Рим. Яркое солнце, лепные фонтаны, узкие переулки, величественные площади, потрескавшиеся фрески. Все здесь дышало стариной, повсюду людские толпы, оживленные лица, гудение автомобильных клаксонов.

Натали пребывала в постоянном возбуждении – трещала без умолку, то и дело бросалась обнимать мать, восторженно сжимала ей руку. Девочка влюбилась в Рим с первого взгляда.

А Катрин никак не могла понять, почему ее так долго пугал этот город.

Они остановились в отеле «Вилла Медичи» на площади Тринита-деи-Монти. Позавтракали в ресторане на крыше, любуясь панорамой города.

Затем Катрин спустилась в номер и, глубоко вздохнув, позвонила графине. Ей пришлось немного подождать, потом в трубке раздался постаревший, но очень знакомый голос. Графиня чуть не задохнулась от счастья. Сказала, что немедленно вышлет шофера.

Катрин поблагодарила, но попросила отложить встречу до завтра. Трубку схватила Натали и стала разговаривать с бабушкой. Сначала она явно стеснялась, потом просияла от удовольствия. Катрин уже сама плохо понимала, почему так долго тянула с этой поездкой.

Следующий звонок был еще труднее. Что она скажет Алексею, да еще в присутствии Натали? Нет, лучше подождать до вечера.

Вдвоем с дочерью они отправились на прогулку – спустились по Испанским ступенькам в лабиринт старинных улочек. Катрин сама не заметила, как они оказались перед ночным клубом, где она в последний раз видела Карло. Непроизвольно передернувшись, она отвернулась и посмотрела на освещенную ярким солнцем улицу. В сияющей витрине отразилось ее лицо. Это была уже не прежняя Катрин, испуганная девочка, страшащаяся собственного желания, не понимающая, в какой роковой зависимости она оказалась от мужчины, пробудившего в ней эти желания. Она тогда боялась и голоса своего тела, и того, что этот голос не будет услышан. Это был кошмарный капкан, в котором жажда любви сливалась с жаждой наказания.

Куда исчезла та, былая Катрин? Когда это произошло? Наверное, не сразу, а постепенно. И последним этапом избавления было решение приехать в Рим, разыскать мужчину, которого Катрин почти не знала, но во что бы то ни стало хотела узнать как можно лучше. И будь что будет.

Катрин смотрела на свое отражение в стекле и думала, что французы сказали бы про нее со свойственной им деликатностью: une femme d'un rerfain age. Да, она уже не юна, но зато достигла полного расцвета. Ее волосы вспыхивали на солнце золотистыми искорками. Линии лица стали тоньше и четче, и от этого глубоко посаженные глаза казались еще крупнее. Женщина в бледно-розовом платье, раздуваемом легким ветерком. Рядом с женщиной – темноглазая девочка. Нет, Катрин десятилетней давности была совсем не такой.

– Здесь я видела твоего отца в последний раз, – сказала она вслух.

– И что он здесь делал?

Катрин засмеялась:

– Развлекался. Играл в рулетку.

Она произнесла эти слова без малейшего затруднения.

– Как он выглядел?

– Был очень возбужден и очень красив. Прямо как ты сейчас. – Помолчав, она добавила: – Он вообще был очень хорош собой.

Натали искоса взглянула на мать.

– Значит, вы были великолепной парой, – с важным видом произнесла она слова, явно вычитанные в каком-нибудь журнале. – Я очень рада, мамочка, что ты приехала со мной сюда.

– Я тоже рада. – Катрин обняла дочь за плечи. – Пойдем посмотрим на дом, где мы жили.

Она привела Натали к дому, находившемуся неподалеку от Капитолия – тому самому дому, где прошли первые пять лет жизни девочки. Катрин рассказывала ей о первых няньках, о прогулках, о том, как Карло возился и играл со своей маленькой дочуркой. Они сидели в кафе на Пьяцца Навона, ели мороженое и разговаривали. Натали заплакала, и Катрин обняла ее. Жакоб мог бы гордиться своей дочерью. Как я могла так долго мучить ребенка, думала она. Ведь я сама так любила своего отца…

В Риме все выглядело иначе – яснее, отчетливее и проще. Воспоминания, окутанные мстительными тенями, утрачивали тут свою зловещую силу.

