4
За долгую артистическую карьеру Мэгги Кендал пришлось ответить на массу вопросов. Но в то воскресное утро в июле 1963 года, когда она проснулась в незнакомой комнате, рядом с чужим человеком, оттеснившим ее на край продавленной кровати, при тусклом свете, просачивавшемся сквозь мутные стекла, она в отчаянии задала вопрос самой себе: что я здесь делаю?
Спасаюсь бегством, был немедленный ответ. Так что нечего хныкать. Надо быть благодарной. Но тут она подумала, что принесет ей новый день, может быть, встречу с полицией? И она закусила губу. Она почувствовала себя на краю пропасти, которой ее так часто стращали. Пропасти, полной пропащих душ, как говорили родители. И она почувствовала себя пропащей душой.
Эти люди, проявившие к ней неожиданную доброту, все же были чужими. И весь город кишит чужими. А она — беглянка. Обратиться ей не к кому. Мисс Финли как в воду канула. Мисс Кендал далеко. Так что единственное, что ей остается, — притаиться пока здесь. Если разрешат.
Она взглянула на будильник. Девять. По меркам ее предыдущей жизни поздно. Ее мать считала, что всякий, кто поднимался с постели после семи, был лентяем. В доме было тихо. Не спалось только Мэгги. Она жаворонок. Как откроет глаза — все. Она осторожно выскользнула из постели, взяла халат и тапки — тоже подарок мисс Кендал — и тихонько спустилась вниз. Поставила чайник и заварила чай.
Сидя за столом с чашкой чая, она пыталась обдумать план на будущее. Вдруг отворилась дверь и на пороге появились двое ребятишек в замызганных свитерах и штанишках.
— Привет, — сказала Мэгги.
— А ты кто? — спросила девочка, которая, видно, была посмелее. В ее словах звучало не удивление, а любопытство.
— Я Мэгги. Подружка Дорри.
— А!
Удовлетворившись ответом, они подошли к столу, и девочка, ей было лет десять, взяла пару чашек, налила чаю, добавила молока и сахару. Потом придвинула стулья, подала одну чашку брату, другую взяла себе и с надеждой спросила:
— А ты завтрак готовишь?
— Может, мама приготовит или Дорри?
Девочка поглядела на нее так, будто хотела сказать: «Ты что, с луны свалилась?»
— А что бы вам хотелось на завтрак?
— Яичницу с ветчиной.
— А где у вас продукты?
Девочка хихикнула. Братец, пока не проронивший ни звука, тоже.
— Да нет никаких продуктов! Как говорит мама, одно дело — что ты хочешь, другое — что получаешь.
Мэгги, чутко воспринимавшая токи, исходящие от других, среагировала мгновенно.
— Тут где-нибудь поблизости есть магазинчик?
Девочка кивнула.
— Там можно купить продукты?
Она кивнула еще раз.
— Тогда иди оденься и проводишь меня, мы купим и ветчину, и яйца.
Девочка подхватила братца, и они быстро исчезли за дверью. Мэгги проверила содержимое буфета и полок. Пусто. Банка консервированных бобов, еще одна — с горошком, полбанки сливового джема, пачка маргарина — вот и все. Еще удалось найти полбатона белого хлеба. В ящике за окном с полкило сосисок. Это мы трогать не будем, решила она. Потраченные пара шиллингов могут оказать ей более ценную службу.
Через несколько минут явились ребятишки — неумытые и непричесанные, но переодетые. Девочка надела ситцевое платье, которое давно было пора постирать и подштопать, кофту с продранными локтями, а мальчик — длинные шорты и свитер с множеством затяжек. Обуты оба были на босу ногу.
— А ты что же не оделась? — упрекнула девочка Мэгги.
— Один момент.
Мэгги поднялась наверх. Дорри по-прежнему спала. Мэгги зашла в ванную, умылась, зачесала волосы назад и спустилась вниз. Ботинки она надела уже внизу.
— Ты не бойся шуметь, — хриплым голосом, напоминающим контральто Марлен Дитрих, успокоила ее девочка. — Они спят как убитые.
— Как тебя зовут?
— Кэти. А он Билли, — ответила девочка и с надеждой спросила: — А ты наш новый жилец?
— Может быть. Посмотрим, — сказала Мэгги и как бы между прочим добавила: — А у вас много жильцов перебывало?
— Много, — равнодушно ответила Кэти.
Мэгги со своим цепким умом сразу кое-что скумекала.
— Итак, идем в магазин, — скомандовала она.
В магазине было буквально все. Мэгги взяла ветчину, дюжину яиц, хлеба, полфунта масла, банку мармелада, жестянку растворимого кофе и пакетик шоколадных конфет.
— Мама всегда покупает по воскресеньям газеты, — сказала Кэти.
— Какие?
Кэти взяла со стенда «Ньюс оф зе уорлд» и «Пипл».
— И давай Билли комикс купим!
Глазки и голосок у Кэти были сама невинность, но Мэгги распознала в ней родственную душу. Билли уже деловито выбирал «Денди» и «Беано».
Вернувшись в дом, дети каждый со своим комиксом мигом исчезли, а Мэгги пошла в кухню. Прежде всего, надо было вычистить газовую плиту, иначе готовить на ней было просто невозможно. Домашняя работа была Мэгги не в тягость. Она с ранних лет имела в доме свои обязанности. Работала она быстро. Поначалу мать относилась к этому с подозрением: быстро хорошо не бывает, говаривала она. Но к Мэгги это не имело отношения. Тщательно посыпав покрытую грязным жиром плиту порошком, она быстро очистила плиту. А заодно отскребла грязь с поверхности деревянного стола и вычистила сковородку, на которой собиралась жарить яичницу.
Привлеченные запахом, в кухню пришли ребятишки и уселись за стол, с нетерпением ожидая, когда она поставит перед ними еду. Оба мгновенно очистили тарелки и подобрали остатки кусочком хлеба. Потом намазали на хлеб мармелад.
