– Jude! – ахнула медсестра, презрительно поджав сухие губки.

Жакоб Жардин проследил за ее взглядом и увидел, куда тот устремлен – на его пенис. Жакоб усмехнулся. Никуда не денешься – обрезание говорило само за себя. В свое время Жакоб-старший не устоял перед напором своей матери. Внешний признак принадлежности к еврейскому роду был налицо. Жардин мог сколько угодно считать себя чистокровным французом, но с точки зрения нацистов эта маленькая деталь автоматически зачисляла его в категорию «недочеловеков». В их мире наличие или отсутствие крайней плоти определяло все.

– Фрейлейн Кальб! – рявкнул доктор Шрадер. – Отправляйтесь в палату и займитесь ранеными.

Избавившись от медсестры, немец быстро сделал Жакобу противостолбнячную инъекцию. Потом быстрыми, профессиональными движениями очистил рану и наложил повязку.

– Вы должны были показать мне свое ранение раньше, – укорил он.

Жакоб пожал плечами:

– Были дела поважнее.

Он посмотрел на лейтенанта Шрадера. Они были примерно одного возраста, одного роста. Уже три дня Жакоб работал вместе с этим немцем в госпитале для военнопленных и имел возможность убедиться, что, несмотря на цвет мундира, Шрадер ему не враг. Просто замотанный врач, пытающийся помочь раненым, которых на его голову свалилось слишком много. Сложись жизнь иначе, они вполне могли бы стать друзьями. Другое дело – фрейлейн Кальб: ее явно сразило открытие, что переводчик, так хорошо разбиравшийся в медицине и оказывавший ей и доктору Шрадеру столь неоценимую помощь, оказался презренным евреем. Вспомнив выражение лица медсестры, Жакоб ухмыльнулся.

Шрадер понял его без слов.

– Это действительно забавно. Женщина смотрит на атрибут мужества, и единственное, что привлекает ее внимание – след обрезания. Да-да, отлично вас понимаю. Но ничего не поделаешь, такие уж времена. – Он стиснул зубы. – На вашем месте, доктор Жардин, я бы постарался держаться от всех нас подальше.

Он коротко кивнул и вышел из комнаты.

Да уж, времена действительно – хуже некуда, подумал Жакоб, натягивая куртку военнопленного.

Девять месяцев абсурдного безделья, липовой войны без военных действий – в этом заключалась смехотворная оборонительная стратегия французов.

Они ждали, что немцы нанесут удар через якобы неприступную линию Мажино. Чтобы солдаты от скуки не сошли с ума, доктор Жардин велел им побольше играть в футбол. Это была очень странная война. С того берега Роны громкоговорители убеждали французских солдат, что немцы им не враги, что нет смысла отдавать свою жизнь за Польшу или Британию. Солдаты гоняли по полю мяч, слушали эти вкрадчивые речи.

Неожиданный удар сокрушительной мощи, который немцы нанесли по Бельгии, Люксембургу и северу Франции, застал армию врасплох. За несколько недель все развалилось. Францию не спасла ни дорогостоящая линия Мажино, ни полноводная Рона. Бронированный кулак смел все на своем пути.

Начались бомбежки, кровь. Да, кровь и пыль были повсюду. Жардин и поныне ощущал их запах.

В кармане у него лежали документы Жюля Леметра и маленький золотой крестик – все, что осталось от друга. Жакоб почувствовал, как внутри у него все сжимается от ярости – это чувство не оставляло его уже которую неделю подряд. Жакоб гневно сунул документы во внутренний карман своей новой «униформы». Жюль погиб в первом же бою. Бессмысленная смерть… Жакоб изгнал это воспоминание прочь и стал смотреть на маленькую фотографию Сильви и Лео, которую повсюду носил с собой.

Он стал думать о Сильви. Когда они виделись в последний раз – это было в феврале, в армейском лагере – она вела себя застенчиво и одновременно с этим страстно, совсем как прежняя Сильви, которую Жакоб когда-то полюбил. Голос ее звенел серебром. Она говорила не переставая – о Лео и его проделках, о тяготах повседневной деловой жизни, о том, как трудно стало доставать для ребенка его любимые булочки и пирожные, об улицах Парижа, заваленных снегом, который никто не убирает – все мужчины на фронте, о безуспешных попытках сладить с упрямым котлом отопления. Все эти невеселые истории в ее устах выглядели забавным приключением.

И все время повторялось одно и то же, незнакомое Жакобу имя – Анджей.

– Анджей? Кто такой Анджей? – не выдержав, спросил Жардин.

– Анджей Потацкий, мой дальний родственник, – небрежным тоном ответила Сильви.

Потом провела пальцем по майорским шевронам на кителе Жакоба и пристально посмотрела на него своими синими глазами.

– Жакоб, мы можем здесь где-нибудь уединиться?

После этого ему стало не до расспросов.

Ночь они провели в маленьком неотапливаемом отеле. Жакоб уговаривал ее уехать из Парижа в Португалию, где, застигнутые началом войны, так и остались его родители. Старый доктор Жардин чувствовал себя неважно. Он был бы счастлив, если бы Сильви и Лео к нему переехали. Там они будут в безопасности – ведь Португалия в войне не участвует. Жакоб уговаривал, упрашивал, но Сильви ответила:

– А ты? Ведь тебя там не будет.

В конце концов, ему почти удалось ее убедить.

– Ладно, я подумаю, – вздохнула она.

Лишь в самую последнюю минуту она сообщила, что Эрих и Анита интернированы французскими властями как граждане враждебного государства. В доме остались только Каролин и Лео.

– Jardine, schnell, kommen Sie hier.

Резкий голос медсестры вывел Жакоба из задумчивости. Он застегнулся на все пуговицы и направился в переполненную палату. Его встретили стоны, крики, взгляды множества широко раскрытых глаз, в которых боль мешалась со страхом. На миг Жакоб представил, что Сильви и Лео так же лежат на госпитальной койке, обвязанные бинтами.

– Schnell! – снова рявкнула фрейлейн Кальб.

Жакоб остановился возле французского солдата, который метался на койке и кричал:

– Ma main! Ma main! Qu'est-ce qu'ils ont fait de ma main?

Жакоб попытался успокоить беднягу – кисть левой руки у него отсутствовала. Но все это время он мысленно задавал себе один и тот же вопрос: где жена и сын? Куда забросила их война?

А Сильви в это время была в дороге. Путь ее лежал из Парижа в Орлеан, по запруженному шоссе, где властвовали страх, разрушение и паника. Казалось, вся Франция бросилась в бега. Целые семьи покидали свои дома; старики, женщины, дети, все вообразимые и невообразимые средства передвижения, нагруженные скарбом – бесконечная процессия тянулась по шоссе. В машинах и повозках, набившись битком, сидели те, кому хватило места; остальные медленно и молча брели пешком. Сил на разговоры ни у кого не оставалось.

Сильви тоже была одной из них, но производила совсем иное впечатление: блеск глаз, задорный изгиб губ делали ее похожей на искательницу приключений, учуявшую запах долгожданной свободы. Сильви чувствовала себя в своей стихии. Впервые разворачивавшаяся вокруг нее драма по своему размаху и напряжению превосходила ее фантазии. Это произошло не сразу, постепенно. Сначала Сильви совершила увлекательную поездку через несколько границ в Португалию, когда отвозила Лео к бабушке и дедушке. Когда она вернулась, произошло несчастье. Эрих Брейер, австрийский композитор, вернулся из лагеря для перемещенных лиц. Вернулся один, без жены. Он был похож на молчаливую, угрюмую тень. Запершись во флигеле, Эрих отказывался общаться с Сильви и Каролин, а два дня спустя они нашли его повесившимся. На лице композитора застыла ужасающая гримаса.

Женщины долго смотрели на покойника – Каролин, захлебываясь от рыданий, Сильви – в восхищении. Так вот какая она, смерть, думала Сильви. Оказывается, это так просто! Достаточно немного решимости и кусок веревки. Это выход, который всегда в твоем распоряжении.

Мысль о доступности смерти сделала Сильви свободной, придала ей энергии. Она обняла Каролин, произнесла какие-то приличествующие случаю слова, но с этой минуты в отношениях между подругами произошла разительная перемена. Серьезная, ответственная Каролин, которая после смерти родителей Сильви взяла на себя роль старшей сестры и заступницы, терпеливо ухаживавшая за своей подругой в мучительные месяцы беременности, утратила всю свою решительность. Теперь Сильви заботилась обо всем, а Каролин стала слабой, зависимой, беспомощной.

Было и еще одно событие, способствовавшее перемене характера Сильви. Точнее, не событие, а человек. Звали его Анджей Потацкий.

Произошло это в самом начале войны, холодным и серым зимним днем. Томясь бездельем, Сильви отвела сына в музей восковых фигур, а потом они вдвоем отправились посидеть в кафе. Сильви за что-то ругала малыша, называя его поочередно то Лео, то Тадеушем. Она чувствовала, что на нее неотрывно смотрит молодой человек, сидевший неподалеку. Потом он встал и приблизился. Сильви увидела длинные светлые волосы, худое, бесшабашное лицо со слегка искривленным носом.