Вечером Катрин позвонила из гостиницы к Алексею домой. Когда в трубке раздался женский голос, она судорожно сглотнула и, собрав все свое мужество, попросила синьора Джисмонди. Женщина ответила, что хозяина нет в Риме, он вернется через день, а то и через два. Катрин не стала называться – не хотела изводить себя ожиданием звонка, которого может и не последовать.

На следующий день мать и дочь отправились в палаццо Буанатерра, находившийся в 90 километрах от города. Натали ужасно нервничала.

– А что я ей скажу? В жизни не разговаривала с настоящей графиней.

Взволнованно накручивая на палец прядь волос, она жалобно посмотрела на Катрин.

Та рассмеялась:

– Что-то я не заметила, чтобы ты стеснялась разговаривать с принцессой.

– Мама, но Матильда – это совсем другое дело, – укоризненно сказала Натали.

Катрин попробовала ее успокоить – переключить внимание девочки на живописные пейзажи, горы, деревья, цветы, синеву Средиземного моря.

Заодно это помогло и ей самой подавить тревогу. В конце концов чего ей опасаться? Графиня – всего лишь одинокая старая женщина, которая хочет повидаться с единственной внучкой. Она не монстр, не привидение и не тень своего покойного сына. Все это Катрин напридумывала когда-то себе сама.

И она была права. Палаццо выглядел точно так же – обширный дворец в стиле барокко с великолепными фонтанами и садами. Но хозяйка всего этого богатства, окруженная целым сонмом слуг, оказалась обычной сморщенной старушкой, которая, увидев Натали, сразу же залилась слезами.

– Che bella. Bellissima.

Она расцеловала внучку в обе щеки. Катрин тоже удостоилась поцелуя, но старушку интересовала только Натали. С ней графиня говорила на английском, тщательно подбирая каждое слово; в честь девочки была устроена обзорная экскурсия по дворцу; для Натали здесь была приготовлена специальная комната, все заваленная игрушками, куклами и книжками. Казалось, графиня собирала все это для своей внучки год за годом. В саду подавали самое разнообразное мороженое, в траве резвились очаровательные щенки.

Натали вовсю наслаждалась жизнью, а графиня и Катрин наблюдали за ее восторгами.

– Спасибо тебе, что привезла ее, – сказала графиня, чуть наморщив крючковатый породистый нос. – Спасибо.

– Простите, что не сделала этого раньше, – смущенно пробормотала Катрин.

Графиня бросила на нее проницательный взгляд.

– Знаешь, Катрин, я ведь никогда не испытывала иллюзий по поводу того, каким Карло был мужем.

Катрин удивленно приподняла брови. Неужели свекровь обо всем догадывалась?

– Мужчины рода Буонатерра… – продолжила графиня и неопределенно взмахнула рукой. – Как бы тебе сказать… Впрочем, Карло всегда был примерным сыном. И он очень любил Натали. Как бы я хотела, чтобы он увидел ее сейчас. Я до сих пор скорблю о нем. – На глазах у нее выступили слезы. – Я надеюсь, что ты позволишь девочке немного пожить у меня?

Она умоляюще посмотрела на Катрин и, не дав ей времени ответить, окликнула внучку по-английски:

– Натали, иди сюда. Я хочу тебе кое-что показать. Думаю, твоей маме это тоже будет интересно.

Они поднялись по просторной лестнице на второй этаж. Графиня ступала плавно и величественно, постукивая тростью; спину она держала очень прямо.

На втором этаже находилась библиотека, где Катрин доводилось бывать и раньше. Здесь ничего не изменилось: тяжелые фолианты выглядели так, словно их никто не раскрывал сотню лет, из высоких окон открывался умопомрачительный вид на горы и море.

Графиня усадила мать и дочь в кресла и положила на стол четыре альбома в кожаном переплете. В первом оказались старинные фотографии. Медленно переворачивая страницы, графиня рассказывала внучке о ее предках из рода Буонатерра. Она говорила о придворных интригах, о борьбе за власть; девочка слушала затаив дыхание. На душе у Катрин сделалось тревожно – магия истории древней Европы явно действовала на ребенка. Этого-то Катрин и боялась.

Ощутив приступ паники, она уже готова была схватить Натали за руку и броситься бежать. Бежать, скрыться, исчезнуть – как это однажды уже произошло.

Тут Натали вдруг рассмеялась.

– Какой смешной!

Она показала на маленького человечка в военной форме, сидевшего верхом на коне.

