Натали не успела даже завопить от ужаса или протиснуться между фургоном и зданием. Мотор громадной машины рычал, рубчатые покрышки шевелились, гигант, дав задний ход, стал прижимать Натали к кирпичной стене. На высоте более полутора метров над мостовой был распахнут грузовой люк. Из него выступал деревянный настил. Если б Натали была ниже ростом и не носила туфли на высоких каблуках, ей не удалось бы уцепиться за этот настил и подтянуться наверх.

Она легла на грязные доски, но в тот же момент они затрещали от чудовищного давления. Острые щепки вонзились в ее руку, а сумочка, висевшая на ремешке, превратилась в бесформенную лепешку. В воздухе резко запахло духами из раздавленного флакона. В ее сознании запечатлелся крик прохожего:

— Эй! Ты же убил женщину!

Отважный рыцарь — пожилой негр с деловым портфелем под мышкой — выскочил на проезжую часть, пробежал вдоль фургона и дернул ручку кабины водителя. Перед его глазами блеснуло лезвие направленного прямо ему в лицо ножа. Негр отпрянул. Взревев, как доисторический ящер, фургон рванул вперед, пересекая узкую улицу. Взвизгнули тормоза проезжающих мимо машин. Он выехал на Восьмую авеню, и уличное движение, как вьюга, замело его след.

— Вы в порядке? — допытывался добровольный защитник у Натали.

— Да, да, да! Благодарю вас!

Озадаченный негр с портфелем растворился в толпе.

Как ни странно, ее промежуточный январский отчет перед правлением не вызвал взрыва эмоций, которого она опасалась. Все словно чего-то выжидали. Тучи сгущаются перед грозой — таково было настроение собравшихся в зале заседаний. Молнии и громы решили, видимо, отложить на более поздний срок.

В перерыве, как всегда, разносили кофе. Майк с тревожным любопытством разглядывал руку Натали.

— Маленькое дорожное происшествие. — Она решила опередить его расспросы. — Не подумай, что я колюсь… это занозы. Я не заразилась от тебя фамильной болезнью.

— Не думай обо мне плохо. Я лечусь. Но я боюсь, что не выдержу «ломки». Мне предложили терапию.

— Терапия — это что? Ты перешел на кокаин? Я дала тебе срок пять недель.

— Я соблюдаю твои условия. Но каждый человек идет своим путем…

— Мне пока не нравится твой путь.

— А я не знаю, чем кончится твой.

Натали резко отвернулась от Майка. Его последние слова насторожили ее. Неужели Майк причастен к чему-то, что тщательно скрывают от нее? Может быть, сегодняшний жуткий инцидент не случаен?

Она проснулась утром в субботу в узкой кровати в холодной комнате для гостей. Дважды в год, сколько она себя помнила, она проводила ночь в этой кровати и в этой комнате. Это был семейный ритуал — погостить у тетки Маргарет в ее заброшенном поместье. Кроме электрических светильников и морозильных камер, здесь вряд ли появилась хоть одна вещь, изготовленная позже двадцатого года нашего столетия. Тетя Маргарет принесла ей на подносе горячий чай.

— Это чтобы ты согрелась. Через двадцать минут завтрак. Надо плотно покушать.

— Я не ем так рано.

— Мы же пойдем на лыжах. Ты упадешь в обморок с голоду по дороге, и что мне тогда делать, старухе? Тащить тебя на себе?

После завтрака наступил торжественный момент — выбор лыж для прогулки. Великое множество их в идеальном порядке хранилось в специальном каменном сарае вместе со смазкой и лыжной обувью. Когда-то его стены гулко отражали голоса и смех многочисленных юных Стюартов — молодую поросль древнего шотландского клана, переселившегося на американскую землю. Большинство из них нашли уже успокоение на кладбищах, другие были слишком заняты борьбой за выживание, чтобы вспомнить детство и покататься на лыжах с тетушкой Маргарет. В лыжных ботинках, подходящих по размеру кому-нибудь из Стюартов, сохранились еще бумажки с нацарапанными именами: Кэт, Мэри, Аллен, Джон. Их, может быть, уже нет на свете! У Натали слезы брызнули из глаз, но она тут же утерла их рукавом лыжной куртки.

От сарая шел длинный пологий спуск. Тетя Маргарет, шедшая впереди, проложила лыжню. Натали катилась по ней и чувствовала себя как в раю.

Снизу, с подножия холма, старый дом выглядел великолепно — трехэтажный, вытянутый вверх в викторианском стиле, он в то же время прочно стоял на земле и олицетворял собою уют, тепло и гостеприимство.

