Уже близился рассвет, свечи догорали, и вслед за хозяевами потянулись в отведенные для них комнаты гости.

Йохим поднялся, чтобы последовать за всеми наверх. Алиса остановила его:

– Постойте, доктор, мне еще надо вам кое-что доложить. Нет, не жалобы на самочувствие – другое. Вы ведь не станете вызывать меня на консультации к доктору Бланку? Прежде всего, напоминаю, мы уже как-то стихийно перешли на дружеский тон. Вы просто Йохим – ладно? Так вас не удивило, Йохим, что я вычислила возраст вашей возлюбленной? Не-ет. Не случайно прикинула. И только не говорите, что вы рассказали мне все сами – вы этого никому не рассказывали… Черный камень надгробья с синевато-лиловыми перламутровыми вкраплениями. Солнце, весна, кустик роз – мелких, желтых, кругленьких таких с темной мелкой листвой. Овальчик с девичьим лицом, а ниже выбито: «Юлия Шнайдер. 5.05.1945. Попала под грузовик в сентябре 1958 года. Верно?»

– Вы были там, Алиса?! Вы знали ее? Что все это значит? – Йохим схватил Алису за руку.

– В том то и дело… Не знала. И никогда не была. Я просто увидела эту картинку после нашей тогдашней беседы у пруда. Но боялась сказать. Знаете, Йохим, мне после катастрофы многое стало мерещиться, такое впечатление, что мою память спутали с чьей-то чужой. Я до сих пор не могу вспомнить много о себе. Представьте – семейную легенду об этом кольце я будто услышала сегодня впервые – а она уже всем надоела в бесконечных пересказах. Когда ко мне начала возвращаться память там, в вашем санатории, я стала видеть какие-то сны наяву – кусочки чужой жизни. Помните Лукку? Я видела «картинку» про него и про каких-то незнакомых людей. Да вот про вашу медсестру Жанну, например. Я еще про нее ничего не знала… Однажды, поливает она цветы в моей комнате и что-то щебечет о погоде, о доме. А я смотрю ей в спину и вижу горную дорогу и грузовик с серебристым рефрижератором. И он, как в замедленном кино, заваливается на бок на крутом повороте и медленно-медленно, переворачиваясь в воздухе, летит в пропасть. А когда я узнала, что у нее муж шофер-дальнобойщик – испугалась!..

– Алиса! Когда вы это «видели»?

– После первой операции, значит, весной…

– В октябре муж Жанны погиб. Именно так, как вам привиделось в мае…

Они испытывающе смотрели друг другу в глаза, не находя ответа.

– А вот еще, не перебивайте, я давно хотела сказать… Пустяк какой-то, но тяготит своей непонятной значительностью, вы непременно должны знать. Помните, я говорила, что впервые увидела вас, там, рано утром в моей палате, будто двоящимся в сопровождении четкой картины: белый катерок, пенные буруны за кармой, чайки… И эта женщина! Ну, вспомните же: толстушка в панаме с булкой в руке… Что? Ничего? Странно. Как заноза у меня в голове. Я ведь тогда, уезжая из санатория, хотела вас расспросить, но вы все прятались, и я забыла. Но эта женщина и вы – что-то тут есть особое, важное, а я никак не могу разглядеть. Не улыбайтесь, пожалуйста, – Алиса смущенно насупилась и упрямо продолжала: – Вот и сегодня вечером, до того, как вы позвонили в дверь, я «видела» мужчину, прыгающего в лужу у нашего крыльца, – мельком, как по телевизору, когда переключают программы… И что самое страшное, да и сомнительное – я часто не знаю, что было на самом деле, а что мне привиделось…

– Алиса, мне как-то не по себе… Я могу привести разные научные версии… Раздвоение личности, рефлекторная неврастения и прочее. Но это не то! Я даже про себя не знаю, нормален ли я. Да и что такое норма? Может быть, из-за того, что ваш мозг тряхануло, он сбился с волны, ну знаете, как испорченный радиоприемник, и ловит чужие передачи? А значит, вы просто богаче нас всех – многопрограммное устройство! Только надо привыкнуть к этому, научиться регулировать, отключать ненужное…

– Кажется, я уже научилась. Как это получилось – не знаю, но сегодня вы у меня – один! То есть – совсем не раздваиваетесь, никто не мелькает за вашей спиной, не мутит воду. И так спокойно, хорошо…

Они сидели в полутемной гостиной у елки, как дети, взявшись за руки. Йохим видел профиль Алисы, вызолоченный угасающим огнем, чувствовал влажную нежность ее ладоней и знал – так оно и должно быть. Именно так. Он всегда был не там, не с теми и не таким, каким должен был быть. Что-то всегда не совпадало, мучило неточностью. И только сейчас пришло уверенное ощущение цельности, окрыляющая радость быть самим собой!

– Алиса, я уверен, существует что-то мудрое и громадное вне нас. Оно не посвящает нас в свой замысел, но открывает дорожки к нему. Мы редко умеем распознать их, а обнаружив, не знаем, как воспользоваться… Я любил вас всю жизнь, но не знал этого. Я замечал мигающие светофоры, которые направляли меня к вам, но не мог до конца доверять им. Теперь знаю точно – я родился с этой любовью и для нее… Не пугайтесь, Алиса, это не предложение руки и сердца, скорее – еще одно мистическое признание. И вот еще что, – Йохим отвернул полу пиджака, отколов булавку, которую всегда носил у сердца. – Узнаете? Это – для вас.

– Та самая божья коровка, которую я отправила на небеса перед отъездом из клиники!.. Я ведь тогда кое-что загадала… Где вы взяли это чудо?

– Оно само опустилось в мою ладонь. Правда, Судьбе пришлось сочинить целый сюжет, чтобы подвести меня к ней – затеять ярмарку в средневековом городке, загримировать в старушку добрую фею, а еще раньше, полвека назад – вдохновить неизвестного мне художника на эту кропотливую работу – огранить так странно рубин… «Господи, что мы знаем о путях твоих?» – говорила моя бабушка, сталкиваясь с неожиданностями.

– Мне часто кажется, что все мы похожи на детей, складывающих картинку из кубиков. Мы уже почти выстроили целое, но каких-то кубиков недостает и смысл ускользает, – в зрачках Алисы отражались огоньки догорающих свечей. – Это потому, что мы все еще – дети. Все человечество – дети, пугливые, бестолковые, а зачастую капризные…

…После этой рождественской ночи Алиса и Йохим почувствовали странную близость – будто встретились после долгой разлуки те, кто прежде не мыслил и дня друг без друга. Что-то связывало их накрепко, не на жизнь, а на смерть, нечто большее, чем обычная влюбленность, и нечто более значительное, чем симпатия родственных душ.

Алиса не могла бы сказать, что за чувства связывают ее с Йохимом. Но он уехал и ей стало тесно: потолки нависли, давя и пугая, стены сомкнулись теснотой каземата, а на улице, куда в страхе выбегала Алиса, ее обступал плотный, тугой воздух. Разве это можно кому-либо объяснить? Алиса не скучала – она попросту задыхалась.

Поэтому, когда Остин сообщил ей, что договорился с Динстлером насчет дальнейшей «починки» ее слегка стянутой шрамом скулы, она с радостью, удивив Брауна, согласилась.