От дома к затихшему внизу морю уступами спускался сказочный мир. Его щедрое цветение, не знающее ни бурь, ни серости дождевых облаков, благоухало, жужжало пчелиное суетой и нежилось под лазурными, без единого облачка, небосклоном. Воздух был плотным от ароматов, вселяющих уверенность в бескрылый полет. Казалось, стоит только распластаться на упругой воздушной струе – и плавно заскользишь, касаясь животом тюльпанного ковра, прямо в прохладную прозрачную воду…

А на дороже, среди олеандровых кустов у зеркальной глади причудливо изогнутого бассейна виднелись две фигуры – женщины и девочки, направлявшихся к дому. Женщина подняла голову, помахав издали рукой. Браун ей ответил и, повернувшись к гостям сказал:

– Моя жена и дочь.

– Вот это да, Остин! И все втихаря! – возмутился Дани. – Мы считаем тебя угрюмым бобылем, сторонящемся женщин, а здесь – сразу целое семейство!

– У меня вообще, как вы уже заметили, есть слабость окружать себя тайной. Мне не следовало афишировать свое семейное положение – уж так сложились дела… К тому же, мы лишь недавно вернулись сюда и отнюдь не собирались прятаться, – объяснился Браун, тщетно пытаясь скрыть радость, звучавшую в голосе. – Надеюсь, вам понравятся мои девочки.

– Издали они кажутся очаровательными, а дочка, кажется, похожа на тебя, – вглядывался, прищуриваясь Дани. – Хотя я и не мастер оценивать женщин на таком расстоянии.

Все с любопытством разглядывали приближающихся, отметив, что светлую голову женщины и темную девочки венчают большие растрепанные венки.

«Господи! Она выбрала именно эти цветы! Высмотрела невзрачный тысячелистник во всем изобилии садовых цветов!» – удивился Остин, с гордостью глядя на появившуюся в дверях жену.

Гости затихли, уступив сцену взметнувшемуся в финальном крещендо вальсу и прибывшим хозяйкам.

Музыка затихла, а Готтлиб все улыбался, широко распахнув глаза: он досматривал сон, который, наконец-то, пришел к нему, даруя блаженство.

В сквозящем закатном золотом квадрате открытых настежь дверей, в потоках солнечного света, бьющего из-за спины, стояли Алиса и Тони, взявшись за руки, с букетами белых цветов, принесших аромат меда и полыни. Они смеялись чему-то и были невероятно похожи, как могут быть схожи только мать и дочь.

Девочка запнулась на пороге, окидывая взглядом присутствующих. Ее лицо, раскрасневшееся от бега, с сюрпризным сиянием в глубине прозрачно-родниковых глаз, было озарено тем особым светом резвящейся, распахнутой в предвкушении счастья души, который бывает только у детей за секунду до чуда. Нижняя губа, припухшая и влажная, прикушена двумя крупными зубами, смоляные упругие завитки падают на худенькие плечи из-под лохматого, съехавшего набок венка.

– Папа, мы поймали огромного жука! Такой красивый, блестящий! – радостно сообщила она, ринувшись через зал. – Это тебе, па! – Тони протянула жужжащую коробочку уже распахнувшему руки для объятий Остину.