— Ну как, сыты? — спросила наконец Мэгги.
Кэти кивнула, вытирая губы рукавом. Билли по своему обыкновению промолчал.
— Дорри проснулась, — объявила Кэти, осушив чашку с чаем. — Ей бы тоже чайку.
— А мама спит еще? Кэти взглянула на часы, стоявшие на полке.
— Еще только пол-одиннадцатого. Она раньше двенадцати не встает.
Они с Билли углубились в свои комиксы.
Дорри сидела в постели, накручивая волосы на развернувшуюся папильотку.
— А ты ранняя пташка!
— Привычка, — коротко ответила Мэгги, протягивая ей чашку.
— Ой, какая прелесть! Кэти говорит, ты их завтраком накормила. — В голосе Дорри прозвучало недоверие.
— Да, надеюсь, им понравилось.
— Еще бы! Еще бы не понравилось! Они яйца с ветчиной видят только в те дни, когда их папаша приносит денежки. А моя получка идет неизвестно на что. — Она подула на чай. — Рини страшная транжирка. Прокуривает массу денег, остальное тратит на газеты да журналы. Дети сами себе предоставлены.
— Тебе тоже приготовить завтрак? — спросила Мэгги, почуяв, что она на верном пути.
— Не отказалась бы от гренков с ветчиной.
— Пять минут, — ответила Мэгги.
Войдя в кухню, Дорри первым делом включила транзистор. Зазвучала музыка. Мэгги почувствовала прилив сил — музыкальный аккомпанемент сразу ее взбодрил. Заметив ее реакцию, Дорри согласно кивнула:
— Я тоже люблю «Бич Бойз».
Ей было невдомек, что Мэгги слышит эту группу впервые в жизни. Она села за стол и уткнулась в газету.
Стоя у плиты, Мэгги наслаждалась звуками музыки, столько обычными для Дорри, как ни в чем не бывало читавшей газету, прихлебывая чай. Для них это в порядке вещей, думала Мэгги, но для нее атмосфера дома, в который она попала, была диковинной. По воскресеньям у них знали одно — церковь. Утром, днем и вечером. В эти дни в доме стояла еще более глухая тишина, чем в будни. Сейчас музыка будоражила ее. Нормой жизни под родительским кровом была тишина, родители почти не разговаривали ни с ней, ни друг с другом. Эту обстановку можно было бы назвать монастырской, если бы родители даже монастыри не считали вместилищем разврата.
Мэгги вдруг подумала, что она впервые оказалась не просто в жилище, а в настоящем доме. Вот как, оказывается, живут те, кого называют «простые люди», те, кого родители проклинали как грязных развратников. Этот дом был беден; ее собственный тоже нельзя было назвать роскошным, но в нем соблюдалась стерильная чистота. Но несмотря на то, что тратилась масса сил на поддержание этой чистоты и порядка, дом был неуютным. А эта кухня, которая даже после уборки была далека от идеала, которого придерживалась ее мать, все же была уютной и теплой.
Конечно, Рини — никудышная хозяйка, но Дорри не делает из этого проблемы, не проклинает сестру. А Альфред и Мэри Хорсфилд готовы были слать проклятья каждому, кто хоть на йоту отступал от пути истинного — в их разумении, естественно. И еще одно поняла вдруг Мэгги: за все годы ее жизни она ни разу не почувствовала себя с родителями естественно. А тут все было просто и легко, как ноге в разношенном ботинке.
Она положила перед Дорри толстый кусок подрумяненного хлеба и пару кусочков поджаренной ветчины. Ее прямо-таки переполняла благодарность этой девушке.
— Это тебе вместо «спасибо», — сказала Мэгги.
— За что? — с набитым ртом спросила Дорри.
— За то, что привела меня сюда. Я не забуду твоей доброты.
Дорри пожала плечами и протянула пустую чашку, чтобы ей налили еще чаю.
— Что тут особенного? Ты попала в чужой город. К тому же из наших краев. Кабы ты откуда-нибудь еще приехала, тогда не знаю… — Они встретились глазами и дружно рассмеялись. — Как говорит Рини, чувствуй себя как дома, — продолжила Дорри. — Она берет жильцов, чтобы свести концы с концами, потому что не может работать из-за малышей. Разные у нас перебывали люди, скажу я тебе, но ты первая, кто так себя повел. А во сколько же ты встала?
— В девять.
— Во блин!
— У нас дома все жаворонки, — объяснила Мэгги.
— А чего? — Это было выше Дорриного разумения. На то и воскресенье, чтобы отоспаться вволю.
— Привыкли рано ходить в церковь.
— А… У нас тут есть одна церковь неподалеку…
— Нетушки. Я свое отходила. — Она улыбнулась, и Дорри понимающе подмигнула. — Теперь могу отдыхать.
— Теперь ты сама себе хозяйка, — кивнула Дорри. — Кстати, а ты своей знакомой-то позвонишь сегодня?
— Да, — соврала Мэгги.
— Телефон-автомат рядом с магазином, на углу.
— Я чуток обожду. Может, она в церковь ушла.
— Смотри сама.
Дорри опять углубилась в газету, читая всякие сплетни, а Мэгги налила в миску горячей воды и принялась мыть посуду. Закончив, она спросила:
— А как насчет воскресного обеда?
Дорри оторвалась от газеты.
— Не знаю. Надо посмотреть, что у нас есть. Билли уже давно не приходил, значит, с деньжатами туго.
— Я видела сосиски за окошком.
— Ну значит, сосиски с картофельным пюре. Погляди, там под раковиной должен быть ящик с овощами.
Мэгги обнаружила сумку на колесиках, в которой лежали картошка и лук. Еще там был увядший кочан капусты. Ну что ж, решила Мэгги, можно сделать луковой пудинг.
Рини появилась на кухне в половине первого. Она пришла в мятой пижаме, в которой, видно, спала. Во рту торчала неизменная сигарета. Рини взяла чашку чаю, а от завтрака отказалась.