– Jestes Polka? – резко спросил он.

Она кивнула.

– Ja tez.

Он оказался ее соотечественником. Сильви пригласила Анджея Потацкого домой, и он прожил у нее несколько дней. Произошло это как-то очень естественно. Своего дома у Анджея не было, а звуки польской речи действовали на Сильви чарующе. Ей казалось, что несбывшаяся мечта о поездке в Польшу, о возвращении на родину чудесным образом осуществилась, и произошло это благодаря Анджею. Чем больше она на него смотрела, тем явственнее видела сходство с отцом, с Тадеушем – выросшим и превратившимся в мужчину. Те же волнистые светлые волосы, те же быстрые, ловкие движения. А главное – тот же язык, мягкая ритмика которого пробуждала в душе воспоминания детства. Проблемы, о которых говорил Анджей, тоже были ей близки: хитросплетения польской политики, страстная жажда независимости, растоптанная германским вторжением – все эти понятия были для Сильви не абстракцией, а живой реальностью. Немцы стали для нее личными врагами. Сильви слушала Анджея часами, играла для него на пианино романтические мелодии, которые он так любил и которые прежде так любил ее отец. Лео обожал возиться с молодым поляком, и вскоре хозяйке дома стало казаться, что Анджей – член семьи.

А через несколько дней Анджей исчез, не предупредив, не извинившись. Просто взял и растворился. Некоторое время спустя, опять без предупреждения, он появился вновь. Так повторялось снова и снова. Всякий раз Анджей привозил подарки – и ей, и Каролин, и Лео. Обычно это были какие-нибудь деликатесы, которые в военное время достать было практически невозможно. Анджей держался загадочно, вел себя непредсказуемо, но Сильви испытывала к нему инстинктивное доверие. Пусть ведет себя, как хочет, думала она. Они стали друзьями. Больше, чем друзьями – меж ними возникло родственное чувство.

Когда Анджей был рядом, Сильви переносилась мыслями в детство, когда по лесам вокруг родительской усадьбы носилась беззаботная, шальная девчонка. И словно не было всех минувших лет, не было переезда во Францию. Сильви вновь чувствовала себя в спокойной и безопасной атмосфере о́тчего дома. К ней вернулся Тадеуш, и вдвоем они отправлялись в рискованные путешествия. В этом мире было много скучного и неприглядного, но зато он не омрачался тревогой, не возникало пропасти между волей и поступком. Однако, несмотря на подчеркнутую галантность, с которой Анджей обращался с Сильви, между ними не возникало даже намека на отношения иного рода. Это радовало ее, придавало сил. После того как Лео был благополучно переправлен в Португалию, место ребенка в семье заняла Каролин, о которой приходилось заботиться и Сильви, и Анджею.

Однако девятого июня, когда в венсенском доме появился Жак Бреннер в солдатской форме, Анджея рядом не было. Жак весьма категорично заявил, что нужно немедленно укладывать вещи и уезжать на юг.

– А Жакоб? – хором спросили Сильви и Каролин.

Бреннер пожал плечами и с непривычным металлом в голосе ответил:

– Он достаточно умен и сумеет вас там разыскать.

Его настойчивость произвела впечатление на Сильви, и на следующее утро, захватив с собой минимум багажа и все имеющееся в доме продовольствие, женщины отправились в путь. Сильви бросила имущество безо всякого сожаления – из вещей материальных ее всегда интересовали лишь одежда и украшения.

Когда машина приблизилась к деревне Дурдэн, в автомобиле, кроме Сильви и Каролин, сидели еще пятеро пассажиров. По дороге пришлось подобрать сначала женщину с двумя маленькими детьми, потом старого кюре, а затем еще и мужчину в одежде с чужого плеча, еле державшегося на ногах. Этот человек по-французски объяснялся с сильным акцентом, выдававшим в нем беглого английского солдата. Именно от Робби Сильви узнала о катастрофе под Дюнкерком, где триста тысяч французских и британских солдат оказались под молниеносными ударами фашистских танков и самолетов. Те из британцев, кто остался в живых, но не сумел перебраться через Ла-Манш, присоединились к потоку беженцев, устремившемуся на юг. Это было истинное переселение народов, в котором каждый пытался найти спасение от войск фюрера.

Когда возле деревни Дурдэн в небе вдруг раздался громоподобный рокот, Робби вытолкал всех из машины и заставил спрятаться в кювете. На землю посыпались бомбы, раздался треск пулеметных очередей. Сильви была возбуждена, как маленькая девочка, впервые попавшая на взрослое кино: ее буквально околдовала игра света и теней, мощная какофония шумов и звуков. Сильви ни за что не желала прятаться.

Зато Каролин совсем потеряла голову от ужаса и вцепилась ногтями в плечо подруги. Ее рыдания сливались с воплями и стонами, доносившимися со всех сторон.

– Мы все погибнем, – лепетала Каролин. – Сильви, нам конец!

В воздухе носился запах пыли и крови.

Сильви сердито ударила подругу по лицу.

– Перестань хныкать, гусыня! Ничего с нами не случится!

В ее голосе звучал восторг.

Той же ночью, но позднее, когда наступила жутковатая тишина, всегда сменяющая шум битвы, автомобиль, у которого во время бомбежки вылетело ветровое стекло, замер, как вкопанный, вблизи Орлеана.

– Черт! – тихо выругалась Сильви. – Бензин кончился.

– Ну вот, я же говорила, – дрогнувшим голосом пролепетала Каролин.

– Хватит хныкать, – прикрикнула на нее подруга. – Все будет хорошо. Главное – доверься мне.

Она обняла дрожащую Каролин за плечи, они прижались друг к другу и уснули. На рассвете Сильви объявила, что отправляется на поиски горючего и еды. Каролин должна была остаться возле машины.

– Пусть с тобой идет Робби, – забеспокоилась Каролин.

– И поможет мне объясняться по-французски? – с издевкой спросила Сильви и, повернувшись, решительно зашагала прочь.

Возле бензоколонки выстроилась очередь в добрую милю длиной – длинная змея, состоявшая из запыленных автомобилей и томящихся возле них усталых людей. Сильви никогда не отличалась долготерпением, а при виде этой картины и вовсе заклокотала. Она направилась в самую голову колонны.

– У меня автомобиль с ранеными, мы застряли прямо на въезде в город. Поворачивайтесь живее! – командирским тоном заявила она служителю.

Потом уверенно поставила перед ним две канистры, сбросила прядь волос со лба и уперла руки в бока.

– Быстрее! – прикрикнула она.

Служитель посмотрел на нее с явным подозрением, но потом, пожав плечами, наполнил-таки канистры.

Небрежно поблагодарив его, Сильви пустилась в обратный путь. Она была очень довольна собой, словно актриса после удачного бенефиса. Выживание – вопрос инстинкта, думала она. А в том, что инстинкт ее не подведет, Сильви не сомневалась.

Когда после бесконечных стояний в пробках и объездов Сильви и Каролин наконец добрались до дома Жардинов, который стоял на холме, возвышавшемся над Марселем, немцы уже заняли Париж.

Сильви решила, что перед ней стоят две проблемы: нужно выяснить, удалось ли Анджею уехать на юг, и, во-вторых, требуется установить местонахождение Жакоба. Она смотрела на пронзительную синеву Средиземного моря, поигрывая кольцом, которое когда-то подарил ей Жакоб. Сильви твердо знала: пока это кольцо у нее на пальце, Жакоб не умрет.

Несколько недель спустя, когда маршал Петэн, герой первой мировой войны, а ныне сторонник капитуляции, подписал перемирие с немцами, Жакоб Жардин уже находился в парижской квартире своего друга Жака Бреннера. Они обсуждали события последних месяцев и говорили о будущем. Жакобу удалось бежать из лагеря для военнопленных. Как говорил сам Жакоб, успехом побега он был обязан на одну четверть нахальству и на три четверти удаче. Лейтенант Шрадер безропотно и, как подозревал Жакоб, вполне сознательно выпил снотворное, которое Жардин подмешал ему в чай, после чего погрузился в мирный сон, а Жакоб переоделся в немецкую военную форму, взял ключи от машины и пустился в путь. Единственный неприятный момент был возле контрольно-пропускного пункта, когда пришлось буркнуть часовому «зиг хайль». Дальше все было просто. Жакоб отъехал от лагеря подальше, бросил машину в ночном лесу, переоделся на соседней ферме в штатское и кое-как – где пешком, где на велосипеде – добрался до французского военно-полевого госпиталя. В хаосе отступления никто не стал задавать ему лишних вопросов – опытный врач пришелся как нельзя более кстати.

О том, что произошло в последующие дни, Жакоб вспоминать и тем более говорить не любил.

