Этот Новый год, оповестивший о своем приходе звоном колокола маленькой церкви, был самым странным в их жизни, самым непонятным. Кто сидел сейчас друг против друга за праздничным столом в наскоро принаряженных чужих комнатах? Влюбленные? Брат и сестра? Родственные души, нашедшие друг друга волей судьбы? Сумасшедшие, одурманившие себя иллюзией некой общности? Справедливы были все определения, если подумать. Если бы подумать! Но никогда они еще не были так далеки от разумности, никогда еще ни для одного из них воздух не был так густо насыщен Любовью, той, что прежде всего – Сострадание и Нежность.

Они протянули друг другу руки через стол, да так и сидели молча, сцепив пальцы и глядя в глаза друг другу, пока плясал, то покачиваясь, то стрункой вытягиваясь вверх, бледный огонь свечи. И, не сказав ни слова, поняли и решили про себя все.

А потом сидели рядышком на диване, в перекрестье тени, падающей из окна от уличного фонаря.

– Я знаю, единственная моя, что где-то в другой жизни я был твоим братом, отцом или мужем. Мы стояли с тобой у алтаря, любили друг друга, растили детей… Я рубил лес или сидел с нарукавниками в маленькой конторе, а вечером торопился в наш дом, где уже дымилось на столе мое любимое свиное рагу… Мы спали с тобой в одной кровати до глубокой старости и умерли в одночасье. Я бесконечно люблю тебя – всей своей душой, всей своей кровью. Но я знаю, как знаешь и ты – мы сейчас не муж и жена. Мы – нечто большее… – Йохим обнял Алису, прижавшуюся к его груди, и тихо укачивал ее, как качают детей, легко похлопывая по спине. – Спи, бесценная моя, единственная…