Глава двенадцатая

«Мишель Клемент — Высшая политехническая школа и Патрик Жилль — университет!» — объявил голос откуда-то сверху, и Мишель пружинистой походкой вышел на площадку. Зал взорвался криками. За Мишеля болели не только свои из Политехнической школы. Некоторые представители университета «изменяли» с ним своей родной команде. Разумеется, большинство изменников составляли девушки. Мишель нравился им. По общему мнению в студенческих кругах, Мишель был, что называется, душка. Он всегда острил, всегда все успевал, всегда прекрасно выглядел и, конечно же, отлично играл в теннис.

С Патриком они играли давно, с первого курса. Когда-то он был непревзойденным мастером, но последнее время Мишель все чаще выигрывал у него на тренировках. Сейчас, на отборочных матчах, от исхода их игры зависел расклад в турнирной таблице. И пусть борьба шла не за первое, а за третье место — накал страстей в зале от этого не уменьшался. Мишель и Патрик вне теннисного корта были приятелями, но стоило им встать по разные стороны сетки, как они превращались в хладнокровных и беспощадных противников.

Подача была со стороны Патрика. Он весь подобрался, сдвинул со лба белую кепку с длинным козырьком. Мишель уже поджидал мяч в левом углу. Он хорошо изучил его тактику. В удары он вкладывал всю силу, ему казалось, что внутри у него таится столько энергии, что ее не израсходовать и за несколько дней. Тин — тон! Тин — тон! — ритмично стучал мяч о резиновое покрытие. Пока не запутался в сетке со стороны Патрика. Зал слился в едином вопле.

Мишель выигрывал. И чем дальше он отрывался, тем сильнее гудел зал. Многие девицы визжали во всю глотку: «Мишель! Мишель! Давай-давай, Мишель!»

Патрик выглядел совершенно бесстрастным. Во время перерыва Мари обмахивала его полотенцем, вытирала пот с открытого лба. Вокруг Мишеля суетилась Клер и еще несколько девиц. Они делали все молча, не задавая лишних вопросов. Сами заядлые теннисистки, они знали, что самое важное — это внутренний настрой. И неосторожным словом можно этот настрой сбить. Но Мишель уже почти не сомневался в победе. Оставалось выиграть еще один сет. «Жаль, что меня не видит Олья, — тяжело дыша после игры, думал он. — Жаль, что я тоже ее не вижу…» Он уже успел отправить ей письмо. В нем он рассказывал, что его благополучно выпустили из-под стражи под залог, который внесла за него мама. Она даже не ругала его, только смеялась. Писал, что страшно скучает, что ездил в Булонский лес и посетил там их «эрогенную зону», что не знает, как ему без нее жить, и что с нетерпением ждет ее письма. Он и не предполагал, что разлука будет настолько ужасной. Спрашивал, когда Ольга смогла бы к нему приехать. Ответ ему так до сих пор и не пришел. Вчера ночью он написал ей еще одно письмо, но не успел отправить…

Снова подача была со стороны Патрика. Мишель приготовился к фирменному левому удару, но Патрик вдруг послал мяч в самый дальний правый угол — и Мишель не успел его достать. Патрик несколько раз стукнул мячом об землю, поглядел исподлобья на сетку, снова на мяч и вдруг подал коротким крученым ударом, словно забивал мяч в землю. Кепка его сбилась на лоб, глаза заливал пот. И на этот раз Мишель не успел отбить мяч. Снова эйс! В зале началось что-то невообразимое. Нет, так этого оставлять нельзя! Мишель стал прыгать из стороны в сторону, стараясь отвлечь и запутать противника. Третью подачу Патрик решил отправить снова в дальний правый угол, но на этот раз Мишель предугадал его намерение и в яростном прыжке отбил мяч по диагонали. Одновременно с ударом он почувствовал, что теряет равновесие и со всего размаху приземлился на правое плечо. «Вот черт!» — выругался про себя он и понял, что не успевает к следующему мячу. Теперь уже зал ревел, не переставая. Где-то совсем неподалеку послышался истерический, почти ультразвуковой вопль Клер. К Мишелю уже бежали ассистенты и спортивный врач. Превозмогая боль, он поднялся и сделал руками успокаивающий жест.

