– Так куда же она подевалась? – раздраженно спросил капитан фон Райнхардт у Гильдебранда. – Фон Трипп сказал, что вчера отвез ее в бараки. Вы спрашивали у начальницы?

– Нет, ее на месте не было.

– Так возвращайтесь и спросите. У меня есть дела поважнее, чем заниматься всякой ерундой!

Час спустя Гильдебранд вернулся к капитану с докладом. Фон Трипп корпел над бумагами, которые не успел закончить накануне.

– Ну, так что она сказала? – сердито спросил капитан.

У фон Райнхардта выдался крайне неудачный день, а тут еще этот чертов генерал со своей девкой, которая больше не представляла для капитана никакого интереса. Если у Риттера разыгрался аппетит, пусть сам занимается своими любовными делишками. Вполне мог бы отправить за девчонкой собственного адъютанта.

– Она исчезла.

– Исчезла? Какого черта! – Фон Райнхардт рассвирепел. – Сбежала, что ли?

– Никак нет, господин капитан. Ее увезли. Начальница барака сказала, что ее увез какой-то офицер.

– А в журнал убытия вы заглядывали? – рявкнул фон Райнхардт.

– Никак нет. Сходить еще раз?

– Не нужно. Исчезла так исчезла. Генерал найдет себе другую. К тому же не думаю, что он многого лишился. Как знать, вдруг ее папаша все-таки объявится. Тогда Риттеру пришлось бы расплачиваться за то, что он включил девчонку в свой гарем.

Фон Райнхардт комически закатил глаза, и Гильдебранд расхохотался.

– Вы думаете, ее старик жив? – с любопытством спросил лейтенант.

– Вряд ли, – пожал плечами капитан и велел Гильдебранду заняться делом.

В конце дня фон Райнхардт сам наведался в барак, чтобы расспросить начальницу. Она достала журнал, и фон Райнхардт получил интересовавшую его информацию. Прочтя имя офицера, забравшего девушку, он немало удивился и к себе в кабинет возвращался в большой задумчивости. Может быть, фон Трипп наконец возвращается к жизни? А ведь казалось, что он так никогда и не оправится после гибели жены и детей. Да еще то прошлогоднее ранение. Можно было подумать, что Манфред поставил крест на своей жизни. От него осталась одна тень, он начисто отказался от развлечений и светской жизни. Любопытно, очень любопытно… Вообще-то фон Райнхардт подозревал нечто в этом роде, потому-то и отправился лично в барак. Надо сказать, что от внимания Дитриха фон Райнхардта вообще мало что ускользало.

– Фон Трипп!

– Да, господин капитан? – рывком поднял голову Манфред.

Он не слышал, как капитан вошел в комнату. Более того, он не заметил, когда фон Райнхардт выходил. Очевидно, это произошло как раз в те минуты, когда Манфред отлучился в картотеку.

– Зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста.

Фон Трипп последовал за своим начальником с некоторой тревогой.

Капитан сразу приступил к делу:

– Послушайте, Манфред, я по чистой случайности оказался в бараках и прочел запись в журнале убытия.

Оба они прекрасно знали, что капитан ничего «по чистой случайности» не делает.

– И что же?

– Так вы забрали ее себе?

Сохраняя непроницаемое выражение лица, фон Трипп кивнул:

– Так точно.

– Это почему же?

– Считайте, что это моя прихоть.

Именно такой прямой, непозволительно резкий ответ был капитану понятен.

– Ясно. Но вы ведь знали, что у генерала Риттера тоже есть свои прихоти?

– Никак нет, господин капитан. – Манфред внутренне сжался. – Я этого не знал. Вчера мы разговаривали с генералом в Грюневальде, но он ничего такого не сказал…

– Ладно, не имеет значения.

Оба офицера смотрели друг другу в глаза.

– Как вам известно, я мог бы заставить вас уступить ее Риттеру, – наконец нарушил паузу капитан.

– Надеюсь, господин капитан, что вы этого не сделаете, – с деланной небрежностью ответил фон Трипп, которому показалось, что в этот миг решается самый важный вопрос в его жизни.

– Ладно, не сделаю. – И, немного помолчав, фон Райнхардт с улыбкой добавил: – Я рад, что вы возвращаетесь к жизни. А то вам все на свете было безразлично. Между прочим, дружище, я уже три года твержу, что именно этого вам и не хватает.