Когда ему стало ясно, что французская армия отныне станет союзницей Гитлера, Жакоб снова сбежал. Он направился в Париж, который превратился в город привидений. По пустым улицам грохотали сапоги фашистов; над Эйфелевой башней и Триумфальной аркой развевались знамена со свастиками.

К счастью, в венсенском доме никого не оказалось. Было видно, что люди, жившие здесь, уехали в большой спешке.

Зато Жак Бреннер был у себя. Когда Жакоб появился у него на пороге, Бреннер хлопнул пробкой заранее приготовленного шампанского.

– Последняя бутылка, – сообщил он, любуясь игрой света в высоком бокале. – Берег до твоего возвращения. Теперь все шампанское Франции достанется немцам.

Он горестно вздохнул.

Жакоб отпил вина, обнял друга.

– Глядя на тебя, можно подумать, что в нашей жизни все осталось по-прежнему, – улыбнулся он. Взгляд у него затуманился. – Но, как ты знаешь, изменилось многое.

– Да, изменилось все, – усмехнулся Жак. – Наконец-то в моей жизни появилась цель.

Жакоб вопросительно посмотрел на своего друга.

– Сегодня я отведу тебя в одно место. Мы встречаемся в Музее Человека.

Больше Жак, большой любитель мистификации, не сказал ни слова.

В одной из пыльных служебных комнат Музея Человека сидели и тихо беседовали несколько мужчин. По их бледным лицам, седым вискам и чопорной осанке Жакоб сразу понял, что это крупные государственные чиновники. Он чувствовал на себе их подозрительные взгляды, но после того, как Жак Бреннер представил своего друга, собравшиеся приветствовали его вежливыми кивками.

Старший из них поднялся и негромким, но властным голосом заговорил:

– Сегодня нас здесь немного, и удивляться этому не приходится. Но я знаю, что в нашей стране множество людей, которых заботят те же проблемы, что и нас. Мы должны защитить нечто более важное, чем наши жизни, семьи – дух французского народа. Я имею в виду нравственную свободу, в которой и состоит суть наших ценностей, нашей жизни. Мы еще не разработали конкретный план действий, однако, если мы будем бдительны и наблюдательны, круг задач определится сам собой. Где бы каждый из нас ни работал, чем бы ни занимался, главное – противодействовать оккупационным властям, создавать сеть сопротивления, вести подрывную работу. И тогда, в конце концов, мы победим.

Он сел, и участники встречи стали все так же негромко обмениваться соображениями и предложениями. Жакоб тоже внес свою лепту. Он сказал, что необходимо наладить систему выпуска фальшивых официальных бланков, штампов и печатей. Страна наводнена беглецами, которым понадобятся документы. Это британские военные, эмигранты с Востока и многие, многие другие.

Предложение было немедленно принято. Прозвучали имена нужных людей, возможные контакты и явки. Затем, договорившись соблюдать строжайшую конспирацию, члены группы поодиночке стали расходится.

Когда настала очередь Жакоба, Бреннер слегка кивнул ему, и Жардин вышел из музея. Он шел по улицам, с которых практически исчезли автомобили. В одном из дворов увидел группу эсэсовцев и поспешно свернул в сторону. Перед тем, как вернуться в квартиру Жака, решил зайти в соседнее кафе – одно из немногих, продолжавших работать при оккупации. Жакоб сидел и рассеянно смотрел в окно, когда перед подъездом остановился длинный автомобиль. Оттуда вышла женщина, и Жакоб уставился на нее, не веря собственным глазам. Он вскочил на ноги и бросился на улицу.

– Матильда…

Он произнес это имя совсем тихо, остановившись у принцессы за спиной. В форме Красного Креста она выглядела так неприступно, что он не осмелился ее обнять.

– Жакоб, я очень надеялась, что найду тебя здесь, – вежливым тоном ответила она, словно встретила случайного знакомого. Но ее темные глаза светились счастьем.

Лишь войдя в квартиру, они обнялись. Почувствовав, что объятия затягиваются дольше, чем приличествовало бы старым друзьям, Жакоб высвободился.

Лицо принцессы приняло озорное выражение.

– Вижу, друг мой, вы вполне живы и здоровы.

– Вполне, – признал Жакоб со слегка виноватым видом.

– С Сильви тоже все в порядке. Насколько мне удалось выяснить, она здорова, а маленький Лео находится у бабушки и дедушки.

Глядя на изумленное лицо Жакоба, Матильда расхохоталась. – Не нужно так удивляться, друг мой. Да, мне многое известно. У меня бездна друзей, знакомых. Некоторые из них довольно влиятельные люди. Благодаря им я тебя и нашла.

Принцесса сделала паузу и, предвидя следующий вопрос, сказала, что Фиалка находится в Швейцарии. Покончив с делами в Париже, принцесса вернется к дочери.

Потом Матильда изучающе посмотрела на Жакоба. Она увидела, что он похудел, на лице появились новые морщины, взгляд сделался суровым. Матильда без труда могла догадаться, сколько горя повидали эти глаза в последние месяцы. Она и сама достаточно насмотрелась на разрушения, искалеченные тела, искаженные страхом лица. Видела она кое-что и похуже: безнадежность поражения, ставший реальностью кошмар – победу нацистов со всеми вытекающими последствиями.

Принцесса знала, что может всецело полагаться на Жакоба – он отнесется к ее предложению с величайшей серьезностью. Однако начинать разговор было непросто – ведь эту тему между собой они никогда не затрагивали.

– Жакоб, – решительно начала она. – Очевидно, ты собираешься отправиться на юг, чтобы отыскать Сильви.

Жардин кивнул.

Откашлявшись, Матильда продолжила:

– По-моему, этого делать не следует. Ты подвергнешь опасности вас обоих. Скоро здесь будут изданы законы, аналогичные тем, которые уже существуют в Германии. Это законы…

Она запнулась, и Жакоб договорил за нее:

– Законы против евреев, да? Война с обрезанием, знаю.

Принцесса слегка покраснела и кивнула.

– Я знаю, что это неизбежно, – сказала она. – Ты поставишь под угрозу вас обоих…

Неожиданно Жакоб рассмеялся. В его глазах зажглись веселые огоньки – совсем как в прежние времена. Он взял Матильду за руку и потянул за собой.

– Как ты сейчас увидишь, я об этом уже подумал.

Он выдвинул ящик в одном из шкафов и достал из-под белья удостоверение личности.

Принцесса прочла:

– «Жюль Леметр». – Она улыбнулась. – Как мы с тобой похожи!

С загадочным видом она порылась в сумочке и показала ему другое удостоверение:

– А вот еще одно имя – господин Марсель Дерэн.

Жакоб взглянул ей в глаза и с неожиданным легкомыслием, столь свойственным ему в далекой юности, подхватил принцессу на руки и закружился с ней по комнате.

– Так кем же мне быть, ваше высочество?

– Ну что ж, – столь же весело ответила Матильда, – поскольку ты когда-то был моим мэтром, зовись отныне Жюль Леметр.

Эти игривые слова в устах представительницы Красного Креста звучали странновато. Но Жакоб уже снова посерьезнел:

– Я хорошо знал Жюля, мы работали с ним бок о бок, и он умер у меня на руках. Родных у него нет.

Оба замолчали, вспоминая недавние утраты – каждый из них лишился в последние месяцы кого-то из близких. Потом разговор принял деловой характер, поскольку времени было мало. Принцесса рассказала, что один врач из Монпелье создал подпольную организацию, занимавшуюся размещением еврейских детей по отдаленным деревням. Если Жакоб хочет, он может подключиться к этой работе. Достаточно будет сослаться на принцессу Матильду. Она намерена наладить канал связи между Монпелье и Швейцарией. Деньги подпольщикам не помешают, и их можно будет получить сколько угодно. Жакоб внимательно выслушал, потом, в свою очередь, рассказал принцессе о группе Жака Бреннера. Напоследок он оставил ей ключи от своей квартиры и консультационного кабинета – эти помещения могли пригодиться.

Матильда встала.

– Завтра утром один из моих друзей, секретарь американского посла, едет в Бордо на официальном автомобиле. Я договорилась, чтобы он захватил тебя с собой.

Деловитым тоном Матильда пыталась замаскировать беспокойство, с которым думала об этой поездке.

– Матильда, ты меня просто потрясаешь, – воскликнул Жакоб, поднес ее руки к губам и расцеловал.

Она пожала плечами.

– Сейчас настали такие времена, что каждый из нас просто обязан быть потрясающим.

Они крепко обнялись, зная, что эта встреча может оказаться последней.

