Бенджамен Фронвелл напоминал неограненный алмаз. И вовсе не хотел что-то в себе менять. Типично йоркширская агрессивная самоуверенность Бена с годами переросла в отчаянный эгоцентризм. Отец Фронвелла продавал газеты в Шеффилде. Во время войны его призвали в армию, и он приехал домой в отпуск перед самой отправкой в Северную Африку в сорок втором году. А через девять месяцев на свет появился Бен. Как и многие английские дети, родившиеся во время войны, Бен рос первые годы жизни без отца и поэтому был очень близок с матерью. Миссис Фронвелл становилась необыкновенно амбициозной, когда дело касалось ее сына.

Учась в Галльском университете, Бен активно участвовал в студенческом политическом движении. Там же он вступил в партию консерваторов. Это очень задело мистера Фронвелла, который всю жизнь был членом партии лейбористов. Но мать Бена была рада – членство сына в партии тори она воспринимала как первую ступеньку вверх по социальной лестнице.

Закончив университет, Бен начал работать репортером в газете «Шеффилд пост». Через три года он стал редактором отдела новостей. Потом в Шеффилд приехал получать звание почетного доктора этого университета владелец «Бастиона» – миллионер, который всего в жизни добился собственными силами.

Как-то во время ланча он обратил внимание на сидевшего напротив молодого журналиста с проницательным взглядом и манерой язвительно шутить.

Через два дня Бену позвонили из «Бастиона» и предложили должность заместителя редактора отдела новостей. Это было в семидесятом году, как раз после того, как консерваторам удалось свалить второе правительство Гарольда Вильсона. Спустя три года Бен был уже главным редактором одного из самых влиятельных воскресных еженедельников на Флит-стрит.

Некоторые редакторы стараются руководить своими изданиями, оставаясь как бы на недосягаемой высоте. Для этого они назначают кучу заместителей, которые являются как бы посредниками между главным редактором и журналистами. Если, предположим, кто-нибудь из авторов приходит к соответствующему заместителю и жалуется, что его рукопись слишком сильно порезали или что-нибудь в этом роде, заместитель обещает, что постарается переговорить с главным. Но заместитель прекрасно знает, что его начальнику вовсе не хочется вмешиваться в подобные дела, и вообще он очень занят. Поэтому через несколько дней он сообщает автору, что главный редактор очень загружен работой, и нельзя ли пока оставить все как есть. Если это проходит, что ж, хорошо. Если же автор настаивает на своем, то за главным редактором всегда остается право принять окончательное решение – в этот момент он может вмешаться, вызвать к себе строптивого автора, объяснить, что произошло досадное недоразумение и что, если тот решит остаться, он, главный редактор, сам позаботится о том, чтобы с рукописями его обращались впредь более корректно.

Бен Фронвелл руководил своим изданием совсем по другому принципу. В течение всей рабочей недели сотрудников «Бастиона» волновало одно – понравилась ли Бену их очередная рукопись. Журналисты отдела статей, сдавая свои рукописи в двух экземплярах Джеймсу Аллену, прекрасно знали, что первый экземпляр ляжет на стол Бена Фронвелла и только от него зависит, попадет ли статья в номер. Если статья нравилась Бену, он бывал щедр на вознаграждение. Но все журналисты знали, что недреманное око Бена Фронвелла следит за ними буквально каждую секунду, и как только их запросы превышали некий невидимый барьер, Фронвелл немедленно напоминал им, кто на самом деле правит бал в «Бастионе». Он был полным хозяином еженедельника.

Точно так же, если кто-то из журналистов хотел на что-то пожаловаться, он отправлялся прямо к Бену Фронвеллу. Несмотря на жесткий стиль руководства, Бен любил покровительствовать сотрудникам газеты, особенно женщинам. У Бена всегда вызывало раздражение феминистское движение. Черт побери, он вовсе не нуждался в том, чтобы кучка бесполых существ напоминала ему, что на женщине лежит гораздо больше обязанностей, чем на мужчине. Он никогда не заставлял женщин, если только они не были репортерами отдела новостей, работать по субботам, несмотря на то, что окончательный вариант очередного номера обычно отправляли в набор только в воскресенье утром.