– Вы были правы, господин капитан, – усмехнулся Манфред, хотя больше всего ему хотелось двинуть своего начальника по физиономии. – Спасибо вам.

– Не за что. – Капитан хмыкнул. – Так Риттеру и надо. Старому болвану вечно достаются самые молоденькие девчонки. Не беспокойтесь, фон Трипп, у меня есть еще одна цыпочка, и я отправлю ее генералу. Старику хватит ее на несколько недель.

Фон Райнхардт зычно расхохотался и жестом отпустил Манфреда.

Итак, все обошлось. Спасибо капитану. Манфред глубоко вздохнул и, взглянув на часы, увидел, что пора идти домой.

– Обер-лейтенант?

Ариана заглянула в прихожую. Золотистые волосы были аккуратно уложены на макушке, большие синие глаза смотрели на Манфреда боязливо.

– Добрый вечер, Ариана, – сказал он суше, чем намеревался.

Ему трудно было оторваться от огромных глаз, смотревших на него с такой тревогой.

– Удалось ли… – Она не договорила и запнулась, но фон Трипп понял, о чем она хотела спросить.

– Все в порядке. Вопрос улажен.

– Они очень разозлились?

Ее глаза испуганно расширились, и Манфред успокаивающе покачал головой. Казалось, весь ужас событий последнего месяца только теперь обрушился на нее с полной силой. Девушка, представлявшаяся Манфреду такой храброй, сейчас была похожа на маленького беззащитного ребенка.

– Говорю вам, все в порядке. Теперь вы в безопасности.

Ариана хотела спросить, надолго ли, но не осмелилась. Робко кивнув, она сказала:

– Спасибо. Хотите чаю?

– Да. Но только если вы выпьете со мной.

Она удалилась в кухню и через несколько минут вернулась с подносом, на котором дымились две чашки драгоценного напитка. Чай казался Ариане главной роскошью ее новой жизни. После месяца, проведенного в тюрьме, чистота и чай воспринимались как высшее наслаждение. Днем она набралась смелости и заварила себе одну чашку, устав слоняться по гостиной, разглядывать корешки книг и думать об отце и Герхарде. Мыслями она постоянно возвращалась к отцу и брату. Манфред заметил в ее глазах печаль и горечь и отставил чашку. Что он мог ей сказать? Фон Трипп слишком хорошо знал, что такое утрата близких. Он тихо вздохнул, взял одну из трубок.

– Чем вы занимались сегодня, фрейлейн?

Она медленно покачала головой:

– Так… Ничем… Рассматривала ваши книги.

Эти слова заставили Манфреда вспомнить о великолепной библиотеке, которую он видел в доме ее отца. Когда-то у фон Триппа тоже была прекрасная коллекция книг. Он решил поговорить с девушкой откровенно и, закуривая трубку, посмотрел ей в глаза.

– Красивый у вас дом, фрейлейн.

Ариана сразу поняла, о каком доме он говорит.

– Спасибо.

– Настанет день, и он вновь будет вашим. Война не может продолжаться вечно.

Он отложил трубку и сказал, проникновенно глядя на нее:

– Дом моих родителей тоже реквизирован.

– Неужели? – удивилась она. – А где он находится?

Его взгляд помрачнел.

– Под Дрезденом. Бомбы его не тронули, – сказал он, угадав ее следующий вопрос.

Да, замок уцелел, но все остальное… То есть все остальные – Теодор и Татьяна… Марианна, его жена, родители, сестра… Их больше нет. Они ушли из жизни навсегда. Точно так же, как ее отец и брат.

– Вам повезло, – сказала Ариана.

Манфред вздрогнул, но тут же вспомнил, что речь только шла о доме.

– Да.

– А ваша семья?

Он судорожно вздохнул:

– Тут мне повезло меньше.

Ариана ждала ответа, возникла глухая пауза.

– Мои дети… Моя жена… Мои родители… Все они были в городе.

Он резко поднялся и отошел к камину, повернувшись к Ариане спиной.

– Они погибли.

– Мне вас очень жаль, – тихо прошептала она.

Он обернулся:

– Мне вас тоже, фрейлейн.

Некоторое время оба молчали, глядя в глаза друг другу.

– Скажите… А не удалось ли что-нибудь узнать о моих родных? – с трудом выговорила Ариана.

Она боялась задавать этот вопрос, но ей необходимо было знать правду.

