Тетя Тамара ахала и охала вокруг Вероники еще минут пятнадцать.

И как же она волновалась, когда узнала про землетрясение… Да где же родители… Да почему Вероника одна… Да еще и с собакой… Да как она выросла… Да она прямо вылитый дед Борис… Да неужто она поступать собралась…

Тетка буквально засыпала Веронику вопросами. Незаметно обе они оказались на кухне, и через десять минут Вероника уже пила чай, а тетя Тамара сидела, подперев руками стриженую голову (она отрезала свои прекрасные длинные волосы, а то, что осталось, выкрасила в рыжий цвет), и смотрела на нее ошалевшими глазами. Старшего сына — бойкого семилетнего Даньку — она отправила гулять во двор, а маленький — Ярослав — спал после обеда.

Вероника рассеянно пила обжигающий чай и жевала сухое соленое печенье.

— Ну, — требовательно сказала тетя Тамара, теперь уже не задавая вопросов, однако Веронике хотелось оттянуть подольше момент, когда она начнет свой рассказ, который ей представлялся в большей степени оправдательной речью.

— А почему ты отрезала косу? — Вероника постаралась протянуть время. — И волосы перекрасила?

— Косу-то? Да я давно уже отрезала. Еще в институте. Надоела — хуже горькой редьки. Да что ты все про косу мою, давай про себя рассказывай. Как там мать, отец?

— Живы все, что ты волнуешься, — спокойно сказала Вероника. — Родители в рейс ушли на полгода. Никто из нас не пострадал. Дом вот только разрушило. А я в любом случае в Москву собиралась. Может, работу какую найду. А потом на вечерний попробую.

— А что же не на дневной? — с подозрением сощурилась тетя Тамара.

— А на дневной, куда я хочу, иногородних вообще не берут, — не моргнув глазом, соврала Вероника и поспешно перевела разговор на другую тему: — Когда же ты столько детей нарожать успела? Институт-то они тебе дали закончить?

— Закончила вот… — задумчиво сказала тетя. — Спасибо мужу — вытянул. Он у меня работящий. Правда, сама пока еще поработать не успела. Ярослав маленький, да еще ножка у него одна неправильно развивается… Приходится постоянно водить на массаж. Не садовский он, в общем. Так что поработать мне еще не скоро придется…

— Массаж? А какой массаж? — оживилась Вероника, подумав, что могла бы предложить тетке свои услуги массажистки. Совсем недавно она закончила курсы классического массажа при маминой поликлинике. Дополнительно от дяди Толи Хвана научилась точечному массажу шиацу и полынным прижиганиям.

— Да я толком и не знаю, — устало отмахнулась тетя Тамара. — Мы ведь в специальном детском центре наблюдаемся. Слава Богу, хоть бесплатно. А то сейчас, куда ни плюнь — везде денежки требуют…

— Это верно, — вздохнула Вероника, распростившись с идеей применить приобретенные знания. Видно, ей придется завоевывать уважение и отрабатывать свое пребывание здесь как-нибудь по-другому…

Когда чай был выпит, Вероника встала из-за стола и попросила какое-нибудь блюдечко, чтобы напоить Тома.

— Собаку не с кем оставить, что ли, было? — спросила тетя Тамара.

— Какой там — оставить… Кому она нужна — после землетрясения. А бросить жалко. Еле довезла, всю дорогу в сумке тащила…

Тетя Тамара поцокала языком, а потом, глядя на хрумкающего собачьим кормом Тома, осторожно спросила:

— А к нам-то — надолго?

Вероника поняла, что наступил самый главный момент разговора.

— Теть Тамар, — чуть ли не торжественно сказала она. — Не могла бы ты меня приютить, пока я не устроюсь? Я вот только работу найду, начну деньги получать, а там и квартиру себе сниму.

— А родители что?

— Ну что родители? Им и без того, посчитай, все с нуля поднимать придется, — резонно пояснила Вероника. — Нечего им еще и мои проблемы навешивать. А вас я надолго не напрягу, — спохватилась она. — На работу устроюсь — и сразу же квартиру…

— Квартиру! — перебила ее тетка. — Ты хоть знаешь, сколько тут в Москве квартиру снять стоит?

— Сколько?

— Двести баксов — самая поганая однокомнатная стоит.

— А если комнату?

— Комната — сто. Тоже не легче. Это где ж тебе работать придется? На панель, что ли, выходить? — И тетя Тамара сама засмеялась нелепости своего предположения.

Вероника сразу вспомнила свои приключения на Курском вокзале. Неужели она так похожа на проститутку? Теперь и родная тетя заявляет ей то же самое.

— Ну что ты, глупая, обиделась, что ли? Я же пошутила. Только ты смотри, с мужчинами на самом деле поосторожнее — вон какая вымахала. Красавица! Может, тебе к Славе Зайцеву в агентство податься? Или в «Ред-Старз»? Оторвут ведь с руками.

— Скорее с ногами… — усмехнулась Вероника. — Но только там, я слышала, девушки тоже продаются. Цены, конечно, повыше, чем на панели, но тоже продаются. А я продаваться не хочу.

— Ну и правильно, — одобрила тетя. — Устраивайся лучше на хорошую работу, без дураков. Поработаешь немножко — и квартиру снимешь… Послушай, а в общежитие… в общежитие ты что — не можешь поселиться? — снова вернулась к теме она.