Катрин удивленно взглянула на дочь и расслабленно откинулась на спинку кресла. Судя по всему, она недооценивала Натали, недостаточно верила в нее. У девочки вполне сформировался характер, она судит обо всем сама и очень мало похожа на свою мать.

Она – это не я, она совсем другая, мысленно повторяла Катрин.

Во втором альбоме были собраны фотографии Карло. Вот он – маленький мальчик рядом с элегантной молодой графиней. Натали смотрела во все глаза. Катрин тоже затаила дыхание, разглядывая запечатленную в снимках историю жизни своего мужа. Карло на пляже, у него длинные вьющиеся волосы до плеч. Карло верхом на пони. А вот ему уже двенадцать, он в школьной форме и очень похож на Натали.

На следующей странице – и это застало Катрин врасплох – были свадебные фотографии. Юная сияющая невеста в сказочном платье с улыбкой смотрит в объектив. Рядом – Карло, темноволосый красавец. Его рука у нее на плече. А вот они кружатся в танце, на его губах играет ироническая улыбка.

– Великолепная пара, – прошептала Натали.

– О да! – охотно подхватила графиня. – Самая красивая пара на свете.

Она улыбнулась невестке.

Катрин отвела глаза, но тут же вновь стала рассматривать фотографии. Матильда, Лео, Порция, Жакоб. Крошечная Натали на руках у отца. Хохочущий Карло подбрасывает дочку в воздух – это ее первый день рождения. Настоящая семейная идиллия.

Фотографии так обманчивы, думала Катрин.

И все же они говорили о многом – о том, что она совсем забыла. Роковой финал окрасил всю предшествующую историю в мрачные краски.

Зато Натали воспринимала эту историю совсем иначе.

– А почему у нас нет этих фотографий? – сварливо спросила она.

– Мы обязательно сделаем себе копии, деточка, – успокоила ее Катрин.

– Обещаешь?

Катрин кивнула.

Натали просияла довольной улыбкой.

Ночевать они остались в палаццо.

На следующий день после завтрака Катрин повела дочку в маленькую часовню – прогуляться.

– Сфотографируй меня здесь, – попросила Натали, протягивая матери фотоаппарат.

Катрин щелкнула затвором, улыбнулась.

– Ты рада, что мы сюда приехали?

Девочка кивнула.

– Знаешь, графиня попросила меня остаться здесь на несколько дней, а то и на неделю. Говорит, что мы съездим к морю.

Она смотрела на мать вопросительно.

Катрин глубоко вздохнула.

– А ты хочешь остаться?

– Не знаю, – нерешительно ответила Натали, по-прежнему глядя на мать.

– Если хочешь – оставайся.

Катрин попыталась улыбнуться, и это получилось у нее неплохо.

– Ну ладно, на несколько дней. Познакомлюсь с ней поближе. Она такая забавная старушка.

Катрин засмеялась:

– Твоя бабушка будет в восторге.

– А ты останешься?

– Пожалуй, нет. У меня в Риме кое-какие дела. Нужно походить по галереям, осмотреться. Я заеду за тобой, как только тебе тут надоест.

Натали хитро прищурилась:

– И наверняка ты увидишься с сеньором Джисмонди.

Катрин вспыхнула:

– Очень может быть.

– Замечательная идея, – хихикнула Натали.

– Ну, если ты меня благословляешь… – лукаво произнесла Катрин.

Вернувшись в Рим, она немедленно позвонила Алексею. Тот же женский голос ответил, что синьора Джисмонди дома нет. Он придет вечером, около девяти.

Катрин повесила трубку. До вечера оставалось много времени. Она приняла душ, надела платье с элегантным черно-белым узором, короткий пиджак. Ее одолевало нетерпение. Нужно увидеться с ним как можно скорее, увидеться и все выяснить. Что именно выяснить, она и сама не знала. Пусть объяснит все толком – и про себя, и про кольцо.

Она посетила несколько галерей: в палаццо Барберини, где выставлены картины Липпи и Рафаэля идти было уже поздно, поэтому она отправилась к Капитолию, погуляла по площади, чувствуя себя обычной туристкой. Хотя, пожалуй, не совсем – римские достопримечательности были ей хорошо знакомы, но она как бы видела их иными глазами. Она долго блуждала по лабиринту кривых улочек, вышла на Пьяцца Навона, посидела в кафе над Фонтаном Четырех Рек. Церковные колокола отзвонили восемь раз. Пора возвращаться в отель, снова звонить Алексею.