Пока Жакоб перебирался через демаркационную линию на неоккупированную территорию, Сильви бродила по старым, извилистым улочкам Марселя. Ей нравился район Старого порта, с его лабиринтом мощенных булыжником переулков, где свободно торговали наркотиками и пороком, где процветало мошенничество всех видов. Сильви с удовольствием наблюдала за публикой, населявшей эти кварталы, – за крепкими, загорелыми ребятишками, проворными парнями, темноглазыми и загадочными девушками. Сильви были симпатичны и щеголеватые, наглые красавцы, и проститутки в вызывающих нарядах, и горланящие матросы. Ощущение живой и активной человеческой массы, бьющая фонтаном жизнь черного рынка – все это устраивало Сильви, соответствовало ее настроению. Куда меньше нравилось ей постоянное присутствие полиции, как-то уж слишком быстро перекинувшейся на сторону новых хозяев.

Еще хуже была похоронная атмосфера, царившая в доме на холме. В отсутствие доктора Жардина и его супруги беглецы с Востока совсем упали духом – они говорили приглушенными голосами и тряслись от страха. Все разговоры были только о неизбежной катастрофе. За последнюю неделю положение стало еще хуже, потому что в Марселе и Тулузе начались нелепые антисемитские демонстрации. Сильви тревожилась из-за Жакоба, не могла дождаться, когда же он наконец вернется. Ей казалось, что, стоит появиться Жакобу, и все устроится само собой. От Каролин не было никакого толку. Общее настроение дома вполне совпадало с ее собственным. Каролин тоже ощущала себя дочерью несчастного еврейского племени, обреченного на уничтожение. Лишь Йозеф Риттнер сохранял присутствие духа. Он управлял хозяйством, следил за огородом, успокаивал и ободрял остальных, говорил им, что скоро все они отсюда уедут – вот только будут готовы бумаги, и сразу же все образуется. Каролин ходила за ним, как собачонка, жадно внимая каждому слову.

От этого зрелища у Сильви по коже пробегали мурашки, даже если светило жгучее солнце.

Деньги подходили к концу. Клинику для рабочих давно закрыли, и собравшиеся в доме доктора Жардина врачи лишились возможности зарабатывать на жизнь. Карточек на питание они тоже не имели, поэтому огород стал для них чуть ли не единственным источником существования. Огород – и Сильви. Она помогала всем этим людям выжить и очень собой гордилась. Из Сильви получился превосходный спекулянт на черном рынке. Да и работа в «Отель дю Миди» тоже давала неплохой доход. Сильви надеялась, что в скором времени ей предоставят постоянный номер в этой гостинице – мадам Кастельно давно уже созрела для этого.

А два дня назад Сильви уволила экономку доктора Жардина.

В качестве причины была названа нехватка денег, но на самом деле Сильви преследовала иную цель. У нее было предчувствие, что вскоре в доме начнутся такие дела, о которых посторонним лучше не знать. В любом случае Каролин вполне могла взять обязанности экономки на себя – по крайней мере, ей будет чем заняться.

У самой Сильви дел хватало. Через несколько дней после приезда в Марсель, поняв, что не сумеет усидеть в унылом доме, Сильви нашла себе работу. Она уложила волосы элегантным узлом, надела шелковые чулки, модный пиджак с квадратными плечами и, решив не экономить драгоценные талоны на бензин, объехала на автомобиле все крупные рестораны и гостиницы. Сильви говорила повсюду, что играет на рояле, поет, может развлекать гостей. Она ссылалась на свой парижский опыт, упоминала названия знаменитых ночных клубов.

В «Отель дю Миди», самой большой гостинице Старого порта, ей наконец повезло. Хозяйка, мадам Кастельно, год назад овдовела. Сына, который взял было управление отелем в свои руки, забрали на фронт, и от него давно не было известий. Мадам Кастельно была так занята хозяйственными хлопотами, что на клиентов ее уже не хватало, и предложение парижанки оказалось как нельзя более кстати.

Маленькие пронзительные глазки, контрастирующие с пухлым, безмятежным лицом, внимательно осмотрели Сильви. Потом мадам сказала:

– Ну что ж, послушаем, как вы поете.

Она отвела Сильви в бар, где стояло без дела старое, сиявшее лаком пианино. Сильви сыграла сначала Моцарта, потом игривую мелодию Сати, спела бульварную песенку, сентиментальную балладу, двусмысленный шансон военной поры, как раз входивший в моду. Джазовые композиции исполнять не рискнула.

Хозяйка заметно подобрела.

– Очень хорошо. Когда вы можете приступить?

– Хоть завтра, хоть сейчас. Когда хотите.

– А платья у вас есть? Ну, вы понимаете. – Толстуха сделала красноречивый жест, который, в ее исполнении смотрелся очень комично.

– Кое-что найдется, – торжествующе улыбнулась Сильви.

И она начала выступать в ресторане гостиницы. Во время обеда она играла на пианино классическую музыку, которая пришлась солидным обеденным клиентам по вкусу. Они хвалили хозяйку, а пианистке оставляли чаевые. Вечером, в баре, Сильви выступала с иным репертуаром – день ото дня он становился все рискованнее. Через неделю о новой певице из «Отель дю Миди» говорил уже весь город. В отель валом повалили клиенты.

– Хорошо, просто отлично, деточка, – не могла нарадоваться мадам Кастельно, глядя, как ее невестка Надин едва успевает крутить ручку кассового аппарата. Надо сказать что невестка – тощее создание с кислой физиономией – взирала на Сильви куда менее благосклонным взглядом.

Но Сильви не обращала на нее внимания. Недели через три после начала ее новой карьеры в баре появился Анджей Потацкий. Именно на это Сильви и надеялась. Она рассчитывала, что ее популярность поможет молодому поляку ее отыскать.

Допев песню, она подошла к его столику.

– Так и знала, что ты меня найдешь, – сказала она.

Анджей привстал и поцеловал ей руку с неизменной галантностью.

– И ты еще сомневалась? – усмехнулся он, кривя тонкие губы. – Я ведь обещал, что приеду в Марсель и найду тебя. А я всегда держу свое слово.

Сильви была счастлива. Она смотрела в его глаза, такие же ярко-синие, как у нее.

– Это ваш младший брат? – спросила подошедшая хозяйка.

– Да, почти, – засмеялась Сильви.

Анджей был моложе ее всего на год или на два, но выглядел совсем по-мальчишески.

Потацкий поклонился и, предложив Сильви руку, повел ее к выходу. Они направились в маленькое уединенное кафе.

– Я вижу, у тебя все в порядке, – разбавляя водой пастис и улыбаясь своей обычной кривой улыбкой, сказал он. – Маленькая тигрица на арене.

– Как видишь. – Сильви звонко засмеялась, чего с ней не случалось уже много недель. – А зачем ты сюда пожаловал?

Анджей загадочно пожал плечами и ничего объяснять не стал.

– Напрасно ты используешь свое собственное имя, – упрекнул он ее. – Этого делать не следует. И имя Жардина тоже трепать ни к чему. Во всяком случае, на эстраде. Поговори с хозяйкой, объясни, что это тебе неудобно. Придумай себе какой-нибудь псевдоним, не слишком заковыристый. – Он посмотрел на бутылки вина, выстроившиеся на стойке, и снова сверкнул белозубой улыбкой. – «Шато-Латур» – то, что надо. Звучит очень по-французски. Латур – отличный псевдоним. Поляки сейчас не в моде, а семья твоего мужа слишком известна в городе. – Внезапно Анджей посерьезнел. – Жакоб вернулся?

Сильви покачала головой, лицо ее опечалилось.

– Ничего, не беспокойся, – утешил ее Анджей. – Пока я в Марселе, я за тобой присмотрю.

Сильви хотела задать ему вопрос, но он отмахнулся:

– И ни о чем меня не спрашивай. Выполнишь просьбу?

– Конечно.

– Хорошо. Я знаю, ты умеешь хранить тайны.

Он незаметно огляделся по сторонам и сунул ей маленький пакет с эмблемой известной кондитерской.

– Нет-нет, – улыбнулся Анджей. – Это не конфеты для тебя. А жаль. Отнеси сверток в порт, в Христианскую матросскую миссию. Сделай это завтра. Пакет отдашь священнику из рук в руки. Больше никому. Спросишь у него, нужна ли ему какая-нибудь помощь. Скажешь, что тебя прислал Андре. Поняла? Не Анджей, а Андре. – Он встал. – Ну, мне пора. И я не смогу проводить тебя до гостиницы.

– Когда мы снова увидимся? – поспешно спросила Сильви. – Где я смогу тебя найти?

– Я сам тебя найду. – Он весело помахал ей рукой и исчез.

Глядя ему вслед, Сильви думала, что Анджей похож на обычного легкомысленного парня, у которого на уме лишь развлечения да озорные выходки. Но она знала: под маской беспечности скрывается острый, четкий ум и жгучее желание видеть Польшу свободной.

На следующий день, когда Сильви приближалась к белоснежному зданию Христианской матросской миссии, она все еще думала об Анджее. В руках у молодой женщины была большая сумка. Сильви приветливо улыбнулась встретившемуся по дороге жандарму. Поскольку в последнее время она стала местной знаменитостью, дарить ослепительные улыбки вошло у нее в привычку. Все лучше, чем чувствовать на себе подозрительные и откровенно враждебные взгляды.