— Будешь играть? — крикнул ему тренер.

Мишель молча кивнул и снова встал в стойку. Рука нестерпимо ныла. Но Мишель знал, что эта боль неопасна. По опыту он чувствовал, что это всего лишь ушиб.

Стиснув зубы, едва не вскрикивая от боли, Мишель доиграл этот матч. Но победа Патрика была уже предопределена. Мишель не подавал виду, что ему тяжело играть. Ему не хотелось, чтобы вокруг говорили, будто он проиграл из-за травмы руки. Он проиграл — потому что проиграл. Сам для себя он прекрасно осознавал, что просто допустил тактическую ошибку. Надо было спокойно доигрывать этот гейм и брать свою подачу, а не рисковать…

После игры все, конечно, бросились поздравлять Патрика и утешать Мишеля.

— Ничего-ничего, я еще тебя сделаю… — улыбался Мишель приятелю, стараясь не показать, как сильно он расстроен.

— Это, наверное, та русская девчонка так тебя вымотала, — сказал Патрик, наклонившись к его уху. — Такая крутая девчонка… — он шутливо втянул голову в плечи и оглянулся, нет ли поблизости Мари.

— Если бы дело обстояло так, я бы не расстраивался… — сказал Мишель. — И вообще, нечего придумывать мне оправдания. Проиграл и проиграл.

— Ладно, не о том речь. Ты идешь на вечеринку в честь дня рождения Клер? По-моему, все едут прямо сейчас.

Мишель глубоко вздохнул. Ему не хотелось идти ни на какую вечеринку. Тем более к Клер. Но отказаться было невежливо.

Через полчаса свежий, умытый, в голубом джинсовом костюме, Мишель ходил вдоль цветочных рядов и выбирал букет для именинницы. Его мокрые после душа кудри сохли на предвечернем солнце.

— Скажите, а какие цветы дарят девушкам на двадцатилетие? — осведомился он у пожилой продавщицы цветов с сиреневыми, как у куклы, волосами.

— А это смотря какая девушка, — с лукавой улыбкой ответила ему цветочница. — Если любимая, тогда, конечно, красные. И лучше розы. Если невинная, тогда, конечно, белые. Лучше всего лилии. Если упрекнуть ее в чем-нибудь хочешь, дари какие помельче. Цветами ведь многое высказать можно. И любовь, и передышку в любви. Желтый, например, всегда считался цветом измены…

— Мне вот этих желтых нарциссов, пожалуйста, — перебил ее Мишель, — да побольше.

Когда он с пышным желтым букетом подъехал на такси к выстроенному в американском стиле особняку, в котором жила Клер, веселье там было в самом разгаре. Из окон второго этажа доносилась музыка, за занавесками мелькали цветные огни. Мишеля встретили радостными криками. Сама Клер вышла к нему в потрясающем золотистом вечернем платье с оголенной спиной. В ушах ее и на шее поблескивали оправленные в золото бриллианты. Светлые кудряшки она заколола над ушами позолоченными заколками.

— Ну что же ты так долго? — она подбежала и сразу окутала его нежнейшей аурой каких-то дорогих духов. — Без тебя все какие-то вялые и скучные…

— Поздравляю тебя, — улыбнулся Мишель, чмокнул ее в щеку и вручил подарок — ручку с золотым пером фирмы «Parker». — Извини за столь неоригинальный подарок, просто я подумал, что все побоятся быть банальными и подарят тебе что-нибудь этакое, а я на их фоне буду выглядеть элегантным любителем классики…

— Какая прелесть! — воскликнула Клер, и не успел Мишель опомниться, как она прильнула к его губам долгим и настойчивым поцелуем.

В это время в холл шумной компанией высыпали Патрик, Мари и еще несколько человек.

