37
Федор Иванович Казанков молча курил «Мальборо», после каждой затяжки нервно пощелкивая указательным пальцем по сигарете над пепельницей. Он ждал, когда Лизуткин закончит читать страницы рукописи, привезенные Цуцмой и Шуриком. Самого любопытство разбирало, что ж это за фокус такой, заказать писателю роман о своей любви к некоей даме? Написал бы мемуары, их даже полуграмотные члены Политбюро в отставке и бывшие обкомовские секретари строчат, едва получат новый пост или отставку. В издательстве есть редакторы, можно и заплатить немного — подправят, и все будет нормально. А Савин, видите ли, роман заказал! Ну и чем он собирался удивить свою даму? Казанкову очень хотелось сказать: нашу даму, но такого он и в мыслях себе не позволял, ведь речь шла о дочке Лизуткина. Может быть, там такие сексуальные откровения, о которых он и не подозревал, глядя на строгую, энергичную, насмешливую и злую Марину? Интересно, очень интересно!
Лизуткин дочитал последнюю страницу, швырнул рукопись на стол и задумался. Минуты три он размышлял, а потом спросил Казанкова:
— Федя, как ты думаешь, на хрена мужику заказывать роман о своей даме?
— Много может быть причин… — пожал плечами Казанков. — Что там, Григорий Анисимович? Клубок?
— Да какой, к чертям собачьим, клубок! Сплошные сопли: увидел, размечтался, но не смеет прикоснуться… Если б он и взаправду был таким!
— Понятно, — сдержанно сказал Казанков, но Лизуткин догадался — не верит.
— На, — сказал он, протягивая последнюю, недопечатанную страницу. — Это самые большие откровения.
Казанков быстро прочитал, еще раз пожал плечами.
— Наверное, хотел удивить ее и всю Москву. Честно говоря, оригинальный подарок получается, я бы до такого не додумался.
— А ты подумай все-таки, Федя, пораскинь мозгами. Зачем?
Казанков мельком взглянул на генерального директора и опустил глаза.
— Я докладывал вам о Женеве, о встречах в Крылатском, в служебном кабинете. Считаю невозможным делать выводы и предположения в таком щекотливом деле, Григорий Анисимович. Если бы эта дама была…
— Ну ладно, ладно, тоже мне, деликатный выискался!
— Когда дело касается вашей семьи, Григорий Анисимович, только так и нужно себя вести.
— Федя, я тебя не первый год знаю, доверяю, понимаешь, так чего нам тут спектакль устраивать? Мы не сумели удержать даму от опрометчивых поступков, вернее, я не хотел этого делать, все ждал: вот-вот образумится, сама поймет, что можно, а чего нельзя. Ошибся. Теперь нам вместе нужно решить, что делать. А чтобы решить это, нужно понять: зачем?
— Если так, могу высказать свое мнение.
— Вот этого-то я и добиваюсь, Федя.
— Муж дамы был писателем… — начал Казанков.
— Во-о-от! — удовлетворенно протянул Лизуткин.
— Она прочла его роман и охладела к любовнику.
— Я тоже читал его. Надо сказать, он такое там написал, и, понятное дело, про нее, будь я бабой — тоже охладел бы к любовнику.
— Ну а любовник решил перещеголять бывшего мужа и выпустить такой роман о своей любви, чтобы перебил впечатление от мужниного романа.
— И получается, Федя…
— Мы зря отнимаем кусок хлеба у писателя. Заказал ему Савин роман — ну и пусть.
— Нет, не то, — покачал головой Лизуткин. — Получается, если б не этот дурак, она спокойно вернулась бы к мужу!
— А вдруг он не хочет этого?
— Как это не хочет? Тут мы что-нибудь решим, придумаем. Но пока этот чертов Савин путается под ногами, она мечется, не знает, как быть. И то, что ходила к мужу, вроде бы хотела поговорить с ним, а он ее вытурил — чушь! Она ходила, не зная, чего хочет, понимаешь? Не так ходила, не то говорила! И сегодня там была, вылетела как ошпаренная. Конечно, когда тебе сбоку нашептывают, романы обещают в подарок, в голове каша.
