Глава 9

Максим прокрался в темноте к раскрытому окну и осторожно, чтобы не разбудить соседей по палате, принялся сантиметр за сантиметром откреплять противомоскитную сетку. Ему предстояла непростая задача: вылезти на подоконник, оттуда (все так же бесшумно) шагнуть на стоящее под окном дерево, а с него уже спуститься на землю. Ночью можно спокойно разгуливать по улице хоть в чем мать родила, а у него вполне приличная клетчатая пижама.

Максиму уже надоело убеждать врачей, что он абсолютно здоров, что кризис давно миновал и теперь неважно, что он начинал свою больничную «карьеру» в реанимации.

Ему просто не повезло. Землетрясение застало его на улице — как раз когда он, тайком от всех выскользнув из дома, спешил на свидание с Вероникой. Останься он дома или задержись еще на пять минут — с ним бы ничего не случилось. Их низенький дом старой японской постройки после всех девятибалльных толчков остался стоять целый и невредимый, как будто и не было никакого землетрясения. Никто из его домашних не пострадал, если не считать переживаний, связанных с исчезновением Максима. Когда они проснулись от шума и сообразили, что началось землетрясение, они вдруг с удивлением обнаружили, что младшего сына нет дома. Мама едва не упала в обморок — после смерти отца она стала такой чувствительной… Впрочем, на этот раз ее дурные предчувствия были не напрасны: Максим действительно попал в переделку. Он встретил первый подземный толчок на улице, и по нелепой случайности на него свалился оторвавшийся с линии электропередачи провод. Больше бедняга уже ничего не помнил — он мгновенно потерял сознание и остался лежать на улице без признаков жизни.

Уже чуть позже, когда улеглась первая паника, когда кончились сильные толчки и люди начали осматриваться по сторонам, пытаясь оценить, что же с ними произошло, бездыханное тело Максима обнаружили на обочине дороги и положили в один ряд с другими неподвижными телами. Такие штабеля вдоль улицы видела Вероника, когда ее проносили по городу на носилках. Именно тогда, не разобравшись, наспех пощупав пульс и приложив к носу зеркальце, Максима записали в мертвые. Списки погибших корреспонденты местной газеты начали составлять уже ранним утром после ночи, в которую случилось землетрясение, — им нужно было успеть собрать материал для следующего номера.

(Этот роковой номер «Сахалинской правды» за вторник — почему судьба подкинула Веронике именно его? Потом, в других номерах, списки погибших были уточнены, и в них Максим уже не числился…)

Наконец ему удалось отодрать сетку снизу настолько, чтобы можно было спокойно взобраться на подоконник. Высокий — но при этом гибкий и ловкий, — он спружинил, оттолкнулся — и через секунду уже был на дереве. Подождал, пока стихнет шорох листвы, вызванный встряской… Прислушался, нет ли какого-нибудь движения в окнах больничных палат… Но ночную тишину нарушали лишь вскрики разборщиков на завалах, которые продолжали свою работу даже ночью, работая в две смены. Максим посмотрел вниз, с высоты третьего этажа. Веток было вполне достаточно, чтобы благополучно добраться до земли. Тогда он решительно опустил ногу и начал спускаться. С нижней ветки пришлось прыгать, и Максим немного разодрал рукав и поцарапал руку. Он рассеянно зализал царапину — словно пес — и двинулся через палисадник.

Идти в такое время домой было бы безумием — мама подняла бы крик и начала вызывать «скорую», чтобы Максима забрали обратно в больницу. Нет, он явится завтра утром — спокойный, нормально одетый — и скажет, что он очень просил и его отпустили. Из больницы больше не позвонят — после прочтения записки, которую он оставил на своей кровати, у работников вряд ли возникнет желание видеть его снова… А сейчас он первым делом пойдет к дому Вероники и попробует узнать, что с ней. Разумеется, с тех пор, как он очнулся, он регулярно просматривал списки погибших и знал, что Вероника осталась жива. Почему же она не пыталась его найти? Вариантов ведь не так уж много — либо одна санчасть, либо другая. В конце концов вышла бы на Витальку и узнала у него… Значит, у нее что-то случилось. Либо она решила, что он действительно погиб, и уехала в Москву…

Со дня землетрясения прошел уже почти месяц, но вид улиц за это время почти не изменился. По-прежнему кругом вместо домов громоздились груды обломков. Развороченные аллеи и скверы в темноте выглядели как декорации к фильму ужасов. Максим шагал по знакомым с детства переулкам и не узнавал их.

Отсюда уже должен быть виден дом Вероники. Но что это? За двумя высокими тополями маячили в темноте лишь несколько больших куч битого кирпича. Это все, что осталось от выстроенных у подножия сопки «хрущевок».