Она вышла на улицу, рассеянно посмотрела на табличку с названием. Оно показалось ей знакомым. Кто же живет на этой улице?

И вдруг Катрин вспомнила, что где-то неподалеку живет Алексей. Она оказалась здесь совершенно случайно. Возникло неловкое чувство, словно она пришла сюда шпионить. А в следующую минуту Катрин увидела его. Алексей выходил из красной спортивной машины. На нем были светлые брюки, синяя рубашка; темные волосы растрепаны, и он характерным жестом отбросил их назад. Катрин показалось, что она издалека видит синий огонь его глаз.

Она непроизвольно нырнула в ближайшую подворотню. Нельзя, чтобы он увидел ее вот так, неожиданно. Еще подумает, что она его выслеживала.

За рулем красного автомобиля сидела женщина. Катрин разглядела длинные волосы, красную помаду на губах. Алексей помахал женщине рукой, и машина отъехала.

Катрин вылезла из своего укрытия, когда Алексей уже скрылся в подъезде. Учащенно дыша, она зашла в первый попавшийся бар, заказала коктейль, но не допила его – испугалась, что он опять куда-нибудь выйдет, и набрала номер телефона.

Алексей взволнованно расхаживал по комнате. Катрин Жардин здесь, в Риме! Через несколько минут она войдет в его квартиру. Все последнее время он думал только об этой женщине, и вот она явилась к нему. Что он может ей сказать?

В последний день-два он пришел к выводу, что следствие, которое он затеял в связи с Сильви Ковальской, – полная чушь и ерунда. По сути дела, он пытается искусственно воссоздать прошлое, тем самым заполнив вакуум настоящего. Романтическое бегство в тайну, окутывавшую его рождение, – не более чем уловка сознания, не желающего смотреть в глаза реальности.

Он клюнул на соблазнительный сюжет, на сходство глаз, на польское имя, на загадочное письмо. Но тут распахнулась новая дверь, и в мир фантазии вторглась реальность – таков был излюбленный прием Джисмонди-кинорежиссера. Реальность, которую звали Катрин, перевернула все химеры вверх дном. Она олицетворяла собой жизнь, настоящее, будущее. Никаких привидений, никаких призраков, никаких поисков утраченной матери. Когда-то он сказал в шутку Жакобу Жардину, что его привела в Нью-Йорк «проблема матерей». Но никакой проблемы нет – все эти муки и страдания ни к чему, бесполезно пытаться восстановить пуповину истории.

Все эти дни в Алексее шла внутренняя борьба: желание вело войну с мрачными призраками и постепенно оттеснило их на второй план. Катрин значит для него гораздо больше, чем все эти фантазии, решил он. Ему было стыдно, что он так позорно сбежал из Нью-Йорка, уполз в свою нору, чтобы спокойно все обдумать. Доказательство того, что Сильви Ковальская действительно знала его отца, казалось ему необычайно важным. Теперь же Алексей говорил себе: ну и что такого? Разве это что-нибудь доказывает? Отец никогда не бывал во Франции, а Жакоб сказал, что его жена приезжала в Польшу всего на несколько месяцев. Она просто не успела бы выносить и родить там ребенка. И все, нечего больше ломать над этим голову. Письмо Сильви Ковальской? Не стоит задумываться и о нем – слишком многие могут в результате пострадать. Пусть прошлое хранит свои тайны, есть дела и поважнее.

Сегодня утром Алексей проснулся и решил, что нужно вернуться в Нью-Йорк, к Катрин.

Но Катрин приехала сама.

Он слышал, как Джина открывает входную дверь. Раздались шаги, и в дверях появилась Катрин. Их отделяло друг от друга всего несколько метров. Она была еще прекраснее, чем ему запомнилась. Лицо ее раскраснелось, словно она не шла, а бежала. Катрин была похожа на дикого лесного зверька, зорко озирающегося и принюхивающегося – нет ли опасности.

Алексей взял ее за обе руки.

– Как чудесно, что ты приехала. Какой замечательный сюрприз!

– Я должна была приехать, – прошептала Катрин, ободренная его взглядом.

Да, я правильно сделала, подумала она. Магнетизм, исходивший от него, был слишком силен, и она высвободила руки. Итак, вот как выглядит его жилище. Она осмотрелась по сторонам. Большая, почти пустая комната. Все выдержано в мягких тонах, никаких острых углов, лишь закругленные линии. Диваны серо-голубого оттенка, бледные обои, поблекшие краски недореставрированной фрески, белые пирамидальные лампы. Это комната аскета, мыслителя.