— Никогда не завтракаю, — пояснила она, прикуривая новую сигарету от окурка.
— Мэгги ребят накормила, — сообщила ей Дорри. — Прямо как на Рождество — яичницей с беконом!
— Молодец, — рассеянно отозвалась Рини.
— Хочешь, я обед приготовлю? — спросила Мэгги.
— Кто же станет возражать против воскресного обеда, — дипломатично ответила Рини. — У нас там сосиски есть и картошка.
— Я нашла, — ответила Мэгги.
— Ну-ну, — сказала Рини, разворачивая «Пипл».
Мэгги научилась стряпать у матери, которая умела вкусно готовить простую пищу из недорогих продуктов. Например, она знала рецепт лукового пудинга. Вдобавок она прикупила пакет риса и пинту молока для рисового пудинга. Словом, обед получился на славу, Дорри и ребятишки просто в восторг пришли, и даже Рини, которая, видно, жила на чае да сигаретах, попросила себе добавки.
— Я гляжу, ты мастерица готовить, — похвалила она Мэгги.
— Наша матушка нас ничему не научила, — добавила Дорри. — Некогда ей было — она все время в пивнушке торчала.
— А я стряпать ненавижу, — призналась Рини. — И убирать тоже. — Когда Мэгги убрала посуду, она спросила: — Дорри говорит, о твоей знакомой из Хемпстеда ни слуху ни духу. — Мэгги сказала, что звонила ей, когда бегала второй раз в магазин. — Заболела, наверно.
— А тетке ты сообщила? — спросила Дорри.
— Да, — соврала Мэгги. — Она сказала, наведет справки. — И, поколебавшись, выпалила: — Она интересовалась, может, вы позволите мне у вас остаться еще на ночку. Пока все не выяснится. Тогда уж будем знать, что делать.
— Оставайся, сколько хочешь, крошка, — ответила Рини. — Ты нам нравишься. Нечасто нас угощают воскресным обедом, правда, Дор? Не говоря про завтрак для ребятишек.
— Это пустяки.
И правда, это не было для нее утомительной обязанностью, как дома. Тут весело играет музыка, детишки бегают туда-сюда, то лимонаду попросят, то печеньица. Дома в Йетли воду полагалось пить лишь для утоления жажды, а печенье считалось ненужной роскошью. И еще одну роскошь Мэгги позволила уже себе и Дорри — сварила по чашке кофе. Они сидели за кухонным столом, попивали кофеек и читали газеты — тоже запретный плод.
Пока обед стоял на плите, она приметила под лестницей старенький пылесос. Из обрывка мочалки сделала тряпку для пыли и убрала гостиную, где Рини, как обычно, лежала на диване. Той, судя по всему, нравилось, что у них такая хозяйственная гостья.
К половине четвертого обед был съеден, посуда вымыта и дом приведен в порядок. Дорри решила вымыть голову и заняла ванную. Дети занялись своими делами. И Мэгги вместе с Рини присела посмотреть кино по телевизору.
Ей казалось, что она умерла и попала в рай. Ей разрешалось просто сидеть и ничего не делать! Только телевизор смотреть! Как же это интересно! Особенно реклама — ужасно смешная! Когда фильм кончился, она заварила чай, а детей угостила сандвичами с яйцом. Телевизор не выключался уже до самого гимна.
Никогда в жизни Мэгги так славно не проводила воскресного дня. Она впервые увидела, как мать открыто выражает любовь к своему ребенку — без конца обнимает и целует свое чадо. Рини не скрывала, что любит детей, и те ее просто обожали. Такое было внове для Мэри Маргарет Хорсфилд. За всю жизнь не слыхала она от своих родителей ни слова любви и нежности, ее никогда не целовали и не обнимали. Она привыкла ощущать себя бременем, возложенным Господом на их плечи. Родители были сухи и бесчувственны не только по отношению к ней, но и друг к другу. Они даже избегали без крайней необходимости касаться друг друга.
Знакомство с семейством Уилкинсонов стало для нее откровением. Она с удивлением смотрела, как время от времени Рини задавала вопрос: «А кто нас сейчас поцелует?» И дети наперебой бросались к ней целоваться. Билли ужасно нравилось ложиться калачиком рядом с матерью на диван и смотреть телевизор. А она обнимала его и нет-нет да целовала в макушку, приговаривая: «Кто у нас мамин любимец?»
К Мэгги обращались только по имени. Рини же называла своих детей «лапушками», «цветочками» или «кисоньками».
В ту ночь Мэгги долго не могла уснуть, перебирая в памяти увиденное и услышанное за день. Она никогда в жизни не голодала, у нее всегда была крепкая и чистая одежда, хотя и на несколько размеров больше, чем надо, да Мэри Маргарет Хорсфилд умерла бы со стыда, если бы у нее на платье появилось пятнышко или оторвалась пуговица. Кэти с братцем выглядели как маленькие бродяжки. Их давно следовало вымыть. Зубных щеток они в глаза не видели. Но они твердо знали, что их любят. И потому тоже любили. Они возвращали то, что им давали. А ей никогда не перепадало ни грамма любви. Родители не любили ее, называя дитем греха. Почему? — спрашивала она себя. Разве дети могут быть грешниками? И почему из-за этого меня нельзя любить? За этот необычайный день она сумела понять, что, прежде чем полюбить, нужно сначала быть любимым.
Самая простая обычная семья продемонстрировала ей, каким неестественным было ее прежнее существование.
В ту ночь Мэгги продумала и поняла очень многое. И надо же — ведь этого могло и не случиться! Если бы она не решила самостоятельно добираться до дома мисс Финли, если бы ее обнаружили там полицейские, если бы она не зашла в кафе… Именно тогда Мэгги накрепко уверовала в то, что ее ведет по жизни судьба.