В этот момент она увидела фигуру, показавшуюся ей знакомой. Сильви чуть было не окликнула прохожего по имени, но вовремя спохватилась. Чисто выбритый мужчина в аккуратном голубом костюме был поразительно похож на Робби, английского солдата, сопровождавшего ее в поездке на юг.

Англичанин тоже не подал виду, что узнал Сильви. Однако, когда она вошла в здание миссии, он последовал за ней.

– Сильви, вы так меня напугали! Я думал, что вы громогласно обратитесь ко мне по-английски, прямо на глазах у жандарма. Вы же знаете, что на нас идет охота.

– Да, с меня бы сталось, – виновато улыбнулась Сильви. – Слава богу, вовремя сообразила.

– Что вы здесь делаете?

– Мне нужно встретиться со священником.

Сильви огляделась по сторонам. Только сейчас она заметила, что в помещении много людей и все смотрят на нее выжидательно.

– Это вон там, – подвел ее Робби к лестнице, глядя на Сильви с явным любопытством.

– Нет, Робби, я не стала религиозной. Не пугайтесь.

– А жаль, барышня, – раздался у нее за спиной голос с мягким акцентом.

Сильви обернулась и увидела священника с добрым, улыбчивым лицом.

Робби откашлялся.

– Эта леди хотела с вами повидаться. Я вам про нее рассказывал, помните? Это она помогла мне сюда добраться.

Священник пригласил ее к себе в кабинет.

– Чем могу служить, барышня?

Сильви передала ему пакет, сказала, что это от Андре. Заглянув через плечо священника, она увидела, что в пакете коробка, плотно набитая продовольственными карточками.

Из-за толстых стекол очков на Сильви смотрели серые, проницательные глаза. Священник видел перед собой молодую привлекательную женщину, во внешности которой ощущалось нечто необычное… Пожалуй, детская импульсивность. Женщина схватила священника за руку:

– Андре сказал, что вам может понадобиться помощь. Я готова.

Святой отец не торопился с ответом. Он молчал, отечески похлопывая Сильви по руке. Интересно, что именно сообщил ей Андре? Этот юноша тоже слишком несдержан. Но умен, очень умен. Всегда добывает полезную информацию. Священник знал, что Андре занимается шифровкой и дешифровкой. У них там целая группа, обосновавшаяся в старом замке неподалеку от Марселя. Но необходима осторожность. В миссию ежедневно прибывали беглые английские солдаты. Нужны деньги, продовольствие, каналы связи. Без этого переправить солдат в Англию не удастся…

– Например, я могла бы снабжать вас одеждой, – сказала Сильви первое, что ей пришло в голову.

Им наверняка нужна одежда, подумала она. Недаром Робби был одет в новый костюм.

Священник улыбнулся.

– Что ж, это было бы неплохо.

Он решил, что молодой женщине можно верить. Она быстро соображает, а это уже неплохо. За последние месяцы святой отец не раз оказывался в ситуации, когда ему приходилось составлять суждение о людях в считанные секунды.

– Но вам здесь появляться нельзя. – Священник откашлялся, глаза его блеснули. – Многим может показаться странным, что такая блистательная особа зачастила в миссию, цель которой – наставлять на путь истинный бродяг и пропойц.

– Ну что вы, я всегда очень интересовалась благотворительностью, – весело ответила Сильви, но тут же посерьезнела. – Хорошо, но знайте, что связаться со мной нетрудно. У меня такая работа, что вокруг вертится много мужчин, желающих со мной поболтать.

Она сказала это деловитым тоном, безо всякого кокетства.

– Могу себе представить, – пробормотал священник. – Что же, нам это на пользу. Только будьте, пожалуйста, осторожны. Многие люди вполне довольны ситуацией, в которой оказалась Франция. Все тихо, мирно, никакой войны. Этим людям может не понравиться, что вы нам помогаете.

Сильви с умным видом кивнула, хоть и не вполне поняла смысл его слов. Лишь позднее, когда она поговорила с Робби, ей стало ясно, что имел в виду священник. Робби сказал, что хочет поблагодарить Сильви, потому что через несколько дней покидает Францию. И тут до Сильви наконец дошло, чем занимаются в миссии: отсюда переправляют солдат в Англию! От этой мысли Сильви охватило радостное возбуждение. Она подумала, что теперь определенно будет помогать священнику.

Шли недели. Временами молодой женщине казалось, что война – это несколько усложненная игра в прятки. Сильви участвовала в этой игре с огромным удовольствием. Она научилась не только спекулировать продовольственными карточками, но и подделывать их. Ради бизнеса Сильви наведывалась и в респектабельные дома, и в сомнительные притоны. Она стала настоящим экспертом по части маскировки – могла одеться и знатной дамой, и уличной проституткой. Сильви передавала документы, пакеты, книги, газеты, в которых были спрятаны секретные послания и бумаги. Иногда ей поручали передать важную информацию, и Сильви успешно справлялась с заданием. В такие минуты ее сердце радостно колотилось. Встречаясь с полицейскими, она по-прежнему одаривала их ослепительными улыбками.

Создавалось впечатление, что более всего в тот период процветало искусство изготовления фальшивых документов. Это опасное дело пришлось Сильви по душе. Она часто думала, что подделка документов во многом похожа на кражу яблок с прилавка, только пользы от нее гораздо больше.

Многие ее задания были связаны с Анджеем. После того первого раза он появился в «Отеле дю Миди» всего один раз. Зато довольно часто Сильви получала от него записки, которые постороннему глазу показались бы посланием очередного поклонника. «Мадемуазель, ваше пение приводит меня в восторг. Хотел бы выразить вам свое восхищение лично. Не согласитесь ли вы встретиться со мной в кафе «Четыре су» в среду, в четыре часа дня?» Первое из таких посланий было подписано «Андре Филипп». Имена все время менялись, но Сильви сразу узнавала знакомый почерк. Во время встреч Анджей давал ей очередное задание, и Сильви его ни разу не подвела. Со временем поручения стали все более рискованными. И чем опаснее было задание, тем больше радовалась Сильви. Один раз она чуть не попалась. Ей нужно было взять газету, оставленную для нее на одном из столиков бара.

Однако невестка хозяйки, Надин, бросилась к газете и вцепилась в нее мертвой хваткой.

– Я хочу прочитать ее первой!

Подавив злость, Сильви кротко улыбнулась:

– Пожалуйста, Надин, у меня до выступления всего полчаса. Быстренько просмотрю ее и верну вам. Она выхватила газету и с бьющимся сердцем бросилась к себе в комнату. Вытащив из газеты конверт, она снова спустилась вниз и вежливо вернула газету хозяйкиной невестке. Надин нравилась ей все меньше и меньше.

Однажды ночью, когда Сильви сидела во время своего перерыва в гостиничном баре и, потягивая вино, болтала с барменом, до ее слуха донесся обрывок разговора. За столиком неподалеку сидели двое мужчин, и один из них, красногубый, с пышными усами, говорил:

– Завтра утром мы покончим с этим раз и навсегда. «Ростбифы» и их добрейший попик совсем обнаглели.

Он стукнул кулаком по столу и, заметив взгляд Сильви, игриво подмигнул.

Она одарила его холодной профессиональной улыбкой, не показывая охватившей ее тревоги. Священник и миссия в опасности! Завтра произойдет облава! Нужно их предупредить. Слова усатого недвусмысленно подтверждали это. Сильви взглянула на часы. До выступления оставалось пять, максимум десять минут. Да и в любом случае было бы опасно показываться в миссии в столь поздний час. Что делать?

Медленной, но решительной поступью Сильви двинулась через толпу по направлению к двери.

– Куда это вы собрались? – окликнул ее раздраженный голос. – Вам через минуту на сцену.

Надин строго постучала карандашом по стойке.

Проглотив готовое сорваться с уст ругательство, Сильви сладким голосом ответила:

– Я только поднимусь к себе в номер, еще раз взгляну на слова новой песни.

Она легко вспорхнула по лестнице, бегом бросилась к своей комнате. Наскоро набросала несколько строк на листке бумаги, сунула листок в первую подвернувшуюся под руку книгу – это были «Фальшивомонетчики» Андре Жида. Так же быстро Сильви спустилась вниз по лестнице и устремилась к дверям, воскликнув:

– Глоток свежего воздуха – вот что мне сейчас необходимо.

На улице она остановилась. Кому довериться из этой толпы ночных гуляк и уличных мальчишек? Она подозвала подростка в остроконечной шапке. Глядя на него строгими глазами, приказала:

– Отнесешь это в миссию. Половину денег получишь сейчас. – Она сунула ему стофранковую купюру. – И еще столько же, когда вернешься.

Парнишка жадно и хитро осклабился.

– Само собой, мадемуазель. Я мигом.