Она опустилась на краешек дивана, взяла предложенный бокал. Алексей сел рядом, почти вплотную. Катрин взглянула на него и быстро отвела глаза. Слова давались ей с трудом.

– Я должна была выяснить, – сказала она. – Должна.

– Что выяснить?

Ее лицо казалось таким испуганным, таким ранимым.

– Выяснить про тебя…

Она робко, неуверенно подняла глаза.

Алексей поцеловал ее. Слова сейчас могли лишь помешать, все испортить. Слишком много было разговоров, они больше не нужны.

Ее губы были мягкими и нежными. Алексей притянул ее к себе, для чего ему пришлось преодолеть легкое сопротивление. Но в следующий миг ее руки скользнули по его волосам, и он ощутил гибкое, податливое тело совсем рядом. Алексей заставил ее взглянуть себе прямо в глаза. Прочел в ее взгляде сумбур и тайну. Как ему хотелось проникнуть в эту тайну, превратить сумбур в неистовство страсти. После стольких лет колебаний и сомнений Алексей впервые знал нечто совершенно ясно и определенно: он хочет эту женщину.

– Пойдем, выясним друг о друге все, – сказал он. В его словах были и просьба, и обещание.

Катрин последовала за Алексеем. Они прошли коридором и оказались в другой комнате, выдержанной в тех же серо-голубых тонах. В сводчатом алькове стояла белая кровать. Ваза с алыми и светло-розовыми тюльпанами. Сознание Катрин, словно во сне, выхватывало из окружающего лишь отдельные детали. Она чувствовала на себе его взгляд – ярко-синие глаза с черными точками зрачков. Эти глаза, казалось, пытались разглядеть нечто в ее душе. В памяти Катрин колыхнулось что-то полузабытое, но тут же исчезло, вытесненное прикосновением его рук и губ. Катрин всецело погрузилась в море ощущений, где явь пересекалась с вымыслом. Теплая волна желания соединила воображение и реальность воедино.

Они рухнули на прохладные простыни. Глаза, губы, руки, ноги – каждая частица их тел участвовала в этом акте взаимного познания. Они обнажились друг перед другом – скинули не только одежду, но, казалось, и кожу. Весь мир, все воспоминания ничего больше не значили. Он проникал в нее, она в него. Они стали двуедины. Познанное и неведомое, рождение нового…

Катрин вся отдалась ощущениям, начисто отключив работу мыслей. Это была как бы она и в то же время не она. Каждое движение немедленно преобразовывалось в чистейшее наслаждение. Катрин впервые была сама собой, ничего не стеснялась, доверяла своему желанию.

Алексею же казалось, что время раздвинулось, стало безмерным, вещественным, статичным. Он тоже раскачивался на теплых волнах, видя перед собой ее раскрытые глаза. Они звали его и притягивали. Алексей покрывал поцелуями губы, с которых срывались стоны, погружался все глубже и глубже в бездну времени. Центр Вселенной распахнулся ему навстречу, охватил его, поглотил, убаюкал. Потом – судорога и совместное погружение в темные воды.

Когда все было кончено, Алексей нежно улыбнулся и провел рукой по ее бедру.

– Ну вот, теперь мы узнали друг друга лучше.

– Совсем чуть-чуть, – полушутливо-полусерьезно ответила Катрин.

– Ты хочешь узнать меня еще лучше? – поддразнил ее он.

Она кивнула.

– Ох уж эти современные женщины, – простонал Алексей.

– Какой ты глупый, – надулась Катрин.

Он встал, накинул на плечи белый халат.

Высокий загорелый мужчина с поразительными глазами. Он направлялся к двери, уходил от нее, и Катрин сама удивилась силе своего отчаяния – она не хотела, чтобы между ними было расстояние. Катрин закрыла лицо руками, готовая разрыдаться.

– Ты что? – обернулся он.

Катрин подняла заплаканное лицо, увидела, что он вернулся с подносом в руках. На подносе стояла бутылка шампанского. Какая же я дура, подумала Катрин и улыбнулась.

– Не плачь, не надо. – Он бросился к ней, стал покрывать поцелуями ее лицо. – Я так счастлив, что ты здесь, со мной.

Катрин испытующе взглянула на него:

– Но ведь ты уехал из Нью-Йорка, бросил меня?

– Да, – просто сказал он и погладил ее по волосам.