Бен с презрением относился к последнему премьер-министру от консерваторов из-за того, что тот был явно не в состоянии справиться с профсоюзами. Каждый, кто чего-то стоил, по мнению Бена, понимал, что профсоюзы давно пора зажать в кулак. А Тед Хит вместо этого позволил шахтерам вить из себя веревки, а потом, чтобы продемонстрировать всем свою твердость и решительность – «кто хозяин страны?» – созвал внеочередные выборы, на которых победили лейбористы. Боже, что за идиот.

Во время выборов главы партии тори в семьдесят пятом году Бен Фронвелл, а значит, и «Бастион», оказывали поддержку единственной женщине, у которой хватило воли и выдержки бороться за это место. Бен восхищался Маргарет Тэтчер. Ему нравилось, что отец ее был простым бакалейщиком. Бен всегда был готов признавать женщин равными себе, если они добивались всего в жизни сами.

На приеме для особо важных персон, устроенном казначеем партии консерваторов во время осенней конференции, Бен Фронвелл впервые увидел Рейчел Фишер. К тому времени она уже успела выставить свою кандидатуру на пост депутата парламента от двух округов, где это было заведомо безнадежным мероприятием. И избиратели действительно «загнали» Рейчел. Бен не любил традиционных «охотничьих» терминов, которые были приняты среди тори, но это словечко ему нравилось. И еще ему сразу же понравилась Рейчел Фишер.

Рейчел было тогда двадцать девять лет, она была на три года моложе Бена. Она, как и Бен, еще не успела ни с кем связать свою жизнь. В Рейчел было всего пять с половиной футов роста, но она умела держаться так, что казалась выше. У девушки были темные волосы и темные глаза. Она была довольно красивой, и главное – у нее был вид человека, точно знающего, что и как надо сделать. Что и как надо сделать, чтобы страна не потеряла лица на международной арене. Что надо для того, чтобы укрепить семьи англичан. А что надо просто потому, что это надо.

У Рейчел была несколько лучше стартовая площадка, чем у Бена. Ее отец был адвокатом в Бедфорде и активистом местного отделения партии тори. Как и многие представители среднего класса, он послал свою дочь в частную школу только потому, что она была частной. Местная общеобразовательная была одной из лучших государственных школ страны, академические дисциплины там преподавали гораздо лучше, чем в частной школе, где куда больше внимания уделяли хорошим манерам.

Но для мистера Фишера было исключительно важно, чтобы его дочь училась именно в частной школе. Рейчел удалось получить стипендию оксфордского колледжа Сент-Хью, где она была первой по философии, политологии и экономике.

Когда Робин Дей представил Рейчел Бену Фронвеллу во время приема у казначея, тот сразу проявил к ней интерес. Едва взглянув на Рейчел, Бен сразу понял, что эта женщина далеко пойдет в политике.

Через месяц после конференции тори в семьдесят пятом Бен Фронвелл принял решение заменить своего личного секретаря. Он всегда чувствовал себя неловко рядом с этой женщиной, хотя она вполне преуспела, выбирая отделку для ремонта его кабинета. Место секретаря главного редактора «Бастиона» заняла Рейчел Фишер. На тот момент это устраивало их обоих.

Просмотрев в очередной раз подшивки газет, Дейзи Брюстер вернулась на свое рабочее место. Тут же зазвонил телефон.

– Редактор хочет поговорить с вами. Зайдите, пожалуйста, к нему в кабинет, – раздался в трубке голос Рейчел Фишер.

Подойдя к кабинету, Дейзи почувствовала, что волнуется. А вдруг Бен все-таки спросит ее об этих злополучных вырезках? Девушка еще недостаточно хорошо изучила характер Бена Фронвелла, чтобы понять – главный редактор давно уже успел забыть об этих вырезках.

Дверь в кабинет Бена была открыта. Рейчел молча показала Дейзи, что она может войти.

