– Это абсолютно мистическая история, – Александра Сергеевна откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. – Помнишь, Лизанька, тот день, когда тебе исполнилось десять лет и в твою спальню притащили подарок – большой дамский велосипед, а ты до утра держала его за руль? Так вот именно в этот день нашелся перстень, тот, что перешел ко мне по традиции за год до того от maman Григория, а потом загадочно исчез. Конечно же, обнаружив пропажу, мы обшарили весь дом и сад – перстень дорогой, старинный, но главное – семейный талисман! Пропал. И уж я смирилась с потерей, многое тогда пришлось потерять – Россию, друзей, да и Гриша, уехавший в Москву, уже несколько месяцев не подавал вестей… А утром, в день рождения Лизаньки перстень подобрала Веруся (царство ей небесное!) на круглой клумбе у входа, когда собирала для комнат цветы. Как он там оказался и почему не попался на глаза раньше – совершенно непонятно. Но я смекнула – это знак. Да-да, знак! И надо ждать чего-то особого.

Праздник кончился, гости разъехались – а я все ждала, сидела в саду и глаз с калитки не спускала… Глупости, думаете? Ан, нет! Скрипнула калитка-то – я же ее незапертой оставила. Смотрю – идет ко мне Шура Зуев, мой брат московский. Весь согнулся, исхудал, потемнел, а шинель его гвардейская – обтрепанная, замызганная – чуть не по земле волочится. Я уж думала, что его в живых нет. Перекрестилась – нашелся! Именно в тот день нашелся. И рассказал, как Гришу убили. Стала я вдовой с того же дня…

– Грустная что-то у тебя сказка получилась, бабуля. А перстень-то вот! – Алиса подняла руку, и на безымянном пальце полыхнул зеленым глазом большой прозрачный камень. – На тридцатилетие получила от мамы… И вскоре поехала в Италию… Даже в его заслугу счастье свое приписывала… Но вот ведь подвел…

– Не знаешь ты, внучка, что без него-то могло статься, – Александра Сергеевна бросила взгляд на Йохима. – Не замечаем мы, когда нас от беды прикрывают – а только шлепки да затрещины чувствуем… Перстень этот александритовый – изменчивого настроения. При солнышке он красный, будто кровью наливается, в сумерках – лиловый, а сейчас – словно изумруд. Так и наша жизнь – вроде одна, а все разная. Шура Зуев, эмигрант нищенствовавший, бездомный, вскоре после того герцогом стал! Вот уж это, действительно, рождественская сказка.

– А, кстати, Александра Сергеевна, ведь у Зуева был сын в России. Не слыхали о нем? – поинтересовался Остин.

– Искала я его, искала. У всех приезжающих оттуда спрашивала. Ничего! Как в воду канул.

– Так ведь и известно о нем мало – только дата рождения и фамилия – заметная такая, памятная – Кутузов. Ваш брат тогда не успел свой брак оформить: революция, война… Собственно, моя встреча с ним была мимолетной. – Остин не мог рассказать, как русским солдатом попал к герцогу Баттенбергскому – бывшему Александру Зуеву.

– А теперь давайте послушаем что-нибудь повеселее. Почему молодежь наша молчит? Вот у вас, Йохим, какая-то романтическая история вышла с этой Алисиной фотографией? – обратила Елизавета Григорьевна внимание присутствующих к почетному гостю.

– К сожалению, тоже совсем не смешная и даже, кажется, не веселая. Но романтическая – это уж точно. Рос я в небольшом австрийском городе. Домики в садах, река с ивами, церковь в центре, а вокруг – Альпы. Под окном – сирень, за ней – соседская девочка, в которую я влюбился издали, – Йохим исподлобья глянул на Дани – тот слегка поднял брови, отметив, что его теория любви другом принята. – Я даже не знал, как ее зовут. Но запомнил ее в точности – и во сне и наяву мерещилась. А потом я увидел эту фотографию Алисы и обмер… Знаете, не простое сходство – а полное совпадение! Такие лица встречаются нечасто. Правда, воображение у меня всегда было излишне бойким…

– Но ведь мы никогда не были в этом городе! Правда, Алиса? – удивилась Елизавета Григорьевна.

– Да что ты, мама, когда эта загадочная девчушка мелькала в зарослях сирени, я уже… короче, мне было двадцать лет! Ведь я старше ее на целое десятилетие! – Алиса вдруг запнулась и погрустнела.

Заметив это, Елизавета Григорьевна поспешила сменить тему:

– А вы-то, Остин, человек вполне рациональный и трезвомыслящий. Неужели-таки ничего особенного, такого слегка потустороннего, никогда не замечали? Знаков, голосов не слышали? Совпадений роковых не обнаруживали?»