События, произошедшие в понедельник, утвердили ее в этом мнении. В вечернем выпуске лондонской «Ивнинг стандарт» Мэгги прочитала сообщение о мисс Финли. Рини, читавшая все подряд, с утра посылала Кэти за газетами, днем покупались дневные выпуски, а Дорри, возвращаясь с работы, приносила вечерние.
— Ба, — сказала она, принеся газету Мэгги прямо на кухню, — уж не твоя ли это знакомая?
«Профессор сбита машиной» гласил заголовок на последней странице. Сюзанна Финли, сотрудник факультета английского языка Лондонского университета сбита машиной на Финчли-роуд. Пострадавшая умерла сразу. Мэгги тупо уставилась в расплывающиеся перед глазами строчки.
— Понятно теперь, почему она тебя не встретила, — сказала Дорри.
Но Мэгги ее не слышала. Она лихорадочно соображала. Так вот почему приезжала полиция. Они хотели известить семью. Но в доме никого не было, кроме собаки. Значит, никто меня и не искал. Никому я не нужна! У нее будто гора с плеч свалилась. Она опустилась на стул. Дорри решила, что Мэгги потрясена случившимся.
— Я как увидела ее имя в газете, вспомнила, что ты будто его называла. Меня сразу как током прошибло. Тебе надо чайку выпить.
Мэгги целый день не выходила из дому, опасаясь, что ее схватят полицейские. Весь день она убиралась в доме, вызывая слабый протест со стороны Рини.
— Это совсем не обязательно, — говорила она.
— Должна же я хоть как-то отблагодарить вас за доброту, — возражала Мэгги. Дела отвлекали ее от мрачных мыслей. И теперь все пело у нее в душе. Она упивалась ощущением свободы.
— Пойду позвоню тетушке, — сказала она.
— Выпей сначала чаю.
— Нет, лучше потом. Она, наверно, волнуется.
— А что ж ты раньше не позвонила?
— Она же на работе была. Она учительница.
— Ну теперь она должна быть дома. Пойди успокой ее, а я пока займусь чаем.
Грейс Кендал испытала облегченье, услышав, что с Мэгги все в порядке. О том, что случилось с Сюзанной Финли, она уже знала.
— Я так беспокоилась. Брат Сюзанны — ее единственный родственник — позвонил мне сразу, как только ему сообщили об этом из полиции. Я прямо с ума сходила, думая о тебе, о том, куда же ты делась, где ночевала и так далее. У Сюзанны, естественно, телефон не отвечает… Почему ты сразу не позвонила? А в полицию ходила? Где ты ночевала?
Мэгги рассказала.
— Какие добрые люди…
— Да, очень, — от души согласилась Мэгги.
— Ты уверена, что они тебя приютят еще на несколько дней?
— Да, абсолютно уверена. Они с удовольствием меня оставят. «А также мои денежки, не говоря уж о том, что я у них все хозяйство веду», — про себя добавила она.
— Ну что же, надо быть благодарными даже за это добро. Но ты не пропадай, ладно? Я думала, что меня позовут на похороны, но Джон сказал, что они хотят все сделать очень скромно, без лишней суеты. Может, потому, что чем меньше он потратит на похороны, тем больше ему останется.
— Хорошо, я буду звонить. А что там у нас? Обо мне никто не спрашивал?
— Пока нет. Да и с какой стати кто-то заподозрит уважаемую учительницу в том, что она замешана в исчезновении шестнадцатилетней девчонки? Но если поднимется шум, я дам тебе знать. Какой у тебя адрес?
Мэгги продиктовала.
— Про твоих родителей я ничего не слышала, и, наверно, лучше держаться от них подальше, верно?
— Совершенно верно, — без колебаний согласилась Мэгги. — Пускай живут как хотят.
— Если тебе что понадобится — не стесняйся, звони, пиши. Как у тебя с деньгами?
— Осталось почти четырнадцать фунтов.
— Нормально. В драматические школы еще не ходила?
— Нет, завтра начну. — Теперь можно, про себя подумала она. Теперь мне не надо прятаться.
Вернувшись домой, она застала сестер на кухне перед газетой.
— Дорри мне сказала про твою знакомую. Судьба то и дело подстраивает нам неожиданности.
Я-то знаю, что меня ждет, подумала Мэгги. Слава и удача. Теперь она была в этом уверена как никогда. Судьба вела ее за руку.
Дорри налила ей чаю.
— Ты, говорят, целый день занималась уборкой. Зря ты это.
Рини пожала плечами.
— И я ей говорила, что не надо.
— Я конфеток принесла. Ребята почти все съели. На вот и тебе, лови!
— Спасибо.
— Что думаешь делать? Домой вернешься?
— Нет! — горячо воскликнула она, но, заметив удивление на их лицах, сдержалась: — Останусь в Лондоне. Попытаюсь поступить в актерскую школу.
— Это денег стоит, — процедила Рини.
— Если удастся получить стипендию, примут бесплатно.
Сестры рассмеялись.
— Фиг ты получишь! Я десять лет дожидалась стипендии и до сих пор стою на листе ожидания, — сказала Рини.
— Я все же попытаюсь. Я за тем и приехала. Может, вы меня оставите на время у себя — за деньги, конечно?
— Я обычно беру три фунта в неделю, но тебе сдам угол за два, — не колеблясь ответила Рини. — Ты будешь жить в комнате Дорри.
— Значит, решено, — быстро согласилась Мэгги, сосчитав в уме, что еще фунт уйдет у нее на транспорт и прочие расходы. Так что на три недели денег хватит, а там, глядишь, выяснится, поступит ли она в школу и дадут ли ей стипендию.