— А писатель-то при чем?
— Да ни при чем! Только роман этот не нужен. Развод Савина с женой — не нужен, потому что мать его жены ты знаешь кто.
— Жена Хавьера.
— То-то. И вместо родственника, с которым полюбовно можно дела ладить, мы будем иметь врага. И метания дамы нам тоже и на хрен не нужны, Федя!
— Все, что нам не нужно, мы уберем, — спокойно сказал Казанков. — С чего начнем, Григорий Анисимович?
— Орлы здесь?
— Сидят, ждут. Нервничают, не понимают, почему их используют без ведома Савина. Но помалкивают.
— Если кто вякнет — к едрене фене отсюда в два счета! Кто тут хозяин, я или Лева?
— Они понимают, Григорий Анисимович, ребята дошлые. И толковые. Сработали чисто.
— Тогда вот что. Я сейчас звоню Савину, по моим сведениям, он уже вернулся домой, предупреждаю, чтоб никуда не отлучался, а потом посылаем за ним орлов. И чтоб — ни слова ему о том, что делали! Здесь и поговорим начистоту.
— Избавимся от всего, что нам не нужно, — кивнул Казанков. — А может, решим проблему одним махом, Григорий Анисимович?
— Я думал об этом… нет, Федя. Он толковый бухгалтер, поработает еще… для общей пользы.
— Значит, пусть живет, — весело сказал Казанков, поднимаясь с кресла.
Лизуткин потянулся к телефону.
Савин влетел в квартиру, развязывая на ходу узел галстука. Развязал, бросил на компьютер в своей комнате, расстегнул пуговицы на рубашке, брякнул на стол золотые запонки и попытался ухватить трубку радиотелефона. С первого раза не получилось. Вторая попытка оказалась более удачной. Савин повалился на диван, забросил ноги в туфлях на мягкий кожаный валик и старательно, будто впервые держал трубку с кнопочками в руках, принялся набирать номер. Набрал, долго и внимательно слушал длинные гудки, потом размахнулся, но в последний момент передумал разбивать аппарат, швырнул его на диван, а сам вскочил на ноги.
Лицо его было красным от напряжения, мутные глаза беспокойно шарили по комнате.
— Нет дома… — пробормотал он сам себе. — Должна ждать меня в Крылатском, все закончилось, должна… А ее — нет! — Он развел руками, подтверждая то, что узнал с помощью телефона. — Все нормально, уже девять, вернулась и жди… Жди меня. А она — не хочет. Что там получилось? С му… мужем помирилась, что ли? И у него осталась, да? Не может быть!
Он снова схватил трубку, принялся набирать телефонные номера — один, другой, третий — везде ответом ему были тоскливые гудки.
— И ни Цуцмы, ни Шурика… никого. А может, они там гр-р-рупповуху устроили? Куда все подевались?
Трубка снова оказалась на диване, а Савин, пошатываясь, направился в комнату жены.
— Мне никто не звонил? — спросил он Светлану.
Светлана сидела в кресле и, как всегда, — он не мог вспомнить, чтобы она занималась вечером чем-то другим — смотрела телевизор. Нехотя повернула голову, презрительно посмотрела на него и снова уткнулась в экран, брызжущий яркими красками и серыми событиями. Будто не муж стоял перед ней, а пустое место. Билл лежал на ковре у ее ног, принципиально отвернувшись от телевизора, похоже, ему надоели разговоры о невыплаченной зарплате, войне в Чечне и бедственном положении экономики. Услышав голос Савина, он поднялся, мрачно взглянул на хозяина, словно хотел спросить: чего приперся?
— Спокойно, Билл, спокойно, я не собираюсь… Ты меня понял? Все нормально, — успокоил его Савин. — Но, между прочим, она не должна меня инг…ин…игно-ри-ровать. Я понимаю, что был не прав. Да, был не прав! А она права, когда не ночует дома? Хочет получить развод? Получит, никто не возражает. Да, у меня есть другая женщина, а как же иначе, если она не ночует дома, а когда ночует, то даже ужин приготовить не догадается?! Ты бы тоже, Билл, завел себе другую суку… Я просто спрашиваю: мне звонили или нет?