Он не хотел ничего объяснять. Вместо этого прижал к себе ее стройное тело, которое даже в своей наготе казалось одетым. Она погладила его – робко, словно между ними еще ничего не произошло. Ее грусть ранила ему сердце. Всем своим телом, всем своим существом он говорил: я здесь, я люблю тебя. Как возбуждала его робость, сочетавшаяся в ней с безудержной страстностью.

Его нежность, деликатность его движений волновали и трогали ее. Она и не представляла, что такое возможно – во всяком случае, что это может произойти с ней. Катрин хотелось крикнуть ему: я люблю тебя, не бросай меня!

Но когда они разомкнули объятия, Катрин вновь ощутила безотчетный страх – ей не хотелось, чтобы Алексей от нее отрывался, чтобы он выходил из комнаты. Пусть их тела всегда будут сплетены на этой белоснежной постели. И еще в ее душе пробудилось угасшее было желание знать всю правду.

Она взяла бокал с шампанским, отпила.

– И все-таки я хочу знать, – прошептала она. – Объясни мне смысл твоей записки. Что я должна была понять? Откуда у тебя кольцо матери? Почему ты послал его мне?

Алексей растерялся. Правда? Что такое правда?

– Мне кажется, что я в тебя влюбился, Катрин, – хрипло сказал он.

Она улыбнулась, погладила его по щеке.

– Я в тебя тоже.

Они молча смотрели друг другу в глаза, а потом, засмеявшись, она спросила:

– Но откуда все-таки у тебя кольцо? Ты что, купил его в антикварном магазине? Вряд ли. Сильви ни за что не продала бы его. Да и в любом случае, ты не мог знать, что оно принадлежит ей. Кто дал тебе это кольцо?

Солгать было так легко – она сама предложила вполне правдоподобную версию. Да, он случайно купил это кольцо в антикварном магазине, увидел инициалы, провел небольшое расследование… Но нет, лгать ей он не будет. Невозможно лгать, когда смотришь в эти доверчивые, искренние глаза.

– Она сама дала мне кольцо, – наконец вымолвил он.

– Она сама? – переспросила Катрин и почему-то ощутила укол ревности. – Так ты знал ее?

Алексей покачал головой. Но тут же, передумав, кивнул. Придется все ей рассказать. Ничего, они вместе посмеются над его фантазиями. И все же ему было страшно.

– Да, я один раз видел Сильви Ковальскую. Она брала у меня интервью.

– Интервью? Какое интервью? Она никогда не занималась журналистикой.

Катрин совсем растерялась и непроизвольно прикрыла тело простыней.

Алексей пожал плечами, встал с кровати и опустился в кресло.

– Я сам толком не знаю. Потом, в шестьдесят восьмом году, я получил письмо. К письму было приложено кольцо. – Он глубоко вздохнул и ровным голосом закончил: – В письме говорилось, что Сильви – моя мать.

– Что?!

Катрин дернулась и выпрямилась.

Сердце Алексея сжалось от страха. Теперь она его возненавидит. Она так враждебно относится к своей матери, что ее зловещая тень ляжет и на него.

– Все это глупости, разумеется. Полная чушь. Моя мать умерла в момент моего рождения. Но в прошлом году, когда я увидел на выставке портрет Сильви Ковальской, я был заинтригован. С чего вдруг эта женщина написала мне такое письмо? Ломал себе голову, не мог сообразить. Специально отправился в Нью-Йорк, чтобы хоть что-то разузнать. Узнать ничего не удалось, но зато я встретил тебя. – Он взял ее за руку. – Сильви привела меня к тебе, – настойчиво повторил он.

Но ей этого было недостаточно, Катрин хотела знать больше.

– Сильви умерла еще в шестьдесят первому году. И почему ты мне не рассказал все это в Нью-Йорке?

Нет, ей никогда не вырваться из паутины Сильви. Взгляд Катрин стал обвиняющим.

– Не знаю, – грустно покачал он головой. – Не знаю. Я был растерян, думал, что, может быть, все это правда. – Он хрипло рассмеялся. – Глупо, конечно. Я боялся, что ты окажешься моей сестрой, единоутробной сестрой. В общем, полная ерунда. Но мне всегда было свойственно чересчур увлекаться фантазиями. Я чувствовал, что совсем запутался. – Он говорил все быстрее, встревоженный выражением ее лица. – Поэтому я и уехал. Уехал, хотя больше всего хотел остаться. Остаться с тобой. Катрин, ты меня слышишь?

