2
— Монбохто! Стоим всего три минуты! — напомнила всем проводница. — Не разбегаться!
На платформе какая-то бабуля подходила ко всем и предлагала расфасованные по кулькам кедровые орешки. Другой мужичок заморенного вида под предлогом того, что «будет веселее ехать», пытался продать бутылку мутноватого самогона.
Возвращение в купе вселило в Веронику светлую надежду выспаться: когда она вошла, то обнаружила там двоих соседей. Ими оказались сухонькая старушка, одетая во все черное, и юный бритый курсантик, который при ее появлении тут же начал смущаться и краснеть от подворотничка до макушки. Впрочем, Веронике не было до них никакого дела. Ей требовалось только присутствие людей. Она надеялась, что если будет в купе не одна, то сможет побороть свой страх и заснуть. Разумеется, она соблюдет все правила вежливости — не будь она внучкой покойного Бориса Губернаторова.
— Добрый вечер! — бодро обратилась она к новым обитателям купе.
— Здравствуй, дочка, — отозвалась старушка и, оглядев ее с ног до головы, вздохнула. Может быть, глядя на молодую рослую Веронику, она вспомнила свою собственную далекую юность. А может, углядела в лице Вероники что-то особенное — ведь люди к концу жизни начинают чувствовать то, что недоступно обычным органам чувств. Вдруг она своим старческим чутьем догадалась, что перед ней не просто девушка, а убийца? Вероника нахмурилась и отогнала от себя мрачные мысли. «Просто я стала мнительной», — подумала она.
Курсантик даже толком не посмотрел на нее, буркнул себе под нос что-то невразумительное и уперся взглядом в заоконный пейзаж.
— Мое место на верхней полке, — сказала Вероника. — Разрешите, я лягу прямо сейчас?
— Давай, давай, дочка… — отозвалась бабуля, а курсантик тут же выскочил из купе, как будто услышал команду своего старшины.
Ну вот наконец-то сбудется ее мечта. Сейчас она сбросит свои тесные джинсы и нырнет под чистую прохладную простыню! Вероника закрыла за курсантом дверь и полезла в черную сумку, чтобы достать ночную рубашку и халат. Но тут же остановилась и замерла… Чертовщина! Проклятое многолапое существо не исчезло. Оно нисколько не боялось присутствия в замкнутом пространстве других людей — в частности, этой мирной старушки. Ему было на это совершенно наплевать. Как только захлопнулась дверь и купе превратилось в подобие маленькой полутемной пещеры, злосчастная клаустрофобия вновь дала о себе знать.
Так вот в чем дело! Для этой мерзкой твари совсем неважно — один человек в замкнутом пространстве или нет. Человек пугается не одиночества. Он пугается до такой степени, что не видит в присутствующих людях потенциальных спасителей. Это глобальный страх, это вселенский ужас. На него не действуют никакие доводы, никакие объяснения. Просто ощущение, что если сейчас же не вырваться, то все погибнут, задохнутся, будут безжалостно раздавлены… Спасите! Помогите! Вытащите меня отсюда!
Вероника подхватила обе свои сумки и, бросив на ходу: «Ой, извините, я вспомнила!» — пулей выскочила из купе в коридор.
Сейчас ей было совершенно наплевать, что подумают про нее старушка и курсант, который, видимо, вышел в тамбур покурить. Сердце ее бешено стучало, и она успокоилась только, когда снова оказалась рядом с Томом и прильнула щекой к его лохматой морде.
«Но ведь это же полный абсурд», — думала она, жуя добытый из недр сумки дорожный ужин. Не может же она всю дорогу провести в тамбуре рядом с собакой? С этим надо что-то делать.
Собственно, что ее так пугает, что именно на нее действует? Замкнутость, узость пространства, недостаток воздуха… Все это присутствует в купе. Но ведь в поезде имеются и плацкартные вагоны. Сама она в таком никогда не ездила — у них всегда находились деньги на более дорогие, купейные места. Но зато она проходила по ним, когда они с мамой шли чуть ли не через весь поезд в вагон-ресторан. Еще тогда ее поразила неприятная атмосфера этих вагонов. Чьи-то босые или одетые в дырявые носки ноги, которые не умещаются на полках и торчат на полметра в коридор, так что приходится нагибаться и затыкать нос, чтобы не вдыхать их тяжелый запах… Разудалые компании, которые весь день напролет горланят пьяными голосами песни и ругаются с остальными пассажирами… Толпы детей — они кричат, носятся по всему вагону и не дают спокойно поспать… И еще вечные помидоры с огурцами в мокрых изнутри пакетах, и подвядшие бутерброды с колбасой — и болтовня, бесконечная болтовня случайных знакомых…
Но делать было нечего.