Грейс Кендал научила ее, как нужно обращаться с просьбой о стипендии. «Сюзанна тебе поможет, она в этих делах собаку съела, и сама член городского совета, который распределяет стипендии. Она свяжется, с кем надо. Стипендии хватит на оплату обучения и, может быть, даже расходов на жизнь. Иначе просто не знаю, как быть…»
Но теперь Сюзанна Финли уже ничем не могла помочь. И наутро Мэгги отправилась в Кэмденскую ратушу, где получила кучу формуляров и бланков, которые надо было заполнить для прошения о стипендии. Беглый взгляд на них камня на камне не оставил от ее иллюзий. До достижении семнадцати лет каждый желающий получить стипендию обязан был представить письменное согласие родителей. С подписью.
Ошеломленная, она покинула ратушу и побрела куда глаза глядят. Подумать только — она потерпела поражение на самом старте! Ей и в голову не приходило, что она слишком молода, чтобы стать студенткой. Семнадцать ей исполнится только в ноябре, а потом придется ждать еще целый долгий год, когда снова будут набирать курс. Может, как-нибудь подделать эти проклятые подписи… Хотелось плакать, но слезами, как известно, горю не поможешь, поэтому она продолжала брести с сухими глазами.
Первый удар судьбы, думала она, уже начиная видеть себя героиней голливудского фильма. Раз все так складывается, значит, надо поступать в школу без стипендии. Надо узнать, во сколько это обойдется.
Остаток дня она посвятила сбору сведений о всех драматических школах, которые были в пределах досягаемости. Чтобы сэкономить на автобусных билетах, она большей частью добиралась до них пешком.
Анкеты, которые ей вручали в приемных, были и самыми элементарными, содержавшими вопросы об имени, адресе, годе рождения, и заковыристыми, касающимися объяснений по поводу специальных знаний и причин обращения именно в данную школу. Некоторые школы требовали рекомендаций. Господи, с тоской думала Мэгги, какие тут могут быть объяснения! Я хочу выучиться на хорошую актрису, вот и все!
Взяв последнюю бумажку в академии «Италиа Конти», она зашла в бар «Уимпи», заказала чашку кофе, сбросила ботинки с усталых ног и принялась изучать анкеты. И тут ее подстерегал второй удар. Только Центральная школа разговорного жанра и драматического искусства да «Италиа Конти» принимали студентов шестнадцатилетнего возраста. Во всех других набор производился только с восемнадцати. Хуже того, плата за обучение была гораздо выше той, которую она могла себе представить. Только за одно прослушивание ей пришлось бы отдать все, что у нее было.
Ей не верилось, что, преодолев так много трудностей, она добилась столь малого. Куда бы она ни ткнулась, всюду ее ждал тупик! Но должен же где-нибудь быть выход! Она еще раз пробежала глазами анкеты, сверила их со списком, который составила мисс Кендал. Все школы находились в черте Лондона, но некоторые очень далеко от центра. Например, одна школа в Чисвике принимала учащихся с одиннадцати до шестнадцати лет. Оказывается, тут она даже была старовата! Но цены, цены! Кто бы мог подумать, что ученье так дорого. Мэгги охватило отчаяние.
Сколько усилий, сколько тревог — и все попусту! Нет, так быть не может! Она рождена, чтобы стать актрисой! Ничего другого ей не надо. Но что же делать? Без денег никуда и не сунешься.
В ней поднимался гнев. Ну что, если ей не войти с парадного крыльца, она попробует пройти с черного хода. В театр ведь можно попасть не только через актерскую школу. Там можно найти какую-нибудь скромную работенку, хоть программки продавать! Нет, ни за что она не откажется от своей мечты.
Увидев ее вечером дома, Рини сразу поняла, в чем дело.
— Не повезло, значит?
— Везде принимают только с восемнадцати, но даже там, где берут раньше, такие деньжищи нужны… А стипендии мне на дадут, потому что я школу не закончила, — соврала Мэгги.
— А тебе сколько? — сочувственно спросила Рини.
— В ноябре будет семнадцать.
Рини поцокала языком.
— Жаль. Что думаешь делать? Домой вернешься?
— Нет.
Угрюмая решимость, прозвучавшая в ответе Мэгги, заставила Рини прикусить язык.
— Я найду выход.
Мэгги сидела на кровати, разложив перед собой проспекты и анкеты актерских студий. В семь пришла Дорри. Она уже узнала про ее неприятности, поэтому, ни о чем не расспрашивая, деловито сказала:
— Нечего тут сидеть, как побитая собака. Тебе надо встряхнуться. Как раз случай подвернулся. Сон — то есть, Соня, моя сменщица, приглашает к себе на вечеринку. Пошли вместе. Уж лучше повеселиться, чем сидеть и хандрить.
Мэгги никогда в жизни не бывала на вечеринках, но сейчас ей было не до веселья.
— Я не в настроении.
— Вот как раз и развеешься! Поверь, это как раз то, что тебе нужно. А так совсем усохнешь. Надо встряхнуться!
— Если у нее день рождения, так у меня подарка нет, — сказала Мэгги.
— Да никакое это не рождение, вечеринка, да и все. Жратвы будет навалом, выпивка, музыка, танцы. В общем, самое то.
— Мне надеть нечего.
— Я тебе что-нибудь подыщу. Если будет маловато, ничего, сейчас все носят в обтяжку. Идем, посмотрим, что там есть.
— Да не стоит, пожалуй, — слабо запротестовала Мэгги, но ее сопротивление уже было сломлено. С одной стороны, ей хотелось уйти в свои переживания, остаться с ними наедине. Но с другой — здравый смысл подсказывал, что нельзя упиваться своими несчастьями. Никакого толку от этого не будет.
Дорри уже открыла огромный платяной шкаф и стала перебирать яркие платья, которых там висело множество. Она выбрала розовое, без рукавов, с воротничком.
— Мне оно не идет. Больно простое.
Мэгги никогда не видела такой красоты.
— Примерь-ка, поглядим, как на тебе сидит, — скомандовала Дорри.
Платье сидело как влитое. Дорри удивилась и капельку огорчилась: вместо неуклюжей школьницы перед ней стояла соблазнительная юная особа.