И он умчался. Сильви проводила его взглядом, а потом, глубоко вздохнув, вернулась в зал,

В эту ночь она не сомкнула глаз, а с первыми лучами солнца натянула брюки (ее обычный наряд в дневное время, чтобы не трепать парижские платья) и отправилась в миссию. Ее тревожило то, что мальчишка не вернулся за второй половиной вознаграждения. Передал ли он послание?

Небо окрасилось в молочно-серый цвет, в порту начиналась обычная утренняя жизнь. Лишь мусор, разбросанный на тротуарах, да чайки, дравшиеся из-за объедков, напоминали о вчерашнем веселье. Угрюмый матрос, вразвалочку прогуливавшийся по мостовой, пнул ногой пустую сигаретную пачку и рассеянно уставился на ровную гладь моря. Сильви захватила с собой корзинку, с которой обычно ходила по магазинам. Если ее задержит полиция, объяснение готово: она торопится занять очередь в лавку мясника. Сегодня был день, когда отоваривали мясные карточки. В прошлый раз Сильви пропустила этот день и теперь не собиралась повторять свою ошибку.

Она была уже недалеко от миссии, когда увидела их. Отряд из восьми жандармов быстро двигался по направлению к белому зданию. Сильви в отчаянии посмотрела на грязную воду порта, на которой покачивались лодки, яхты и баркасы. Поддавшись безотчетному порыву, Сильви отчаянно закричала. Это был пронзительный, душераздирающий вопль. За ним еще и еще. Сильви испуганно огляделась по сторонам. Повсюду открывались окна, высовывались головы. Сильви надеялась, что и в миссии услышат ее крики.

Не переставая вопить, она бросилась к полицейским.

– Сюда! Скорее сюда. – Она схватила одного из них за руку и потащила. – Быстрее! Там, в воде, труп! Это солдат! Он весь распух! Какой ужас!

Жандармы недоверчиво последовали за ней.

– Вот, смотрите.

Сильви показала в воду. Возле одной из лодок покачивалось нечто бесформенное.

– Бедняжка! – взвизгнула Сильви. – Сделайте же что-нибудь! Его нужно достать!

Она истерично дернула сержанта за рукав.

Полицейские всматривались в воду.

– Да нет там ничего, – сказал один из них. – Она выдумывает.

– Ничего я не выдумываю! – взвилась Сильви. – Я видела собственными глазами. Наверно, его утянуло под лодку.

Она громко заплакала, сотрясаясь от рыданий.

– Может быть, вам нужна помощь, господа? – рядом с ней стоял священник, на его добром лице читалась озабоченность. – Что случилось? Этой даме нехорошо?

Сильви не перестала всхлипывать, но краем глаза заметила, что полицейские обмениваются недоуменными взглядами.

– Чокнутая, – пробормотал один из них. – Она говорит, что в воде мертвец.

Священник грустно покачал головой.

– Какой-нибудь несчастный бродяга. Они довольно часто бросаются в воду. Пойдемте, милая. – Он взял Сильви за руку. – Пускай эти господа делают свое дело, а я поручу кому-нибудь проводить вас домой. Вам нужно выпить горячего чаю, и сразу станет лучше.

Он увел Сильви за собой. Когда они отошли подальше, священник подмигнул:

– Все в порядке, моя дорогая. Мы готовы к их визиту.

Сильви, заливаясь уже не поддельными, а настоящими слезами, все же умудрилась ему подмигнуть.

Очень довольная собой, она вернулась в гостиницу кружным путем. Там ее ждала записка: «Даже мерзкий эрзац-кофе не так уж плох в кафе «Пти-Пусэ». Сможете там быть в полдень? Антуан».

Анджей! Сильви радостно улыбнулась, переоделась и поспешила на бульвар Дюгомье. Анджея в кафе еще не было, и Сильви села за столик в самой глубине зала – так обычно садился он.

Она ждала долго. Выпила две чашки горячего напитка, вкус которого не имел ничего общего с кофе. Потом начала волноваться. Анджей всегда отличался пунктуальностью. Сильви попросила стакан воды, борясь с нарастающей тревогой. Все в порядке, уверяла себя она. Просто он задерживается. Одна тревога переросла в другую, и Сильви стала думать о Жакобе. От него до сих пор не было никаких известий. Резко оттолкнув стул, Сильви встала и подозвала официанта. Отсчитывая монеты, спросила:

– Не было ли для меня какого-нибудь послания от господина Антуана?

– А вы мадемуазель Сильви?

Она кивнула.

Старый официант рассмеялся.

– Что же вы раньше не сказали? Господин Антуан задержался. Но просил передать, что приглашает вас на пикник. В воскресенье. Вы должны встретиться в девять часов на повороте к ферме Бертена. Он просил захватить как можно больше угощения, чтобы получился настоящий праздник.

Сильви облегченно рассмеялась.

– Ох уж эти мужчины, не заставишь вас заниматься покупками.

– Такова жизнь, – философски заметил официант и проводил взглядом красивую посетительницу.

В воскресенье выдалась погожая осенняя погода. Сильви водрузила на велосипед две корзины с провизией и медленно двинулась через холмы по направлению к ферме Бертена. Настроение у нее было скверное. Дело в том, что сегодня она должна была появиться в доме доктора Жардина. Когда она сказала Каролин по телефону, что прийти не сможет, та была очень недовольна. Резкие слова Каролин вывели Сильви из себя. Еще больше ее раздражало то, что порадовать обитателей дома на холме ей было нечем – документов добыть она так и не сумела, а очередная порция фальшивых продовольственных карточек вряд ли их утешила бы. Несмотря на то, что круг знакомств и связей Сильви постоянно рос, многое для нее по-прежнему было вне пределов возможного.

Надо будет поставить сегодня перед Анджеем этот вопрос. Он просто обязан помочь! И еще он должен найти Жакоба. Как Сильви с собой ни боролась, тревога за мужа одолевала ее все чаще и чаще. Если бы только знать, где он. Вот бы послать ему одну из фотокарточек Лео, которые недавно пришли из Португалии. Многие женщины, чьи мужья оказались в плену, получали из лагерей письма. Но от Жакоба – ни слова. Надо будет сегодня поговорить об этом с Анджеем, пускай что-нибудь предпримет.

Сильви пропустила грузовик, а затем, пользуясь тем, что дорога идет под уклон, прибавила скорость. Ее волосы развевались по ветру. До поворота оставалось совсем близко. Сильви начала высматривать Анджея, но его не было видно. На винограднике неподалеку трудились двое крестьян. Сильви слезла с велосипеда и стала ждать, надеясь, что на сей раз долго томиться не придется. Внезапно сзади раздался шорох, и из кювета выскочил Анджей. Он обнял ее и поцеловал в губы так страстно, что Сильви испугалась и отшатнулась.

– Спокойно, Сильвечка, – сказал он по-польски шепотом. – Сегодня мы с тобой любовники. Ты ведь знаешь, как нужно обращаться с любовником? Особенно если за тобой следят. – Он игриво пощекотал ей подбородок. – Кстати, меня зовут Гийом Пакетт. Запомнила?

И снова поцеловал ее, изображая жгучую страсть. Правда, губы его при этом оставались холодными.

Сильви улыбнулась, но вдруг заметила, что у Анджея левая рука в гипсе. Не дожидаясь расспросов, он потрепал ее по волосам.

– Не волнуйся. Просто изображаю ветерана войны. Наш Гийом – большой вояка. Если ты посмотришь через плечо, то увидишь, что вон те двое крестьян очень интересуются нашими любовными отношениями. Гестапо в последнее время полюбило маскировку. Так что обними меня еще раз. И постарайся, чтобы это выглядело правдоподобно.

Сильви хихикнула.

– А я-то думала, что мы и в самом деле отправимся на пикник.

– Так оно и есть. Но наш пикник имеет свою цель.

Анджей загадочно улыбнулся, вытащил из кювета велосипед и стал привязывать к раме одну из корзин. Сильви заботливо помогала «раненому».

– Я знаю прекрасное местечко для пикника, – сообщил Потацкий. – Ручеек, лес, живописные поля. И всего в двадцати километрах отсюда.

У Сильви вытянулось лицо.

– Дело того стоит, – прошептал Анджей, погладив ее по голове.

Они неторопливо покатили по дороге – мимо холмов, мимо кипарисовых рощ. Время от времени останавливались, чтобы выпить, и старательно изображали любовников. На шоссе им встречались другие велосипедисты и гуляющие – ведь было воскресенье, и у Сильви возникло ощущение, что она опять на сцене.

Когда солнце стояло уже высоко в небе, они вырулили на маленькую проселочную дорогу, которая сначала попетляла между полей, а затем свернула в густой лес. В тени деревьев Анджей расстелил на траве одеяло, и они устроили привал.

– Так ты объяснишь мне, в чем дело? – спросила Сильви, подавая ему стакан вина.