– Почему же, были совпадения. И знаете – тоже, как у Йохима – с девочкой… Когда-то в юности я был заядлым велогонщиком, призы брал, в клубе спортивном ходил в героях. И вот как-то, в весенний праздник, а было это в одном европейском городе, вручает нам клуб призы, а букеты цветов раздают девчушкам-гимназисткам, чтобы эти крохи нам, победителям, их прямо там, на стадионе, вручили. Солнце сияет, музыка гремит, зрители трепещут… Девочки бегут через поле, а моя, самая маленькая, беленькая худышка, спотыкается и растягивается во весь рост! При всем честном народе! Колени в ссадинах, слезы по щекам размазаны, а цветы мне тянет – красные такие, лохматые. Я подхватил ее на руки, нос вытер и говорю: «Не хнычь, подружка, вырастешь – чемпионкой станешь!..» И что же вы думаете? – Остин сделал вопросительную паузу.

– Она победила по бегу на Олимпийских играх! – догадался Дани.

– Нет, не стала кроха спортсменкой. Но встретились-таки мы. Лет через двадцать… Приехал я в тот город уже важным гостем из другой страны. И знакомят меня тамошние чины с женщиной, которая по их правилам гостеприимства должна опекать и сопровождать меня всюду. Ну, как бы гид. Синий строгий костюм, волосы белесенькие в перманенте – помните, прическа такая была – «Венчик мира» называлась? И губы бантиком подрисованы. Тянет мне она букет цветов этих самых лохматых в хрустящей бумажке, а глаза – испуганные. Я так и ахнул про себя: она – думаю. Быстренько возраст прикинул – сходится. Но уж больно невероятно, не бывает так – мистика! А на следующий день мы с ней спортивный комплекс осматривали, которым тот город очень гордился. Она мне и говорит: «В этом спортивном обществе были воспитаны лучшие спортсмены нашего города. Один известный чемпион по велогонкам даже прочил мне большое будущее. Но я в спорт не пошла, занялась общественной работой, тем, что более необходимо нашему обществу». И глаза опустила, а румянец – во всю щеку. Ее румянец – стыдливый… Хотя, возможно, все это я и придумал. От начала и до конца… – Браун с улыбкой посмотрел на Дани.

– Это уж точно, – подхватил тот. – Остину вообще свойственно нагнетать таинственность. В некотором царстве, в некотором государстве… Но лично я ему на сто процентов верю. История-то обыкновенная. Со мной такое почти каждый день происходит. Вот слушайте: весна этого года. Йохим там, в горах, колдует над Алисой, Остин разбирается с Арабскими эмирами, а я снимаюсь у Жако. Пародирую Делона, дурю, падаю с вертолета, стреляю от бедра, похищаю агентшу китайской разведки и так далее. Ну, вы видели. Черненький такой, весь в джинсе – Ален, да и только. Еду поздно ночью с загородных съемок. На шоссе из-за кустов выбегают трое – торможу. «Выходи!» – дулом в живот тычут. Руки, говорят, за голову, такой-разэтакий! Делать нечего – вышел. И такая у нас массовка началась! После, когда я уже сознание терял, а они меня, лежачего, ногами колошматили, схватился за лицо, ну, думаю, кончена кинокарьера, теперь я пациент Динстлера! Мужички развернулись и к своей тачке. А один, самый Кинг-Конг, еще раз наподдал в ребро и шипит мне: «В следующий раз, если хоть близко к Жаклин подойдешь – кастрирую, плейбой фигов!» Какая, думаю, Жаклин? Еле до машины дополз. В студии скандал – съемки думали отложить, а потом Жако пришла мысль снять тот эпизод в больнице, где я, отделанный мафией, весь в гипсах и ранах, к медсестре пристаю. Так это я без грима играл… Ну, так вот – о девочках. Лежу я утром дома, вою – сигарету в зубы не втиснуть. Звонят: на пороге девчушка, прехорошенькая, улыбается. И представьте, тоже покраснела от смущения и тоже – с букетом! «Жаклин, – говорит. – Простите, что так вышло, мой муж боксер вас с Аленом перепутал. Он у меня очень ревнивый.

А здесь цветы и компенсация за ущерб в виде чека». Так я дублером Делона поработал.

– И ты хочешь сказать, что все это – правда? Что-то я на тебе ни разу натурального синяка не видела. Хотя с Жаклин, верно, кое-что было, – вставила Сильвия.

– Невероятно! Мы слушаем наши забавные истории, смеемся, грустим. Но мне все время кажется, что мы недоговариваем чего-то главного… – Алиса поднялась и задумчиво подошла к окну. – Вы в самом деле думаете, что все это просто так? Игра огня в камине, дыхание рождественской хвои, блеск хрусталя, тяжесть хризантем… Эта серебристая отметина в волосах Остина, верное сердце Дани, мои нелепые шрамы, невероятный дар Йохима? Вы называете наше тесное кружение на пятачке времени и пространства игрою случая, а фантастические пересечения судеб – забавными приключениями? Нет!

В зыбком свете догорающих свечей Алиса казалась невероятно прекрасной. Настороженно вытянувшееся, охваченное черным бархатом тело парило над зеленью ковра, тонкие руки протянуты вперед трепетным жестом слепца, ощущающего присутствие чего-то невидимого.

– … Я чувствую, я знаю: в хаосе запутанных звуков прорастает и постепенно оживает мелодия – нежная, величественная, властная. Послушайте – это вальс! Наш большой, бесконечный вальс… Еще немного, еще один поворот – и мы узнаем, что обещает, куда манит он. Мы поймем, зачем родились…