, — это удаляющуюся спину своего секретаря.
Ник шел свободный, как подросток. И над ним заливался влюбленный жаворонок.
Прошла неделя.
По телевизору показывали смешную передачу. Мама Ника смеялась, несмотря на гипс. Ник мыл на кухне посуду и складывал тарелки на табуретку.
В дверях позвонили. Ник открыл и увидел почтового работника. Он протянул конверт и сказал:
— Распишитесь.
Ник расписался. Вскрыл конверт. Это был чек от Соколова. ЧЕК. На всю сумму. Полоска бумаги, переворачивающая всю его жизнь.
Ник схватил с вешалки куртку и помчался к Соколову.
Он бежал. Потом ехал. Потом бежал. И наконец позвонил в знакомую дверь.
Открыл Иван. Он был замкнут и в черном.
— Его больше нет, — сухо сказал Иван.
— Нигде? — растерянно спросил Ник.
— Ну, может, где-то он и есть...
Замолчали. Подошел восьмилетний мальчик. Любимый правнук. Внимательно смотрел на Ника.
— До свидания, — сказал Ник.
— Одну минуточку, — вспомнил Иван. — Он оставил вам письмо.
Иван отошел и вернулся с конвертом.
— А откуда он знал, что я приду?
— Он сказал: вы обязательно придете...
Ник раскрыл конверт. Там было напитано всего три слова:
«ЖИВИ ВМЕСТО МЕНЯ».