— У тебя кожа такая хорошая, что тебе можно даже розовое носить, хоть ты и рыжая. Но вообще-то с волосами надо что-то делать.
Мэгги всю жизнь проходила с двумя туго заплетенными косами. Никаких других причесок ей делать не разрешалось. Теперь же Дорри собрала их наверх и заколола шпильками. Получилось замечательно.
— Такие густые, с ними никак не справиться. Но тебе так идет. А теперь поглядим, что делать с лицом… Сначала нанесем пробную косметику, что лучше подойдет, то и нанесем окончательно.
Мэгги никогда еще не красилась. Сначала Дорри нанесла тон, потом небесно-голубые тени на веки, подвела глаза черным карандашом, накрасила ресницы тушью, и губы намазала розовой перламутровой помадой.
Увидев свое отражение в потемневшем зеркале, Мэгги остолбенела. На нее смотрела прелестная незнакомка с копной рыжих волос, через которые была пропущена розовая лента. В Доррином платье, правда, ей было неловко — уж слишком коротко, колени вылезают. Непривычно. Но Дорри уверила ее, что сейчас все так носят. Еще она одолжила Мэгги сетчатые колготки и туфли на шпильке из черного кожзаменителя. Узкие носки туфель немилосердно жали ноги, но смотрелись они замечательно. И, наконец, последний штрих — большие розовые клипсы, сверкающие при каждом повороте головы.
Дорри оделась иначе, в стиле битников. Она надела узкую черную кожаную юбку, мешковатый черный свитер, черные колготки и туфли. Носки у туфель были узкие и длинные. Мэгги ничего подобного не видела.
— Каковы, а? Первый раз надеваю. Новехонькие. Купила в магазине «Фримен, Харди и Уиллис». Влетели они мне, конечно, будь здоров! Почти семьдесят фунтов!
Она выбелила себе лицо почти до голубизны, глаза обвела лиловыми тенями, из черных волос воздвигла на голове башню. По мнению Мэгги, это было чересчур, но Дорри казалась себе неотразимой.
— На вас прямо глядеть больно, — сказала Рини, когда они спустились в гостиную, где она по обыкновению возлежала на диване. Рядом пристроились ребятишки. Они все смотрели телевизор, который не выключался, пока не кончались все передачи.
— Ну, счастливо повеселиться! — напутствовала их Рини, услышав за окном автомобильный гудок. — Тебе кстати будет, немножко отойдешь от своих несчастий, — добавила она, обращаясь к Мэгги.
— Пошли, за нами приехали, — сказала Дорри, направляясь к двери.
— Берите пример с меня! — крикнула им вслед Рини.
— Это значит, мы можем делать, что хотим, — хихикнула Дорри.
Возле дома стояла видавшая виды машина — «форд-кортина». На передних сиденьях развалились двое парней, оба с черными крашеными волосами под Элвиса Пресли — как на плакате фильма «Отель, где разбиваются сердца», который висел в комнате Дорри. Парни были одеты в джинсы, рубашки и пиджаки из искусственной кожи. Увидев девушек, они и не подумали выйти из машины и открыть перед ними дверцы. Один из них, смерив Мэгги взглядом, процедил сквозь зубы:
— А это что за краля?
— Моя подружка Мэгги, — представила ее Дорри. — А эти два чувака — Дейв и Эдди, — сказала она Мэгги и поцеловала Дейва. Мэгги с опаской подумала, что, видно, Эдди предназначается ей в кавалеры. Не дай Бог. Неприятный какой — весь в прыщах и зубы гнилые.
— Привет! — робко сказал она.
На нее смотрели в упор. Она смутилась до дрожи.
Вечеринка проходила на последнем этаже высокого узкого дома в Кентиш-тауне, и, когда они туда явились, она была в полном разгаре. На проигрываете крутилась пластинка — Чабби Чеккер пел «Опять твист», и большая комната, в которой убрали разделявшую ее надвое ширму, была заполнена молодежью, наяривавшей этот самый твист. Музыка звучала громко, стоял теплый июльский вечер, все окна были распахнуты настежь, а от множества тел воздух делался еще горячее. Над головами висел дым от сигарет.
Кто-то протянул Мэгги стакан со словами: «Выпей и расслабься!» Она подумала, что, наверно, ее робость бросается в глаза. И залпом выпила то, что ей дали. В стакане был апельсиновый сок, а поскольку Мэгги никогда не пробовала джина, ей было невдомек, что его необычный привкус исходит из бутылки «Гордона», которую кто-то вылил в кувшин с соком. Спиртное сразу ударило ей в голову. Когда ей поднесли второй стакан, голова закружилась и стало легко-легко.
Музыка зазвучала громче. По очереди пели Элвис Пресли, Бадди Холли, Стиви Уандер, Марвин Гей, «Сьюпримз» — все их Мэгги слышала впервые в жизни. Кто-то облапил ее и повел танцевать. Она не сопротивлялась. Танцевать ей тоже никогда не приходилось, но, понаблюдав за танцующими, она могла повторять движения партнера. Дорри она давно потеряла из виду. Народу было полно, гости все прибывали, а из-за густого дыма трудно было кого-либо рассмотреть. Она взяла с тарелки бутерброд, съела, не почувствовав вкуса, и с благодарностью принята третий стакан сока. На этот раз привкус был другой: теперь сок смешали с водкой.
Дальше она все помнила смутно. Помнила только, что танцевала с каким-то долговязым парнем, который крепко прижимал ее к себе. Голова так сильно кружилась, что она склонила ее на грудь партнеру. И, кажется, прикрыла глаза… Потом стало тихо, она лежала на чем-то мягком. Кто-то прижал ее своим телом и целовал. Ее никто еще не целовал, она и не знала, что в этом деле участвует и язык. Ей стало щекотно. На груди лежала чья-то рука. В рот впивались чужие губы, а чужие пальцы больно мяли сосок. Сердце у нее бешено стучало. Все та же рука стала гладить ее тело, спускаясь все ниже, к бедру, к ногам, и она тихонько застонала от удовольствия, а потом провалилась в бездонную черную яму.