— Кто им займется, когда я помру? — небрежно сказала тетя Маргарет, отряхиваясь от снега, падающего с нависших над нею еловых ветвей.

— Наверное, тот, кому ты его завещаешь.

— Я завещала его семье.

— Наша семья — это сотни граждан США. У тебя одной только десять внуков… — В каждой семье есть один, кто тянет на себе весь воз. Так получается, что ноша ляжет на женские плечи. Я уже записала дом на твое имя.

— Что?

— Дом и плюс двести акров земли… Эй, какого черта ты расхныкалась?

Натали не могла сдержать рыданий. Ей было безумно стыдно перед тетей Маргарет, но она ревела, как маленькая девчонка. Она вытирала слезы вязаными перчатками, а они все текли и текли. Всхлипывая и задыхаясь, она хватала ртом морозный воздух.

— Я была о тебе лучшего мнения! — с улыбкой покачала головой Маргарет.

— Ты меня… ошеломила! — с трудом произнесла Натали.

— Так хочешь ты иметь свой дом или нет?

— У меня же есть дом….

— Этот дом особый. Это сердце, это душа семьи Стюартов. Они позаботились об этом… они оставили меня здесь одну, но, может быть, ты возродишь в нем жизнь.

— Смогу ли я? Я не справляюсь со своими заботами. Ты ведь все знаешь про меня, тетя Маргарет.

— Догадайся, почему я так решила?

— Почему?

— Ты не убегаешь от ответственности. Ты берешь ее на себя.

Мерзнуть на месте и лить слезы было бесполезно. Надо было догонять тетю Маргарет, которая, лихо отталкиваясь бамбуковыми палками, уже прочертила лыжню через засыпанный свежим снегом молодой лесок к сверкающим на солнце холмам.

Тетя Маргарет, разменявшая уже девятый десяток, легко вспорхнула на высоту. Ее лыжи отпечатали на гладкой снежной поверхности изящную «елочку». Она уже стояла на вершине и обозревала окрестности, когда ее смогла догнать Натали. Вид, открывающийся с холма, заставил Натали замереть от восторга. Изумительной чистоты белое покрывало было накинуто на землю. Ни темного пятнышка, ни дымка, ни следа человеческого. Лишь ярко-зеленая строчка хвойного бора пересекала белизну.

— Пять тысяч акров! Нетронутых! — Тетя Маргарет произнесла это так, как будто читала вслух стихотворение. — Ни одной фермы или изгороди. Заповедник, предназначенный только для охоты.

— Я и не представляла себе, как здесь чудесно! Ты живешь рядом с такой красотой!

— Владельцы этой земли ушли в могилу… — с горечью продолжала Маргарет. — У наследников кишка тонка платить налог за такое богатство. Значит, очень скоро здесь пройдет шоссе, выстроят коттеджи, супермаркеты, мотель, казино, а может, что и похуже…

Тетя Маргарет внезапно смолкла и опустила голову. Ее седые волосы выбились из-под яркой лыжной шапочки, и ветер трепал их.

— Ты думаешь, есть шанс? — осторожно поинтересовалась Натали.

— Я не зря притащила тебя сюда. Я хочу перед тобой исповедоваться. Именно здесь! Прости меня, Натали. Я продаю свой пай в «Котильоне».

Для Натали это был страшный удар.

— Это все, что я имею. Все, что можно быстро обратить в деньги. Я хочу купить эту землю и создать здесь природоохранный фонд. Ты сама понимаешь, что это обойдется безумно дорого.

— Разве нельзя с этим подождать?

— Мне восемьдесят семь лет. Я могу умереть хоть сегодня ночью. Я должна защитить этот край, пока я еще жива. Я привыкла надеяться только на себя. Что ты повесила нос, милая?

— Потому что все трещит по швам. Одна беда за другой… Я собралась в Россию… Я оставляю «Котильон». Я надеялась на тебя…

Маргарет резко оборвала ее монолог:

— Натали, послушай! Когда я умру, когда умрешь ты, когда твои дети — дай бог, чтобы они у тебя были! — тоже умрут, а потом их дети и дети их детей сойдут в могилу и все давно забудут, что была такая фирма «Котильон», эта красота, эта первозданность природы останется. Я должна обеспечить ее сохранность. Это мой подарок будущим поколениям. За свою долгую и, наверное, никчемную жизнь я не совершила, а уж теперь и не успею сделать лучшего поступка.

— Сколько времени можно потянуть с этим решением? — Натали лихорадочно соображала, как найти выход.

— Боюсь, что времени почти нет.

