Весь январь Алиса и Йохим жили вместе, расставаясь лишь на то время, когда доктору надо было находиться в клинике. В эти недели Динстлер был на взлете – Леже уже не сомневался, что нашел клад, и удвоил ему жалованье. Но чем большего добивался Йохим как хирург, тем меньше был доволен достигнутым. В феврале он трижды «поправлял» лицо Алисы, пытаясь довести его до совершенства, но, увы, вмешательство человека все же было заметно. Здоровая, неповрежденная часть лица Алисы – эталонный образец – была упреком Йохиму, вызовом, казнью.

– Не могу! Ни душой своей, переполненной силой любви, ни руками, так старающимися совершить чудо, – не могу! – сокрушался он.

– Оставь ты это, Ехи. Все очень здорово – никто не смог бы добиться большего, – успокаивала его Алиса.

Алиса отказалась от дальнейших экспериментов, и они основа поселились на Площади Рыцаря, чувствуя, что становятся патологически неразлучны. Они были беспредельно счастливы, а для этого счастья было необходимо лишь одно – ощущать присутствие друг друга. Они много говорили. Теперь стало ясно, что все накопленное за жизнь: все впечатления, мелочи, размышления, все боли и радости – прятались и береглись в душе для этого момента – их совместного обсуждения и обдумывания. Йохим снова рос и взрослел, блуждал и терялся на жизненных тропах – но вместе с Алисой, вместе с той половиной своей души, недостачу которой он так мучительно ощущал. И Алиса – вся-вся целиком, с тем, чего боялась мысленно касаться сама, со своими ранами, сомнениями, болью и радостями, явилась Йохиму, чтобы уже никогда не быть растерянной, покинутой – не быть одинокой.

Странно, а ведь всего несколько месяцев назад она покидала санаторий и Йохима, не предполагая когда-либо вернуться. Она отправилась в путешествие с тем, кого любила и продолжала любить.

– Мы с Луккой были хорошей парой. Нам надо было выждать год, и мы назначили свадьбу на май. Май нынешнего года. Почти месяц Лукка возил меня по курортам, где только солнце и море, где я загорела почти как мулатка и научилась заправски плясать румбу и самбу. Ему удалось вытянуть меня из притягательной бездны безумия, куда я начинала, наверное, потихоньку спускаться. Ни видений, ни страхов не было – я выздоравливала. И каково же было мое удивление, когда в чудесных напоенных ароматами сумерках, полулежа в плетеном кресле на белой веранде отеля, я услышала мужской голос, раздающийся рядом. Мужчина говорил по-итальянски, а я понимала сказанное отлично, хотя и не думала, что настолько знаю этот язык. Оборачиваюсь – никого, только машет зеленым крылом банановая пальма. Закрываю глаза и вижу: такая же веранда, сумерки, беседуют двое – мой Лукка и очень пожилой крючконосый господин в черном костюме и с прилизанными на косой пробор седыми прядями.

– Я выслушал тебя, Лукка. Ты рассказал мне все это, чтобы получить «добро» или восстать в случае моего отказа?

– Восстать в случае отказа, – жестко отвечал ему Лукка.

– Я не могу одобрить твой брак. Она – не наша. Тебя ждет другая невеста… Подумай и послушай меня, сынок: спрячь подальше свой «вессон», чтобы рука не чесалась.

Вечером спрашиваю осторожно у Лукки, кто и что – он пугается, путается, впадает в панику и, наконец, раскалывается. И вот что я узнаю. Отец Луки, потомок старинного аристократического рода – человек холодный, утонченный, беспомощный в делах, но с претензиями на оригинальность, выращивающий в качестве оригинального пристрастия фиалки, попадает под влияние мафиозной семьи. Шантажируя, его заставляют не обращать внимания на то, что в рефрижераторах с его цветами по всей Европе путешествует какая-то контрабанда. Скорее всего – наркотики. Граф брезгливо зажимает нос платком от такой грязи, но начинает получать проценты от бизнеса. Вначале отказывается, а потом – принимает: дела-то с его фамильным имением были совсем плохи, жил он на широкую ногу, жена – сопрано, сын – спортсмен.

Когда отец умер, к Лукке пришли мафиози и тоже «нажали», пообещав золотые горы. Он сам – мальчишка, а уже женат, имеет двоих сыновей – в чем дело, не слишком вникал, согласился. После нашей встречи Лукка воспрял духом и решил развязаться с «семьей». Я ждала его в Париже и не подозревала, что в это время мой веселый герой сидит на цепи в каком-то подвале и ждет приговора, который «отцы» выносят всем отступникам. Ему удается сбежать, пристукнув охранявшего его парня, и оказаться возле моего парижского дома с сумкой фиалок, которые он на этот раз купил в магазине на Елисейских полях… Я видела, как он измучен и как рвался ко мне. Мы были счастливы целых пять дней, и Лукка уехал, чтобы продолжить бой. Он думал тогда, что оставляет меня навсегда… Дальше следует длинная история сражения одиночки против могучей силы, ставшая уже почти классической. Ему удалось отвоевать особый пограничный статус: он не с ними, но и не против них. И вот после смерти жены и визита ко мне в клинику Лукку вызывал глава «семьи» и сказал то, что я уже «слышала». Мафия не разрешила ему жениться на мне. Но Лукка бросил вызов, увезя меня на Гавайи. Я только тогда узнала, как боялся он весь наш райский месяц, как мерещились ему шаги за спиной и тени, шныряющие за нашими окнами…

Йохим слушал Алису, не перебивая, но его спокойствия хватило ненадолго.

– Что же теперь? Оказывается, я не так уж бескорыстен и не нахожу в себе сил по-братски благословить тебя, Алиса. Я ревную, как молодой супруг, и… и я желаю Лукке беды! – схватился за голову Йохим.

– А я так спокойно рассказываю тебе и о Филиппе, и о Лукке, потому что все они – в тебе! А главное – я сама в тебе. Я люблю свое отражение в твоей любви, хотя всегда относилась к себе довольно прохладно.