Манфред медленно покачал головой. Пора ей научиться смотреть правде в глаза. Фон Трипп догадывался, что Ариана внутренне отказывается верить в очевидное.

– Я не думаю, фрейлейн, что ваш отец бросил… забыл вас. Судя по тому, что я о нем слышал, он не из таких людей.

Ариана резко качнула головой.

– Я это хорошо знаю. С ним наверняка что-то случилось. – Она с вызовом взглянула на Манфреда. – Ничего, я обязательно найду их. После войны.

Он ответил ей взглядом, полным жалости.

– Вряд ли, фрейлейн. Вам следует понять, что надежда, ложная надежда – вещь очень жестокая.

– Так, значит, вы все же что-то знаете? – с замиранием сердца спросила она.

– Нет, я ничего не знаю. Но подумайте сами. Ваш отец хотел спасти сына от армии, так ведь?

Она молчала. Вдруг все это – жестокий трюк, чтобы вынудить ее предать отца? Она ни за что этого не сделает. Даже этому человеку, которому она научилась доверять, нельзя говорить правду.

– Ладно, можете не признаваться. Но я думаю, что моя догадка верна. – Тут он сказал нечто такое, что заставило ее вздрогнуть: – Я бы на его месте поступил именно так. Любой здравомыслящий человек в этой ситуации должен был попытаться спасти своего сына. Но ваш отец наверняка собирался вернуться за вами. И если он этого не сделал, вывод можно сделать только один: он погиб. Погибли оба – и он, и ваш брат. Они не смогли пробраться в Швейцарию, или же он не смог вернуться. Очевидно, их застиг на месте преступления пограничный патруль. Ничего другого произойти не могло.

– Но разве об этом не стало бы известно?

По ее щекам стекали слезы, голос ее был чуть громче шепота.

– Вовсе не обязательно. На границе мы держим не самые лучшие части. Если они кого-то убивают, то по большей части просто прячут трупы, не докладывая начальству. Я… – Он смущенно запнулся. – Я уже пытался кое-что выяснить, но никто ничего не знает. Однако вам лучше не строить иллюзий. Ваши родственники исчезли, а это означает, что они мертвы.

Она медленно отвернулась от него, склонила голову, и ее плечи задрожали. Тогда, стараясь не шуметь, Манфред вышел из комнаты. Ариана услышала, как закрылась дверь его спальни. Какое-то время девушка стояла, судорожно всхлипывая, потом легла на диван и дала волю слезам. Впервые за все время она позволила себе расслабиться. Когда приступ рыданий кончился, на нее нашло какое-то странное оцепенение.

С Манфредом они встретились только утром. Ариана отводила глаза, чтобы не видеть его сострадательного, жалеющего взгляда. Ей и без того было невесело.

Шли недели. Ариана не раз замечала, что Манфред смотрит на фотографии своих детей, и всякий раз у нее сжималось сердце – она сразу же начинала думать о Герхарде и отце, о том, что никогда их больше не увидит. Она подолгу сидела в гостиной совсем одна, и с фотографий ей улыбались детские лица. Ей мерещилось в их взглядах осуждение, ведь с Манфредом жила она, а не они.

Иногда Ариану начинало раздражать, что они так на нее смотрят – девочка с косичками и мальчик с прямыми светлыми волосами и большими голубыми глазами, весь в россыпи веснушек… Его звали Теодор… Больше всего Ариане не нравилось то, что из-за детей обер-лейтенант фон Трипп приобретал живые человеческие очертания, а это было совершенно лишнее. Ариана не хотела думать о нем, испытывать к нему какие-то чувства. Несмотря ни на что, он оставался в определенном смысле ее тюремщиком. Относиться к нему как-то иначе Ариана не желала. Ее не интересовали его мечты, надежды и печали, да и своими горестями делиться с ним она не собиралась. Фон Трипп не имел права совать свой нос в ее горе. Он и так уже чересчур много знал о ее жизни, ее боли, ее незащищенности. Он видел, как она чуть не стала жертвой домогательств Гильдебранда, видел, как больно ранило ее прощание с родительским домом. Никто на свете не имел права вмешиваться в мир ее чувств! Ариана твердо решила, что отныне будет держать все в себе. Манфред догадался о ее мыслях, и поэтому их вечера проходили в молчании. Он просто сидел у камина, курил трубку и старался не смотреть на Ариану, а та думала о своем, отгороженная от него стеной страдания.