Билл, утомленный длинной речью хозяина, со скучающим видом растянулся у ног Светланы.
Она еще раз взглянула на мужа, усмехнулась — пожалуй, впервые видела его таким пьяным. Этого Савина нельзя было ненавидеть, разве что — пожалеть…
Несколько часов, проведенные взаперти, звонок Лены, взволнованный голос Ала успокоили ее. А бешенство Савина днем лишь укрепило ее намерение развестись с ним. Теперь это был совсем чужой человек, пьяный и жалкий. И признание в том, что у него есть другая женщина, ничуть ее не расстроило. В конце концов, она давно об этом догадывалась.
— Тебе звонили ровно сто пятнадцать раз, — холодно сказала она. — Телефон раскалился добела, но я не поднимала трубку.
— Почему? Ты могла бы сказать, что я выгуливаю Збигнева, поляка… Помнишь, который хотел золотыми рыбками закусывать в Варшаве? Надо было напоить его и отвезти в гостиницу, но получилось так, что он меня… скотина, напоил. Этот гад… цивилизованный европеец, думает, что приехал к дикарям, которые водку пьют стаканами… Я не пью водку стаканами, не умею… А этот… цивилизованный якобы гад — умеет! Из-за него теперь думай, что там случилось… Ты могла бы сказать…
— Я не могла сказать! У меня губа разбита. Не знаешь, случайно, кто это сделал?
— Кто, кто! Заткнись лучше!
— Хочешь совет, Лева? — усмехнулась Светлана. — Пойди в ванную, сунь голову под кран и открой холодную воду.
— Ты думаешь? Ну, ладно.
Савин так и сделал. Но едва он открыл воду, как услышал верещание телефонного аппарата и опрометью бросился к себе, крича на ходу:
— Не смей подходить! Это я, это меня! — Он не сомневался, что звонит Марина.
— И не подумаю! — крикнула Светлана.
— Але, але, ну что там у тебя случилось? — спросил он.
Мокрые волосы прилипли ко лбу, холодные капли катились по лицу, сливались в струйки и стекали на рубашку, но Савин не обращал на это внимания.
— Откуда вы знаете, что — случилось? — озабоченно пробасил Алтухов. — Я звоню вам уже, наверное, в десятый раз.
— А кто это?
— Не узнаете? Писатель, Юрий Александрович Алтухов.
— A-а… Юрий Александрович, а не могли бы вы завтра позвонить? В офис?
— Нет, случилось ЧП. Я хочу, во-первых, предупредить вас и, во-вторых, спросить, а мне-то что делать?
— Что значит — ЧП? — Савин мотнул головой, стряхивая теплые уже капли с лица, потом протер глаза ладонью свободной руки.
— Час назад на меня было совершено нападение. Двое парней ворвались в квартиру, оглушили меня и забрали двадцать страниц уже готового текста романа.
— Вы что, разыгрываете меня? — заорал Савин. — Да вы, Юрий Александрович, наверное, прогуляли эти дни, ничего не сделали, а хотите свалить вину на каких-то парней!
— Я-то сделал и могу по памяти восстановить утраченные страницы, — спокойно ответил Алтухов. — А вам нужно бы подумать, кому и зачем нужны эти страницы. У вас есть враги?
— Кому?.. Зачем… Ничего не понимаю.
— Слушайте меня внимательно: двое парней, один высокий, симпатичный, в черной кожаной куртке и светлых брюках, другой похож на неандертальца, в черном джинсовом костюме, позвонили, представились сотрудниками издательства, а потом неожиданно оглушили меня и унесли двадцать страниц рукописи. Вы, случайно, не знаете этих парней?