Неужели Вероника была в этом завале и осталась жива? Нет, этого не может быть… Наверное, она проснулась от первых легких толчков и успела выбежать на улицу. Максим, машинально переставляя ноги, шагал вдоль образовавшейся из разрушенных «хрущевок» горной гряды. Это дом номер десять… Одиннадцать… Двенадцать… Вот знакомая скамейка во дворе, где они так часто целовались, — разумеется, ее сломали. Мусорная куча первого подъезда, второго и третьего, где находилась квартира Вероники.

Если бы он успел тогда добежать, они бы были сейчас вместе. Или вместе бы погибли. Максим представил себе, как они лежат на диване, переплетясь телами, словно две гибкие лианы… Как потом пол под ними начинает мелко дрожать, как противно звенят стекла… Прямо голый, Максим вскакивает, подхватывает на руки голую Веронику и бежит вместе с нею в коридор… Быстрее молнии слетает по ступенькам — и вот они уже внизу, спасены. Жители дома, которые тоже успели выбежать, бросают на них удивленные взгляды… А потом любопытным становится на них наплевать, потому что на глазах у всех обваливается дом. Крики, вспышки, грохот, но Максим крепко сжимает в руках свое единственное сокровище. Пусть весь мир рушится и летит в тартарары… Главное, что они с Вероникой вместе. Он не думал о том, куда он понесет ее дальше — это было неважно…

Максим окинул взглядом картину разрушения — кажется, к разбору завалов в этом районе еще не приступали. Следы спасательных работ были видны. «Наверное, всех, кого можно, уже достали», — подумал Максим. Высокий первый этаж в подъезде Вероники остался цел, поэтому с этой стороны «дома» гора обломков была повыше. Максим подыскал во дворе некое подобие ломика — кусок железной решетки какого-то разрушенного балкона — и, вооружившись им, полез на завал. Он и сам не понимал, для чего ему это нужно, просто хотелось знать, осталось ли что-нибудь из вещей Вероники или ее родителей.

Фонарика у него, разумеется, не было, зато имелась новенькая зажигалка, которую он выиграл на спор у соседа по палате. Максим щелкнул ею и высветил небольшой участок у себя под ногами. Содержимое завала наводило на мысли о бренности бытия. Здесь было столько всего намешано, в таких странных и нелепых сочетаниях, что по спине побежали мурашки. Грязные щетки для унитаза соседствовали с медными витыми подсвечниками, тут же, словно выбитые зубы, россыпью белели клавиши от пианино, сбитые в ком, валялись наряды из превращенного в щепу гардероба…

Максим механически разгребал руками вещи, стараясь докопаться до культурного слоя, соответствующего второму этажу. В одном месте это было уже сделано до него, но там, кроме поставленной набок бетонной плиты, ничего не было. Максим посветил зажигалкой. Узор светло-коричневого линолеума совпадал с тем, что был в комнате Вероники. Конечно, это еще ничего не значило — в другой квартире мог быть точно такой же пол. Но на всякий случай Максим решил копать неподалеку от этого рыжего кусочка прежней жизни…

И вот первая удача. Он выудил из хаоса тоненькую змейку пояса от Вероникиного выпускного платья. Максим с трудом узнал его — когда-то небесно-голубой, он был покрыт слоем седой пыли.

Максим отчетливо вспомнил тот вечер: актовый зал их школы, полногрудую и красную заведующую учебной частью Татьяну Петровну, которая с придыханием зачитывала фамилии выпускников и по-деловому выдавала им аттестаты. Затем в памяти всплыли длинные столы, поставленные буквой П по периметру зала, изумрудные бутылки с шампанским, которые ребята, куражась друг перед другом и перед девчонками, трясли и открывали со звуком пушечного выстрела. Девчонки визжали, учителя и родители умиленно улыбались и качали головами…

Вероника была без преувеличения лучше всех. Она завила свои светлые прямые волосы в локоны, подкрасила ресницы синей тушью, отчего глаза ее казались совершенно синими. Ярко-голубое атласное платье напоминало о моде пятидесятых годов: пышная двойная юбка до колен, открытый лиф с огромным бантом впереди. В ушах ее были крупные бирюзовые серьги, которые она позаимствовала у мамы… Наверное, эти серьги тоже лежали сейчас где-то здесь, внутри завала.

Максим продолжал осторожно, как археолог, орудовать своим импровизированным ломиком. Много битой посуды… Какие-то тряпки… Пыльный сапог…

И вдруг Максим наткнулся на большую дорожную сумку. Трудно было сказать, какого она раньше была цвета. Лопнувшая и приплюснутая со всех сторон, она все же выглядела до боли знакомой. Он снова щелкнул зажигалкой.