Деньги, которые Натали надеялась выручить от интенсивной продажи товара, уйдут на уплату срочных долгов и покупку новых партий мехов. Порвать уже заключенные контракты с поставщиками? Это все равно, что одним махом разрушить «Котильон». После его уже не склеить. «Стюарт, Малкольм и Харди» не дадут ей ни цента, если она не представит им какой-либо новый, сулящий прибыль, проект. Даже если она согласится на открытую продажу акций, забыв про свои прежние заявления.

Длительное молчание Натали насторожило тетю Маргарет. В душе старуха надеялась, что ее вдохновенная речь вызовет восторг у внучатой племянницы. Натали нелегко было изобразить на лице энтузиазм.

— Конечно, ты права, тетя Маргарет. Это надежнейшее вложение капитала.

— Это не просто вложение капитала. Это, как говорится, подведение итогов.

— Не хочешь ли ты обсудить со мной некоторые детали? — Натали бросила пробный камень. Она не имела средств выкупить долю тети Маргарет, но решила попытаться держать ситуацию под контролем и максимально оттянуть время. Но тетя Маргарет была хоть и стара, но умна и опытна в делах. Она не желала затягивать неприятный разговор с внучатой племянницей, портить себе и ей настроение.

— Предоставим все тем, кто съел на этом собаку. Мои юристы готовы побеседовать с тобой в любое время.

Когда Натали навестила Лео Моргулиса с целью убедить его сопровождать ее в Ленинград, он встретил ее широчайшей улыбкой и подарком.

Он собственноручно сшил для нее роскошную меховую шапку. На его взгляд, она являлась необходимым дополнением к шубке, подаренной Уоллесом. Натали надела шапку перед зеркалом, наслаждаясь ее невесомостью и изяществом. Лео легким движением поправил шапку у нее на голове, лихо сдвинув ее чуть набекрень.

— Это шапка выглядит на мне слишком вызывающе, — вздохнула Натали.

— Золотая моя! Все аукционы, а русский особенно, это театр. Если ты пускаешься в плавание под флагом «Котильона», надо по крайней мере, чтобы этот флаг все увидели. Напяль на себя и шубу, и шапку и стой на свету, а не в темном уголке.

— Лео, ты поедешь со мной?

— Да, милая. И возьму с собой сыночков. И мою благоверную. Жена не отпустит меня одного с тобой.

— О чем ты говоришь, Лео? — поразилась Натали.

— О том, о чем сама знаешь. Сильвия — моя вторая жена. Где мы с ней познакомились и завели шашни? Именно на аукционе. Она не хочет, чтобы история повторилась. Кстати, прими мои поздравления. Ты лихо выкупила пай своей тетушки. Теперь ты сама себе хозяйка.

— Я выложила все до последнего цента. Я в долгу как в шелку! Если я выпишу чек за чашечку кофе в забегаловке, банк откажется его оплатить.

— Плохо.

— Хуже, чем ты можешь вообразить. Я отказалась от выгодных закупок. Я взяла кредит под кредит и еще раз под этот второй кредит. Весной, когда деньги перестанут порхать в воздухе и наступит время платежей, я с треском вылечу из бизнеса.

— Итак, ты без гроша, вся в долгах и ничего не светит впереди?

— Именно так.

— Поздравляю, теперь ты настоящий меховщик!

— Хорошая шутка, Лео, но мне не до смеха. Главное, что я ничего не добилась, купив пай Маргарет. Если еще кто-то вздумает скинуть свою долю, я все равно могу потерять контроль над фирмой. Я по ночам просыпаюсь в холодном поту.

— Глотай таблетки.

— Не помогают.

— Забудь о деньгах, забудь, что ты была банкиром. Деньги — тлен! Мех — золото! Закрой глаза и представь себе ворс — пушистый, ласковый. Мех питает человека энергией. Я не сказки сочиняю. Я говорю правду, Натали.

Надеясь, что Любе попалось на глаза хоть одно из многочисленных газетных посланий, Натали решила взять с собой в Россию «Перлы» Уоллеса. Несмотря на широковещательные заявления о гласности и об отмене цензуры, коммунистические церберы по-прежнему изымали на границе Библию и порнографическую, на их взгляд, литературу, причем и то, и другое с одинаковым рвением. Единственным способом провезти «Перлы» через таможню оставалось только прибегнуть к уловкам контрабандистов. Натали приводила в ужас мысль о том, что в аэропорту у нее обнаружат порнографическую книжонку, которую безутешная вдова известного бизнесмена прихватила с собой в Россию для чтения перед сном.