19

Максим проснулся от собственного крика. «Нет, Марина, нет!»— кричал он во сне. Смятые простыни были влажными от пота. Часы на стене показывали без пяти десять, горячее солнце уже вовсю заливало столицу России жаркими потоками света.

Один и тот же сон снился Данилову всю ночь: он видит яблоко, «белый налив», так называется этот сорт на Кубани, красивое, аппетитное, почти прозрачное, но едва прикасается к нему, как из яблока выползают змеи и начинают обвивать его, угрожая страшными ядовитыми зубами. И тогда он кричал: «Нет, Марина, нет!!!»

Как хорошо, что это был всего лишь сон!

А если бы он вчера поддался ее чарам, если бы неимоверным усилием воли не укротил страстное желание, жажду женщины, вспыхнувшую в нем, сон стал бы реальностью.

Чего она хочет от него, зачем приходила? Неужели и вправду осознала, наконец, что любит, жить без него не может? Вряд ли. Просто она не привыкла проигрывать в вечном споре женщины с мужчиной. Неизменная победительница — славь каждый день, когда я с тобой, и не пытайся вернуть меня, когда уйду. Страстная, умелая в постели, такая, что порою казалась сумасшедшей, хитрая, злая зеленоглазая красавица. Она могла свести кого угодно с ума. А с таким папой — и подавно! И вдруг — мужчина уходит от нее, и это не попытка напугать, образумить ее, не отчаяние, а твердое, осознанное решение.

Уходит.

И не желает ее больше видеть. Отказывается от того, за что многие другие отдали бы все на свете. Ему же предлагается это даром — не берет!

С этим она не может смириться. Вот почему пришла вчера после того, как он сказал по телефону, что не желает ее видеть. Но он устоял, хотя и сейчас дрожь прокатилась по телу, когда вспомнил ее в прозрачных кружевных трусиках.

Максим встал и побрел в ванную. Обычно в таких случаях романисты описывают, а киношники снимают, как герой сует голову под струю ледяной воды, принимает холодный обжигающий душ, отфыркивается, хлопает себя по бокам, орет до тех пор, пока не войдет в норму, станет бодрым и готовым к энергичным действиям. Данилов и сам грешил подобными описаниями, нет-нет да и совал кого-то из героев под ледяной душ, но в жизни предпочитал горячую ванну. И в жаркий июльский день приятно было полежать минут сорок в горячей воде, расслабиться, подумать о предстоящих делах, а уж в холодную, ненастную погоду и подавно. Вот и сейчас он наполнил небольшую, полутораметровую ванну (единственное, о чем жалел, уйдя от Марины, так это об огромной ванне-джакузи в квартире в Крылатском), забрался в горячую воду и долго лежал, вспоминая уже не кошмарный вчерашний вечер, а прекрасный день, тенистую полянку на берегу Москвы-реки, красивую черноглазую женщину, которая пытается казаться строгой, морально устойчивой, как говорили некогда, но это у нее плохо получается. Потому что он почувствовал, что нравится ей, и был как никогда уверен в себе и уже понимал, что эту не совсем удачливую и гордую смуглянку он хочет защищать от грязи и пошлости. Ей это нужно, она поймет, оценит, она будет его верной спутницей, благодарной любовницей и преданным другом.

И ему тоже нужно быть рядом с нею, чувствовать себя сильным, добрым, заботливым. Нежным и ласковым. Чувствовать себя настоящим мужчиной. Любить ее.

После горячей ванны холодный душ — то, что надо. А потом самое время и чайку попить.

В комнате он долго рассматривал написанное губной помадой на стене слово и вдруг рассмеялся. Представил, как Ал попросит ключи и, ничего не подозревая, приведет Светлану в эту якобы свою квартиру. А тут на стене губной помадой выведено: «СКОТИНА!» Светлана ведь помнит, что прежде этой надписи не было. Вот устроит она Алу головомойку!

Недолго думая, Максим сорвал кусок обоев с «помадным» словом, выбросил в мусорное ведро, а потом приклеил на это место календарь, подаренный в издательстве.

И, довольный собой, уселся за компьютер. Полегчало на душе, да и Алу теперь не грозит опасность.

Роман, который он писал сейчас, застрял на описании ненастного декабрьского дня, герой садится в машину и едет по сумрачному, опустевшему городу к своей любовнице. Машина героя никак не могла двинуться с места. Под колесами грязь, слякоть, лужи, она рванулась с места… Да нет, спешить ему вроде бы и некуда. Поехала? Тронулась? С ума, что ли? Дернулась? Выехала? Куда, на встречную полосу?

В раскрытое окно влетал теплый ветер, доносил несмолкаемый шум машин с Кутузовского проспекта, а над крышами домов висело горячее июльское солнце.

Машина в ненастном декабре упорно не желала ехать.

А в памяти жили черные глаза, то настороженные, то смеющиеся, и немой вопрос в них: «А ты не обманываешь меня? Ты и вправду такой, каким кажешься мне?» И золотистые каштановые волосы, и красивый, чуть вздернутый носик.

Лена…

Максим пересел в кресло, набрал номер ее телефона. Долго слушал длинные гудки в трубке, а потом вернулся на свое рабочее место. Ее нет дома, наверное, вышла в магазин… И от этого еще сильнее захотелось услышать ее голос.