Кажется, именно такая сумка стояла в комнате Вероники в тот вечер, когда у нее уехали родители. Наверное, она уже собрала вещи, чтобы ехать в Москву…

Максим поднял сумку и взвесил ее в воздухе — довольно тяжелая. Затем он аккуратно пристроил ее возле торчащей бетонной плиты и с трудом раскрыл «молнию», в которую набилась крупно-зернистая пыль. Внутри сумки все прекрасно сохранилось — если не считать выдавленной в пакете зубной пасты и разлитого там же шампуня. Кажется, он не ошибся, это была действительно сумка Вероники. Знакомая одежда, даже запах — сладкий, слегка похожий на ягодный кисель, запах ее дезодоранта. Он продолжал беззастенчиво рыться в вещах, наслаждаясь призрачной близостью к Веронике. В голове невольно проносились вереницы сладких воспоминаний. Вдруг внимание его привлек небольшой плоский пакет из плотного полиэтилена. Он был старательно обклеен скотчем. Максим осторожно вскрыл пакет острием своего железного орудия.

Это оказались документы! Паспорт на имя Губернаторовой Вероники Александровны. Когда он открыл его, изнутри выпал какой-то сложенный вдвое листочек. Максим развернул его. Сверху размашистым почерком было написано: «Адрес Тамары». Далее следовал сам адрес. Максим вложил листочек на место и стал просматривать другие документы. Аттестат зрелости со всеми пятерками. Справка из поликлиники…

А ведь все это могло так здесь и остаться, не прояви он должного любопытства. Максим сложил все обратно в пакет и засунул его в карман своей клетчатой пижамы.

Он и не заметил, как начало светать. Где-то неподалеку послышался гулкий стук каблуков об асфальт. Надо было сматываться. Кто-нибудь мог застукать его здесь и решить, что он занимается мародерством.

Максим в два прыжка спустился с завала и зашагал через сквер по направлению к улице Моряков. Он должен был зайти к Витальке и взять у него джинсы и футболку, чтобы было, в чем идти к родителям. Виталька тоже остался жив, это он знал точно. Мама бегала к ним домой в ту страшную ночь, думала, что Максим пошел к Витальке. Их дом тоже уцелел, хотя построен был, говорят, еще в прошлом веке. Все-таки японцы знали, как строить…

Максим подходил к знакомому домику с островерхой крышей и пытался по цвету неба определить, сколько сейчас времени. Наверное, уже часов шесть. Виталька в такое время спит, как младенец. Его родители тоже. Максим обогнул белый домик и зашел с тыла. Там, в завесе из листвы, виднелось окно Виталькиной комнаты. Антенна-тарелка. Максим сложил руки рупором и несколько раз прогудел «по-птичьему» — так у них это называлось. Никакого эффекта. Желтые шторы в окне не шелохнулись. Максим просигналил еще раз. И еще раз…

Только на пятый раз в окне показалось заспанное лицо Витальки. Некоторое время он только лохматил свои кудрявые, торчащие в разные стороны волосы и тер маленькие, как у внимательного зверька, глаза. Потом ткнул себя в грудь и пальцами изобразил, будто он сбегает вниз по лестнице. Максим несколько раз кивнул.

Через три минуты кое-как одетый Виталька стоял перед Максимом и осторожно пихал его в плечо, словно бросал пробный шар.

— Как ты? — спросил он басом.

— Нормально. Из больницы сбежал.

— А чего так?

— Достали они меня. Говорю — здоров я, отпустите. А они — анализ мочи, анализ мочи…

Виталька усмехнулся в густые, аккуратно постриженные усы.

— Ну и правильно. Куда теперь?

— Не знаю… Одежду мне вынесешь? А то меня домой не пустят.

— Мои старые джинсы тебе подойдут? Могу еще черную водолазку — у меня две, мать не заметит.

— Давай, мне по барабану. Слушай, ты не знаешь, где Вероника? В списках ее не было, в больницу она тоже не приходила, к моим не появлялась… Как сквозь землю провалилась.

— Возможно, что и провалилась. И, кстати, совсем необязательно, что она погибла. Знаешь, сколько живых из-под земли доставали? Даже на третьи сутки. Ты лучше по санчастям пройдись — поспрашивай, поищи. Там разрешают осматривать больных — вдруг кто найдет своего… Очень даже может быть, лежит твоя Веруня вся в гипсе, как волк из «Ну, погоди!».

Максим задумался.

— А что, хорошая мысль. Сегодня же все и обойду. Только вынеси мне одежду, а то скоро уже народ начнет выползать. Могут и неправильно понять… — Максим кокетливо оттянул в стороны широкие пижамные штаны, как маленькая девочка платьице.

Виталька кивнул и побежал за угол дома.

Когда в восемь часов улыбающийся Максим предстал перед матерью, бабушкой и старшим братом, они так обрадовались, что даже не стали сомневаться в том, что его выписали. Мать только спросила, откуда он взял одежду.

— Виталька принес. Еще вчера, — с готовностью ответил Максим. — Я его попросил — хотел сделать всем сюрприз.

Теперь он мог праздновать победу. План полностью удался. Наконец-то он вырвался из лап дотошных врачей.

Нет, конечно же, он был безгранично благодарен им за все, что они для него сделали, но надо же знать меру…