Надо было как-то выкручиваться. И Вероника со скоростью сто слов в минуту понесла какую-то чушь, которую буквально вчера вычитала в газете:

— А там… там вообще нет общежития. Это у них новшество такое. Раньше был институт государственный, а потом всякие коммерческие дела пошли, и общежитие отдали под офисы, представляешь? Такое безобразие… — Она говорила настолько гладко и убедительно, что бедной тете Тамаре оставалось лишь сочувственно кивать.

— Понятно… Понятно… — упавшим голосом говорила она. — Ну тогда другое дело… Тогда все понятно… Конечно, живи… Разве ж я не понимаю… Диванчик у нас найдется… Только вот Ясик у нас маленький, он такой у нас… — И тетя снова завела бесконечный разговор про детей, про мужа, который весь день пропадает на работе, а потом приходит «ровно как труп», про свое варикозное расширение вен и про страшную дороговизну в магазинах…

— Слушай, как же это я забыла-то, а? — вдруг встрепенулась она. — У моего Володьки ведь аллергия. На пыль и на шерсть. Давай скорее своего барбоса за дверь выставляй. Муж ведь не только саму собаку — даже вещь, тряпку, на которой собака год назад лежала, выносить рядом не может. Сразу чихает, кашляет, глаза красные, как у кролика…

«Бедный Томка, — подумала Вероника. — Снова ему не повезло». Однако ничего не оставалось делать, как вывести бедолагу за дверь и дать ему команду «место». Пес тяжело вздохнул и улегся на холодный каменный пол.

Когда Вероника вернулась, тетя Тамара с подозрением оглядывала ее сумки. Одна большая, на колесах — понятно, в ней Вероника везла собаку. А в ней другая, совсем маленькая, неужели это все вещи, которые девочка взяла с собой в Москву?

— Слушай, а ты когда в Москву-то приехала? — как бы между прочим, спросила она.

— Не… недавно, — запнувшись, ответила Вероника, обдумывая, как бы ей половчее соврать и не запутаться. Слишком многое ей хотелось бы скрыть.

— А почему вещей у тебя так мало?

— А я… я тут у подруги две ночи ночевала, в Ясеневе, — для достоверности уточнила она. — У нее кое-что оставила, чтобы не таскать.

— А-а-а… — протянула тетя Тамара и наконец-то отстала.

Веронику она провела в самую дальнюю комнату — совсем крохотную, с одним кукольным окошком. Кроме диванчика, здесь умещался письменный стол и небольшой шкафчик для одежды. На окнах висели старинные темно-зеленые плюшевые шторы с бомбошками («Наверное, остались еще от бабушки Алевтины», — подумала Вероника), а на стене — не менее древний ковер с картинкой, изображающей скачки на ипподроме.

— Вообще-то у меня тут спит Данька, а днем уроки делает… — сказала тетя Тамара. — Но ничего. Поночует пока в большой комнате — не развалится. Там ему и просторнее будет…

— Спасибо, я постараюсь надолго у вас не задерживаться, — сказала Вероника. — Я как только на работу устроюсь…

— Да ладно тебе, живи, — перебила ее тетка. — Что мы, звери, что ли? Ясное же дело — землетрясение. Не дай Бог кому… — И она побежала в другую комнату, потому что оттуда раздался настойчивый и требовательный детский крик.

Когда она ушла, Вероника прикрыла дверь и повалилась на детский раскладной диванчик. «Юность» — так, кажется, назывались раньше такие диванчики. Вероника вспомнила, что когда-то на Сахалине и у нее в комнате стоял такой же. Но потом, после ремонта, его выкинули и купили ей новый полутораспальный диван с красивой бархатной обивкой. Эх! Светлая ему память…

Чем больше проходило времени, тем с большим цинизмом думала Вероника о прошедшем землетрясении. Она уже не страдала как раньше, вспоминая страшные часы, проведенные в завале, не содрогалась мысленно от видений разрушенного города. Только во сне ее продолжали мучить минувшие дни. Все так же приходил к ней мертвый Пахан с мутными остекленевшими глазами, так же засасывало ее болото, а трясущиеся побелевшие пальцы все так же сжимали черный пистолет…

Вдруг взгляд Вероники невольно упал на дверь. Боже мой! Скорее открыть! Она метнулась к двери и сначала распахнула ее настежь, но потом, подумав, снова прикрыла, пока не осталась узенькая полоска. После этого Вероника вернулась на диван — проверить, сможет ли она обходиться этой маленькой щелкой. Она немного подождала — гадкое существо со щупальцами не просыпалось. Только бы кому-нибудь не пришло в голову ее здесь запереть… Наверное, она сошла бы с ума или выбросилась в окно… Слишком уж крохотной была это комнатушка. Как у Достоевского — комната-шкаф. В новых домах таких, наверное, и не бывает.

Вероника встала, выгрузила вещи из сумки и переложила их в полиэтиленовый пакет. Как хорошо, что теперь ей не придется таскать все это с собой… Она вдруг почувствовала себя слабой, невероятно слабой и беспомощной. Это было странное состояние: она словно перешагнула какой-то рубеж, достигла финишной черты — и теперь единственное, на что она была способна, — это рухнуть без сил. Так она и сделала.

Когда через пятнадцать минут тетя Тамара заглянула в комнату, Вероника крепко спала, свернувшись калачиком на диване.