– Закройте, пожалуйста, дверь, – попросил Бен, не вставая из-за стола. – А теперь садитесь. Ну, как идут дела?

Дейзи выглядела веселой и довольной, но ей по-прежнему было не по себе. Стальной щит с картой Великобритании казался сегодня особенно огромным и как-то зловеще поблескивал. Хотя он висел на стене за спиной Фронвелла, Дейзи казалось, что щит является как бы продолжением Бена, превращая его в огромного стального гиганта.

– Вхожу в курс дела, – ответила Дейзи на вопрос Бена.

– Мне понравилась на прошлой неделе ваша статья об отношении англичан к американскому акценту. В самом деле, как будто в самой Великобритании не существует огромного количества акцентов, в которых вообще невозможно разобрать слов. Но материал пришлось отложить – он никак не был связан с текущими новостями.

– А если вдруг появится что-то на эту тему, вы его используете? – спросила Дейзи.

– Возможно, возможно, – ответил Бен. Девочка поработала на него всего неделю – ей простительно. Скоро узнает, что, если на рукописи стоит резолюция: «Джеймсу Аллену. Хороший материал. В папку. Б. Ф.», это означает, что статью никогда уже не извлекут на свет божий, разве что в субботу вечером вдруг окажется, что половина номера непригодна для печати.

– А о чем вы пишете на этой неделе, Дейзи?

– Я еще не знаю. Вы хотите мне что-то поручить?

– Придумывать темы для статей – это часть вашей работы, – голос Бена вдруг стал резким, взгляд ярко-голубых глаз – тяжелым. – Написать статью может каждый.

Дейзи почувствовала, что краснеет. От волнения она закусила нижнюю губу. Дейзи ни за что на свете не смогла бы сказать, вызвана ли такая реакция страхом перед Беном Фронвеллом, или же она просто инстинктивно почувствовала, как надо вести себя с главным редактором в подобных случаях.

Дело в том, что девушка выросла в семье, где всеми делами в доме заправляла мать, хотя миссис Брюстер никогда не забывала сделать вид, что главой семейства является ее муж. Она обращалась с мужем так, точно он был настоящим центром вселенной, вокруг которого вращались все домашние. Дейзи давно сделала для себя вывод, что на самом деле ее родители были абсолютно равноправны в семейных отношениях и не только любили, но и очень уважали друг друга. И еще Дейзи поняла, что делать все по-своему гораздо проще, если не афишировать это, обставлять поделикатнее. Такой подход к роли женщины очень отличал Дейзи от большинства ее сокурсниц в Рэдклиффе, которые почти все были феминистками.

Когда Дейзи стала нервно покусывать нижнюю губку, Бен Фронвелл расценил это как признак волнения и замешательства. А так как Фронвелл любил покровительствовать хорошеньким женщинам, это были как раз те чувства, которые ему всегда нравилось видеть на лице своих подчиненных.

– Конечно, я не имел в виду, что буквально каждый способен написать статью для «Бастиона», Дейзи, – сразу же смягчился он. – Иначе зачем бы мы стали просить вас написать статью на пробу, а затем зачислять в штат. Но вы не должны надеяться, что здесь вас будут кормить идеями с ложечки. Подумайте сами, о чем хотят прочитать люди на этой неделе. Ну конечно же, удастся ли Джереми Торпу удержаться на посту главы либеральной партии. А как чувствует себя его жена, после того как извлекли на свет грязное белье ее мужа? Почему бы вам не спросить об этом миссис Торп?

– Но жена Джереми Торпа в такой сложный период своей жизни вряд ли захочет беседовать с журналисткой, о которой она никогда не слышала, возможно, никогда не слышала, – поправилась Дейзи, вспомнив совет Анджелы: никогда не принижать своих достоинств в разговоре с Беном Фронвеллом.