— Это еще что? — воскликнула Рини, когда Дорри и Дейв под руки ввели Мэгги в дом. Было около двенадцати ночи.
— Наклюкалась, не видишь разве! — сердито буркнула Дорри. — Нашла ее на полу в туалете. Какой-то идиот ее подпоил. Она налакалась сока с водкой. Телка дурная!
Мэгги проснулась днем. Она открыла глаза и тут же зажмурилась: свет слепил. Голову будто сдавили железным обручем, во рту было сухо и противно. Она осторожно выбралась из кровати и, стараясь не делать резких движений, побрела в ванную, где жадно припала ртом к крану с холодной водой. Потом она посмотрела на себя в зеркало. Косметика размазалась по всему лицу, глаза были обведены черными кругами растекшейся туши. Помада стерлась, но губы были красными и распухшими, а на шее виднелись красные пятна, похожие на укусы. Одно такое пятно было и на груди. Она не помнила, как попала в постель, но кто-то уложил ее и раздел.
На трусах были пятна крови. Месячные, что ли, начались, подумала она, но она точно знала, что еще не время… Может, из-за волнений они пришли раньше времени. «В этом месте» чувствовалась боль. Она подложила в трусы бумажную салфетку и вернулась в комнату, где ее ждала Рини с чашкой чаю.
— Ну как головка?
— Ужасно. — Мэгги снова легла в постель. — Не пойму, почему. Я только сок пила.
— Дорри говорит, в него водки подлили.
— А, так вот почему у него был такой странный привкус!
— Ты что, никогда ее раньше не пробовала?
— Никогда ничего спиртного. У нас дома никто не пил. Ясно теперь, почему я ничего не помню.
Сгорая от стыда, Мэгги стала пить чай. Он казался ей небесным нектаром. И прояснял сознание.
— Тебе лучше полежать. Я аспирин принесла. Поможет от головной боли.
— Спасибо, — сказала Мэгги. — Извините, что доставила столько хлопот.
— Дорри следовало лучше за тобой приглядывать, раз ты впервые попала на вечеринку.
— Там было столько народу, и жара, ужасно хотелось пить. Вот я и набралась. Ничего больше не помню.
— Может, память вернется, когда головка прояснится. Я знаю, что такое похмелье. Случалось в свое время испытать.
Мэгги проглотила две таблетки аспирина, запила остатками чая и, как только Рини вышла, закрыла глаза и провалилась в сон.
Она проснулась около пяти. Голова уже не так дико болела, отвратительный привкус во рту почти исчез. Она села в кровати — голова уже не кружилась от резких движений, и она отправилась в ванную почистить зубы. Там она обнаружила, что никаких следов крови на подложенной в трусы салфетке нет. А почему же тогда раньше были пятна? Такого раньше не случалось.
Мэгги стала внимательно осматривать себя и на внутренней поверхности бедра заметила длинную царапину. Как это ее угораздило? Должно быть, села где-нибудь неудачно. Ей вспоминалось лишь, как она танцевала с долговязым, который все время прижимался к ней. Потом она почувствовала сильную усталость… ее голова покоилась у него на груди… а дальше как будто кто-то ластиком стер из ее памяти абсолютно все. Ну ладно, по крайней мере ясно, откуда кровь — она обо что-то оцарапалась. Все теперь: никакого апельсинового сока, пока не убедишься, моя дорогая, что его наливают прямо из бутылки, сказала она себе.
Мэгги спустилась вниз. Рини жарила колбасу с луком. Желудок у Мэгги сразу забунтовал, но она мужественно спросила:
— Может, помочь?
— Картошку почисть. Как головка?
— Лучше, спасибо.
— Чай заварен, пей.
— Спасибо, выпью.
— У Дорри вечерняя смена, до одиннадцати.
Дети, которые всегда являлись к столу, когда наполнялись тарелки, быстренько опустошили их и исчезли. Рини, налив себе чаю, удалилась к телевизору, а Мэгги вымыла посуду и села за стол с газетой. Ее заинтересовала колонка с объявлениями о вакансиях. Как получить работу в театре? Где об этом пишут? Старательно изучая газетные столбцы, она все же не переставала чувствовать смутное беспокойство из-за того, что память ей так внезапно изменила. Что же произошло? Откуда эта ужасная царапина? Неужто она так опьянела, что ничего не соображала и сама себя исцарапала в кровь?
Боже, а вдруг это блохи? Мать всегда говорила, что блохи заводятся от грязи. А в том доме грязи было предостаточно. Мебели там почти не было, сидели на подушках, сброшенных на пол, лампы прикрыли платками, чтобы приглушить свет. На столе была неаппетитная еда. И среди гостей было много странной публики. Какая-то чудная женщина в черном, одетая почти как Дорри, но у Дорри это выглядело забавно, а у той — страшновато. Потом двое мужчин в узких брюках и светлых рубашках, которые весь вечер танцевали друг с другом. И еще целая орава одетых в кожу парней с татуировками и в кепках, которые они не снимали. А может, ее кто-нибудь ударил? Она опять прошла в ванную, чтобы оглядеть каждый сантиметр кожи.
Что это за красные пятна? Укусы? Если да, то почему только на шее и один на груди? Мэгги вспомнила, что Рини очень странно разглядывала ее, хотя ничего такого не сказала. Мэгги заглянула в шкафчик над раковиной, но там была только бритва, крем для бритья, пузырек с аспирином и лейкопластырь. Ничего дезинфицирующего. Что же случилось, пока она была в отключке? Неизвестность пугала ее. Жаль, что нельзя поговорить с мисс Кендал. Ей можно было сказать все. Объясняться с Рини она побаивалась, мало ли что та про нее подумает. Она женщина добрая, но вряд ли ей понравится, что жиличка принесла в дом блох. Если дело, конечно, в блохах. А вдруг она заразу какую-нибудь подцепила? Надо все же выяснить. Дорри, что ли, спросить? Да, Дорри может знать. Она там свой человек.