А машина в декабре стояла у светофора, и герой уже двое суток не мог доехать к своей любовнице.

Торжествовала старая истина, что писателю лучше всего работается тогда, когда в его душе умирает любовь. Ее нельзя вернуть в реальной жизни, но можно — в жизни иллюзорной, призрачной, бумажно-словесной. И не только вернуть, но и ход событий изменить так, чтобы все казалось более возвышенным, более значимым, более напряженным и загадочным. Нередко бывало, что заурядная интрижка, мимолетное увлечение, о которых бывалые донжуаны забывали на следующий же день, рождали гениальные стихи, повести, романы.

А вот когда в душе рождается новая любовь, работа стопорится, ибо мир иллюзий теряет свою привлекательность. Реальная жизнь торжествует в сердце писателя, ее звуки, запахи и краски волнуют его ум.

Ну и черт с ним, с декабрьским ненастным днем!

«Декабрь не принимает, нелетная погода, — усмехнулся Данилов. — Придется лететь в июль. А мне как раз туда и надо».

Он еще раз позвонил Лене, не дождался ответа и, после недолгого раздумья, отправился гулять. Не сидеть же у телефона, заклиная аппарат: отзовись ее голосом!

На Кутузовском народу было немного — жарко. Максим неторопливым шагом дошел до Большой Дорогомиловской улицы, потом добрался до Киевского вокзала, у которого и в жару не стихала бойкая торговля. Тут можно было купить почти все, что нужно для жизни: от ковров и импортной сантехники до колбасы и пива. Торговали не только украинцы, хотя их было, пожалуй, большинство, но и чеченцы, дагестанцы, белорусы, молдаване.

Международный торговый центр.

А какие диалоги здесь можно было услышать!

— Эй, красавица, слюшь, совсем не покупают твое сало, да?

— Та шо мое сало, оно ж соленое, никуда не денется. А вот твое мясо уже растаяло. Продавай скорее!

— Э-э-э… Мое мясо растаяло не от солнца, понимаешь? На тебя смотрю — и все растаяло, понимаешь? Я подумал: если соединить мое мясо и твое сало, что будет, а?

— Та шо будеть… свинья ж и будеть!..

Международный юмор. Международные связи.

Новые, демократические свинарка и пастух…

Максим часа два бродил между рядами торгующих, а потом купил две бутылки белорусского пива, крепкую гроздь южноамериканских бананов, воблу, вроде бы астраханскую, и вернулся домой.

Он почти не сомневался, что сейчас Лена ответит на его звонок, она уже дома, она ждет, когда он позвонит. Это предчувствие и радовало и волновало, поэтому Максим вначале наполнил фужер пивом и лишь потом, сделав несколько глотков, сел к телефону.

— Да? — послышался в трубке настороженный голос.

— Здравствуй, Лена, это я, вчерашний Макс.

— Здравствуй, Максим… а я думала, это Ал звонит насчет встречи со Светланой…

Голос изменился, он стал теплее, взволнованнее.

— Ты ждала моего звонка?

— Да как тебе сказать… если честно — я бы не удивилась, если бы ты не позвонил.

— Почему ты все время стараешься обо мне плохо думать? Разве я похож на обманщика?

— Нет, не похож. Поэтому лучше ни о чем не думать и не ждать… Если обманешь — кому тогда верить?

— Но ты все-таки ждала?

— Ой, да ну тебя, Максим! Спасибо, что позвонил, а больше ничего не скажу.

— Я с утра тебе звоню, звоню — никто к телефону не подходит. Ты уходила из дому?

— Не уходила, а уезжала к маме. Она в пансионате под Тулой, отдыхает после операции, а я уже несколько дней не навещала ее. Светка со своим Алом совсем закружили голову. У них же связь через меня, вот и сидела на телефоне… дежурила. — Лена засмеялась. — А сегодня прямо с утра купила фруктов, овощей и помчалась к маме. Всего минут пятнадцать как вернулась. А ты, значит, названивал мне прямо с утра?

— Как здоровье мамы?

— Поправляется…

— Это хорошо… Лена, давай встретимся сегодня? Я очень хочу тебя увидеть.

— А нужно ли?

— Ну, пожалуйста, не вредничай.

— И что же мы будем делать?

— Не знаю. Просто погуляем где-нибудь.

— В такую жару?

— Посидим в каком-нибудь ресторанчике.

— В такую жару? — повторила Лена и засмеялась. Она уже поддразнивала его.

— Найдем такой, где есть кондиционеры.

— Давай лучше просто погуляем по берегу Москвы-реки, а то мне лень куда-то далеко ехать.

— Отлично! Ну наконец-то я услышал от тебя добрые слова, Лена! А то уже сомнения всякие начали душу грызть.

— Какие такие сомнения начали грызть твою душу, Макс?

— Те самые, о которых ты только что говорила. Помнишь — если ты обманешь, кому тогда верить? Через полчаса я выезжаю. Где мы встретимся?

— Ой, только не так быстро, мне еще нужно с домашними делами управиться. Давай встретимся в четыре. Я буду ждать тебя на конечной остановке шестьсот пятьдесят третьего автобуса.

— Все-таки ты вредная, Лена. Ну ничего, я терпеливый, дождусь четырех часов.

— Жди-жди, может, и дождешься, — засмеялась она.