– А вот это уж надо организовать самой. Дом Торпов – буквально в двух минутах от Ноттинг Хилл-гейт. Пойдите туда и побродите возле модных обувных магазинов, дорогих мясных лавок. Рано или поздно миссис Торп тоже придет туда за покупками. Представьтесь ей. У вас очень запоминающаяся внешность. Скажите, что вы очень озабочены тем, чтобы объяснения Джереми Торпа по поводу этой истории не замалчивались и не толковались превратно. Возможно, вам повезет, и она сразу же пригласит вас на чашку чая. А может, и нет. Это всегда игра. Но что вы теряете? Если получится, ваш материал будет красоваться на всех газетных стендах Великобритании.

У Бена все выходило очень просто.

– Не думаю, что смогу провернуть что-нибудь в этом роде, – твердо сказала Дейзи. – Вот если бы была возможность договориться с миссис Торп о встрече, тогда другое дело. Думаю, интервью бы получилось.

– Если договориться заранее, получится у кого угодно, – ярко-голубые глаза Бена опять потемнели. – Вам, черт побери, лучше как можно скорее придумать что-нибудь интересное, если вы собираетесь продолжать здесь работать.

Бен ничего не сказал, но Дейзи поняла, что разговор окончен.

Дейзи прошла через приемную и отправилась в зал. Рейчел Фишер, печатавшая что-то на машинке, даже не подняла головы, чтобы взглянуть в ее сторону.

Проходя мимо стеклянного кубика Франсез, Дейзи увидела, что та, сидя за столом, делает пометки в какой-то книге.

– Можно зайти к тебе на минуточку? – спросила Дейзи.

– Конечно. Сними книги вон с того стула, сложи прямо на пол и садись.

– Иногда, черт побери, чувствуешь себя какой-то сопливой малолеткой, – призналась Дейзи. В горле у нее запершило от слез, и от этого она еще больше злилась на весь белый свет.

– Попробую угадать, что случилось, – сказала Франсез. – По-моему, ты только что побывала в соседнем кабинете. Ничего, мы все через это прошли. Это для того и делается, чтобы заставить человека чувствовать себя подобным образом. У Бена Фронвелла – мания власти. Вот он и продемонстрировал свою власть. А в следующий раз, когда ты с ним столкнешься, он, возможно, пропоет что-нибудь хвалебное. Так он делает со всеми женщинами, кроме меня. Но я не совсем соответствую представлению Бена Фронвелла о женщине.

Дейзи была слишком поглощена мыслями о только что пережитом унижении, чтобы обратить внимание на последние слова Франсез.

– Но почему Рейчел Фишер обращается со мной как с несмышленым ребенком? – спросила Дейзи.

– Она со всеми так обращается. Мне кажется, я наконец-то поняла, почему. Рейчел совершенно искренне считает себя выше всех остальных. Хотя я лично не могу понять, какие у нее для этого основания. А что именно сказал тебе Бен?

– Он считает, что мне надо отправиться на Ноттинг Хилл-гейт и там делать вид, что я покупаю «Алказельцер» или куриную печенку, пока не подойдет жена Джереми Торпа и не станет делать то же самое. А тогда я должна схватить ее за пуговицу пальто и выяснить, правда ли все то, что говорят о ее ужасном муже.

Франсез рассмеялась.

Дейзи была довольна, что удалось сдержать слезы прежде, чем они покатились по щекам.

– Бен просто испытывает тебя на прочность, Дейзи, – сказала Франсез. – Ведь то, что он предложил сделать, – работа репортера, а не журналиста. Вот почему в «Бастионе» целых сорок репортеров. У репортеров по-настоящему собачья жизнь. Они полжизни роются в грязи и поэтому часто не выдерживают и срываются с катушки. А журналист из отдела статей вовсе не обязан топтаться у чужих дверей. Поэтому вас здесь всего семь или восемь. А что ты ответила Бену?

– Сказала, что такие поручения не по мне. Тогда он посоветовал поскорее придумать что-нибудь, если я по-прежнему хочу получать здесь зарплату. Затем мне позволили удалиться. А в приемной королева Рейчел даже не удостоила меня взглядом, когда я проходила мимо. А как вообще журналисты придумывают темы для статей?