— О! — воскликнул Патрик и закрыл ладонью глаза, словно от солнца. — Какая страсть! Эта страсть слепит мне глаза! Пойдемте, ребята, не то мы все тут ослепнем… — и они с хихиканьем удалились.

Мишель осторожно отстранил от себя разомлевшую Клер.

— Ты решила прямо с порога сбить меня с ног? — спросил он, надеясь, что ему удастся перевести все в шутку. — Может, для начала нальешь мне чего-нибудь освежающего? Должен же я выпить после неудачного полета над кортом?

— Конечно, дорогой, — весело прощебетала Клер, как будто Мишель был ее супругом, который только что вернулся со службы.

Они прошли в просторную комнату, где все танцевали, собравшись огромной гурьбой. В центре круга несколько мальчиков пытались изобразить элементы нижнего брейка. У противоположной стены на столике стояли разнообразные напитки и закуски. На отдельном подносе, похожие на поросль прозрачных сталагмитов, сверкали чистые бокалы. Клер взяла себе один, а другой подала Мишелю.

— Что тебе налить? — спросила она.

В душе у Мишеля вдруг прорвалась горькая обида и досада за проигранный матч. Все вокруг веселились, и никому не было дела до его поражения. Клер? Ей, кажется, нужно от него только одно…

— Мне, пожалуйста, чего-нибудь покрепче, — попросил он, — например, русской водки.

Клер сразу же изменилась в лице. Глаза ее сами собой сузились, как у рыси.

— И давно ты увлекаешься русскими напитками? — как бы между прочим поинтересовалась она.

— Нет, не очень, — охотно ответил Мишель.

— Ну тогда наливай их себе сам! — вдруг вспыхнула Клер и гарцующей походкой прошла в сторону кухни.

Следом за ней выбежала встревоженная Мари.

Мишель встал, подошел к строю бутылок, выбрал бренди и плеснул себе в золотистую коньячную рюмку. Водки среди выставленных напитков он не нашел.

Мишелю ужасно хотелось напиться. Вопреки всем правилам этикета, он опрокинул бренди прямо себе в глотку, после чего налил еще одну рюмку и еще одну… Последнюю он взял в ладонь и принялся покачивать в руке, чтобы напитку передалось тепло.

Заиграла медленная музыка, пел Джо Дассен, которого хозяйка дома просто обожала. Мишель уже почти уснул, не выпуская из рук рюмку с бренди, как вдруг почувствовал, что чьи-то настойчивые пальцы пытаются эту рюмку у него отнять. Он приоткрыл глаза. В комнате был интимный полумрак, тут и там покачивались танцующие пары. Они почти не танцевали, просто прижимались друг к другу, пользуясь поводом, чтобы заняться легкой любовной игрой. Мишель даже не увидел Клер — он почувствовал ее, ноздри ему защекотал экзотический запах ее духов.

— Пойдем танцевать… — почти беззвучно шепнула она. — Ведь ты на меня не сердишься?

Мишель оставил ее вопрос без ответа, но, тем не менее, подчинился. Они встали, и Клер за руку провела его поближе к двери, ведущей на открытую террасу. Там она остановилась, завела обе его руки себе за спину и закинула свои тонкие руки ему на шею. В этот момент музыка закончилась. Некоторые пары разомкнули объятия и поменялись партнерами, но Клер держала Мишеля мертвой хваткой, пока Джо Дассен не запел новую медленную песню. Мишелю ничего не оставалось, как продолжать танец, ощущая под ладонями гладкую мускулистую спину Клер. «Спина, достойная хорошей спортсменки», — усмехнулся он про себя. Когда-то Клер ему нравилась, умело бередила в нем мужской интерес, но, познакомившись с нею поближе, он понял, что души их существуют как будто на разных полюсах, далеко, невыразимо далеко друг от друга. Даже когда он занимался с ней любовью, проникал глубоко в ее тело, сливался с ней в одно целое, они ни на миллиметр не приближались друг к другу. Почему-то сама Клер этого не поняла. А может, она просто не привыкла задумываться над такими вещами.