Савин остолбенел. Слова Алтухова окончательно выбили хмель из его головы. Цуцма и Шурик! Ну да, именно так они были одеты, когда он давал им последние указания! Что ж это получается… Предали, сволочи! Но откуда они могли знать? A-а! Все ясно! Лизуткин! Федя Казанков! Ну, подлецы, выследили! Прижали Цуцму и Шурика, те про Данилова рассказали. И нет бы Лизуткину вызвать его, поговорить, напали на писателя, оглушили, забрали… И кого послали — Цуцму и Шурика! Чтобы он понял, кто за этим стоит, уяснил, что дело серьезное, церемониться не станут… Писатель ты или директор банка…
Он отошел к дивану, тяжело плюхнулся — коленки сгибались под тяжестью тела.
— Але, Лев Константинович! Ну так что будем делать?
— Ничего, Юрий Александрович, ничего! — отрезал Савин.
— Как это — ничего? — возмутился Алтухов. — А если еще раз пожалуют, подкараулят где-нибудь в темном углу? По-честному — не справятся, так они ж не умеют по-честному! В тех двадцати страницах ничего особенного нет, а вдруг они подумают, что я знаю про вас больше, чем написано? Да так оно и есть! Что тогда?
— Я понял вас, Юрий Александрович, но сейчас ничего не могу сказать. Я не знаю, кто это сделал. Не знаю, зачем. Подождем… посмотрим… Я верю вам. Хорошо, срок сдачи очередных семидесяти страниц отодвигается на два дня.
— Але! — закричал Алтухов. — За очередные семьдесят страниц меня пристрелить могут! Я должен хотя бы знать, кто за этим стоит, откуда ждать опасности. Не темните, Лев Константинович, я по голосу понял, что вы знаете, кто эти люди, по крайней мере — на кого работают. Нам нужно срочно встретиться и обсудить это.
— Позвоните мне завтра в офис.
— Сегодня встретиться! Немедленно! У меня, наверное, ребра сломаны и половина лица в синяках. Я не хочу, чтобы и другая половина стала такой же синей неизвестно за что! Скажите, куда подъехать? Я звоню из автомата, я в Центре, возьму машину, минут через двадцать буду, где скажете.
Телефон запрыгал в руке Савина. В синяках! Ребра сломаны, и это всего лишь за то, что писал роман по его заказу… Что же с ним самим сделают?! Особенно этим страшным летом, когда на банкиров прямо-таки охота идет…
— Все, Юрий Александрович, у меня больше нет времени. Завтра! — истерично выкрикнул он и нажал кнопку «отбой», чувствуя, как холодный пот катится по спине.
Где Марина, чего хочет Лизуткин, что стало с Даниловым? И убить ведь могут, а потом выяснится, что он заказал это убийство, охранники отказались, он других нашел… И разозленная неудачей Марина все подтвердит… Она и так была злая, когда узнала, что он уезжает на встречу с поляком. А Шурик и Цуцма? Дома их нет, прячутся, сволочи! Предали, все его предали!
Телефон заверещал так неожиданно, что он в ужасе отшвырнул трубку на диван. Потом подполз к ней, осторожно, будто ядовитого скорпиона, взял в руки, включил связь.
— Лева, — послышался ласковый голос Лизуткина. — С кем это ты так долго болтаешь?
— Не я, Григорий Анисимович… жена болтала… с подругой. Только вернулся, раздеваюсь, да. Ублажил поляка, Григорий Анисимович, правда, это таких трудов стоило… завтра расскажу. Но ваше указание выполнил полностью.
— Сегодня расскажешь, Лева. Не спеши раздеваться, мы тебя ждем. Сумеешь добраться?
— Но… я устал… неважно себя чувствую… А что случилось, Григорий Анисимович? Какие-то проблемы возникли?
— Да есть немного. Если не сможешь сам добраться, твои орлы, Цуцма и Шурик, привезут. Сиди дома, они за тобой приедут.
— А что… — начал было Савин и запнулся, услышав сигнал отбоя. С минуту молчал, разглядывая трубку, а потом сказал сам себе: — А ничего. Бежать надо. Прятаться. Но куда?