– Какое еще дело? – лукаво взглянул на нее Анджей. – Двое любовников мирно отправились погулять. Скажем, за грибами. Возможно, кроме грибов они найдут и другие дары леса.

– И это все? – скептически спросила Сильви.

– Все, что тебе полагается знать, красавица. Разве тебе здесь плохо?

Сильви капризно скривилась.

Анджей поднял стакан в ее честь и снова погладил ее по волосам.

Краешком глаза Сильви увидела, что невдалеке появились двое мужчин, катя перед собой велосипед. Она улыбнулась и поцеловала Анджея в щеку.

Когда мужчины скрылись за ближайшим холмом, Потацкий встал.

– Обними меня за талию и пойдем искать грибы. Тут должно быть полно грибов и еще больше ягод.

Он снова обнял ее, погладил «здоровой» рукой по спине. Но глаза его настороженно шарили по сторонам, а напряжение, чувствовавшееся в ее теле, не имело ничего общего со страстью.

После освещенных ярким солнцем полей лес казался темным и мрачным. Корзины понемногу наполнялись грибами. Анджей почти не разговаривал и лишь принюхивался, словно шел по невидимому следу. Упругий ковер из мха вывел их к небольшому ручью. Лицо Анджея просветлело, шаг ускорился. Вскоре они оказались на небольшой поляне, в центре которой рос древний кипарис.

– Ну как тебе здесь, Сильви? По-моему, отличное место для пикника.

Не дожидаясь ответа, Анджей вновь расстелил на земле одеяло. Пока Сильви раскладывала провизию, Анджей принялся разгребать кучу старых листьев и веток. Время от времени он нервно оглядывался. Под листьями, едва присыпанный землей, лежал квадратный ящик. Анджей открыл крышку, и у Сильви перехватило дыхание. Передатчик! И рядом с ним еще один, совсем маленький – сантиметров тридцать длиной, не больше. Анджей оглянулся на Сильви. Его глаза сияли. Быстрым движением он достал из кармана отвертку и моментально разобрал один из передатчиков. Положил детали на дно корзины, прикрыл сверху грибами, а затем, довольный результатом, бесшабашно улыбнулся. Присев на одеяло, Анджей наскоро перекусил и велел Сильви подниматься. Второй передатчик и остатки провизии он уложил в другую корзину, прикрыл их сверху сложенным одеялом.

– Так это и был романтический пикник, мой бедный раненый герой? – шутливо прошептала Сильви.

– Да, настоящий романтический польский пикник. – Он сжал ей руку. – Правда, здорово? Ты видела, какой он маленький? Просто чудо. Его сделали поляки. – Тон Анджея изменился. – Теперь обе корзины должны быть на моем велосипеде. Если нас остановят и я попадусь, отправляйся в «Пти-Пусэ» и расскажи хозяину все, что видела.

Сильви серьезно посмотрела на него.

– Ничего не случится. Но корзины мы поделим – иначе это будет выглядеть странно. Если нас остановят, Гийом Пакетт, разговаривать буду я. Ты лучше помалкивай, потому что твой французский еще далек от совершенства.

– Слушаюсь, мадемуазель Латур, – шутливо поклонился Анджей. – И не забудь, мы все еще любовники.

Велосипеды лежали там, где они их оставили. На поле не было ни души. «Любовники» привязали корзины к рамам, для пущей маскировки набросав сверху всякой всячины – пустую бутылку, купальник Сильви, велосипедный насос. Беззаботно насвистывая, они пустились в путь. Километра через три на шоссе показался длинный хвост машин и людей. Полицейский кордон!

– Черт, – вполголоса выругался Анджей. – Проверка документов.

Он быстро взглянул направо, налево.

– Может, попробуем объехать?

– Поздно, – прошептала Сильви.

Сзади их нагоняли двое велосипедистов, подозрительно похожие на крестьян, ранее трудившихся в винограднике.

– Главное – не забудь, что ты ранен, – прошептала Сильви.

Как только они оказались в очереди, она обняла его за талию и начала громко причитать:

– Какой кошмар! Проливаешь кровь за свою страну, возвращаешься домой еле живой, а над тобой издеваются! Просто безобразие! – Она обернулась к соседу, старому фермеру. – Знаете, бедный Гийом первый раз выбрался на прогулку. Вот, милый, попей. – Она протянула Анджею флягу с водой. – Видите, какой он бледный?

Она посмотрела на других соседей, рассчитывая на сочувствие.

Анджей, слава богу, и в самом деле был бледен.

– Ничего, Сильви, со мной все в порядке, – пробормотал он.

– Бедненький. – Она поцеловала его. – Ручка болит? Дай-ка я твой велосипед подержу. А ты пойди вон туда, сядь.

Анджей направился к обочине, но в это время из начала очереди донесся громкий голос:

– Эй вы, двое, идите сюда. Я не спешу, можете занять мое место. Пропустите-ка их!

Пожилой мужчина властно махнул рукой мотоциклисту и велосипедистам, чтобы они расступились.

– Видите, парень нездоров. Ему нужно поскорее попасть домой.

Мужчина посторонился и пропустил «любовников» вперед, даже помог Сильви докатить второй велосипед.

– Вы очень добры, месье. Я так вам признательна, – поблагодарила его Сильви.

Одной рукой она придерживала велосипед, другую заботливо положила Анджею на плечо. Когда они добрались до кордона, она выпустила велосипед из рук, так что тот чуть не свалился на жандарма, проверявшего документы. Полицейский мельком взглянул на ее удостоверение личности и нетерпеливо махнул рукой.

Сильви придержала за руль велосипед Анджея.

– Он нездоров, – сообщила она жандарму. – Рука ранена.

И горделиво улыбнулась самой очаровательной своей улыбкой. Она с явным нетерпением ждала, пока полицейский кончит возиться с бумагами ее приятеля. На сей раз проверка была более тщательной. Один жандарм просмотрел удостоверение Анджея, передал следующему, тот третьему. Сердце Сильви билось учащенно, ноги дрожали. Неужели все пойдет прахом? Ведь самое страшное уже позади – передатчики у нее в корзине.

– Как вы смеете! – заверещала она. – Он так слаб, а вы над ним издеваетесь!

Сильви сердито посмотрела в глаза долговязому жандарму и нетерпеливо топнула ногой.

Тот смутился и жестом велел Анджею проезжать.

Сильви по-матерински погладила своего друга по спине.

– Как ты, любимый?

Анджей лишь молча кивнул.

Минут десять они крутили педали молча, потом Сильви остановила велосипед.

– Больше не могу. Нужно отдохнуть.

Анджей усмехнулся.

– Еще бы, Сильвечка. После такого спектакля ты наверняка выбилась из сил.

– Они тебя заподозрили?

Он пожал плечами.

– Скорее всего кордон на дороге – следствие того, что они узнали о выбросе.

– О чем?

– О выбросе. Прошлой ночью британцы сбросили с самолетов кое-какие подарки. В том числе содержимое нашей корзины.

– Ах вот оно что! Так ты работаешь на англичан?

– Я работаю на Польшу. – Он кинул на нее угрюмый взгляд, но тут же расхохотался. – А от тебя, Сильвечка, много пользы. Но нужно поторапливаться, иначе эти головорезы нас догонят.

– Какие головорезы?

– Эсэсовцы на велосипедах. Они не посмели прицепиться к нам на глазах у полиции, потому что мы как-никак находимся на территории петэновской неоккупированной Франции. – Он иронически хмыкнул. – Хотя вообще-то гестапо не особенно здесь стесняется, да и половина французских жандармов пляшет под их дудку. Давай-ка поторапливаться, а то они нас догонят, и это будет не слишком приятно. – Увидев ее испуганный взгляд, Анджей добавил: – Да ты не волнуйся. Судя по тому, что корзины по-прежнему при нас, кроме подозрений, у них ничего против меня нет. Им понадобятся более серьезные улики. Ты, красавица, представляешь собой великолепную маскировку. Сразу видно, что мы любовники.

Для вящей убедительности он чмокнул ее в щеку.

Сильви оставила Анджея у ворот большого дома на окраине Марселя.

По пути в «Отель дю Миди», вспоминая события минувшего дня, Сильви с удивлением подумала, что поцелуи Анджея ее совершенно не возбуждали – во всяком случае, гораздо меньше, чем разыгранный спектакль. Мы с ним товарищи по оружию, подумала она. Он – мой брат по борьбе. Как мало ее дружба с Анджеем была похожа на отношения с Жакобом!

Только теперь Сильви вспомнила, что забыла попросить Анджея найти Жакоба. Радостное возбуждение сменилось тревогой. Страх и беспокойство, не находившие выхода в течение дня, обрушились на нее со всей силой. Сильви представила, что Жакоб попал в лапы гестаповцев. Вот он лежит на полу мрачной тюремной камеры…

Развернув велосипед, Сильви поехала было обратно к тому дому, где оставила Анджея. Нет, делать этого нельзя. Придется отложить на завтра. Завтра она непременно оставит ему записку в кафе. Жакоба нужно отыскать.