Дорри пришла домой не в духе. Она поскандалила с хозяином, который обвинил ее в том, что она на халяву подкармливает своих приятелей. Это был справедливый упрек. К ней завалилась куча подружек, с которыми она обсуждала вчерашнюю вечеринку: разбирали по косточкам гостей. Сердитая Дорри накинулась на Мэгги, которая слушала на кухне радио.
— Ну здорово ты вчера выступила, ничего не скажешь!
— Извини, — смиренно пробормотала Мэгги. — Но откуда мне было знать, чего они подмешали в сок?
— Да брось придуриваться! В каждом стакане почти треть водки или джина была! Сколько стаканов ты выдула?
— Три.
— Боже милостивый! Не диво, что ты скопытилась!
— Извини, — снова сказала Мэгги совсем уже неуверенно. — Я же раньше никогда не пила, откуда мне было знать?
— Ну тогда… ясно, конечно, почему ты свалилась, — озадаченно проворчала Дорри.
— Ничего не помню после третьего стакана. Только что танцевала с длинным таким….
— Видела. Вы прямо прилипли друг к другу. Вон на шейке-то следы какие!
Мэгги инстинктивно коснулась рукой горла.
— А я думала, меня блохи искусали.
Дорри расхохоталась.
— Ну блин! Тебя что — в шкафу держали?
Мэгги покраснела.
— Йетли тебе не Лидс…
— Неужели? Там что, вечеринок не собирают? Молодежь везде одинаковая. Это у тебя, конечно, укусы — любовные укусы!
— Любовные?
— Ну да, когда кровь закипит…
— Ой, — прошептала Мэгги, покраснев еще гуще.
— Хочешь сказать, про это тоже ничего не помнишь? — недоверчиво переспросила Дорри.
Мэгги отрицательно покачала головой.
— Ну, считай, что получила боевое крещение!
— А это… не заразно? Ну, не навсегда останется?
— Да нет, конечно! Через пару дней все пройдет.
Мэгги с облегчением закрыла глаза.
— Слава Богу. А то я уж не знала, что и подумать.
Дорри встревоженно смотрела на Мэгги. Она давно поняла, что имеет дело чуть ли не с Маугли, выросшим где-то в глухих дебрях, но даже не подозревала, насколько эта девчонка неопытна и наивна. Глядя на нее на вечеринке, — она танцевала, опустив голову на грудь какого-то незнакомого высокого парня, — Дорри с легкой завистью подумала: «Ну, подклеили нашу малютку Ширли Темпл!» Потом танцующие пары скрыли от нее Мэгги. Теперь она чувствовала запоздалую вину: она вспомнила о Мэгги, только услыхав за спиной чей-то голос: «Эта рыжая шлюшка надралась влежку. Торчит в сортире, зайти нельзя. Надо бы ее оттуда вытащить…»
Дорри сразу поняла, о ком идет речь. Мэгги стояла на коленях перед унитазом. Дорри с трудом поставила ее на ноги. Трусы и колготки были спущены до колен. «Фу, ты почище нашего Билли», — брезгливо сказала Дорри. Оставлять Мэгги в таком виде было нельзя. Дорри нашла Дейва и сказала, что надо отвезти Мэгги домой.
— Да ведь еще и двенадцати нет! — возмутился он. — Можно еще часа два погулять.
— Давай оттащим ее и вернемся.
Так они и сделали. Дорри раздела Мэгги и уложила в постель. А сама вернулась к Дейву. «Зря мы ее с собой брали, — сказала она ему. — Ну теперь с утряночки у нее головка-то бо-бо будет».
Теперь же, глядя на синяки, украшавшие шею Мэгги, она чувствовала себя виноватой. В сердце ее закралось беспокойство. Этот долговязый был не парнишка какой-нибудь, а взрослый мужчина. Гораздо старше других.
— А никаких других следов у тебя не осталось? Нигде? — встревоженно спросила она.
Мэгги вспомнила про царапину, но подумала, что до такого места никто же не доберется, это она сама, верно, по пьянке где-то удосужилась пораниться. Села на какое-нибудь стекло битое или еще что-нибудь в этом роде. Она смутно помнила странный звук — будто что-то лопнуло, треснуло, порвалось…
— Нет, больше нет, — солгала она.
Дорри облегченно вздохнула.
— Ну тогда ладно. — «Она же в стельку упилась, кому такая будет нужна», — подумала про себя Дорри. — Ставь чайник, давай чайку попьем на ночь глядя.
На следующий день Мэгги позвонила и сообщила мисс Кендал о безнадежной ситуации с актерской школой.
— Ох, беда какая! Мне надо было повнимательней отнестись к этому делу, раздобыть побольше информации, — удрученно ответила та. — Это моя вина.
— Да нет, это все моя наивность, — сказала Мэгги. — Мне надо было по-другому действовать. Найти какую-нибудь работу в театре. Какую ни на есть, только бы ухватиться за самый нижний порожек театральной лестницы.
— Надо купить номер «Сцены», там печатают списки вакансий, это профессиональный журнальчик. Но имей в виду, новичку устроиться очень трудно, у тебя ведь никакой специальности нет.
— Но программки я же могу продавать, правда? Или шоколад, мороженое. Для этого особых навыков не требуется. А я тем временем осмотрюсь и, глядишь, научусь кое-чему.
Мэгги пришлось купить номер «Сцены», но кроме того, она потратила несколько шиллингов на транспорт: она несколько раз ездила в Вест-энд, где обходила театр за театром, спрашивая, нет ли там какого-нибудь свободного местечка. Мест не было. Но к концу недели ей попалось на глаза объявление в местной газете, и в понедельник она уже начала работать контролершей в театре в Килбурне.