Она резко поднялась, стала натягивать одежду. Движения ее были порывистыми, нервными.

– Катрин, – позвал Алексей.

Она обернулась к нему уже одетая и отстраненная.

– Ты и в самом деле можешь оказаться моим братом, – проговорила она с искаженным лицом. – Сильви вечно трахалась с кем придется. Это очень на нее похоже. Она вечно все портила, всем делала больно. Даже после смерти. Все мои несчастья из-за нее.

Катрин, задыхаясь от рыданий, выбежала из комнаты.

Алексей догнал ее, схватил за руку.

– Куда ты?

– Я не могу здесь больше оставаться. – Она рывком высвободилась. – Мне нужно подумать. И я еще должна позвонить Жакобу.

– Катрин, но ведь все это ерунда. – Он обнял ее. – Забудь об этом.

– Не могу. – В ее взгляде читались боль и ужас. – Ты ведь совсем ее не знал. Это очень похоже на правду. Сильви всегда была коварной и жестокой.

Алексей пытался успокоить ее:

– Жестокой? Но почему жестокой? Ведь она же не могла предположить, что мы встретимся. Тут нет никакого заговора против тебя.

Катрин отвернулась.

– Я позвоню Жакобу, – упрямо повторила она.

– Зачем? – повысил голос Алексей. – Ты хочешь сделать ему больно? Если бы он что-то об этом знал, то сказал бы мне еще в Нью-Йорке.

Катрин заколебалась, и Алексей воспользовался этим, чтобы усадить ее.

– Да, но ведь отец считает, что «Джисмонди» – твоя настоящая фамилия, – возразила Катрин. – Откуда он мог знать?

– Тоже верно, – пробормотал Алексей.

Он и не предполагал, что Катрин воспримет все это так близко к сердцу. Зря он признался ей. Сам во всем виноват. Лучше бы соврал. А теперь она уйдет, и все кончится. Эта мысль приводила его в отчаяние.

– Катрин, ты сейчас расстроена, тебе трудно собраться с мыслями. Скажи, приходилось ли тебе слышать от отца историю о пропавшем ребенке? Или о том, что у твоей матери мог быть еще один ребенок? Слышала ли ты когда-нибудь имя Иван Макаров?

Катрин покачала головой.

– Ну вот видишь. Если бы что-то было, до тебя наверняка дошли бы хоть какие-то отрывочные сведения, намеки. Забудь ты всю эту историю. Мне не следовало тебя в нее посвящать. Если бы я знал, что ненависть к матери стала для тебя навязчивой идеей…

Удар пришелся в цель.

– Навязчивой идеей? – дрогнувшим голосом повторила Катрин. – Если бы ты ее знал, то мне не пришлось бы тебе объяснять, что для нее не было ничего невозможного. – Внезапно взгляд ее переменился. – Ну вот, я все время это чувствовала. У тебя ее глаза!

– Ладно, поступай как знаешь! – разозлился он и протянул ей телефонный аппарат. – Звони отцу. Уж он-то должен знать, что его жена вынашивала девять месяцев чужого ребенка, а затем этот ребенок исчез.

Катрин диковато рассмеялась:

– Это ты так думаешь. Сильви могло сойти с рук даже такое. Жакоб был слеп во всем, что ее касалось.

Ее лицо было искажено лютой, безудержной ненавистью. Алексей хотел обнять Катрин, избавить ее от этой злой страсти. Он видел перед собой маленькую страдающую девочку и хотел обнять ее, утешить.

– Нет! – крикнула она и тише добавила. – Я должна это выяснить, Алексей. Если мы хотим, чтобы у нас было будущее… Да и Натали… – У нее на глазах вновь выступили слезы. – До свидания.

У самой двери Катрин оглянулась, внезапно поняв, что может больше никогда его не увидеть.

Катрин не помнила, как добралась до гостиницы, как рухнула на кровать. Ей мерещился лабиринт каких-то пыльных коридоров, опасно пересекающихся тоннелей, которые вели в никуда. Средь глухих стен звучал жестокий, безжалостный смех, а в центре этого кошмарного места затаился зверь – нет, не зверь, а гигантский мохнатый паук, плетущий свою паутину.

Очнувшись, Катрин не сразу избавилась от этих сумрачных видений. Постепенно мысли прояснились, и она вспомнила: Алексей – ее брат. Нет, в бледном свете утра это казалось совершенно невозможным. Она занималась любовью с собственным братом? Нет! Какая нелепица!