— Мишель, — томно шептала она, — поцелуй меня, Мишель… По-моему, ты уже достаточно погулял на свободе… И я тоже, — она потянулась губами к его губам, — я уже больше не могу, Мишель… — и губы Клер мягко обхватили его упрямо стиснутый рот, влажный язык стал искать пути, чтобы проникнуть внутрь…

Мишелю ничего не оставалось, как уступить ей. Он целовался и представлял себе, что снимается в эротическом фильме, и после съемок актеры будут просматривать отснятый материал, хлопать друг друга по плечу и делиться впечатлениями. Но Клер от этого «киношного» поцелуя все больше и больше распалялась. Теперь она уже совсем махнула рукой на условности и стала тереться бедрами о низ его живота. Мишель, как мог, уворачивался. Тогда Клер сползла чуть вниз по его ноге и стала вверх-вниз елозить по ней. При этом она издавала тихое, но страстное мычание. К счастью, очередной медленный танец кончился, и кому-то пришло в голову включить свет. Клер тут же отпрянула от Мишеля, взяла его за руку и утащила на террасу. Оставшиеся обменялись понимающими взглядами.

— Пойдем! Пойдем! — горячо зашептала она, придавив Мишеля к каменному столбу, подпирающему крышу. — В мою комнату можно пройти прямо через террасу… Я так хочу тебя, Мишель… Я так по тебе скучала…

Прохладный вечерний воздух окончательно отрезвил Мишеля. Что он делает? Он же не собирался продолжать отношения с Клер… Он не должен идти у нее на поводу. Нет, он уже решил для себя — он будет ждать, пока Олья снова приедет во Францию. Ждать, даже если на это понадобятся месяцы. Раньше он думал, что настоящую любовь нельзя испортить физической изменой. Он и сейчас так думал. Но он уже познал это отвратительное чувство пустоты, которое охватывает после близости со случайной женщиной, это ощущение полного морального и физического опустошения. Нет, любовь не должна разрушать. Лучше уж сразу перебороть себя, чем покупаться на сомнительное животное удовольствие засунуть кусок тупо разбухшей плоти в такое же тупое, похотливое отверстие…

Мишель рывком вырвался из объятий Клер, но тут же устыдился своей грубости.

— Ой! — вскрикнул он, пытаясь хоть как-то спасти неловкое положение. — Ты же поломала мне все ребра! Ну-ка, дай я проверю… — он ощупал свою грудную клетку, сделал несколько наклонов и приседаний. Потом прошелся по террасе на руках.

Клер взирала на него молча и совершенно серьезно. Она спокойно дождалась конца спектакля, однако когда Мишель попытался прямо на руках уйти с террасы, она схватила его за ногу и заставила принять нормальное положение. Повернув к себе, она прижала его к стеклянной двери и, глядя на него в упор сверкающими в темноте глазами, спросила:

— Ты что, все еще не забыл эту сумасшедшую русскую? Тебе очень понравилось сидеть по ее милости в полицейском участке?

Мишель продолжал гнуть свою линию:

— А что, кормят там неплохо, телевизор дают смотреть… Можно даже книги заказывать из библиотеки… Я там новую статью начал писать. И знаешь…

Но Клер не дала ему закончить.

— Пойми, Мишель, она уехала в свою вонючую Россию, к своим вонючим красным… И они ее больше не выпустят. Наверняка кагэбэшники выследили вас, когда вы шлялись в обнимку по Парижу. Она у них на заметке. Разве ты не читал про их советские порядки? Опомнись, Мишель… Очнись от всего этого бреда. Хочешь, я тебе в этом помогу… Пойдем со мной… Я буду активной сегодня… Я сама доведу тебя до грани…

— Клер! — Мишель поднял глаза и перехватил ее пылающий взгляд. — Ты очень красивая. Ты хорошая во всех отношениях. Ты просто замечательная девушка. И я завидую тому парню, которому выпадет честь все это оценить. Но я занят, Клер. Я уже принадлежу другой… Я обещал самому себе, что…

Клер вдруг оттолкнула его, стащила с ноги золотую туфлю с черной шпилькой и изо всех сил швырнула ее в стеклянную дверь. Осколки с оглушительным звоном посыпались прямо в комнату, где в темноте танцевали гости.