В тот самый вечер свершилось чудо. Выступая в гостинице, среди публики Сильви заметила его.

Свет в зале был приглушен. На белых крахмальных скатертях сияли свечи, и их пламя отражалось в лепных зеркалах. Сильви стояла рядом с пианистом, который приходил несколько раз в неделю аккомпанировать ей. Рассеянно оглядывая зал и покачиваясь в такт любовной песне, слова которой Сильви то пела, то шептала ритмичным речитативом, она вдруг заметила мужчину, одиноко сидевшего за столиком в самом углу. В развороте его плеч, в форме головы было что-то такое, от чего сердце Сильви забилось сильнее. Она не столько увидела, сколько угадала ироничную линию рта, и конец песни был скомкан. Наскоро исполнив следующий номер, Сильви спустилась в зал. Лишь профессиональная привычка заставляла ее замедлять шаг и обмениваться пустыми, ничего не значащими словами с постоянными посетителями. Как бы ненароком она приближалась к заветному столику.

Прежде чем Сильви успела открыть рот, Жакоб сказал:

– Мадемуазель, вы прекрасно поете. От души вас поздравляю.

Он вежливо поклонился.

Сильви растерялась, не зная, как себя вести.

И тут он улыбнулся. Как хорошо знала она эту улыбку, начинавшуюся у глаз и лишь затем появлявшуюся на губах. Жакоб едва заметно подмигнул. Или ей это показалось? Изображая случайного посетителя, он начал перечислять песни, которые ему больше всего нравятся. Сильви чувствовала исходящее от него тепло, но была вынуждена сохранять дистанцию.

– А знаете вы песню «Гостиница «Алжир»»?

Он напел мелодию, которую Сильви слышала впервые: «В гостинице «Алжир» я встретила его. Случилось это в полночь иль около того».

Внезапно до Сильви дошло – он назначает ей свидание сегодня ночью в гостинице «Алжир», большом дешевом отеле, находившемся на другом берегу гавани. Сильви просияла улыбкой.

Все правильно, думала она, возвращаясь на сцену. Анджей ведь предупреждал, что ей лучше сменить имя. Жакоб наверняка придерживался того же мнения. Возможно, у него были и свои причины для сохранения инкогнито. Она попросила пианиста наиграть знакомую мелодию, а затем, прильнув к пианино, стала импровизировать. Слова лениво падали с ее губ, словно рождаясь сами по себе:

Глядя на нее, Жакоб чувствовал, как у него загорелись щеки. Она поняла! Но как это похоже на Сильви – воспользоваться его собственными словами, чтобы придать им новый смысл. Он слегка распустил узел галстука. Действительно, завтра утром придется уехать. Но у них впереди целая ночь. Как давно они не виделись! Жакоб был вынужден держаться от Сильви подальше, пока не наладит работу. Он и в Марсель-то попал, лишь выполняя очередное задание. Появляться в этом городе было небезопасно – его могли здесь узнать. К чему лишний риск? Понадобилось время, чтобы новоиспеченный доктор Жюль Леметр обосновался в Монпелье. Он работал в госпитале и помогал местным практикующим врачам. Госпиталь давал ему возможность получать документы умерших пациентов, а частная практика позволяла получше узнать местных жителей, разобраться, чем они дышат. И первое, и второе шло на пользу его основной работе – спасению еврейских беженцев.

Начинал Жакоб с работы в организации, куда его направила принцесса Матильда, – переправлял детей в дальние деревушки. Со временем удалось организовать эстафету в Швейцарию, и несколько недель назад Жакоб побывал в Гренобле. Он предпочитал проверять все каналы лично. Ему нравилась эта работа, нравилось, что люди ему доверяют, не задают лишних вопросов, заражаются от него спокойствием и уверенностью. Сейчас он был занят устройством канала через Пиренеи. Необходимость в этом назрела: антиеврейские законы начали действовать не только в оккупированной зоне, но и в вишистской Франции.

Вот какое дело привело его в Марсель. Кроме того, он привез документы для троих эмигрантов, скрывавшихся в доме его отца. Конечно, можно было бы послать с этим заданием кого-то другого, но Жакоб почувствовал, что больше не может без Сильви. Уже несколько недель она снилась ему каждую ночь.

Разумеется, он знал, где она находится и чем занимается. В подполье информация распространялась быстрее, чем по телеграфу. Поэтому Жакоб был в курсе и явных, и тайных дел своей жены. Сведения, поступавшие о ней, еще больше заставляли его жаждать новой встречи и в то же время наполняли душу тревогой.

И вот наконец он ее увидел. Она оказалась еще прекраснее, чем в ночных видениях. Жакоб тяжело вздохнул, словно воздух вокруг стал слишком густым. Он чувствовал ее запах, сладкий аромат мускуса, окутывавший ее во время публичных выступлений. Усилием воли Жакоб заставил себя подняться. Он должен уйти первым. В гостинице «Алжир» гораздо безопаснее. Он знал и хозяина, и ночного портье.

В очередной раз взглянув в угол зала, Сильви вдруг увидела, что столик пуст. Сердце сжалось от тоски. Она пела только для Жакоба, а он исчез. Сегодня Сильви решила не выступать на «бис» и ушла из отеля, когда часы били полночь. Зловредная невестка хозяйки проводила ее подозрительным взглядом – про себя Сильви стала называть эту особу «стоглазой Надин».

Жакоб ждал ее в маленьком, запущенном баре гостиницы «Алжир». Сильви уже знала, что подходить к нему не следует, поэтому она просто взглянула ему в глаза. Взглянула и задрожала – в его темных глазах появилось что-то новое, неуловимое. Не говоря ни слова, Сильви дотронулась до его сильной руки. Жакоб встал, и Сильви последовала за ним. Они стали подниматься по лестнице. Ночной портье, не глядя в их сторону, лишь кивнул головой.

Подъем по лестнице на третий этаж казался бесконечным. Затем Сильви увидела перед собой тускло освещенный коридор; тень Жакоба казалась гигантской. Кто этот мужчина, ведущий ее за собой? Острый запах опасности и приключения щекотал ей ноздри. Сильви испытывала одновременно возбуждение и страх.

Жакоб открыл дверь в темную комнату, зажег две свечи. Долго супруги смотрели друг на друга в этом мерцающем свете.

– Сильви, – не то прошептал, не то всхлипнул Жакоб.

Он провел рукой по ее лицу, по длинной грациозной шее, а затем самозабвенно прильнул к ее губам. Его страсть передалась Сильви, пробудила в ней ответное чувство. Никогда еще она не ощущала в Жакобе такого любовного голода. Сможет ли она его утолить? Сильви вспомнила, что в начале их знакомства она, еще совсем девчонка, с таким же волнением и такой же неутолимой жаждой бегала к нему на остров Сен-Луи. Воспоминания еще больше возбудили ее. Когда Жакоб притянул Сильви к себе и они упали на мягкую постель, все вокруг окуталось туманом. Сильви ощущала лишь невыразимое наслаждение, пронизывающее ее насквозь при каждом движении.

У Жакоба все было иначе. На него волной обрушились страшные образы, которые обычно он изгонял прочь: пыльные пустоши, на них трупы с невидящими глазами; руки и ноги безвольно раскинуты, на лицах застыла гримаса последнего изумления. Жакоб прижался к Сильви, спрятал лицо меж ее грудей и стал наносить удар за ударом по боли, по смерти – ради жизни, ради их совместного наслаждения. Когда у него из горла вырвался крик экстаза, Жакоб прижался губами к ее плечу, и по лицу его потекли слезы.

– Как мне тебя не хватало, Сильви, – сказал он, придя в себя, – я очень тосковал по тебе. Если бы я смог, то пришел бы раньше.

Она увидела, что в его глазах застыла мука, и попросила:

– Поговори со мной. Расскажи мне о себе.

И он стал ей рассказывать – конечно, далеко не все. Многое предпочел утаить. Потом, в свою очередь, задавал вопросы и внимательно слушал, гладя ее по волосам, по блестящей от пота коже. В конце концов, возбудившись от его прикосновений, Сильви вновь захотела любви. Даже когда он находился внутри ее тела, мысли его витали далеко, и Сильви сразу это почувствовала. Жакоб стал каким-то неуловимым, подумала она и тут же сказала ему об этом. Он улыбнулся, глядя на нее неподвижным взглядом. Прижал, крепко обнял. Потом они уснули.

Когда Сильви проснулась, разбуженная ярким средиземноморским солнцем, Жакоба рядом уже не было. На постели сохранился отпечаток его тела. Сильви погладила простыню рукой.

На столике лежал конверт. Внутри – толстая пачка денег и записка торопливым почерком: «Вернусь, как только смогу. Береги себя. Я тебя люблю».

Сильви так и не спросила, как теперь зовут человека, с которым она провела ночь.

Я – шлюха, подумала Сильви и улыбнулась.