– Ну, предположим, завтра утром сгорит дотла отель «Савой». Тогда тебе надо обзвонить несколько известных политиков и бизнесменов, которые любили завтракать в ресторане отеля, и выслушать, как им будет теперь недоставать во время заключения сделок вида на набережную и возможности наесться до отвала. А потом можешь выяснить, как же они собираются пережить эту чудовищную потерю.

– А как я узнаю, кто из известных людей любил завтракать в «Савойе»?

– Анджела и ее мальчики всегда в курсе таких вещей. Джайлз тоже часто водит на ланч в «Савой» своих политиков. И очень любит рассказывать о том, кого он там видел. Особенно Джайлз радуется, когда удается засечь какого-нибудь престарелого чиновника одного из министерств вместе с председателем правления какой-нибудь крупной фирмы. Во время такого рода ланча разговор чаще всего идет о том, что, оказав некую услугу фирме, чиновник может рассчитывать на тепленькое местечко коммерческого директора, после того как уйдет на пенсию, заслужив рыцарство, а если всю жизнь был пай-мальчиком – то и пэрство.

Дейзи улыбнулась.

– Пойди поговори с Джеймсом Алленом, – посоветовала Франсез. – Ведь он как-никак тоже твой начальник. На сегодня у него наверняка нет никакой интересной темы, но все равно, продемонстрируй служебное рвение. Тогда на следующей неделе, если его или Бена посетит какая-нибудь интересная идея, ее поручат осуществить тебе, ты хорошо справишься с заданием и после этого сможешь на пару недель расслабиться – конечно же, на своем рабочем месте. Никто, в сущности, не ждет, что ты станешь выдавать по сорок восемь превосходных статей в год. Дейзи шмыгнула носом.

– И не забывай, – продолжала Франсез. – Тебе необходимо сразу показать Бену, что ты хорошо работаешь. И тогда он будет уважительно относиться к тому, что ты не пожелала заполучить интересный материал любой ценой, даже если потребуется, продать душу дьяволу. И вовсе не потому, что его сколько-нибудь интересует твоя душа. Просто такие вещи очень быстро становятся известны, и если журналист один раз покривил душой, никто уже не захочет давать ему интервью. Именно это случилось с Дэви Джоунсом, журналистом, на чье место тебя взяли. Он был вполне приличным парнем. Но в один прекрасный день Бен надавил на него – потребовал срочно дать интересный материал. Дэви понял, что надо немедленно что-нибудь придумать, если он не хочет распрощаться с «Бастионом». Тогда он использовал информацию, полученную в частной беседе со знакомой женщиной – литературным агентом. Одним из ее клиентов был человек, занимавший одновременно высокий пост в министерстве торговли. Вот Дэви и написал с ее слов статью о нетрадиционных сексуальных наклонностях этого человека. Члены парламента от лейбористов буквально обожают, когда в прессе появляется скандальная информация о ком-нибудь из коллег. Но в то же время все прекрасно поняли, что Дэви Джоунс может проделать что-нибудь в этом роде с каждым из них. Статья Дэви стала одной из лучших на страницах «Бастиона» за этот год. Джайлз рассказывал, что надо было видеть лицо Бена, когда он благодарил Дэви за статью – он весь буквально светился от гордости. Но после появления статьи уже ни один политик не желал разговаривать с Дэви Джоунсом без свидетелей. А Бен держал его в газете именно ради связей в политических кругах. Когда он понял, что Дэви перестал приносить пользу, то его немедленно уволили.

– Черт побери! – воскликнула Дейзи.

– А мораль этой истории такова: стоит журналисту один раз поступить против собственной совести, чтобы добыть материал и угодить боссу, он рискует вскоре обнаружить, что потерял все, что имел.

– Тебе не кажется, что это можно сказать не только о журналистике, но и о человеческих отношениях? – спросила Дейзи.

Помолчав несколько секунд, Франсез произнесла:

– Я часто задаю себе этот вопрос и пока не нашла на него ответа. Может, в один прекрасный день ты ответишь мне.