Но зачем тогда Сильви написала ему письмо и послала кольцо? Нужно позвонить Жакобу. Катрин взглянула на часы. В Нью-Йорке сейчас поздняя ночь. Звонить отцу в это время нельзя. Да и потом, что она ему скажет? «Папа, был ли у Сильви роман с русским, которого звали Иван Макаров?»

Нет, по телефону такое не спросишь. Нужно поговорить с глазу на глаз. А вдруг Жакоб ничего не знает? Нервный, злой смех стал распирать ее изнутри, и Катрин с трудом подавила этот приступ.

По крайней мере Жакоб наверняка знает, когда именно Сильви ездила в Польшу и сколько времени она там провела. Как глупо – она забыла спросить, когда Алексей родился. Ничего, это еще не поздно выяснить. В конце концов, можно отправиться в Польшу, порыться в регистрационных книгах. Но где искать регистрационные книги за сорок пятый год? Да и будет ли в них вся правда?

Вопросы, вопросы, вопросы, от которых никакого проку. Это было похоже на безумный заколдованный круг. У Катрин возникло чувство, словно она тонет. Подступили слезы.

Когда она наконец встала с постели, решение созрело. Нужно возвращаться домой, в Нью-Йорк. Нужно забыть об Алексее, обо всей этой истории. Это было не более, чем зигзаг судьбы. Не следовало ей сюда приезжать. Больше ноги ее здесь не будет.

Ничего не видя от слез, Катрин кое-как уложила в чемодан вещи.

Зазвонил телефон.

Она машинально подняла трубку и услышала голос Алексея:

– Катрин, дорогая, я обзвонил все римские отели. Я сейчас приеду. Дождись меня.

У нее подкосились ноги. Катрин опустилась на кровать.

– Нет, не нужно, – хрипло сказала она и повесила трубку.

Встречаться с ним нельзя. Она не выдержит, вновь упадет в его объятия. Только не это.

Катрин выбежала из гостиницы, взяла напрокат автомобиль. Потом долго гнала машину по шоссе – подальше от этого города. Скорей бы увидеть Натали.

Но улицы с односторонним движением никак не желали выпускать ее из своего плена, и вскоре Катрин поняла, что едет не в ту сторону. Она попробовала исправить ошибку и запуталась еще больше. Какая разница? Все равно никто ее не ждет. Главное, что она уехала.

Ею завладел монотонный ритм движения. Мысли путались, всплывали какие-то разрозненные воспоминания. Катрин пыталась восстановить в памяти все, что ей было известно о жизни Сильви. Алексей сказал, что она могла слышать в детстве какие-то намеки… Катрин стала думать о самом раннем детстве. Польша? Нет, в семье никогда не говорили об этом. Да и не могла маленькая девочка такое запомнить. Катрин напрягала память, воскрешая эпизоды, слова, лица.

Но это может помнить Лео, внезапно подумала она. Ведь он старше на целых восемь лет. Знал же он про Фиалку задолго до того, как об этом узнала Катрин. Сразу же после возвращения в Нью-Йорк надо будет встретиться с братом.

Катрин вела машину как во сне. Точнее, как в кошмаре. В миг просветления она взглянула на дорожный указатель и увидела, что движется по направлению к Пизе. Она ехала в противоположную сторону от Натали. Это неважно, сказала себе Катрин. Все равно в таком состоянии появляться перед Натали нельзя. Встречу придется отложить на завтра.

У первой же закусочной она остановилась, выпила три чашки кофе подряд, покрутила в руках булочку, а потом позвонила дочери. К счастью, ни графини, ни Натали дома не оказалось – горничная сказала, что они отправились к морю. Катрин просила передать, что позвонит завтра.

Внезапно она подумала, что рассталась с Натали только вчера. Один день, и вся ее жизнь перевернулась. Катрин снова затряслась в приступе истерического смеха.

А потом она опять гнала по шоссе машину, не видя ничего вокруг – ни моря, ни плавных холмов. Катрин рылась в прошлом, искала в нем полустертые следы. Вот парижская квартира в квартале Марэ. Жакоб, Сильви, Лео, маленькая Катрин. Иногда там появлялся Жак. Изредка – Фиалка…

Принцесса Мэт! Вот кто ей нужен. Катрин прибавила газу. Матильда знает Сильви с детства. Матильда, ее добрая мать Матильда, поможет.