— Дерьмо! — истошно выкрикнула она. — Ты просто дерьмо! Ты специально приперся сюда, чтобы изводить меня, чтобы испортить мне день рождения! Чтобы я выслушивала от тебя всю эту детскую чушь! — она повернулась и, хромая в одной туфле, побежала вокруг дома по террасе, потом грязно выругалась, стянула вторую туфлю и выкинула ее прямо в палисадник.

В комнате включили свет. Гости гурьбой высыпали на террасу. Там стоял растерянный Мишель. Не выдержав направленных на него насмешливых, укоряющих и просто любопытных взглядов, он рванул сквозь толпу, сбежал по лестнице и впрыгнул в машину. «Бежать! Скорей бежать отсюда, от этой мишуры, от пустого веселья, от досадного и нелепого поражения в матче…» Он резко надавил на газ и через минуту уже мчался по ярким улицам ночного Дефанса…

Пока последние гости не покинули ее дом и шум мотора не растаял в ночной тишине, Клер не открыла запертую дверь своей спальни. Сколько ни стучались в нее гости, сколько ни просили открыть, Клер оставалась неумолима. Накрывшись с головой пледом, она плакала. Ее душила обида. Как это так, она богатая, красивая, из хорошей семьи девушка, оказалась на чашах весов с какой-то русской дешевкой?! Сам факт казался ей унизительным. Мало того, дешевка умудрилась ее перевесить!

Клер сбросила сверкающее платье и, надев длинную футболку на голое тело, вышла из спальни и прошла в гостиную. Здесь было прохладно. Сквозь разбитую стеклянную дверь дул ветерок и развевал белую прозрачную штору. Клер подошла к столику с напитками, налила себе бренди и опустилась с рюмкой в кресло, то самое, где еще недавно сидел Мишель. «Чем только она его взяла? — думала она. — Ну, смазливая мордашка… Ну, фигура… Мало таких, что ли? Надо же, из-за нее даже трахаться отказался… Нет, он просто заболел», — заключила она и сделала маленький глоток бренди. Напиток обжег ей губы и язык. И вдруг Клер увидела возле кресла знакомую белую спортивную сумку. Это была сумка, которую в спешке забыл Мишель.

Клер лениво потянулась к ней, поставила перед собой между раздвинутыми коленями и задумчиво расстегнула «молнию». В сумке лежала ракетка в чехле, пластиковый контейнер с мячами, полотенце, пакет с теннисной формой и еще какие-то мелочи. Клер вытянула из пакета белую смятую футболку с надписью «Ecole Polytéchnique» и прижала ее к лицу. Она по-прежнему хотела Мишеля. Даже после скандала она хотела его ничуть не меньше, а может быть, даже больше. Но это лишь злило Клер. Она снова пошарила рукой в сумке и извлекла портмоне. С досадой бросила обратно. Потом вытянула пачку сигарет «Галуа» и отправила следом. И вдруг в боковом кармане она нащупала конверт. Письмо! Она осторожно достала его и впилась глазами в адрес. Письмо отправлялось в СССР! Коломиец Оле. Ну и фамилия, язык можно сломать! Нет, она не будет женщиной, она не будет француженкой, если сейчас же не распечатает и не прочтет его.

Клер помчалась на кухню, поставила на огонь кастрюлю с водой и, пока закипала вода, нервно ходила из угла в угол. Она распечатала конверт, не повредив его. Дрожащими пальцами Клер развернула письмо и стала читать:

Клер подняла глаза от письма и увидела, что в кастрюльке выкипела вся вода. Ей больше не хотелось читать. Если бы письмо предназначалось ей… Но эти откровения будили в ней дикую, яростную ревность. «Черта с два, эта дешевка не получит это слащавое письмецо, — злорадно подумала она. — Нет, я не стану рвать его или жечь. Мишель обнаружит пропажу. Я просто подменю его на другое…»