Однажды – прошло уже три недели – Манфред внезапно обернулся к ней, встал и, отложив в сторону трубку, предложил:

– Не хотите ли пойти прогуляться, фрейлейн?

– Как, сейчас?

Ариана была удивлена и немного напугана. Может быть, это какая-то ловушка? Куда он собирается ее отвезти? Зачем? Выражение ее лица расстроило Манфреда. Он почувствовал, как велик ее страх, ее недоверие, несмотря на то что за все это время он ни разу ничем ее не обидел. Должно быть, понадобятся годы и годы, чтобы девушка забыла о подвалах рейхстага. Что ж, ему тоже понадобится целая жизнь, чтобы забыть о развалинах дома под Дрезденом – о раздавленных куклах, осыпавшейся штукатурке, разбросанных по полу серебряных безделушках, которыми так гордилась Марианна… Ее любимые украшения расплавились от огня и превратились в бесформенные комки… То же самое произошло с их мечтами… Усилием воли Манфред заставил себя думать о настоящем и взглянул в испуганные синие глаза девушки.

– Разве вам не хотелось бы побыть на свежем воздухе?

Он знал, что за все время Ариана не осмеливалась выходить за пределы сада – по-прежнему всего боялась.

– А если начнется налет?

– Спрячемся в ближайшем бомбоубежище. Вам не о чем беспокоиться. Со мной вы будете в полной безопасности.

Ариана поняла, что упрямиться глупо. Взгляд его был мягок, голос звучал спокойно и уверенно. Она кивнула. Впервые за два месяца просто пройтись по улице! Целый месяц она провела в тюрьме, да и в Ванзее прожила почти столько же. Выходить из дома боялась, рисуя себе всевозможные страшные картины. Только теперь Манфред понял, до какой степени Ариана травмирована. Когда она надела пальто, он ободряюще кивнул ей. Когда-то точно таким же жестом он успокаивал Татьяну, свою маленькую дочь, если та была чем-то испугана.

– Все в порядке, – сказал он. – Прогулка на свежем воздухе пойдет нам обоим на пользу.

Весь вечер Манфреда одолевали тяжелые мысли. В последнее время это происходило все чаще и чаще. Причем он думал не только о детях, родителях и жене, но и об Ариане, близость которой ощущалась им все острее и острее.

– Готовы?

Она молча кивнула, и они вышли наружу. Вечер был прохладный, и Манфред положил ее маленькую руку на изгиб своего локтя. Ариана, сама того не замечая, крепко вцепилась ему в рукав, и фон Трипп сделал вид, что не придает этому никакого значения.

– Красиво, правда? – улыбнулась она, глядя на осеннее небо.

Улыбка ее была прекрасна, и баловала его ею Ариана не часто, поэтому лицо Манфреда тоже просветлело.

– Да, очень красиво. И видите, никакой бомбежки.

Но полчаса спустя, когда они уже повернули обратно к дому, завыли сирены. Люди из окрестных домов устремились в бомбоубежище. Манфред обхватил Ариану за плечи и потянул следом за остальными. Ариана послушно побежала, но ей было глубоко безразлично, что с ней произойдет. Все равно жить теперь было не для чего.

В бомбоубежище плакали женщины, пищали дети, возились подростки. Они выросли в военную пору и бомбежек не боялись. Страх стал уделом взрослых. Один мальчишка зевал, двое других напевали какую-то глупую песенку, а со всех сторон доносились охи и вскрики, вдали грохотали разрывы бомб. Манфред внимательно смотрел на спокойное, печальное лицо Арианы. Не выдержав, он крепко взял ее за руку. Девушка ничего не сказала, лишь огляделась по сторонам, пытаясь понять, зачем живут на свете все эти люди, почему так цепляются за жизнь.

– Думаю, фрейлейн, опасность миновала.

Манфред по-прежнему обращался к Ариане подчеркнуто вежливо.

Он встал, и они быстро зашагали по направлению к дому. От настроения, с которым они отправлялись на прогулку, не осталось и следа. Теперь Манфреду хотелось только одного – поскорее привести Ариану домой, где она будет чувствовать себя в безопасности. Когда они вошли в прихожую и молча взглянули друг на друга, в их взглядах явственно возникло нечто новое, небывалое прежде. Но Манфред, коротко кивнув, повернулся и поднялся по лестнице к себе в комнату.